Дискуссии в исторической науке по теоретическим и методическим проблемам. Начало дискуссии в археологии

Характер перестройки советской археологии на рубеже двух этапов первого периода ее развития был предопределен двумя основными факторами.

В 20-е — начале 30-х годов с учетом требований, предъявляемых социалистическим строительством к советской науке, был произведен целый ряд структурных изменений в археологических учреждениях и подготовке молодых специалистов (см. гл. I). Однако никакие организационные изменения при всей их важности и значимости для общего процесса развития науки не могут разрешить проблему изменения ее идейно-теоретического и методологического содержания, что явилось главным, определяющим в совершавшейся в стране революционной перестройке науки, вызванной потребностями социалистического строительства.

Это весьма сложный и достаточно длительный процесс. Предшествующие научные направления, школы, конкретно-исторические исследования, создавшие определенную систему в археологической науке, должны были быть диалектически сняты, превзойдены в процессе такого перехода качественно новыми направлениями, новыми концепциями, теориями, исследованиями.

Характеристики организационной структуры научных учреждений и основных научных направлений в советской археологии 20-х годов, данные в предшествующих главах, призваны осветить историко-социологический и теоретико-гносеологический фон, на котором формировалось принципиально новое марксистское направление советской археологии.

Решающее влияние на постановку актуальных задач перестройки советской археологии именно в данное время оказало общее развитие исторической и философской наук в конце 20-х — начале 30-х годов. В это время важнейшей политической задачей стала защита ленинизма от враждебных выпадов со стороны троцкистов, правых и других уклонистов, которые стремились найти «теоретические обоснования» своих «платформ» в истории, философии, политэкономии и социологии.

В деле развития марксистской методологии в исторических исследованиях большое значение имело разоблачение идей «механистов», которые считали универсальными законы механики. В постановлении ЦК ВКП(б) «О журнале «Под знаменем марксизма» (1931) механистический уклон был осужден и квалифицирован как попытка своеобразной ревизии марксизма.

Большое значение для развития теоретической и методологической базы марксистских исследований в общественных науках имели проходившие в это время дискуссии по многим проблемам, в том числе по вопросам теоретических основ социологии и ее соотношения с историческим материализмом и историей (1929 г.), затем дискуссия о состоянии изучения истории западноевропейских стран (1931), о характере финансового капитала и особенностях русского империализма, о «Народной воле» и др.

Особенно важное значение для исторической науки имела дискуссия об общественно-экономических формациях, во время которой затрагивался широкий спектр теоретических и методологических проблем. Учение об общественно-экономических формациях, естественно, оказалось в поле зрения и специалистов смежных наук, в частности археологии.

Дискуссия по вопросам дальнейшего развития советской археологической науки началась в 1930 г. фактически с опубликования написанной по заданию нового руководства и методологического бюро ГАИМК книги В. И. Равдоникаса «За марксистскую историю материальной культуры», которая должна была поставить на обсуждение актуальные теоретические и методологические проблемы и наметить практические шаги по перестройке археологической науки.

Книга, как и большинство статей В. И. Равдоникаса, написана в острополемическом стиле. Автор выделил в ней четыре основных раздела. Вводный раздел посвящен обзору общего состояния археологии в стране, которое характеризовалось тем, что накоплен огромный фонд источников, вещеведческих публикаций.

Задача современной советской археологии состояла в «реконструкции знания», диалектической переработке материала, унаследованного от прошлого с тем, чтобы сохранить, утвердить и развивать в этом наследстве то, что пригодно для нового научного строительства. По его мнению, новый подход, создание современной археологии «требуют обостренно критического изучения старого наследства, тщательной проверки его методологии и его материального содержания» под углом зрения новых научных задач.

Хотя В. И. Равдоникас и разбирает несколько конкретно-исторических работ, но главную задачу своей работы он видит в том, чтобы рассмотреть «только общие методологические течения, главные исследовательские установки и навыки эскизно. Условием успешного продвижения науки в данный период является развитие критики и самокритики, причем не абстрактно, а конкретно разбирая все «производство археологии».

Во втором разделе автор анализирует вопросы марксистской методологии в археологии, ставит проблему объекта и предмета науки и частной методики, рассматривая типологический и комплексный методы.

Следующий раздел «Взгляд на русскую дореволюционную археологию с классовой точки зрения», содержащий ряд интересных оценок, необходим для перехода к заключительному разделу, в котором анализируются «современное переживание археологического наследства», где автор со всей присущей ему страстностью обрушивается с новой силой на застой, эмпиризм, подмену археологии искусствознанием, формализм и методологическую слабость, характерную для первых лет послереволюционной археологии. Главный же недостаток, по его мнению, состоит в отсутствии историко-социологических исследований.

Эмпиризм, по мнению В. И. Равдоникаса, один из наиболее опасных пороков современной археологии. «Еще не так давно считалось,— пишет автор,— что стоит произвести археологические раскопки и написать о них отчет, т. е. попросту, значит, стоит установить факт, как ужо научная археологическая работа выполнена и автор ее может почивать на лаврах, особенно если в отчете фигурируют и хронология, и описание «быта», и пресловутая этническая принадлежность (примитивная схема археологического синтеза).

Но установление факта не есть еще научная работа, а лишь подготовка к ней» . Традиция подобного стиля работы имеет глубокие корни. Собирательство, собирание огромного количества фактов, когда задача синтеза или вовсе не ставилась, или ставилась примитивно и подражательно было типичным для дореволюционной дворянско-уваровской археологии.

В. Равдоникас ни в коей мере не выступает против накопления фактов в науке, наоборот, отстаивает их необходимость в научном исследовании и необходимость идти в работе от фактов. Все это неоспоримая истина, но «именно идти,— подчеркивает автор,— идти вперед к каким-то теоретическим обобщениям, к какому-то синтезу, а не топтаться на месте вокруг найденных фактов, не заниматься перманентным собиранием все новых и новых материалов, ничего не давая, кроме описания и классификации их».

Эмпиризм на данном этапе развития советской науки был особенно опасен, потому что представлял удобный способ «прятаться, уклоняться от марксизма» путем активной деятельности по первичному изучению археологических памятников, которая не доводилась до логического завершения — конкретного исторического исследования материалов.

Другим недостатком современной археологии В. И. Равдоникас считал стремление подменить историю культуры эстетствующим формальным искусствоведением, сопряженному с другим родом недуга — с влечением к красивым и драгоценным вещам. И эта традиция ведет свое начало от дворянской археологии — науки для людей богатых, когда ею занимались лишь избранные.

Погоня за красивыми и драгоценными вещами всегда сопряжена с пренебрежением к рядовому, но весьма ценному в научном отношении материалу. В. И. Равдоникас в связи с этим приводит пример из деятельности Н. И. Веселовского. «Если при раскопках курганов ему попадались не богатые погребения, а, например, скорченные костяки, он бросал раскопки, не заканчивая их, и совершенно откровенно писал в дневнике: «встречены скорченные костяки, раскопки поэтому прекращены».

В работе содержится призыв отказаться от любования красивыми предметами, от типологической эквилибристики, т. е. от перепрыгивания с предмета на предмет в погоне за аналогиями и «приняться за комплексное изучение памятников массового характера, да под углом зрения их производства, да с материалистической методологией в руках» .

В. И. Равдопикас резко осуждает дилетантизм. Характеризуя эту черту, он замечает: «...в наше время полагать, что, например, химией, астрономией или высшей математикой научно заниматься должен только специалист, а за археологию, за историю материальной культуры может браться всякий, это — крайне вредный взгляд, плодящий, особенно на местах, самый махровый дилетантизм и лженауку».

В разделе «Современное переживание археологического наследства» В. И. Равдоникас рассматривает некоторые методологические приемы исследования, присущие современным археологам, прежде всего формально-типологический метод, «этот твердый фундамент буржуазной археологии», и опасности его широкого внедрения в советскую археологию (подробно см. гл. V).

Автор критикует работы, в которых наиболее ярко проявляется формальный подход к археологическим материалам. В заключении В. И. Равдоникас анализирует работы палеоэтнологической школы и книгу Ю. В. Готье «Железный век в Восточной Европе» (М., 1930), рекомендованную в качестве учебного пособия для вузов, но написанную без достаточного знания археологического материала и на чрезвычайно низком методологическом уровне.

Книга В. И. Равдоникаса всколыхнула археологическую общественность и вызвала большую дискуссию. Конечно, сама книга также не была лишена недостатков, за что автора критиковали, особенно И. И. Смирнов. Но в целом она, безусловно, сыграла положительную роль.

Некоторые вопросы теории и методологии археологии в дискуссии 30-х годов

Решая насущные вопросы новой науки, а фактически создавая ее, необходимо было не только поставить новые задачи, но и вскрыть недостатки и истоки их в старой науке. Уже в момент кардинальной перестройки ГАИМК в 1930 г., когда в неё влилось значительное количество новых сотрудников, было отмечено, что старые кадры археологов не изменили стиль своей работы в соответствии с задачами общей перестройки исторических наук на марксистско-ленинской основе.

«В сущности говоря, старые археологи занимались самодовлеющим изучением вещей как таковых...,— писалось в передовой журнала «Сообщения ГАИМК» (созданного в 1931 г.)... Марксистско-ленинская методология обязывает подчинить исследование вещественных памятников прошлого целям изучения истории самого общества, которому принадлежали исследуемые памятники. История материальной культуры отличается от старой археологии... прежде всего предметом изучения, которое, само собой разумеется, требует и новых методов. Археолог изучил вещь или вещи, историк материальной культуры должен изучить общественные отношения» .

Дискуссия о путях дальнейшего развития археологии как науки, направленности ее исследований развивалась не только бурно, но приняла массовый характер. Судить об этом можно по материалам журнала «Сообщения ГАИМК», который стал основной базой для актуальных дискуссионных публикаций. О характере деятельности его дает представление таблица (см. стр. 118).

Почти третья часть всех публикаций в 1931—1933 гг. имела теоретико-методологическую направленность и половина из них носила полемический характер. Показательно и то, что в эти годы печаталось очень много рецензий, в которых также рассматривались вопросы теории и методологии археологических исследований. В «Известиях ГАИМК» за эти же годы из общего количества 88 выпусков в 21 выпуске изданы теоретические работы.

О массовости дискуссии можно судить не только по отчетам о заседаниях, на которых обычно разворачивались бурные прения, но и по количеству участников дискуссии в печати. Восемь сотрудников выступали в печати с теоретическими статьями более трех раз (С. Н. Быковский — 11, В. И. Равдоникас — 10, И. И. Мещанинов — 7, А. В. Шмидт и А. Н. Берштам — по 5, И. И. Смирнов и Г. М. Худяков — по 4, Е. Ю. Кричевский — 3). Кроме того, выступали: А. В. Арциховский, А. М. Золотарев, К. В. Тревер, П. И. Борисковский, Б. Л. Богаевский, С. В. Киселев и др.

Все эти количественные, своего рода внешние показатели, свидетельствуют, что сама тема, вернее, многие темы дискуссии давно назрели и волновали многих археологов. И уже совершенно невероятно, когда современные авторы пишут, что в дискуссии преобладало «абстрактное социологизирование и пренебрежение к фактическим данным», особенно усилившееся с «1929 г., когда к работе в ГАИМК были привлечены историки, не связанные с археологическим материалом и не знакомые со спецификой археологии».

Я полагаю, что приведенный выше перечень археологов, участвовавших в дискуссии, говорит сам за себя. Социологические мотивы в дискуссии были обусловлены самим содержанием ее, и никакое пренебрежение к фактам здесь не культивировалось.

Едва ли можно согласиться и с общей оценкой некоторых сторон дискуссии этих лет, данной, например, А. Л. Монгайтом, который писал: «Наступление молодых археологов началось с острой атаки на буржуазную археологию (как отечественную, так и, главным образом, зарубежную) вообще и на своих учителей из старшего поколения археологов в частности, но уже очень скоро в пылу споров были подвергнуты сомнению все старые основы археологии и даже право на существование такой науки».

Критика действительно была острая, но ни в коем случае нельзя считать, что она была направлена против «своих учителей из старшего поколения». Скорее наоборот, к старшему поколению относились достаточно лояльно. В дискуссии, как правило, их имена не упоминались. Исключение составляли, пожалуй, В. А. Городцов и Б. С. Жуков, но только лишь потому, что с именем В. А. Городцова было связано распространение в советской археологии типологического метода, который, как это признает и А. Л. Монгайт, был в центре дискуссии, причем зачастую критиковали этот метод вполне справедливо (см. ниже).

Аналогичная картина была с Б. С. Жуковым, как представителем палеоэтнологического направления. Поэтому обвинять участников дискуссии в неуважении к своим учителям — нельзя, а критика буржуазной археологии была вполне справедливой.

Что же касается отрицания «права на существование такой науки» — археологии, то здесь вопрос гораздо сложнее, и мы на нем остановимся более подробно в следующем разделе.

Острые критические замечания были направлены против формального вещеведения, описательщины и «неумеренного эмпиризма», занимавшего основное место в работах даже ученых, проводивших весьма плодотворные исследования. Особенно критиковалось применение в исследовании формально-типологического метода, которым очень часто и завершалось большинство работ, авторы которых ограничивались лишь задачами определения хронологии памятников и их культурной принадлежности.

Но главный огонь критики был сосредоточен на теоретических проблемах. Здесь укалывалось, что археологи очень и очень ограниченно ставят в своих исследованиях вопросы социально-исторического развития. И, наконец, самой актуальной проблемой оказалось применение в практике исследования археологических источников теории общественно-экономических формаций.

Оценить всю полноту переворота, который был совершен в науке в эти годы — дело нелегкое. Оно требует обстоятельных исследований как в целом по дискуссии, так и по каждой из затронутых в ней конкретных проблем. Поэтому мы ограничимся здесь лишь самым беглым перечнем и обзором некоторых вопросов, которые были подняты в дискуссии, надеясь, что уже это привлечет к ним внимание наших археологов и тем самым послужит толчком к анализу.

Несколько проблем мы попытались проанализировать более обстоятельно и среди них вопрос о том, как должна называться наука — «археология или история материальной культуры?» Подробнее также будет рассмотрена постановка проблемы материалистического понимания истории и в специальной (V) главе дан обзор по методам археологических исследований.

Особенно актуальной в конце 20-х — начале 30-х годов в связи с международной обстановкой — захватом власти фашистами в Италии и Германии — явилась критика различных псевдонаучных расовых построений, базировавшихся на широко распространенных в буржуазной науке «теориях» миграций, заимствований, диффузий и т. п.

Выход на эти построения давал сравнительный культурно-исторический анализ археологического материала, когда обнаруживались, например, на одной и той же территории резкая смена облика культуры или наличие в культуре элементов, имеющих близкие аналогии на другой территории и т. п. Все эти чисто археологические явления требовали социально-исторического объяснения и очень многие буржуазные археологи чаще всего усматривали в таких ситуациях результаты переселений или победы более «культурных» и сильных племен, или заимствование «отсталыми» народами передовых культурных достижений, а в отдельных случаях диффузию «передовой культуры» из «центра» на периферию и т. д.

В принципе, подобные факты, конечно, без подразделения племен или культур на «развитые», «отсталые» и пр. вполне возможны в исторической действительности. Но извращенные расистами они могли быть истолкованы в националистическом духе, который нашел наиболее яркое выражение в немецкой археологии. Это вызвало в свою очередь критику как со стороны зарубежных прогрессивных ученых, так и советских археологов.

Критика теорий миграционизма и диффузионизма в советской археологии в силу ряда обстоятельств тогда привела к крену в другую сторону — нередко стали вообще отрицать возможность миграций даже там, где они были исторически засвидетельствованы. Большинству этих теорий была противопоставлена идея автохтонного развития, которая все изменения сводила к саморазвитию. Эта теория привлекала для аргументации своих положений историко-лингвистические концепции «нового учения о языке» Н. Я. Марра.

Основное, что привлекало в этой концепции, это идеи внутреннего развития, весьма созвучные общей теории развития общественно-экономического процесса, о чем свидетельствуют хотя бы следующие слова В. И. Равдоникаса: «Прочно утвердившиеся в буржуазной археологии теории переселений и заимствований... плод антидиалектического перенесения во вне источника движения общества. Изменения в культурных явлениях объясняются не саморазвитием общества на основе борьбы противоположностей, а именно действием внешних причин, приходом новой народности, культурным влиянием «высших цивилизаций» и т. п.

Несомненно, что ультраавтохтонизм был другой крайностью. Но на данном, начальном этапе развития науки автохтонизм объективно сыграл положительную роль, так как противостоял как конкретная теория расцветавшим в буржуазной науке «теориям» миграционизма, расизма, культурных кругов и т. п. Кроме того, идеи автохтонного развития заставили ученых обратить особое внимание на внутреннее развитие культуры и общества, искать действительные элементы их преемственности и источники самого развития.

Сравнительно скромное внимание в дискуссии начала 30-х годов было уделено проблемам, которые в современной археологии можно было бы назвать археологическая культура и этническая интерпретация археологических материалов.

Этническая проблематика в те годы соотносилась обычно с палеоэтнологической школой, представителем которой в советской археологии считался Б. С. Жуков, выступивший продолжателем традиций Д. Н. Анучина, за проведение комплексных исследований, в которых сочетались бы данные археологии, антропологии и этнографии (см. гл. II. 4).

Палеоэтнологи считали одной из главных задач археологических исследований рассмотрение проблем, касающихся древних этнических взаимоотношений. Сама по себе постановка таких проблем правомочна и верна, но подход к ней вскрывает порочность позиций палеоэтнологии. Постановка такой проблемы требовала прежде всего классификации археологических материалов, а Б. С. Жуков и другие сторонники палеоэтнологии открещивались как от хронологической классификации В. А. Городцова, так и попыток выделения циклов развития культур по социально-хозяйственным признакам, как это проделал А. Я. Брюсов.