Гендерные различия суицидального поведения

Суицидальное поведение является одним из объектов социальной интервенции наряду с другими девиантными проявлениями. Немногие знают, что смертность в результате самоубийств превышает почти в полтора раза насильственную смертность. Разрушая самого человека, суицид также оказывает негативное воздействие на ближайшее окружение подростка, взрослого. В социальной работе, как и в других социальных науках, самоубийство больше не считается индивидуальным выбором индивида, это всегда социальные условия, которые оказывают психотравмирующее действие и приводят к кризисному состоянию, это также культурные представления, формирующие решение о самоубийстве. В суицидологии, как самостоятельной науке, изучающей феномен суицида, гендерные различия рассматриваются в рамках социально-демографического подхода наряду с различиями в суицидальном поведении, связанными с возрастом, профессиональной принадлежностью или социальным статусом. Два аспекта привлекают внимание исследователей: 1) статистическое преобладание мужских суицидов над женскими (в большинстве стран соотношение в последние десятилетия 3:1 или 4:1, в России в середине 1990-х годов – 5,5:1); 2) социальная и культурная обусловленность различий суицида у мужчин и женщин.

Все теоретические объяснения сверхсуицидальности мужчин можно условно разделить на две группы. Первая делает акцент на особенностях биосоциальной адаптации. Считается, что мужчины острее реагируют на ухудшение условий жизни, безработицу, дезорганизацию рабочего процесса. Индекс сверхсуицидальности мужчин описывает «среднетипичное в социально-типических системах», его превышение свидетельствует о нарастающем социальном неблагополучии. В периоды экономического подъема возрастают возможности общества по удовлетворению потребностей мужчин в самореализации, и уровень сверхсуицидальности снижается. Высокая смертность мужчин трудоспособного возраста (в результате самоубийства) в 1990-е годы в России, помимо безработицы, объясняется еще и дезорганизацией рабочего процесса, потерей скрытых преимуществ работы.

Вторая группа объяснений основывается на особенностях детского развития и культурных требований к мальчикам, в результате которых мужчины приобретают негибкую жизненную парадигму. Роль мужчины стереотипизируется – настоящий мужчина должен и умирать как мужчина, шагая навстречу своей судьбе. Как только мужчины становятся чувствительными к несчастьям, вероятность суицидальных проявлений повышается, этому соответствуют два пика суицидальной активности – в подростковом возрасте и после 60 лет. В молодости, в период нестабильности и изменений, мужчины тяжелее находят свой смысл и цель, легче достигают ложного вывода о жизни и смерти. Для стареющих мужчин прекращается торжественный ход борьбы, победы и успеха, и они могут считать это невыносимым состоянием.

Многие психологические исследования показывают, что некритичное принятие некоторых мужских стереотипов определяет положительную оценку самоубийства ради сохранения чести и достоинства, максималистские выводы («если человек не может в жизни ничего сделать, он должен свое место уступить другим»). В то же время мужчины чаще приписывают самоубийце диагноз психически больного человека и отстраняются от подобной ситуации. Поэтому исследователи заключают, что мужчины ориентируются на многочисленные мифы о самоубийстве и чаще становятся их жертвами, чем женщины.

Третья группа объяснений мужской сверхсуицидальности рассматривает взаимосвязь ауто- и гетероагрессии. Наиболее суицидоопасным контингентом считаются «люди с оружием»: военнослужащие, солдаты срочного призыва, работники правоохранительных органов. По мнению Э. Дюркгейма, оба явления часто взаимоисключают друг друга. Там, где убийство сильно распространено, ему соответствует своего рода иммунитет по отношению к самоубийству. Тем не менее Дюркгейм отмечает, что причины аномичного самоубийства близки к причинам убийства, поскольку аномия порождает состояние усталости и раздражения, способное оказать разрушительное воздействие либо на самого индивида, либо на окружение. Граница между самоубийством и убийством часто размыта. Некоторые формы самоубийства на самом деле совершаются, чтобы наказать обидчика, причинить вред и боль другому, так же как мотивом убийства может стать осознанное или неосознанное желание причинить боль себе через последующие санкции.

Четвертая группа исследований различий в суицидальном уровне мужчин и женщин ищет причины более жизнеспособного женского поведения. Одна из гипотез объясняет это с феминистских позиций, а именно: низкий уровень суицидов у женщин может быть следствием сопротивления культурным суицидальным требованиям и предписаниям. Культурные традиции на протяжении веков предписывали женщинам приемлемые для общества модели суицидального поведения. Как правило, они носили характер альтруистических самоубийств, разрешенных и ожидаемых ритуальных действий, например жертвоприношения женщин на могиле мужа или вождя. Обычай жертвоприношения жен умерших мужей приобрел наиболее институциальный характер у индоарийцев в самосожжении вдов (сáти). Считалось, что жена – это собственность мужа и вдова совершала самоубийство, чтобы избежать возможности снова выйти замуж или каким-либо другим способом нарушить верность и целомудрие, а также, чтобы обеспечивать мужа всем необходимым в загробном мире.

Более низкий показатель женских суицидов может быть объяснен стремлением выжить вопреки суицидальным установлениям. Веками воспитанные в женщинах жизнеспособность, желание жить и нести ответственность за себя и семью, открытость к помощи в кризисной ситуации являются мощными антисуицидальными факторами.