Об усложненном собирательстве как форме хозяйства в эпоху палеолита на русской равнине

«Возможности, заложенные в археологических источниках, используются далеко не полностью и подчас заменяются приведением ставших уже привычными, неоднократно повторяемых традиционных выводов и немногих поверхностных этнографических сопоставлений. Конечно, данные археологии, как правило, фрагментарные, нелегко поддаются интерпретации, требуют кропотливой предварительной работы по собиранию и анализу, но зато в некоторых случаях позволяют подойти к освещению таких страниц самого отдаленного прошлого, которые, казалось бы, навсегда и безнадежно утрачены»,— писал С. Н. Замятнин.

В данной статье автор пытается интерпретировать хотя и необычные для эпохи палеолита песчаниковые, кварцитовые, гранитные, диабазовые и изредка сланцевые орудия, но уже в значительном числе встречающиеся на некоторых палеолитических стоянках Русской равнины, и тем самым обратить на них внимание как на исторический источник, освещающий важную сторону хозяйственной деятельности первобытного населения нашей страны. По нашему мнению, эти орудия, во многих чертах сходные с курантами и зернотерочными плитами более поздних эпох, представляют собой самые примитивные жернова и мельницы, оживающие в сходных формах в крестьянском быту в голодные годы, связанные с войнами.

С самого начала отметим, что эти орудия развитой домашнехозяйственной деятельности встречаются, как правило, среди многочисленных обычных палеолитических культурных остатков, характеризующих относительно высокое культурное развитие обитателей поселений. Достаточно указать на то, что поселения эти состоят из групп жилищ, внутри последних отмечаются очаги, помимо отепления жилищ они часто бывают приспособлены и к приготовлению пищи.

От надлежащего анализа и правильного объяснения этих грубых каменных орудий зависит решение многих важных вопросов истории нашей страны, а также общих историко-культурных и социологических проблем первобытности. Чтобы показать ошибочность взглядов, недооценивающих и умаляющих для эпохи палеолита значение и роль собирательства как главного, наряду с охотой, способа добывания средств к жизни, оказалось необходимым коснуться главнейших достижений советской первобытной археологии, а также характерных для нее методологических и методических установлений, определивших отношение к археологическому материалу как историческому источнику.

Впервые достаточно большая коллекция пестов-терочников в виде настоящих курантов и сопровождающих их плит типа зернотерок была собрана нами при раскопках верхнего горизонта Александровской палеолитической стоянки (Костенки 4) в 1937 —1938 гг. Она состояла из 43 верхних камней (пестов-терочников) и осколков от 18 нижних камней. Целых зернотерочных плит в нашей коллекции не оказалось, но из трех мелких осколков кварцитовой плиты удалось склеить значительный фрагмент, который позволяет представить тип и форму этого орудия, ничем не отличающегося от зернотерочных плит послепалеолитического времени. Плита имела обычную корытообразную форму из-за сильной стертости средней части и оставшихся нестертыми ее бортиков (рис. 1, 1). Осколки 3 плит из мелкозернистого песчаника были сильно «терты с обеих поверхностей.

Рис. 1. Фрагменты плит типа зернотерок: 1 - Костенки 4. Кварцит 2 — Бирючий лог (Костенки 9). Песчаник

Песты-терочники имели различную форму, определявшуюся естественной формой каменных галек, но во многих случаях и степенью изношенности камня в процессе его длительного употребления. Самый простой пест-терочник представляет песчаниковую или кварцитовую гальку, с одной слегка уплощенной поверхностью, использованной в качестве терочника (рис. 2, 1). Пришлифовавшаяся в процессе употребления поверхность преднамеренно насечена («покована») с целью лучшего захвата растираемого материала. Выступающие края такого орудия обычно имеют следы употребления терочника в качестве песта. Все песты-терочники нашей коллекции более или менее значительно изношены в процессе их употребления при толчении, разминании и растирании растительных продуктов.

Рис. 2. Песты-терочники: 1 — Костенки 4, верхний горизонт, песчаник. На сильно стертой от употребления плоскости видны преднамеренно нанесенные «поковки» для захвата растираемого материала. 2 — Костенки 11 (Аносовка 2). Северная стоянка; гранит; 3 — песчаник. На обеих стертых поверхностях видны глубокие «поковки»; 4 — диабаз. Длина 16 см. Нижний конец в виде естественного скола без следов обработки и употребления

Хотя культурный слой поселения и особенно заполнение двух значительно углубленных в землю круглых жилищ, в диаметре по 6 м, были сильно окрашены красной охрой, широко применявшейся в быту, куранты и зернотерочные плиты употреблялись не для растирания красок, а предназначались для важных хозяйственных дел, связанных с удовлетворением насущных потребностей. Об этом свидетельствует обилие этих камней и сильная степень их изношенности в процессе употребления.

Такая трактовка этих орудий находится в согласии со всей обстановкой их залегания среди многочисленных сохранившихся других остатков обитания. При детальном исследовании остатков поселения была установлена картина развитой производственной и домашне-хозяйственной деятельности, связанной с изготовлением кремневых и костяных орудий и приготовлением пищи. В обоих жилищах, располагавшихся в 6 м друг от друга, в их средней части имелись обширные круглые очажные углубления, заполненные черной зольной массой, при этом вокруг очагов имелось по пяти небольших пекарных (очажных) ямок, заполненных доверху такой же черной зольной массой.

Не возникало никаких сомнений в палеолитическом возрасте, целостности и единстве всего описанного комплекса находок, залегавшего в лессовидном суглинке вместе с типичным верхнепалеолитическим инвентарем, костями мамонта, дикой лошади и северного оленя. О высоком уровне развития культуры людей, оставивших это поселение, свидетельствовали здесь же собранные и древнейшие произведения искусства в виде фигурок и головок животных, вырезанные из мергеля, типа Костенок 1. Наиболее вероятный геологический возраст этого памятника — конец мологошекснинского межледниковья.

Тогда же, в 1937 —1938 гг., М. В. Воеводским при раскопках палеолитической стоянки Рабочий Ров (Чулатово 2) в районе Новгород-Северска на р. Десне были собраны своеобразные, но в общем сходные с костенковскими плиты. Материалом для них послужили плитки и обломки плиток песчаника из бучакских палеогеновых песков, подстилающих толщу четвертичных отложений.

По характеру расположения стертых поверхностей плитки легко разделяются на верхние камни, или куранты (10 экземпляров), и нижние зернотерочные плиты (12 целых и осколков). Зернотерочные плиты отличались несколько большей величиной, сильной стертостью средней части и отсутствием стертости краев. Отмечается также, что почти все нижние плиты разбиты на мелкие части и представлены осколками, но удалось некоторые составить и восстановить их размеры: длина от 16 до 33 см, ширина от 12 до 27 см, толщина от 1 до 3 см. Для верхних камней характерна сплошная стертость всей рабочей поверхности и особенно у краев. Их размеры: длина 16—29 см, ширина 4—10 см, толщина 1—5 см.

С тыльной стороны некоторые куранты были оббиты у краев с целью более удобного захвата их руками в процессе работы (см. таблицу). М. В. Воеводский не отмечает случаев использования курантов в качестве пестов, а также наличия других камней со следами такого использования. Возможно, это объясняется особой шершавостью поверхностей бучакских песчаников, обладающих в силу этого способностью разрывать растираемый материал достаточно высокой твердости. В расположении этих орудий по площади поселения, исследованного достаточно широко, наблюдалась концентрация их у очагов и среди скопления костей, лишь некоторые плитки залегали изолированно за пределами скопления культурных остатков на поселении.

Очень многие куранты и зернотерочные плиты от длительного употребления сильно стерты и имеют ровные поверхности, что показывает полное исчерпание абразивных свойств этих камней. «Судя по характеру сработанности,— писал М. В. Воеводский,— имеются все основания считать их орудиями, служившими для растирания пищевых продуктов в виде семян диких растений и съедобных кореньев».

И для этого поселения характерны достаточно яркие признаки развитой домашнехозяйственной деятельности. Поэтому нет оснований соглашаться с выводом М. В. Воеводского о неоседлом, временном характере поселений. «Жилище здесь,— писал он,— имеет вид шалашей или навесов и лишь одно, расположенное в центре поселения, было более постоянным, со слегка углубленным в землю полом. Около некоторых из скоплений зольной массы находились ямки. Часть ямок, расположенных в границах расположения очажного слоя кострищ,— как подчеркивает автор,— являлись, по-видимому, своего рода печками для запекания пищи. Они заполнены очажным слоем с углями; на дне и заполняющем их слое обычно находились мелкие обломки костей (правда, необожженных), а стенки иногда слегка обожжены».

Исследования Костенок 4 и Чулатова 2 позволили ввести в науку первые яркие и достоверные факты широкого использования каменных орудий в виде курантов и зернотерочных плит в домашне-хозяйственной деятельности людей эпохи верхнего палеолита для обработки собранной растительной пищи. Однако малочисленность такого рода наблюдений не позволяла изменить сложившиеся ранее точки зрения по вопросу развития хозяйства в эпоху палеолита. В результате длительных дискуссий о роли охоты и собирательства в хозяйственной деятельности людей в эпоху палеолита П. П. Ефименко пришел к следующим выводам.

Как сторонника многогляциалистской концепции его вполне удовлетворяли крайне общие представления об эволюции природной среды, определяющей стадиальный процесс развития хозяйства и общества в эпоху палеолита. Его исходная позиция при анализе соотношения первоначальных форм хозяйства заключалась в том, что в условиях ледникового периода, в целом совпадающего с эпохой палеолита, возможности собирательства растительной пищи и рыболовства были весьма ограничены.

Развитие первобытного хозяйства, по П. П. Ефименко, начинается с собирательства и охотничьей деятельности в эпоху раннего палеолита (дошелльское и шелльское время) при господстве в доледниковое время теплого субтропического климата. С наступлением похолодания, в эпоху среднего палеолита (ашельское и мустьерское время) складывается низшее охотничье хозяйство неандертальцев при сохранении собирательства как важного источника добывания средств к жизни.

Следующая стадия оседлой охоты на мамонта в ориньякско-солютрейскую эпоху, связанная с прогрессивным похолоданием, сменяется в мадленскую эпоху кочевой охотой на северного оленя. С окончанием ледникового периода в условиях климата современной эпохи — голоцена- сильно возрастает собирательство и появляется впервые рыболовство, поскольку, писал он, «мадленец стоял на ступени развития, предшествующей появлению рыбной ловли».

С наступлением эпохи позднего (верхнего) палеолита, по П. П. Ефименко, собирательство должно было «уступить главенствующее место в жизни человека охоте. Только охота как хозяйственная база с ее растущим, все увеличивающимся и усложняющимся значением в жизни первобытного общества может объяснить те изменения, которые пережило это общество в вещественном облике его материальной культуры и, очевидно, в какой-то степени, в его социальной структуре».

Усложненное собирательство, связанное с переработкой растительных продуктов, непосредственно предшествовавшее земледелию, «могло вырасти в важную отрасль хозяйственной жизни первобытного общества лишь при наличии определенных условий природной среды — распространения полезных видов растений, что на большей части территории Европы могло иметь место только с наступлением современной геологической эпохи». Хозяйственное значение рыболовства, по его мнению, в эпоху палеолита, вплоть до- начала азильского времени было весьма ограниченным.

К рассмотрению слабых сторон этой крайне упрощенной стадиально-схематической концепции развития природы и первобытного хозяйства нам придется возвратиться в заключении нашей статьи, а здесь необходимо отметить, что сам П. П. Ефименко своими исследованиями активно способствовал формированию новых представлений и открыто заявлял о необходимости отказа от упрощенных представлений палеоэтнологической школы и требовал «глубокого проникновения в факты».

По его инициативе, под его руководством и прежде всего им самим в 1930-е годы на основе разработки и применения новых полевых и лабораторных методов исследования палеолитических стоянок были открыты и исследованы остатки палеолитических жилищ и поселений, обнаружены следы употребления каменных орудий, собраны драгоценные своей полнотой комплексы инвентаря палеолитических стоянок. Все это не могло не привести к глубокому пониманию производства и хозяйства, культуры и духовной жизни древнейшего населения нашей страны и Европы в целом, а также многих иных проблем истории первобытной культуры и социологии первобытного общества.

Открытие и исследование хорошо сохранившихся остатков жилищ и поселений, состоящих из групп жилищ с хозяйственными ямами для хранения запасов, с очагами сложного устройства, служившими для приготовления пищи и способных из-за массы костного угля накапливать тепло и отдавать его постепенно окружавшему жилому пространству; сбор прекрасных коллекций разнообразных орудий из кремня, кости и грубых камней в сочетании с многочисленными произведениями искусства и предметами украшения тела и одежды — все это позволило в органической связи разнообразных вещественных источников представить многообразную и сложную историческую реальность эпохи древнекаменного века, являющуюся предметом исследования первобытной археологии, окончательно утвердившейся благодаря этому в качестве исторической науки.

Дальнейшее накопление и расширение подобного рода комплексов органически связанных источников, характеризующих достаточно полно многие самые существенные стороны общественного бытия населения страны, обеспечило постепенное превращение первобытной археологии каменного века в конкретно-историческую науку, имеющую четкие и ясные методологические и методические позиции. Эти позиции удалось занять и удержать благодаря удачному сочетанию больших целеустремленных полевых археологических исследований при благотворном влиянии марксизма-ленинизма и теории первобытнообщинного строя, в разработку которой советскими исследователями был внесен существенный вклад. Именно это и привело к убежденности в том, что историко-социологический подход к изучению памятников каменного века является единственно правильным.

Заслугой П. П. Ефименко, С. Н. Замятнина, Г. А. Бонч-Осмоловского, М. М. Герасимова и других пионеров советского палеолитоведения является то, что они своими исследованиями конца 1920-х и 1930-х годов широко известных палеолитических стоянок, составивших золотой фонд нашей науки, обеспечили первоначальную разработку теоретических и методических основ первобытной археологии, определивших направление и главные задачи дальнейших исследований палеолита. В основе успеха их не всегда свободных от ошибок суждений и выводов, что естественно при поиске новых путей в науке, было стремление материалистически понять и интерпретировать наблюдаемые археологические факты и явления.

Благодаря этому они сами становились марксистами и вместе с тем творцами марксистской первобытной археологии, на наших глазах превращающейся в конкретно-историческую науку на основе углубленной разработки своих методических и методологических основ. Эти успехи в развитии науки определили наши неотложные задачи по познанию социальной, производственной, хозяйственной и духовной жизни древнейшего населения нашей страны на основе всесторонней разработки и расширения комплексов органически связанных вещественных источников и различных категорий вещей, их составляющих.