ЛЕКЦИЯ 12. БОЛЬШАЯ ИГРА. ПОЛИТИКА ВЕЛИКИХ ДЕРЖАВ НА БАЛКАНАХ И НА БЛИЖНЕМ И СРЕДНЕМ ВОСТОКЕ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВВ.

1. Англо-русское соперничество на Ближнем и Среднем Востоке в конце XIX - начале ХХ в.

К 1870-м гг. продвижение русских в Средней Азии стало серьезным фактором, осложнявшим англо-русские отношения. В этом регионе столкнулись колониальные интересы Петербурга и Лондона; обе державы полагали, что лучшей обороной является наступление, а лучшим способом защитить свои владения это их расширить за счет т.н. "выдвинутых вперед рубежей" и "буферных зон". При этом и англичане, и русские на все лады обвиняли друг друга в "экспансии" и "агрессии"; ну, а себя, любимых, представляли как носителей "прогресса" и "цивилизации", благодетелей колониальных народов.

Последний тезис представляется в высшей степени спорным. Тот относительный прогресс, который пришел в русский Туркестан и в Британскую Индию вместе с их колонизацией, многократно перекрывается другими факторами: колониальным грабежом, навязыванием чуждых порядков и обычаев и монокультурной экономики, ориентированной исключительно на промышленность метрополии. С другой стороны, колониальные авантюры Англии и России не только вели к риску "большой" войны с другой великой державой, но и к консервации самых реакционных и архаических сторон общественно-политической жизни.

Как известно, захват Туркестана начался одновременнос эпохой либеральных реформ, и можно с большой долей уверенности сказать, что территориальные захваты, проводимые Россией на Дальнем Востоке и в Средней Азии, стали одной из причин неудачи этих реформ. В 1865 г. был взят Ташкент; в 1868 г. вассальную зависимость от России признали Кокандское ханство и Бухарский эмират; в 1873 г. в зависимость от России попало Хивинское ханство. В 1876 г. Кокандское ханство стало частью России, а в 1881-1884 г. были присоединены туркменские племена.

Впрочем, в Петербурге и Лондоне отдавали себе отчет, что прямое военное столкновение между двумя державами в Центральной Азии совершенно нежелательно и чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Тяжелые природно-климатические условия, отсутствие коммуникаций, удаленность от жизненных центров как Англии, так и России, наконец, недружественно настроенное население все это делало крупномасштабный англо-русский конфликт в регионе крайне маловероятным. Вот почему этот конфликт оставался, так сказать, "конфликтом низкой интенсивности": Англия и Россия усиленно интриговали друг против друга, натравливали друг на друга местные племена, наводняли регион своими разведчиками и диверсантами.

Вот почему в 1869 г. в Петербурге начались англо-русские переговоры о разделе сфер влияния на Среднем Востоке. В соответствии с соглашением между Россией и Великобританией, Англия была обязана удерживать свою марионетку, афганского эмира Шер-Али, от попыток расширить свои владения; в свою очередь, Россия обязывалась воспрепятствовать своему вассалу, эмиру Бухарскому, нападать на афганскую территорию.

Но вот вопрос а что считать "расширением владений" афганского эмира? Петербург предлагал придерживаться сложившегося в Средней Азии территориального status quo. С этим, однако, не был согласен британский кабинет: там всячески пытались продвинуть афганскую границу на север, полагая убить этим трех зайцев: 1) укрепить свое влияние в Афганистане (в то время еще думали, что иностранная держава может влиять на афганцев); 2) остановить русское продвижение на юг; 3) укрепить свое влияние в Индии.

Особенно обострились англо-русские противоречия после 1874 г., когда либерала Гладстона сменил на посту премьера Дизраэли,сторонник безудержной колониальной экспансии. Идея создания "буфера" между Индией и русским Туркестаном была отброшена; новый британский кабинет предложил Петербургу разделить Среднюю Азию. Себе британцы "скромно" оставляли Афганистан. В Петербурге решили воспользоваться предоставленной Лондоном свободой рук, присоединив в 1876 г. Кокандское ханство.

В свою очередь англичане уже в 1874 г. начали подготовку к войне с Афганистаном. Вице-король Индии лорд Норсбрук, противник интервенции в Афганистан, был заменен лордом Литтоном, сторонником Дизраэли и т.н. forward policy, т.е. политики колониальной экспансии. Была захвачена Кветта, были построены мосты через Инд, в районе афгано-индийской границы началось сосредоточение английских войск. Разумеется, англичане предпочли бы добиться своих целей безвойны; в связи с этим в 1877 г., во время русско-турецкой войны они усилили свой нажим на Кабул, чтобы заставить Шер-Али пустить свои войска на афганскую территорию и совместно с ними провести диверсию против русского Туркестана, чтобы заставить Россию воевать на 2 фронта.

Однако попытка Лондона установить свой контроль над Афганистаном закончилась полным провалом. В ходе второй афганской войны (1878-1880) Англия потерпела неудачу.

***

Собственно, с англичанами произошло то же, что и с "шурави" 100 лет спустя: их войска были заблокированы в укрепленных лагерях, а страна ими не контролировалась она была под контролем афганского сопротивления. Англичанам пришлось уходить из Афганистана, согласившись с воцарением Абдуррахман-хана и с тем, что он объединил под своей властью весь Афганистан.

***

Петербург воспользовался этой неудачей к своей выгоде, распространив свой контроль над Туркменией, пока Лондон искал путей выхода из афганской авантюры. Чтобы остановить продвижение России, англичане (на основе англо-афганского договора 1880 г.) вмешались в вопрос о разграничении между Афганистаном и Россией. В 1884 г. при подстрекательстве англичан афганцы направили свои войска под командованием английских офицеров в населенный туркменами оазис Пенджде. В марте 1885 г. эти войска переправились на левый берег Кушки, но были разбиты русскими. При этом (если верить афганскому эмиру Абдуррахману) англичане первыми бежали с поля боя как зайцы, со всеми своими войсками и свитой. Это был серьезный удар как по престижу Англии в Афганистане, так и по англо-русским отношениям.

"1885: Россия на волосок от войны с Англией", - пишет Ленин в своих "Тетрадях по империализму", и это сущая правда. В Лондоне всерьез планировали новую войну против России. Главный удар англичане планировали нанести в районе Черного моря, как это и было в Крымскую войну. Намечался английский десант на кавказском побережье и диверсия с моря против Одессы. Опасность заключалась для России в том, что она была практически безоружной на Черном море. Правда, в 1881 г. на Особом совещании было постановлено приступить к сооружению черноморского флота (через 10 лет после отмены положений Парижского трактата!). Но к 1885 г., когда разразился англо-русский конфликт, первые русские черноморские броненосцы были только спущены на воду, и до их вступления в строй было еще далеко. Что касается английских планов удара по Кавказу, то они были тем более опасны, что русские коммуникации с Туркменией шли по Кавказу, по линии Баку-Красноводск. Железная дорога Оренбург-Ташкент еще не была построена. Увы, колониальная горячка не оставляла ни времени, ни сил для подготовки страны к обороне, и в 1885 г. юг России был, пожалуй, еще более уязвим для удара со стороны Черного моря, чем в 1855 г.

У Петербурга оставалась одна возможность дипломатическое маневрирование, и ею он воспользовался сполна. В 1884 г. был продлен "Союз трех императоров" на новое трехлетие, а согласно ст. 3 договора три императора должны совместно добиваться закрытия черноморских проливов в случае войны. И Берлин сделал все от него зависящее, чтобы выкрутить Стамбулу руки и заставить его закрыть проливы. В оказание нажима на Турцию Берлин и Петербург вовлекли также Австро-Венгрию, Италию и Францию. Кроме того, русское правительство предприняло также шаги к обеспечению нейтралитета Швеции и Дании и закрытия датских проливов. Наконец, удалось наладить контакт с эмиром Абдуррахманом, который решил не начинать войну из-за пограничного конфликта. В результате удалось уладить конфликт путем переговоров, обменяв Пенджде, который отходил к России, на Зульфагар, отходивший к Афганистану.

Таким образом, удалось преодолеть самую опасную фазу англо-русской "большой игры" но сама игра продолжалась. Так, например, на протяжении последней трети XIX в. обе державы вели ожесточенную борьбу за влияние в Персии.

Персия была очень важна для России как важный торговый партнер, а также как южный сосед, граничивший с неспокойным Кавказом. При этом для Петербурга огромное значение имела вековая вражда турок и персов. Огромное значение имела Персия и для англичан как страна, граничившая с "жемчужиной британской короны" - Британской Индией.

В 1872 г. Лондон предпринял решительную попытку установить свой контроль над экономикой страны. Английский банкир Ю. Рейтер (при официальной поддержке британского кабинета) заключил с персидским правительством беспрецедентный договор, который фактически предоставлял Рейтеру на 70 лет исключительные права на железнодорожное строительство, добычу полезных ископаемых, ирригационные работы и даже исключительное право на эксплуатацию государственных лесов Персии. Наконец, в качестве гарантии получения Рейтером дохода на вложенный им капитал ему предоставлялась аренда на управление всеми персидскими таможнями сроком на 25 лет. Но и это еще не все - Рейтеру предоставлялось предпочтительное право на учреждение банков, городское благоустройство, устройство почт и телеграфов и даже учреждение фабрик и заводов.

Фактически Рейтер становился неограниченным хозяином всей персидской экономики; так сказать, "вторым персидским шахом". В ходе посещения Наср Эд-Дином Петербурга (весна 1873 г.) ему было прямо сказано, что этот договор компрометирует его авторитет и достоинство. Горчаков прямо сказал шаху, какие последствия этот договор может иметь для российско-персидских отношений.

Шах был "потрясен" и явно напуган. Воспользовавшись в качестве предлога невыполнением Рейтером сроков строительных работ, шах 23 октября 1873 г. расторг концессию, о чем сразу же сообщил русскому посланнику.

Сорвав концессию Рейтера, русские попытались взять строительство железных дорог в Персии в свои руки. 1 января 1874 г. (н.ст.) состоялось под председательством Горчакова Особое совещание, на котором было признано "весьма желательным и полезным во всех отношениях" провести железную дорогу от Тифлиса к Тавризу. Однако осенью 1874 г. шах отклонил это предложение, опасаясь усиления русского влияния в Азербайджане.

Тем не менее, несмотря на неудачу этой затеи со строительством железной дороги, Россия сохраняла огромное влияние в Персии. Свидетельством этого влияния стало создание т.н. "персидской казачьей бригады". В 1878 г. в Тегеране произошло восстание солдат шахской армии. Перепуганный шах обратился в Петербург с просьбой помочь в создании надежной воинской части, которая сумела бы защитить его особу от собственного народа.

В 1879 г. в Тегеран прибыл полковник Домантович, которого сопровождали три офицера и шесть казачьих урядников. Под их руководством и была создана "персидская казачья бригада", командиром которой стал Домантович, подчинявшийся лично шаху. Эта воинская часть должна была охранять шаха, а также готовить офицерские кадры из персов. Бригада была единственным боеспособным и по-современному обученным и вооруженным соединением персидской армии.

Таким образом, результатом ожесточенного англо-русского соперничества на Среднем Востоке стало размежевание английских и русских сфер влияния в Центральной Азии, а также укрепление русского влияния в Персии. Однако укрепление русского политическоговлияния в Тегеране не означало прекращение экономическойборьбы между русским и английским капиталом. Пожалуй, Персия стала первой страной, где Россия опробовала, наряду с традиционными военно-политическими рычагами нетрадиционные для нее экономические рычаги.

Так, уже в 1880-е гг. русские товары начали интенсивно вытеснять английские в Северной Персии. В 1890 г. крупный русский капиталист Поляков основал Учетно-ссудный банк Персии, имевший право чеканки монеты. В конце 1890-х гг. русскими была построена шоссейная дорога от порта Энзели на Каспийском побережье до Тегерана, что способствовало дальнейшему увеличению русской торговли в Персии. А в 1890 г. русская дипломатия даже добилась от шахского правительства не предоставлять в течение 10 лет каких-либо железнодорожных концессий иначе, как с согласия правительства России. Столь обширному влиянию России в Персии способствовали и русские правительственные займы.

Однако в южных районах Персии господствовал английский капитал, опиравшийся на Шахиншахский банк. Уже в 1890-е гг. в английских кругах была широко распространена мысль о желательности размежевания русской и английской сфер влияния в Персии, так чтобы на Севере господствовала бы Россия, а на Юге - Великобритания. В то время, однако, в Петербурге были уверены, что этот раздел не выгоден России, ибо рассчитывали подчинить себе всюПерсию.

Однако вскоре царское правительство было все-таки вынуждено согласиться с этой идеей. И причиной тому было появление нового могущественного участника "Большой игры" - Германии.

1. Германия и Австро-Венгрия на Балканах и на Ближнем и Среднем Востоке (конец XIX - начало ХХ в.).

Мы уже говорили о том, что Берлинский конгресс 1878 г. ознаменовал явление нового активного участника т.н. "Восточного вопроса" - Германскую Империю. И уже через 7 лет после Берлинского конгресса наметилось резкое расхождение русских и немецких интересов на Балканах.

Славянские православные народы Балканского полуострова были освобождены от турецкого ига, как известно, благодаря доблести и героизму русского солдата. Однако после свержения гнета Оттоманской Порты наступил мир - и тут-то и выяснилось, что потребности у балканских народов в дни мира совсем иные, чем в дни войны.

Действуя экономическими рычагами, Австро-Венгрия (и стоящая за ее спиной Германия) сумели быстро вытеснить Россию из Сербии и Болгарии. В частности, австрийское Общество восточных железных дорог, действуя при поддержки венских банков, сумело навязать молодым балканским государствам выгодные Австрии маршруты железнодорожных магистралей (т.е. в широтном, а не меридиональном направлении, как того хотела Россия). И немудрено - в то время как торговля России с балканскими государствами была ничтожной, внешняя торговля этих стран была во все большей степени ориентирована на Австрию. Разумеется, вслед за экономическимдоминированием следовало и политическоевлияние: так, за кабальным австро-сербским торговым договором от 6 мая 1881 г. последовал двусторонний союз 28 июня, устанавливавший фактически австро-венгерский протекторат над Сербией. "Без предварительной договоренности с Австро-Венгрией, - гласила эта статья, - Сербия обязуется никогда не вести переговоров о политических договорах и не заключать их с другими правительствами". В обмен на это Вена обещала Сербии поддержку в борьбе за территориальное расширение за счет Болгарии. Таким образом, русское влияние в Белграде было фактически ликвидировано. Еще хуже складывалась ситуация для Петербурга в Болгарии. После завоевания независимости Болгария все больше подпадала под австро-венгерское и германское влияние (как политическое, так и экономическое).

***

В то время как экономическая роль России на Балканах была ничтожна, Австро-Венгрия и Германия наращивали свое экономическое присутствие в регионе. Железнодорожное строительство на Балканах осуществлялось под контролем Вены. Вот что сказал Кальноки, канцлер Австрийской Империи, в разговоре с одним бельгийским экономистом: "Да, мы мечтаем о завоеваниях о завоеваниях, которые будут совершены нашей промышленностью, нашей торговлей, нашей цивилизацией Я уверен, что, доехав за три дня со всеми удобствами в пульмановском вагоне из Парижа до Константинополя, вы не останетесь недовольны нашей деятельностью. Это для вас, жителей западных стран, мы стараемся".

***

Правительству Александра III было особенно трудно смириться с поражением именно на Балканах. Мы уже говорили о том, что этот русский царь, еще будучи наследником престола, был одним из лидеров панславистской партии в России. И вот - такой конфуз; от Петербурга отвернулись даже "братушки-славяне"! В отместку за этакую "неблагодарность" русская дипломатия заняла крайне антиболгарскую позицию после пловдивского восстания (18 сентября 1885 г.), которое привело к объединению Северной Болгарии с Восточной Румелией. Парадоксально, но факт: петербургский кабинет отстаивал те самые положения Берлинского трактата 1878 г., которые в России рассматривали как дипломатическое поражение и даже унижение России! Еще более парадоксальным представляется то обстоятельство, что Лондон решительно поддержал Болгарию: британский премьер Солсбери правильно рассчитал, что вследствие ухудшения болгаро-русских отношений Болгария из российского плацдарма превращается в барьер на пути России к проливам.

В 1886 г. Россия была вынуждена примириться с болгаро-турецким соглашением, по которому губернатором Восточной Румелии становился болгарский князь. Пришлось примириться и с водворением у власти в Софии регентского совета во главе со Стамбуловым, крупным капиталистом, ориентирующимся на Англию и Австрию. Дело дошло до разрыва дипломатических отношений между Петербургом и Софией. Бисмарк (на словах) выражал полное сочувствие России в болгарском вопросе (вплоть до согласия на присутствие русских войск в Болгарии). В то же время, однако, всем было ясно, что именно Австро-Венгрия является ближайшей союзницей Германии. Не случайно во время кризиса 1886 г. Бисмарк пытается связать Лондон конкретными обязательствами перед Веной, а в 1887 г. он интриговал в пользу взошествия на болгарский престол Фердинанда Кобургского. Эта австро-германская марионетка вовлекла Болгарию в орбиту Вены и Берлина. В дальнейшем, в соответствии с русско-австрийскими соглашениями 1897 и 1903 гг. Вена и Петербург признали принцип status quo на Балканах. Эти соглашения были в большей степени выгодны Австро-Венгрии, поскольку под прикрытием этих соглашений Вена продолжала свою экономическую экспансию в регионе, противопоставить которой России было нечего.

Это, конечно, был сильный удар по "Драйкайзербунду". Не менее серьезные проблемы возникли в русско-немецких отношениях ввиду экономического соперничества двух стран (прежде всего в тарифном вопросе). Более того, в прусском генеральном штабе начали циркулировать идеи о желательности превентивной войны Германии против России.

Но не только Россия начала проявлять беспокойство ввиду нового германского активизма на Востоке. Еще в 1880-е гг. началось интенсивное вытеснение английского влияния в Турецкой Империи. В 1883 г. Бисмарк сумел убедить турецкий кабинет передать военные заказы от Армстронга Круппу и Маузеру. В 1893 г. была заключена концессия между "Дойче банком" и турецким правительством на строительство Багдадской железной дороги. В тот период Лондон достаточно индифферентно отнесся к этому германскому активизму: англичане настаивали лишь, чтобы и британские компании участвовали в строительстве дороги от Конии до Персидского залива. В то время главным соперником Англии в Африке была Франция, а на Среднем Востоке - Россия.

***

Так, например, в 1870-х - 1880-х гг. именно Лондон и Париж оспаривали друг у друга контроль над Египтом. Англо-французский кондоминиум в Египте фактически закончился в 1882 г., когда англичане оккупировали Египет, воспользовавшись слабостью министерства Фрейсинэ. Париж, однако, не смирился с британской оккупацией, строя всяческие препоны англичанам посредством "Кассы египетского долга", где французы имели сильные позиции. В свою очередь, в 1881 г. Франция захватила Тунис и начала расширять свою североафриканскую колониальную империю, начало которой положила оккупация Алжира.

***

10 лет спустя, однако, когда состоялось подписание договора о строительстве дороги (5 марта 1903 г.) между турецким правительством и созданным "Дойче банком" "Обществом Багдадской железной дороги", обстановка в корне изменилась. Переговоры об участии британского капитала в строительстве дороги закончились полным провалом. В Лондоне наконец поняли, что Германия может быть гораздо более опасным противником, чем традиционный антагонист - Россия.

Последняя была не против соглашения с Германией о разделе сфер влияния в Турции. Однако соответствующие демарши Санкт-Петербурга были проигнорированы Берлином. Ни канцлер Бюлов, ни сам Вильгельм II не желали брать на себя каких-либо обязательств, ограничивающих немецкую активность в Малой Азии. А эта активность все больше приобретала не столько экономический, сколько военно-политический характер, особенно ввиду немецкого влияния на турецких военных. В турецкой армии и на флоте росло число немецких военных советников; да и перевооружались турецкие вооруженные силы германским оружием.

После русско-японской войны Россия уже не представляла собой серьезного конкурента для Германии в борьбе за влияние в Стамбуле; но одновременно сокращалось и английское влияние на турецкий кабинет. Результатом интенсивного германского проникновения на Ближний и Средний Восток стало англо-русское сближение. 31 августа 1907 г. было подписано англо-русское соглашение о разграничении сфер влияния в Азии. Персию разделили на 3 зоны: северную (русскую), южную (английскую) и среднюю - нейтральную. Каждая сторона получала преимущественное право на получение концессий в своей зоне. Соглашение фиксировало полуколониальный статус Персии, зависимость ее экономики от русского Учетно-ссудного банка и английского Шахиншахского банка. Афганистан признавался нейтральной страной. Тибет признавался частью Китая, однако сохранялась английская оккупация долины Чумби.

***

В.И. Ленин об англо-русском соглашении 1907 г.: "Делят Персию, Афганистан, Тибет (готовятся к войне с Германией)".

***

Именно так! Если бы не немецкая угроза - вряд ли Лондон и Петербург сочли возможным покончить с "Большой игрой", в которую они играли полвека! А теперь и России, и Британии приходилось считаться с возможностью строительства ответвления от Багдадской железной дороги на Персию - тогда персидский рынок был бы потерян и для русских, и для англичан. И хотя российское правительство было готово на определенных условиях снять свои возражения против строительства Багдадской железной дороги (миссия Извольского в Берлин, октябрь 1906 - февраль 1907 гг.), тем не менее Берлин отказался взять обязательство не строить железных дорог к границам Персии или по территории Персии. В этих условиях, дабы сохранить свои особые интересы в Персии, царское правительство было вынуждено пойти на сближение с Лондоном. Таким образом, непомерные аппетиты Берлина толкали двух "закадычных врагов", Англию и Россию, навстречу друг другу.

Но не только в Лондоне и Петербурге чувствовали озабоченность по поводу германского экспансионизма. Кризис вокруг Марокко (1905 г.), вызванный германскими притязаниями на эту страну, которую Париж рассматривал как свою сферу влияния, вызвал обеспокоенность уже во Франции.Как мы уже говорили, одним из принципов внешней политики Бисмарка после Седана было отвлечение внимания Парижа от европейских дел и, следовательно, всяческая поддержка французской колониальной экспансии - чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вспоминало об Эльзасе и Лотарингии! Однако Гольштейн и Бюлов не считали нужным следовать заветам "железного канцлера": по мнению творцов германской внешней политики в начале века, Германия была слишком сильна, чтобы взять все разом и ни с кем не делиться. По их мнению, ввиду ослабления России Франция лишилась могущественного союзника на Востоке, и поэтому с ее интересами можно не считаться. В частности, германский кабинет решил резко изменить свой подход к марокканскому вопросу.

Выступая с речью в Танжере (31 мая 1905 г., т.е. уже после Цусимы), кайзер Вильгельм II выступил против исключительной сферы влияния Франции в Марокко - за открытость этой страны для мирной конкуренции всех наций, без монополий и без исключения для кого бы то ни было. При этом кайзер подчеркнул, что он знает, как защищать права Германии, и надеется, что Франция будет их уважать. Конкретизируя высказывания Вильгельма, канцлер Бюлов обратился ко всем участникам Мадридского договора (1880г.; этот договор устанавливал равенство торговых и иных прав всех иностранных государств и их граждан), предлагая поставить марокканский вопрос на обсуждение международной конференции. Немецкое предложение сопровождалось намеками, которые можно было расценить как прямую военную угрозу; дело в том, что, по мнению немецкого генштаба, именно в 1905-1906 гг. ослабление России давало Германии шанс разбить всех ее врагов. Так, в мае 1905 г. германский посол в Риме заявил, что, если французские войска перейдут границу Марокко, немецкие войска перейдут границу Франции. Разумеется, все эти угрожающие демарши делались не во имя священного принципа свободы конкуренции: Берлин давал понять, что его интересует военно-морская база на атлантическом побережье Марокко. А это была угроза не только (и не столько) Франции, сколько Англии и даже США.

Это правильно поняли в Лондоне, и английское правительство обещало Парижу полную поддержку в марокканском вопросе. Фактически обе страны, которые еще 10 лет тому назад, во время Фашоды, были на волосок от войны друг с другом, теперь были близки к заключению военного союза. Более того. Соединенные Штаты все больше склонялись поддержать в ходе предстоящей Альхесирасской (Алжесирасской) конференции по Марокко Париж. Наконец, начала меняться ситуация в России: в августе 1905 г. был заключен Портсмутский мир, а в декабре 1905 г. русская революция прошла свой пик, и царский режим устоял. В этих условиях Берлин не мог уже больше игнорировать позицию Петербурга. Наконец, даже Италия, член Тройственного союза, была склонна поддержать Францию, а не Германию. В марокканском конфликте Берлин поддержала только Вена, но что толку? Воевать за Марокко не стали бы и сами немцы - эта война была бы крайне непопулярной в Германии.

Оказавшись в глухой международной изоляции, Германия была вынуждена пойти на подписание трактата 7 апреля 1906 г., который фактически признавал контроль французской и испанской полиции за правопорядком в Марокко, а также контроль этих держав над марокканскими таможнями. Но дело было не только в провальных итогах Алжесирасской конференции. Действия Берлина в ходе кризиса до смерти перепугали Лондон, Париж и Петербург, в результате чего дипломатическая изоляция Берлина начала медленно но верно перерастать в его военнуюизоляцию.

Уже в январе 1906 г. начались переговоры между генеральными штабами Англии и Франции о совместных действиях на случай войны с Германией. А в апреле того же года возобновились совещания начальников французского и русского генеральных штабов.

Дальнейшее развитие обстановки вокруг Марокко, в частности, агадирский инцидент (1911) подтверждали самые худшие опасения Лондона и Парижа. Берлин в обмен на свое согласие на уступки в марокканском вопросе требовал для себя либо Французское Конго, либо военно-морскую базу на атлантическом побережье. Самое тревожное было то, что свои требования Берлин был готов подтвердить и посредством демонстрации силы. 1 июля 1911 г. в Агадир прибыла германская канонерская лодка "Пантера", а за ней - легкий крейсер "Берлин". "Прыжок "Пантеры"" показал, что в своем стремлении к территориальным захватам Германия может зайти очень далеко.

Неудивительно, что реакция Англии (чьи интересы не были напрямую затронуты франко-германской конфронтацией вокруг Марокко) была достаточно жесткой: Берлину дали понять, что британский кабинет не согласится с унижением Франции.

1. Ситуация на Балканах (начало ХХ в.).

Как известно, на протяжении всего XIX в. трудно было найти более непоколебимого сторонника поддержания территориального статус-кво на Балканах, чем австрийское правительство. На протяжении многих десятилетий политика Меттерниха - Андраши - Кальноки - Голуховского была неизменной: Австрия проиграет неизмеримо больше от территориальной экспансии на Балканах, чем выиграет, и поэтому Вена должна не только сама воздерживаться от такой экспансии, но и удерживать от нее других, и прежде всего беспокойного русского соседа.

Однако к началу ХХ столетия отношение Вены к балканскому вопросу начало меняться. Влиятельные австрийские круги пришли к выводу, что только превращение двуединой в триединую (т.е. австро-венгеро-славянскую) Империю способно сохранить целостность державы Габсбургов. Такие выводы выглядели вполне разумно, ибо до 80% всей промышленной продукции Австро-Венгрии производилось на славянских землях, т.е. на территории Богемии и Моравии (современная Чешская республика). Сторонники замены дуализма триализмом исходили из того, что включение славянской элиты в правящий класс империи придаст ей большую устойчивость и, кроме того, заставит мадьярскую аристократию поубавить свои аппетиты. Наконец, триализм предусматривал новые территориальные захваты, а именно аннексию Боснии и Герцеговины и даже Сербии. Это обстоятельство, в свою очередь, обеспечивало триализму поддержку со стороны придворных, военных и клерикальных кругов Вены. Такого рода взгляды высказывали новый начальник австрийского генштаба Конрад фон Гетцендорф и новый министр иностранных дел Австро-Венгрии Эренталь.

Эти агрессивные планы, однако, встретили решительный отпор со стороны как сербских националистов (великосербские шовинисты горели желанием, напротив, объединить южных славян под своей властью), так и Петербурга и Лондона. Ведь в случае осуществления замыслов Вены Германия фактически - через подчиненные Балканы и полувассальную Турцию - получала выход к Персии, а оттуда и до Индии было рукой подать! (Вот почему, в частности, Лондон оказал столь жесткое противодействие продолжению строительства Багдадской железной дороги, и вот почему Берлин упорно отказывался от англо-русского участия в завершении ее строительства - от Мосула до Багдада и далее до Персидского залива).

Поэтому вполне невинный (на первый взгляд) проект строительства железной дороги от австрийской границы на Салоники через Македонию, выдвинутый Эренталем в 1907 г., вызвал такое возбуждение в Петербурге. Там рассматривали эту дорогу как составную часть плана Эренталя, о котором в России, конечно, были хорошо осведомлены. Российский кабинет расценил предложение Эренталя о строительстве дороги как нарушение австро-русских соглашений 1897 и 1903 гг. о статус-кво на Балканах.

В Петербурге не было недостатка в сторонниках военных авантюр под благовидным предлогом защиты "чести России", "братушек-славян" и т.п. Однако в тот период - через несколько лет после разгрома в русско-японской войне - верх взяли более здравые соображения. Было решено уступить, в том числе и по крайне болезненному вопросу аннексии Боснии и Герцеговины.

В ходе свидания в Бухлау (15 сентября 1908 г.) австрийского и русского министров иностранных дел Извольскому пришлось фактически смириться с грядущей аннексией Боснии и Герцеговины - и даже без какой-либо компенсации для России (за исключением туманных обещаний Эренталя относительно изменения режима проливов). Это была полная дипломатическая Цусима.

После итало-турецкой войны 1911 г. руководители некоторых балканских государств - Сербии, Греции и Болгарии - пришли к выводу, что настало время осуществить их территориальные притязания за счет европейской Турции. В мае 1912 г. были заключены сербо-болгарская и болгаро-греческие военные конвенции, направленные против Стамбула. 9 октября 1912 г. военные действия против турок открыла Черногория; через несколько дней в войну вступили также Болгария, Греция и Сербия. В течение одного месяца балканские страны разгромили турецкие войска. Болгарская армия двинулась на Константинополь, и турки запросили мира. Фактически они лишились почти всей территории, принадлежавшей им в Европе.

Однако желание поживиться за счет турок оказалось очень слабым фундаментом балканского союза. Между Болгарией и Сербией, с одной стороны, и Болгарией и Грецией, с другой, сохранялись серьезные территориальные споры. 29 июня 1913 г. Болгария напала на сербов и греков, рассчитывая на австро-немецкую поддержку. Но болгары просчитались - обстановка в Европе складывалась таким образом, что ни Берлин, ни Вена не считали момент подходящим для развязывания большой европейской войны. Болгария оказалась в полной изоляции, и к концу июля была наголову разбита. Добруджа была занята румынами; турки заняли Андрианополь; на территорию Болгарии вступили сербские и греческие части.

В ходе конференции послов в Лондоне при посредничестве великих держав удалось выработать условия мира, по которым потерпевшая поражение Болгария лишилась Южной Македонии, Салоник, части Западной Фракии и островов в Эгейском море (отошли к Греции), Северной и Центральной Македонии (Сербия), Южной Добруджи (ею овладела Румыния). Турция вернула себе часть Фракии и Адрианополь.

Балканские войны не привели к изменению общего соотношения сил между великими державами. Если Центральным державам в результате удалось укрепить свое влияние в Стамбуле и Софии, то Греция, Сербия и Румыния, в свою очередь, еще больше сблизились с Антантой. Разумеется, балканские войны привели к дальнейшему усилению взаимной неприязни балканских народов (насколько это было возможно), но самым вредным последствием этих войн было то, что на основании опыта военных действий 1912-1913 гг. на Балканах окрепла уверенность европейских кабинетов в том, что будущая война будет быстротечной, малокровной и, в целом, сравнительно безвредной, а ситуация будет находиться под полным контролем великих держав. В общем, будущая война будет напоминать старые добрые кабинетные войны XVIII в.

1. Вместо заключения

Хотелось бы обратить внимание на реакцию держав на аннексию Австрией Боснии-Герцеговины. Берлин, разумеется, целиком и полностью поддержал своего союзника. Однако Петербург, Париж, Лондон и Рим решительно осудили действия Вены. Но дело было не только в этом: Австро-Венгрия выступила против созыва международной конференции, в ходе которой державы-подписанты Берлинского трактата 1878 г. могли бы рассмотреть сложившуюся ситуацию. Фактически все это означало распад европейского концерта,отказ от принципа единогласия великих держав при решении международных проблем. Вместо этого - раскол Европы на два враждебных лагеря: Центральные державы и Антанта.

Итак, в конце XIX - начале ХХ в. Германии удалось добиться немалых успехов в тех регионах мира, где немецкое влияние было традиционно ничтожным. Традиционные же колониальные державы - Англия, Россия, Франция - чувствовали себя униженными и зажатыми в угол во всем огромном регионе, простиравшемся от Персии до Магриба. Результатом всех этих немецких успехов было сплочение непримиримых врагов на антигерманской основе. Таким образом, все победы германской дипломатии на Ближнем и Среднем Востоке оказались пирровыми: очень скоро Германии (и, особенно, ее союзнице Австро-Венгрии) пришлось заплатить за них дорогую цену.

Хотелось бы в заключение сказать несколько слов о природе межимпериалистического соперничества.С моей точки зрения, было бы неверным утверждать, будто исключительно экономическое соперничество великих держав вело их к катастрофе 1914 г. Как раз экономика-то и была принесена в жертву политике. Ведь, наряду с экономическим соперничествомв тот период было немало примеров экономического сотрудничества,в том числе и между такими заклятыми врагами, как немцы и французы, немцы и русские. У<