Истории и уроки. История 1: Студентка, которая сама себя ограничивала, июнь 1995 года

Создание песен — это личное и уязвимое занятие. В душе откровенного песнетворчества я выбрала автоэтнографический подход для этой главы, поскольку он «признаёт и учитывает субъективность, эмоциональность и влияние исследователя на исследование, вместо того чтобы избегать этих аспектов или делать вид, что их не существует» (Эллис, Адамс и Бочнер, 2011, с. 274). Чтобы проиллюстрировать, как уязвимые и аутентичные моменты могут влиять на педагогические решения при работе с юными авторами песен, я поделюсь моментами риска и правды из своей музыкальной и профессиональной жизни. Каждая история содержит жизненный урок, который я извлекла за годы работы в качестве музыкального педагога, исследователя и автора песен, обучая, изучая, обсуждая, создавая, слушая и размышляя.

На протяжении повествования я буду применять эти жизненные уроки к преподаванию песнетворчества или созданию творческой музыкальной среды, иногда прямо, а иногда через подтекст. Одной из искренних целей этого личного повествования является, как описывает Кэролин Эллис (2004), побуждение читателей «принять более активную роль, погрузившись в мир автора, прочувствовав описанные события и используя полученные знания для размышлений, понимания и управления своей собственной жизнью» (с. 46) как музыкантов и педагогов. Урок, извлечённый из каждой истории, представлен в её заключении, за которым следуют вопросы, которые музыкальные педагоги могут обдумать, исследуя свои собственные уязвимости.

История 1: Студентка, которая сама себя ограничивала, июнь 1995 года. Весной 1995 года я стою у своего дома в Эванстоне, штат Иллинойс, в нескольких кварталах от кампуса Северо-Западного университета, где мне предстоит сдать устный экзамен и представить портфолио, отражающее мои достижения в преподавании и музыкальной деятельности за прошедший год. Экзамен и презентация — последние требования для получения степени магистра музыки в области музыкального образования. Принимать их будут профессора Беннетт Раймер и Питер Уэбстер, всемирно известные и уважаемые музыканты-педагоги-учёные в области музыкального образования.

Я пытаюсь упаковать в машину стопку бирюзовых папок, составляющих портфолио, — в то время это была стандартная практика. Заднее сиденье моей машины недостаточно глубоко, чтобы надёжно удерживать папки. Чтобы безопасно разместить четыре огромные папки на переднем пассажирском сиденье для поездки на экзамен, мне придётся переместить мой любимый пластиковый контейнер с дисками кантри-музыки на пол. Эмоционально это почти непосильная задача. Ведь это был расцвет эпохи Гарта Брукса. Тогда я с вызовом говорю вслух, но только себе: «Это в последний раз!»

Хотя в тот момент я не могла полностью сформулировать свои мысли, я до сих пор помню, что имела в виду 25 лет назад: это последний раз, когда я отодвигаю свою музыку в сторону, чтобы следовать правилам. Это последний раз, когда я откладываю своё подлинное музыкальное «я». Это последний раз, когда я обесцениваю музыку, которую выбираю для исполнения и мечтаю сочинять, скрывая её от учителей и коллег. Это последний раз, когда я позволяю сомнениям взять верх над уязвимостью и аутентичностью. Это последний раз, когда я выбираю безопасность вместо музыкальных, эмоциональных и социальных рисков. Увы, это был не последний раз ни для одного из этих моментов.

На экзамене я уверенно отвечала на вопросы о философии, учебных программах, исследованиях и технологиях в музыкальном образовании. Я представила проекты в своём портфолио, что раньше не делалось в нашей программе. Эти проекты должны были разрабатываться индивидуально, исходя из интересов и карьерных целей каждого студента магистратуры. Доктор Уэбстер заранее пояснил, что преподаватели не будут предоставлять примеры таких проектов, так как это противоречило бы творческой свободе, которую они стремились развивать. Мне бы хотелось сказать, что один из моих проектов был посвящён кантри-музыке, но это был бы небезопасный выбор! Что подумали бы обо мне преподаватели?

Вместо этого я представила серию уроков по слушанию музыки для старших классов на примере симфонии «Из Нового Света» Дворжака и подробные планы по созданию и поддержанию успешной вокальной студии. Хотя я гордилась своими проектами, я не связала свою личную музыкальность с профессиональной, потому что боялась и стеснялась. Мне было обидно, что мне пришлось символически (а в машине — буквально) отодвинуть свою любимую музыку в сторону, чтобы освободить место для этих проектов. Теперь я понимаю, что мои преподаватели создали среду с бесконечными возможностями, а ограничивающие правила я установила сама! Я сама себе мешала. Я сама преградила себе путь к творческому успеху.

Должна уточнить, что ни покойный великий Беннетт Раймер, ни замечательный Питер Уэбстер не знали о моём внутреннем диалоге или борьбе. В то время я почти уверена, что они не подозревали, что я слушаю или люблю кантри-музыку, потому что я очень старалась это скрыть. Моя решимость скрывать свои музыкальные предпочтения была вызвана многолетними указаниями учителей музыки о том, как дышать, какой гласный звук произносить и как сидеть. Когда я попыталась петь в стиле блюграсс с прямым звуком, мой школьный хормейстер сказала мне петь «красивее». Она, как и многие другие учителя музыки, никогда не спрашивала, какую музыку я предпочитаю, а кантри-музыка упоминалась на уроках только в виде пренебрежительных шуток.

Конечно, это выходит за рамки уязвимости и аутентичности, затрагивая вопросы инклюзивности и разнообразия. Было бы полезно иметь хотя бы одного открытого сторонника кантри-музыки в профессиональном сообществе музыкальных педагогов того времени, но мне пришлось бы ждать этого довольно долго. Винсент К. Бейтс, Джейсон Б. Госсет и Трэвис Стимлинг (2020) отмечают: «За более чем столетнюю историю журнала Music Educators Journal в нём не было ни одной статьи, посвящённой кантри-музыке, что отражает историю американского школьного музыкального образования, выросшего из стремления сохранить и продвигать европейскую классическую музыку — принести “высокую культуру” простым людям» (с. 29). В 1995 году в Северо-Западном университете я решила, что изоляция, которую я чувствовала в профессии, и игнорирование кантри-музыки моими бывшими учителями свидетельствуют о том, что доктора Уэбстер и Раймер согласились бы с ними.

Оглядываясь назад, возможно, одним из перспективных способов примирить и в конечном итоге объединить мир традиционной/школьной музыки с моей реальной музыкальной жизнью было бы рассказать об этом заботливым и внимательным профессорам. К сожалению, молодость и страх взяли верх. В 2018 году, когда доктор Уэбстер виртуально посетил мой класс студентов-музыкантов, я призналась ему. До этого он не знал. Мы хорошо посмеялись над этим. Мне жаль, что у меня не было возможности рассказать об этом доктору Раймеру до его смерти. Он всегда радовался моей прямолинейности в обсуждении философских вопросов на занятиях. Он так и не узнал, что контекстом для этих дискуссий в моём сознании были эстетические переживания от песен Джона Денвера, Долли Партон или Клинта Блэка, а не оркестровые произведения Брамса или Стравинского. Я сохранила свои работы из его класса, и, перечитывая их при написании этой главы, вижу его положительные рукописные комментарии на полях. Хочется верить, что он написал бы их независимо от стиля музыки, о котором я писала.

Урок 1: Не мешай самой себе. Вопросы для размышления:
- Какие правила ваших бывших учителей вы до сих пор соблюдаете? Как эти правила помогают или мешают вашему подлинному музыкальному «я»?
- Как вы сами себе мешали как музыкант?
- Что вы говорите себе о том, как другие воспринимают ваши музыкальные предпочтения, и как этот внутренний голос повлияет на вас как на педагога?