Школа эмпириков. История

Замкнутое единство, которое представляли школы последователей Герофила и Эразистрата, не было так прочно, как казалось. Многие из врачей, принадлежавших формально к той или иной школе, не разделяли в сущности ее взглядов. У одних это выступало более ясно, у других— было менее заметно.

Учение как Герофила, так и Эразистрата, как это часто бывает, было тесно связано с личностью этих врачей, и вследствие этого уже вскоре после смерти их оно потеряло значительную часть своего престижа и значения. Если бы взгляды Герофила и Эразистрата действительно удовлетворяли их учеников и последователей, то они несомненно подверглись бы дальнейшему развитию с их стороны.

Этого, однако, не было, так как большинство их продолжателей обратилось к разработке отдельных вопросов при помощи совершенно других методов исследования; при этих методах эмпирии было отведено гораздо более широкое место.

Большинство александрийских врачей вряд ли отдавали себе отчет в том, что они в сущности ушли или уходят от традиций основоположников александрийской медицины; среди них были все-таки и такие, которые находились в резкой оппозиции к основным принципам господствующих теорий.

В противоположность лозунгу научной медицины, они написали на своем знамени требование медицины, основанной на опыте и наблюдении. Их совершенно не удовлетворял господствующий метод; он обещал, правда, подвести теоретический фундамент под некоторые естественно-научные проблемы, но, по их мнению, надежные основы для практического лечения больных этим не создавались.

С умыслом они закрывали глаза на то значение, которое уже тогда имели принципы и стремления Герофила и Эразистрата для дальнейшего развития медицины, хотя намерения этих великих врачей никогда не были полностью осуществлены,— и вследствие этого, в своей оппозиции Герофилу и Эразистрату, врачи, получившие название эмпириков, пошли слишком далеко; в этой оппозиции терпели ущерб и их собственные идеи, основное ядро которых—создать противовес против все растущего теоретизирования в медицине— было бы само по себе справедливо.

Уже самое имя „эмпирики“ ( ), которое дали себе эти врачи, звучало как боевой клич, в эпоху, когда с эмпирией, как принципом, казалось, уже покончили. Еще большее впечатление производили лозунги, в которых они выражали свои стремления. „Врачебное искусство возникло тогда, когда люди, благодаря выздоровлению одних и гибели других, научились делать различие между вредным и целебным.

Лишь тогда, когда были открыты лекарственные вещества, люди начали спорить о теоретической стороне их действия. Таким образом, врачебное искусство возникло не как плод теоретических соображений, но о теоретическом обосновании стали думать тогда, когда методы лечения были уже открыты“. Далее „не то интересно, чем болезнь вызывается, но то, что ее устраняет“, и „болезни лечатся не красноречием, но лекарствами“.

В своем отрицании теории эмпирики шли значительно дальше Гиппократа, который, не считая возможным видеть в теории основу для терапии, признавал за ней педагогическое значение, считая ее необходимой для образования врачей. Эмпирики строят врачебное искусство исключительно на трех основах, составляющих так наз. „эмпирический треножник“. Наиболее важной частью его является собственное наблюдение ( ).

Оно касается не только того, что наблюдающий видит, но и того, что дают ему его опыты. Вторую ножку треножника составляют наблюдения других ( ), дополняющие собственный опыт. И, наконец, в случаях, когда все это недостаточно, необходимо обращаться к заключениям по аналогии ( ).

В исключительности и односторонности эмпириков — и сила и слабость их. Слабость постольку, поскольку для них был невозможен какой бы то ни было прогресс в теоретическом отношении; сила — постольку, поскольку всю свою энергию они могли отдать практическим целям врачевания. Они достигли поэтому больших успехов в тех областях, в которых возможен прогресс, основанный только на опыте и наблюдении; такими отраслями медицины являются симптоматология, методы исследования, учение о лекарствах и хирургия.

Рис. Глазные инструменты александрийского периода. Вверху: векодержатель, прижигатель, катарактная игла, катарактный нож, 2 векодержателя, ресничный пинцет. Внизу: ящик, шпадель, острая ложка, пестик. (Коллекция проф. Мейер-Штейнега.)

Основателями эмпирической школы являются Филин из Коса и Серапион из Александрии, жившие во второй половине третьего века до нашей эры. Оба они были ожесточенными противниками Гиппократа, в котором — совершенно неосновательно—видели исходный пункт всего догматического направления.

Более умеренную позицию занимал Главкий из Тараса, живший около 170 г. до нашей эры; ему принадлежат комментарии ко всем сочинениям Гиппократа, при чем ц этих комментариях он пытается построить мост между принципами Гиппократа и принципами эмпирической школы. Высшим пунктом развития эмпиризма являются работы Гераклеида из Тараса, жившего в начале первого века до нашей эры.

Гераклеид составил книгу в 7 томах об эмпирической секте; в этой книге он самым подробным образом изложил и обосновал принципы эмпирической школы. Остальные его сочинения очень показательны для эмпирического направления.

Ему принадлежат следующие работы: „О внутренних и наружных лекарствах“, военная хирургия под заглавием „Солдат“, книга „О диэте“ и „О приготовлении и испытании лекарственных веществ“. Последний труд является светлой стороной эмпирического исследования, так как здесь он излагает результаты своих многочисленных фармакологических опытов.

Из сочинений эмпириков до нас дошли только незначительные отрывки в трудах позднейших авторов; судить по ним о том, что сделано эмпириками для медицины, представляется невозможным. Косвенно, однако, мы судить об этом можем, так как между позднейшей литературой и литературой более раннего периода существуют большие различия, свидетельствующие о том прогрессе, который сделан в промежуточное время; об этом прогрессе говорит, например, книга римлянина Цельза, построенная исключительно на александрийских источниках.

К работам эмпирической школы примыкают труды некоторых современных им властителей, которые частью из действительной любознательности, главным же образом из соображений, ничего общего с наукой не имеющих, работали в области учения об ядах.

Так, Аттала III из Пергамона (188—133 г. г. до нашей эры) сам разводил ядовитые растения (белена, омег и др.), которые особенно охотно употребляли для убийства из-за угла, и на преступниках изучал действие этих ядов, чтобы найти противоядия. Так же поступал Никомед из Вифинии (умер в 91 г. до нашей эры).

Дальше пошел в этом направлении Митридат Эупатор (120—63 г. г. до нашей эры). Он экспериментировал не только на других, но прежде всего на самом себе. После многочисленных опытов он составил противоядие, получившее спустя несколько столетий название „митридатикум“ (Mithridaticum); по его мнению, это противоядие, состоявшее из 54 веществ, было действительно против всевозможных отравлений.

Он ежедневно принимал противоядие, примешивая к нему кровь понтийских уток, так как они охотно поедали важнейшие ядовитые растения, и затем принимал яд в возрастающих дозах. Таким способом он думал иммунизировать себя против всевозможных ядов. Свой опыт Митридат изложил в собственных заметках.

Влияние александрийской медицины выходит далеко за пределы той эпохи, в которой культура Александрии была господствующей; это влияние заметно и в то время, когда на исторической сцене появился новый культурный центр, — Рим.