ЛЕКЦИЯ 7. ЕВРОПА И ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В.

1. Внешняя политика России.

Карл Маркс дал меткую характеристику внешней политики царизма реакционная и революционная одновременно. Прилагая громадные (как об этом было сказано раньше) усилия по подавлению национально-освободительных движений народов Западной и Центральной Европы, проводя политику русификации и православного прозелитизма в самой России, Санкт-Петербург, в то же время, стремился использовать к своей выгоде национально-освободительные движения народов Турецкой (а после Крымской войны и Австрийской) империй.

Разумеется, в условиях, когда один из столпов Священного союза проводил столь противоречивую и непоследовательную внешнеполитическую линию, не приходилось рассчитывать на успех всей этой затеи со Священным союзом. Таким образом, именно пресловутый Восточный вопрос испортил реакционных монархов, которые с таким энтузиазмом поддержали было идею заговора королей и царей против народов.

Итак, подобно тому как, по словам Булгакова, квартирный вопрос испортил москвичей, Восточный вопрос испортил Священный союз. Занимая по всем ключевым вопросам внутренней и внешней политики крайне реакционную позицию, самодержавие придерживалось ультрареволюционной стратегии в отношении Оттоманской Порты, надеясь поживиться за счет европейского больного. Не случайно в вышеприведенном договоре о Священном союзе упоминалось именно христианство, а не какие-либо иные религии. Эти поползновения, однако, вызвали резкий отпор со стороны Англии, Австрии и Франции, которые сами были не прочь расширить свои сферы влияния за счет разлагающейся Турецкой империи.

2. Греческое восстание и великие державы.

Как уже было отмечено выше, именно российское правительство на первых порах поддержало восстание греков. Однако поддержка греческому восстанию со стороны Санкт-Петербурга не была безусловной. Александр I колебался между российскими национальными интересами, которые требовали оказать поддержку греческому восстанию, и принципами Священного союза, в соответствии с которыми всякий мятеж против законного монарха (в данном конкретном случае султана Махмуда II) является преступлением, заслуживающим самого строгого наказания. И в Троппау Александр присоединился к Меттерниху в осуждении восставших греков. Во имя торжества принципа легитимизма санкт-петербургский кабинет пошел на фактическое ущемление национальных интересов России, поскольку такая политика наносила ущерб российским политическим и экономическим интересам в регионе. Что касается Меттерниха, то австрийский канцлер не строил себе иллюзий относительно внутренней прочности "лоскутной империи", справедливо полагая, что вслед за развалом "Блистательной Порты" наступит очередь Австрийской Империи.

Между тем положение маленькой восставшей Греции стало совершенно безнадежным. Казалась, что вся Греция вскоре разделит участь несчастного Хиоса, где в 1822 г. янычары совершили страшную резню.

Но после того как к принципам Священного союза совершенно охладел и британский кабинет, российское правительство стало вести себя на Востоке так, как будто никакого Священного союза не было вовсе. 25 марта 1823 г. новый британский министр иностранных дел Дж. Каннинг торжественно заявил, что Англия отныне будет признавать греков и турок двумя воюющими сторонами. В качестве ответного шага Александр, не желавший терять инициативу в греческих делах, выдвинул предложение об автономии греческих провинций Оттоманской Порты с гарантией со стороны европейских держав. На этой основе в середине 1820-х гг. наметилось определенное сближение между Лондоном и Петербургом.

После взошествия на престол Николая I это сближение приняло формы чуть ли не антитурецкого (или прогреческого) военного союза. Николай в открытую поддерживал восставшую Грецию в отличие от Александра, ему не приходилось каяться в грехах либеральной юности; юность Николая была какой угодно, но только не либеральной. С самого начала своего царствования Николай заявил, что он намерен продолжать политику своего старшего брата в отношении Османской империи. Но он прибавил, не без остроумия, что он не хочет повторять ее с самого начала. Этим заявлением он открыто указывал, что он не будет колебаться, а пойдет открыто к своей цели. Поэтому Николай I, подобно брату, начал с объявления о своем желании покончить с Блистательной Портой путем войны, если она не уступит его требованиям.

***

Здесь следует, видимо, дать краткую оценку Николаю I как дипломату. От природы он (вопреки широко распространенному заблуждению в российских и зарубежных либеральных кругах) был неглупым человеком; кроме того, он неплохо разбирался в людях. В то же время у него были существенные недостатки, которые крайне затрудняли удовлетворительное исполнение им своих монарших обязанностей. Во-первых,Николай был крайне невежественным и ограниченным человеком, особенно в таких вопросах, как международные отношения, право, политэкономия. Ядовитое высказывание К. Маркса о Николае человек с кругозором ротного командира видимо, недалеко от истины. Николай был превосходным военным инженером, но все его познания, выходившие за рамки саперного дела, были весьма ограниченными. Николай неоднократно с гордостью говорил, что ничего не понимает в конституциях (поэтому, например, функционирование государственного механизма Великобритании было для него тайной за семью печатями); в то же время он, например, знал наизусть прусский военный устав. Неудивительно, что о характере современной ему европейской политики император имел самые смутные и фантастические представления; например, он не мог себе представить союз Англии с наполеоновской Францией. Во-вторых, Николай был реакционером и реакционером от природы, а не в силу убеждений. Свой крайний консерватизм он распространял на все сферы общественной жизни, в том числе и на горячо любимое им военное дело. Результаты в полной мере проявились в ходе Крымской войны.

***

Все эти негативные черты характера Николая I в полной мере сказались в последние годы его царствования, когда император полностью (не без помощи окружавших его придворных льстецов) утратил возможность адекватно воспринимать действительность. В первые же годы своего правления Николай действовал весьма осторожно и предусмотрительно. Так, например, очень удачной была идея англо-франко-российского сближения для оказания давления на Турцию с целью облегчения положения православных подданных султана. Хотя Дж. Каннинг всячески стремился не связывать себя конкретными обязательствами, а главное не допускать русского доминирования на развалинах Оттоманской Порты, Николай все же сумел обойти Лондон и вовлечь Британию в антитурецкую коалицию

***

При этом, впрочем, Николай отзывался о восставших греках не иначе как с величайшим презрением, как о бунтовщиках против законного государя; впрочем, эти его слова могли обмануть лишь такого дилетанта в дипломатии, как Веллингтон. Выдающийся британский военачальник находился в Петербурге с визитом в феврале-апреле 1826 г. Он должен был выполнить весьма деликатную миссию: добиться неослабевающего нажима России на Турцию, избежав при этом принятия Британией на себя каких-либо конкретных обязательств. Увы, дипломатические способности "британского Агамемнона" далеко уступали его военным дарованиям: Веллингтон поверил в искренность слов Николая о греках (на самом деле, разумеется, все это было одно лишь притворство: достаточно вспомнить, например, о дружбе между Николаем и Каподистрией), вообразив, будто царь вполне к ним равнодушен и даже враждебен, и поэтому в ходе его многомесячного пребывания в Петербурге (февраль-апрель 1826 г.) победитель при Ватерлоо всячески упрашивал царя проявить сострадание к единоверцам. Николай с большим удовольствием дал себя уломать - вот так и появился на свет англо-русский протокол 4 апреля 1826 г., в котором содержалось требование о прекращении войны против Греции и о даровании последней широкой автономии в составе Турецкой Империи.

Этот документ резко изменил соотношение сил не в пользу Стамбула: Вена была вынуждена присоединиться к англо-русскому ультиматуму, рекомендовав султану уступить. Правда, султан пытался втравить Россию в войну с Персией, однако в этой войне (начавшейся в июле 1826 г.) у Персии не было шансов: кавказский корпус Ермолова наголову разбил шахские войска. С другой стороны, сам султан столкнулся с серьезнейшими внутриполитическими затруднениями, а именно с восстанием янычар (июнь 1826 г.). Фактически Махмуд II остался тем самым без армии.

В этих условиях турки вынуждены были пойти на подписание Аккерманской конвенции, которая подтверждала основные положения Бухарестского трактата (1812 г.); в частности, подтверждались привилегии Молдавии, Валахии и Сербии (означавшие фактически их автономию), а русские получали свободу торговли во владениях султана на равных основаниях с турками. Что касается Греции, то судьба этой страны была решена Лондонским трактатом 6 июля 1827 г., основные положения которого совпали с протоколом 4 апреля 1826 г. Греко-турецкая война прекращалась, Греция получала автономию в составе Турецкой империи, великие европейские державы (Англия, Россия, Франция) гарантировали такое положение вещей.

Хотя Австрия в открытую не выступила против Лондонского трактата, Меттерних, тем не менее, рассчитывая на раскол в рядах антитурецкой коалиции, всячески подстрекал Стамбул к оказанию сопротивления. На протяжении всего августа-октября 1827 г. турки затягивали эвакуацию своих войск из Греции. Все это, однако, завершилось 20 октября 1827 г., когда объединенный англо-франко-российский флот совершенно уничтожил турецко-египетскую эскадру в Наваринской бухте.

3. Русско-турецкая война 1828-1829 гг.

Наваринская победа изменила соотношение сил между восставшей Грецией и Оттоманской Портой, однако Петербургу этого было мало. В сущности, Николай совершенно не желал ликвидации Турецкой империи; он хотел лишь, чтобы европейский больной оставался на его попечении. Завоевание Грецией национальной независимости было, с его точки зрения, лишь первым шагом к достижению этой цели: Турция все еще продолжала (даже после Наварина!) сопротивляться русским требованиям о предоставлении автономии Греции, о свободе торговли через черноморские проливы, а также о праве заступничества России в делах дунайских княжеств Молдавии и Валахии. Все эти обстоятельства и стали причиной русско-турецкой войны 1828-1829 гг.

Начиная войну, Николай рассчитывал, что победы русского оружия сделают султана более податливым. И действительно, летом 1829 г. русские войска перешли через Балканы и заняли Андрианополь. Авангарды русских находились в двух шагах от Константинополя. В Европе были уверены, что русским ничего не стоит его занять.

Такова была чисто внешняя канва событий, однако от более проницательного наблюдателя не мог ускользнуть целый ряд крайне негативных обстоятельств. Хотя Кавказский корпус действовал, как всегда, блестяще, однако военные действия на Балканском ТВД продемонстрировали техническое убожество, плохую выучку и бездарное командование царских войск все, что впоследствии, четверть века спустя, так ярко проявилось в ходе Крымской войны. Кроме того, российской дипломатии лишь с большим трудом удалось предотвратить формирование четверного антироссийского союза с Австрией во главе.

В этих условиях Адрианопольский мирный договор (14 сентября 1829 г.) это был максимум того, что могла в тех условиях получить Россия. Турция потеряла черноморский берег от устьев Кубани до пристани Св. Николая и часть Ахалцыхского пашалыка. На Дунае к России отходили острова в дельте Дуная, южный рукав устья реки становился русской границей. Русские получили подтверждение права прохода их торговых судов через Босфор и Дарданеллы. Что касается Греции, то она объявлялась самостоятельным государством, связанным с султаном лишь обязательством платежа полутора миллионов пиастров в год. Была упрочена автономия Сербии, Валахии и Молдавии.

Правда, при дворе Николая, где уже тогда царили совершенно фантастические представления о реальном положении дел в России и в мире, не все были довольны Андрианопольским трактатом, считая, что Россия могла бы получить больше, в том числе и пресловутый щит на врата Царьграда. Однако в то время Николай еще не потерял ощущения реальности: зная об ужасающем положении войск Дибича, он отлично понимал, что это предел, на который могла бы в тех условиях рассчитывать Россия.

4. Великие державы и Восточный вопрос (1830 1840-е гг.)

К тому же Николай полагал, что Андрианопольский договор дает ему возможность предотвращать возникновение в Стамбуле антироссийских влияний. Однако Восточный вопрос обострился вновь буквально через несколько лет после русско-турецкой войны и уже не по вине Петербурга.

Дело в том, что Османская империя вступила в новую стадию своего разложения. Египетский паша Мухаммед-Али, вассал турецкого султана, восстал против своего сюзерена и пошел на него войной. После падения крепости Сен-Жан-дАкр (27 мая 1832 г.) Сирия перешла под контроль египетского паши. 21 декабря 1832 г. в битве при Конии лучше обученное и вооруженное египетское войско совершенно разгромило турецкую армию под командованием великого визиря Рашид-Мехмеда. Дорога на Стамбул была открыта; у Махмуда II не было ни денег, ни времени, чтобы собрать новые силы.

В этих условиях турецкий султан был вынужден обратиться за помощью к европейским державам. Однако Франция в открытую поддерживала Мухаммеда-Али (собственно говоря, победы последнего во многом объяснялись наличием у него и французских советников, и французского оружия). В этих условиях тюильрийский кабинет не решился отказаться от поддержки популярного в Париже египетского паши, на которого смотрели там как на смелого реформатора и проводника французского влияния в регионе. В этих условиях Мухаммед-Али имел все основания рассматривать шедшие из Парижа призывы к сдержанности и соглашению с султаном как дипломатическую игру Франции. С другой стороны, Англия тоже не могла вмешаться: внимание Лондона было отвлечено ситуацией в Ирландии.

В этих условиях Махмуду II не оставалось ничего иного, как обратиться к Петербургу за помощью. 20 февраля 1833 г. эскадра Черноморского флота встала на якорь перед дворцом султана, а в апреле в Стамбуле был высажен 10-тысячный десант русских войск. Это, впрочем, был лишь авангард формировавшейся в Дунайских княжествах армии, но и этого, как оказалось, было достаточно, чтобы египетские войска прекратили наступление на Стамбул.

В этих условиях европейскими державами (Англией, Австрией и Францией) был оказан серьезный нажим как на турецкого султана, так и на его мятежного египетского вассала, чтобы побудить обоих к скорейшему заключению соглашения, каковое сделало бы излишним пребывание русских войск в Стамбуле.

В конце апреля турецко-египетский мир был заключен: Мухаммед-Али получал всю Сирию, да впридачу еще и округ Адана. Таким образом, египетский паша получал удобный плацдарм для вторжения в Малую Азию.

Русский царь, впрочем, также остался не в накладе: хотя он был вынужден к 10 июля совершенно очистить от своих войск турецкую территорию, он перед этим заключил с Портой Ункиар-Искелесский договор, который стал наивысшей точкой не только российской политикой на Востоке, но и российской дипломатии в XIX в.

Согласно этому договору, султан, по первому же требованию царя, должен был закрыть Босфор и Дарданеллы для иностранных судов. Тем самым западные державы (Англия и Франция) лишались единственного стратегического направления, с которого они и могли нанести удар по Российской Империи (юг) а центральные державы, Австрия и Пруссия, были не опасны для России. Этот договор тем самым подрывал европейское равновесие: отныне Россия могла делать в Европе что угодно, не опасаясь возмездия.

***

Если с этой стороны России не приходилось ничего опасаться, то она могла позволить себе все, что угодно, по крайней мере против Запада; равновесия в Европе отныне не существовало, - вот в каких выражениях французский историк дипломатии Дебидур описывал отношение европейских кабинетов к Ункиар-Искелесскому договору (Дебидур А. Дипломатическая история Европы 1814-1878. Т. 1, с. 303).

***

Разумеется, Ункиар-Искелесский договор не мог не привести к обострению англо-русских противоречий. Правда, в бельгийском вопросе (1831-1832 гг.) Николай повел себя самым удовлетворительным для интересов Британии образом, убедив своего дальнего родственника нидерландского короля пойти на уступки по вопросу о предоставлении независимости Бельгии. Однако в дипломатии (и Николаю еще предстояло в этом убедиться) оказанная услуга стоит немного, и в июле 1833 г. в Лондоне никто не вспоминал о марте 1832.

Однако в 1833 г. и речи быть не могло об антирусской коалиции и одной из причин этого было наметившееся в то время сближение австрийского, прусского и русского монархов. В ходе конференции трех монархов в Мюнхенгреце (сентябрь 1833 г.) Николай с готовностью обещал Меттерниху поддержку в борьбе с европейской революцией. В обмен на это Австрия пошла на подписание конвенции, в которой обе державы обязывались поддерживать статус-кво в Турции, а в случае смерти европейского больного - действовать в духе полной солидарности при определении судеб турецкого наследства.

Что касается Франции, то как раз в это время наметилось некоторое сближение Луи-Филиппа с континентальными державами и, соответственно, охлаждение между Лондоном и Парижем. Англия и Франция соперничали в Испании и в странах Магриба, а также за влияние в Турции. Чрезмерное усиление египетского паши, который в июне 1839 г. нанес новое сокрушительное поражение турецкой армии и флоту, было не в интересах Великобритании.

Дошло до того, что 15 июля 1840 г. были подписаны три конвенции между Великобританией и тремя континентальными державами, согласно которым они брали на себя сохранение целостности Оттоманской Порты и обеспечивали коллективную охрану Константинополя и Дарданелл. Египетский же паша получал взамен наследственную власть над Египтом; однако лишь в том случае, если он соглашался в этими конвенциями и выводил свои войска из Палестины, с Крита и с севера Сирии. Эта новая антифранцузская коалиция чуть было не привела к войне, однако Луи-Филипп предпочел министерский кризис войне против всей Европы, отправив 29 октября 1840 г. Тьера лидера партии войны в отставку.

Все же "туманный Альбион" сумел добиться своего в вопросе о режиме черноморских проливов, и 13 июля 1841 г. в Лондоне была подписана конвенция о проливах, заменявшая ункиар-искелесскую. Этот документ, подписанный 5 великими державами, гарантировал нейтралитет проливов в мирное время. Таким образом, в своем стремлении восстановить отношения с Британией и унизить "короля баррикад" Николай зашел слишком далеко все выгодные для России положения конвенции 1833 г. были фактически сведены на нет.

Впрочем, даже и эта лондонская конвенция была бы выгодна для России если бы она не восстановила против себя всю Европу. Именно это и сумел сделать царь Николай в ходе Крымской войны.

5. Выводы

Восточный вопрос разрушил и похоронил Священный союз: ни одна европейская держава оказалась не готовой поступиться своей долей в турецком наследстве во имя отвлеченных принципов легитимизма. Именно в первой половине XIX в. выяснилось, что в тех условиях европейский концерт был не в состоянии найти удовлетворительного для всех решения этого вопроса; в лучшем случае механизмы конгресса могли предотвратить большую европейскую войну, объединяя все силы Европы против страны-агрессора. Франция столкнулась с такой ситуацией в 1839-1841 гг.; Россия в 1853-1856 гг.

Тем не менее в Петербурге совершенно неправильно поняли итоги дипломатической борьбы вокруг восточного вопроса в 1820-1840 гг. Там решили, будто события 1839-1841 гг. якобы окончательно и бесповоротно испортили англо-французские отношения и, напротив, еще больше усилили близость между Россией и Австрией. За это заблуждение Николая, однако, России пришлось заплатить большой кровью.

ВОПРОСЫ:

1) В чем причины обострения "восточного вопроса" после Венского конгресса?

2) Почему Россия отказалась от соблюдения принципов "Священного союза" в "восточном вопросе"?

3) Каковы были интересы других великих держав на Востоке?

4) Сравните Ункиар-искелесский (1833) и Лондонский (1841) договоры о режиме черноморских проливов. Какой из них более выгоден для России? Почему?