Вопрос 3. Экономический подход к рациональности.

Какой общий вывод следует из анализа разных взглядов на природу интереса? Понима­ние рациональности и фиксация ее пределов стали ключевыми пред­посылками, на базе которых определяется характер экономических действий. Человек, согласно современной экономической теории, волен отречься от максимизации полезности, способен следовать альтруистическим мотивам, может оказаться профаном, ошибаю­щимся на каждом шагу. Но для того чтобы его действие считалось «экономическим», он обязан вести себя рационально. С тех пор, как В. Парето разделил логические и нелогические действия, ра­циональность по существу превратилась в основной критерий, от­деляющий для большинства исследователей экономическое от не­экономического. В конечном счете экономическое попросту ото­ждествляется с рациональным. Так, по убеждению Л. Мизеса, «сфе­ры рациональной и экономической деятельности... совпадают. Всякое разумное действие есть одновременно и действие эконо­мическое. Всякая экономическая деятельность рациональна». Этим отождествлением достигается логическая ясность и решается про­блема количественного измерения, столь выгодно отличающая экономическую теорию от социальных дисциплин. Имея в виду особую важность проблемы рациональности для объяснения эко­номических и социологических подходов к мотивации хозяйст­венной деятельности, мы уделим ей далее особое внимание.

Прежде всего дадим исходное определение рациональности - в духе теоретиков социального выбора — как последовательного отбора лучших вариантов на пути к достижению поставленной цели. Определение это только кажется элементарным. На самом же деле оно, напротив, таит в себе массу методологических труд­ностей. На наш взгляд, принципиальный водораздел между пози­циями эконом-социолога и традиционного экономиста проходит в данном случае по следующим логическим линиям:

• Рациональность теоретических построений не может непо­средственно вменяться субъектам хозяйствования.

• Рациональность следует считать не константой человеческо­го поведения в экономике, а скорее переменной величиной.

• Рациональность не исчерпывается следованием экономичес­кому интересу.

• Рациональность не имеет универсального внесоциального со­держания.

Начнем с первой проблемы. О чьей рациональности собствен­но идет речь в экономической теории — внешнего наблюдателя (экономиста, социолога), обладающего полнотой информации и исследующего внешние проявления хозяйственного поведения, или самого хозяйствующего субъекта? Ясно, что последний чаще всего не обладает полной информацией, не стремится к ее получению, не всегда последователен в своих поступках, наконец, часто быва­ет мотивируем чем-то иным, нежели чисто экономическим инте­ресом. С позиции наблюдателя, сплошь и рядом хозяйственник ведет себя крайне нерационально. Но мы забываем, что он может следовать иной логике¹⁴.

Экономист выбирает логику «объективной рациональности». Он признается в том, что не знает, рационально ли поведение хозяй­ствующих субъектов в действительности, но оценивает его так, будто оно рационально (предпосылка «аз гГиИлопаг»). По мнению Й.Шумпетера, во множестве случаев экономист вполне способен обойтись без «субъективной рациональности», особенно если в его распоряжении имеются полные данные о поведении людей и фирм. Но если таких данных не хватает, то «субъективная рациональ­ность» может оказаться весьма полезной¹⁵.

Социологи, наоборот, зачастую склонны дискриминировать «объективную рациональность», считая, что, во-первых, сама по­зиция исследователя во многом субъективна, а во-вторых, нет принципиального разрыва между обыденным и экспертным зна­нием. Признавая, что разделение на «объективную» и «субъектив­ную» рациональность выглядит довольно грубо, мы все же при­держиваемся мнения о нетождественности теоретического и обы­денного уровней рационализации. И проблема соотнесения ра-циональностей хозяйствующего субъекта и интерпретатора для нас сохраняет свое значение.

Теперь перейдем к анализу теоретических схем. Для экономиста фиксированная степень рациональности чаще всего стано­вится априорным предположением. А проблема «преодоления» многообразия хозяйственных мотивов решается путем отбора ос­новного мотива и конструирования иерархий, где «экономическое» оказывается выше «неэкономического», а «рациональное» — выше «иррационального». Подобный подход открывает возможность построения единой шкалы конфликтных целей¹⁶. Самая известная мотивационная модель ранжирования потребностей человека пред­ложена психологом А. Маслоу. Как ведет себя в ее рамках рацио­нально организованный индивид? Потребности более высокого порядка становятся актуальными для него лишь после того, как удовлетворяются потребности более низкого порядка. Иными сло­вами, пока человек голоден, его особенно не заботят трудности социализации, повышения престижа и т.п. Когда он, наконец, получает свой кусок хлеба, он начинает задумываться над тем, как его себе гарантировать и обрести уверенность в завтрашнем дне. Если такая уверенность появилась, то актуализируется потребность в общении. Затем приходит жажда уважения, а уж напоследок на­ступает черед возвышенных духовных потребностей¹⁷.

Утверждают, что эта схема никогда не находила достаточно обстоятельного эмпирического подтверждения. Потребности че­ловека, судя по всему, организованы несколько более сложным образом: он способен в принципе пренебрегать заботами о хлебе насущном ради потребностей более высокого уровня. Тем не ме­нее, модель А. Маслоу приобрела огромную популярность. И по своей идеологии она вполне устраивает экономистов, ибо предла­гает логически простую и в то же время универсальную схему объ­яснения последовательности человеческих действий. Однако, вво­дя однозначную устойчивость предпочтений, она чудовищно обед­няет социальный мир хозяйствующего человека и выражает, пря­мо скажем, невысокое мнение о его способностях. Ведь помимо ранжирования своих предпочтений, человек способен и на более сложный выбор — между разными иерархиями или, говоря слова­ми А. Сена, на «ранжирование ранжирования».