Социальные «адреса» и субъекты социально-политической практики современного русского консерватизма.

При определении социальных «адресов» носителей идеологии консерватизма в современной России подтверждается вывод, сделанный во втором разделе нашей работы: консерватизм является общенациональной идеологией, не прикрепленной к какой-либо конкретной социальной страте. В то же время, можно выделить ряд целевых социальных групп, которые являются центрами выработки идеологии консерватизма в современной России. По нашему мнению, существует три подобных центра:

1. Консервативное крыло Русской Православной Церкви (Московского патриархата) и Русская Православная Церковь за границей (РПЦЗ);

2. Национально ориентированная часть русской интеллектуальной и духовной элиты;

3. Так называемые силовики, прежде всего, ветераны вооруженных сил и спецслужб, а также казачество.

Кроме указанных нами центров существует немногочисленный, но весьма влиятельный в консервативных кругах в России слой эмигрантов первой и второй волны и их потомков, который можно определить как монархическое крыло политического спектра Русского Зарубежья. Как справедливо отмечает В.А. Гусев, «Современный русский консерватизм при всём негативном отношении к третьей волне эмиграции, тем не менее, совершенно иначе относится к её первой волне. Тот же Бородин (известный «диссидент»[308]-русофил, писатель, главный редактор православно-монархического журнала «Москва» - Э.П.) отдаёт ей "низкий поклон" за то, что она "пронесла русское знамя через годы изгнания, сохранила и продолжила традицию русской культуры, застолбила русский талант на чужих землях". Современные русские консерваторы в большинстве своём не скрывают, а наоборот, стремятся оттенить свою преемственность по отношению к первой волне эмиграции»[309]. Следует, однако, признать, что значимость русской правой (монархической) эмиграции обусловлена, в первую очередь, ее ролью ретранслятора интеллектуальных наработок предшествующих генераций русского консерватизма, а также организационных центров русской правой. Трудно переоценить заслугу русской эмиграции в передаче в Россию наследия таких выдающихся мыслителей и идеологов белой эмиграции, как И.А. Ильин и И.Л. Солоневич. А именно на идеологии «народной монархии» основывается, главным образом, комплекс идей современного русского консерватизма, если не брать во внимание «неоевразийский консерватизм» (термин А.Н. Кольева), представленный именами А.С. Панарина, А.Г. Дугина, В.В. Кожинова. Благодаря усилиям нынешних представителей белой эмиграции в Россию перенесены организационные структуры: открыты представительства старейшей монархической организации Российский имперский союз-орден (РИСО) (не путать с нелегитимным РИСО, представленном так называемыми кирилловцами, структурой, подчиненной самопровозглашенной «императрице» Марии Владимировне Гогенцоллерн) и Высший монархический совет (ВМС). Налажена доставка или издание известной русской монархической периодики: «Имперский вестник» (печатный орган РИСО), газета «Наша страна» (основана И.Л. Солоневичем после Второй мировой войны в Аргентине) и др.

Из числа значимых идеологов русского консерватизма из числа представителей Русского Зарубежья следует назвать, в первую очередь, ведущего публициста «Нашей страны» Игоря Николаевича Андрушкевича (род. 1920 г.), в идеологемах которого получили развитие идеи Л.А. Тихомирова и И.Л. Солоневича[310].

Из трех указанных нами неформальных центров, в силу очевидных причин, более глубинной проработкой идеологии современного русского консерватизма занимаются представители консервативного крыла клира РПЦ и РПЦЗ (в той части, которая затрагивает духовные основы политики и социальных отношений). Церковное крыло современного русского консерватизма было представлено, прежде всего, духовным лидером значительной части патриотической оппозиции Митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном, автором ряда работ по духовной и общественно-политической проблематике[311].

Вместе с тем, позиции консерваторов в РПЦ МП не представляются бесспорными, что, в частности, нашло отражении в принятой в августе 2000 г. на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви «Социальной доктрины»[312]. Не вдаваясь в существо проблемы, отметим, что со стороны РПЦЗ, особенно в тот период, когда ее первоиерархом являлся Митрополит Виталий, постоянно раздавалась критика в адрес высшего клира РПЦ МП, в том числе, по вопросу соглашательской позиции Московской патриархии в отношении советской власти и ельциновского режима. В настоящее время позиции двух ветвей Русского Православия постепенно сближаются, хотя и остаются некоторые принципиальные положения, по которым компромисс пока не найден.

Национально-консервативная (в условиях современной России, слова-синонимы) часть русской интеллигенции осуществляет функцию непосредственной разработки идеологии и социально-политической доктрины русского консерватизма, в то время как роль церковных консерваторов заключается, как можно сделать вывод, в «духовном окормлении», то есть, выработке духовно-мировоззренческих основ политической идеологии. В среде интеллигенции можно выделить две элитарные группы, в которых, прежде всего, и происходит идеологотворчество: научная интеллигенция и представители так называемой творческой интеллигенции (писатели, художники, деятели искусства). К представителям научной элиты относятся такие крупные фигуры современного русского консерватизма, как И.Р. Шафаревич, А.С. Панарин, Н.А. Нарочницкая, В.В. Кожинов, В. Махнач, Н.П. Ильин, А.Н. Савельев, А.Н. Боханов, М.В. Назаров, А.И. Уткин, А.Г. Дугин, Л. Ивашов, Е.С. Троицкий, А.Ю. Минаков, А.В. Репников, М.Ю. Чернавский и др. В целом научная общественность очень широко представлена в консервативном фланге современной России. Отметим, что не обязательно речь идет о членстве в каких-либо оргструктурах; в большинстве случаев тот или иной представитель данного социального слоя придерживается консервативных взглядов и открыто их излагает на широкую аудиторию.

Традиционно, начиная с советских времен, национально-консервативной группой являлись представители так называемой творческой интеллигенции, прежде всего, писатели-«деревенщики». К данной группе не вполне корректно применение понятия «социальная группа»; скорее речь идет о духовном течении, обладающим определенными социальными, внешними по отношению к главному его свойству, признаками. Такие крупные художники российского и общемирового уровня, как В. Распутин, В. Белов, В. Солоухин, В. Бондарев, Л. Бородин и др.[313] приняли активное участие в общественно-политической жизни страны, заняв видное место в державно-патриотическом фланге. Видным участником консервативно-патриотического (монархического) движения является известный скульптор В. Клыков, художник И. Глазунов. Можно назвать еще ряд имен представителей русской культуры и искусства первой величины, имеющих то или иное отношение к современному русскому консерватизму.

Непосредственная работа по разработке идеологии современного русского консерватизма ведется, главным образом, в рамках этой целевой группы. К. Манхейм определил бы ее как «социально парящих интеллектуалов». Подчеркнем, что социальные признаки не играют здесь определяющей роли. Приоритетными являются духовно-мировоззренческие установки, а не принадлежность к социальному слою. В каком-то смысле, научная элита современной России играет роль дореволюционного дворянства, самого культурного слоя русского общества. Как и дворянство, научная общественность (в большинстве своем аполитичная либо пассивно политизированная) представлена различными идейно-политическими течениями. Поэтому социоцентристский подход применительно к современным российским условиям в целом оказывается неработающим.

Приведенной здесь точке зрения, на первый взгляд, находится в противоречии с тем обстоятельством, что в качестве одного из центров разработки идеологии современного русского консерватизма нами названы представители так называемых силовых структур. «Силовики» по роду своей деятельности в любом государстве составляют охранительно-консервативную силу, в этом отношении ничем не отличаясь от чиновничества. Это подтверждают, в частности, результаты электорального поведения российских военнослужащих. В политологической и социологической литературе неоднократно отмечались политические предпочтения военного электората: «…Некоторая поддержка собственной электоральной деятельности в военной среде (имеется в виду активное участие представителей офицерского корпуса в избирательном процессе – Э.П.) обусловливается активной государственнической ориентацией большей части офицерства, что позволяет эксплуатировать эти настроения выдвижением патриотических лозунгов:

Безопасности и процветания Родины,

Возрождение ее статуса «великой державы», противодействия геополитическим интересам Запада и т.д.

В наиболее концентрированной форме это выражается крайней напряженностью отношений военного истеблишмента с лидерами демократических партий и блоков…»[314].

Логичным следствием политических и социальных «реформ» «младореформаторов»-необольшевиков, сознательно направленных на разрушение российской государственности, ее обороноспособности и безопасности, стало возникновении политической антипатии военных и представителей других силовых структур к демолибералам. Подчеркнем, что здесь силовики не составляют какую-либо отдельную «консервативную» или, тем паче, «антидемократическую» социальную страту, как пытаются это обосновать идеологи «партии Чубайса» (СПС) или «партии Ходорковского» («ЯБЛоко»). Антилиберальная (а не антидемократическая) направленность характеризует практически все социальные слои российского общества, за исключением части интеллигенции и бизнес-кругов. Поэтому представление о военных и силовиках в духе К. Манхейма как о социальных носителях консервативной идеологии требует серьезной корректировки. Представляется, что так называемые силовики не в меньшей (но и в не большей) степени консервативны, чем любой другой слой российского общества (отметим еще раз, что под консерватизмом мы подразумеваем идеи сильного и социально справедливого государства, патриотизма, национального достоинства и державности). То, что они оказались вынесены за общие скобки, свидетельствует лишь о гораздо более высоком уровне организационной структурированности и корпоративности, что делает их участие в социально-политического процессе даже более заметным, чем в реальности.

Именно с представителями этой социальной страты в консервативном движении в значительной мере связано создание избирательного блока «Родина», результаты участия которого в думских выборах-2003 стало едва ли не главной сенсацией кампании. Наряду с известными деятелями консервативного движения (Д. Рогозин, А. Савельев, А. Крутов и др.) в руководство блока вошли многочисленные представители так называемой силовой элиты: генералы В. Варенников, Н. Леонов, Г. Шпак и др. Кроме того, сама идея создания данного избирательного объединения исходила со стороны «силовой» части кремлевской элиты.

Широко распространены консервативные настроения в казачьем движении, которое, как представляется, далеко не исчерпало потенциала своего развития. В то же время следует отметить, что идеология современного казачьего движения находится в процессе становления и не играет сколь-нибудь значимой роли в становлении современного русского консерватизма.

Таковы, на наш взгляд, основные центры, в рамках которых происходит оформление идеологии современного русского консерватизма.

Попытаемся ответить на вопрос, какие слои являются носителями (или, по крайней мере, симпатиками) консервативной идеологии. Решение поставленной задачи предполагает использование результатов социологических опросов населения России по актуальным вопросам современности, а также результатов голосования на федеральном уровне за политические партии или лидеров, ассоциирующихся в глазах избирателя с носителями консервативных ценностей.

Как будет показано ниже, русский консерватизм, идеологические постулаты которого положительно воспринимаются в широких кругах российского общества, в организационном плане проигрывает своим конкурентам из демолиберального и коммунистического флангов современной российской многопартийности, а с 1999 г. – и так называемой партии власти. Поэтому востребованность населением России идеологии и ценностей консерватизма можно выявить в ходе анализа восприятия российским обществом тех или иных проблем, которые идентифицируются как традиционно консервативные.

Следует выделить следующий ряд проблем:

1. Духовное возрождение русского народа на основах традиционной русской духовности и культуры, основанной на православии;

2. Восстановление преемственности исторического развития и возрождение и традиций русской государственности;

3. Традиционный консервативный постулат о надклассовом характере государственной власти, выполняющей функции социального арбитра и социальной защиты (то, что А.С. Панарин определяет формулой «идти со слабыми против сильных», особенно актуальной в условиях олигархического капитализма, сформировавшегося в России в эпоху Ельцина);

4. Державность и патриотизм. Это предполагает возрождение России как сильной державы и, как следствие, хотя бы частичное и растянутое во времени восстановление традиционных «имперских» границ и проведение независимой, отвечающей национальным интересам международной политики;

5. Возвращение русскому народу статуса державообразующего народа в современной России.

Важно отметить, что позиции Русской православной церкви в нынешнем российском обществе отличаются определенной двойственностью. С одной стороны, роль Церкви как хранительницы традиционной русской духовности, формально признаются широкими кругами населения, а также властью. С другой же стороны, Церковь потенциально может рассчитывать на гораздо более значимую роль в духовной и общественно-политической жизни страны, чем сегодня. Данная ситуация является следствием целого ряда причин и, прежде всего, слабой воцерковленности подавляющего большинства населения страны, лишь формально являющихся православными по вероисповеданию. Основываясь на данных социологических опросов, проводимых РНИСиНП, А.Н. Кольев отмечает, что «около половины населения самоопределяется как неверующая, лишь 10-15% относительно воцерковлены (достаточно часто посещают церковь). Вместе с тем, исследования показывают, что уровень воцерковления оказывается никак не связанным с политическими предпочтениями»[315]. Отметим, что последний тезис представляется нам сомнительным. Недостаточная воцерковленность российского общества, безусловно, сказывается на положении современного русского консерватизма, ослабляя его позиции. Русская православная церковь даже в условиях коммунистического и либерально-демократического режимов, в отличие от рационалистического «модернового» католицизма, более консервативна. Наиболее глубокую проработку монархическая идея получила именно в церковном православном учении о симфонии властей.

Вторая из отмеченных нами проблем связана с восприятием населением России идеи восстановления монархической формы государственности. Данная идея, казавшаяся парадоксальной в советское время, неожиданно приобрела актуальность в начале 1990-х годов, в период острого кризиса новой российской государственности. В определенной степени инициатором восстановления в России института монархической власти выступили отдельные представители политической элиты (в частности, Н. Михалков). Следует отметить, что в стратегию власти не входило восстановление самодержавной монархии. Предполагалось учредить конституционную монархию, при которой «монарху» принадлежали бы исключительно представительские функции, тогда как реальная власть находилась бы в руках премьер-министра (Б. Ельцина). С этой целью в российских СМИ активно позиционировалась кандидатура великого князя Владимира Кирилловича, а после смерти последнего – его внука Георгия Гогенцоллерна, сына Франца Вильгельма, принца Прусского[316]. Однако эта идея на сегодняшний день не получила реального воплощения, что в немалой степени вызвано неудачным подбором кандидатуры. Большинство представителей русской эмиграции и патриотического движения в России резко отрицательно относятся к «династии» Кирилловичей, запятнавшей себя сотрудничеством попеременно с «февралистами», советской властью, нацистской Германией и компрадорским режимом «демократической» России[317]. К тому же, по компетентному мнению авторитетных эмигрантских правоведов, династические права Кирилловичей на замещение несуществующего русского престола являются нелегитимными.

«Легитимистские» планы стратегов власти основывались на массовом восприятии идеи восстановлении монархии в российском обществе. В сентябре 1994 года, накануне съезда монархических организаций России, фонд “Общественное мнение” (ФОМ) провел опрос населения, поставив перед респондентами вопрос: “Насколько, на ваш взгляд, возможно и желательно восстановление в России монархического правления (правления царя)?”. По признанию аналитиков ФОМ, результат оказался озадачивающим: за восстановление монархии высказались 18% (!) опрошенных. Правда, из высказавших такое пожелание несколько больше половины не верят, что восстановление монархии возможно, но и они, в принципе, составляют пассивный резерв монархического движения. Еще более интересными оказались данные опроса по конкретным социальным группам российского общества. Позволим себе привести пространную цитату из отчета ФОМ:

«Первое клише, которое хочется примерить к этому факту, отвечая на вопрос, кто эти люди, звучит так: это, конечно, отсталые люди. Кто ходит в церковь? Малограмотные старушки (хотя они раньше были далеко не все малограмотные и далеко не всегда это были старушки, но клише есть клише). И про царя-батюшку мечтают пенсионеры и сельские жители. Однако данные опроса наголову разбивают такое представление. В селе оказался самый низкий процент лиц, желающих восстановления монархии (всего 11%), зато в областных центрах - 20%, в Санкт-Петербурге - 23%, в Москве - 25%. Та же “обратная” тенденция проявилась в группах по образованию: среди лиц с неполным средним образованием таких оказалось 16%, в группе со средним образованием - 19%, а с высшим - 20%. Совершенно такая же картина в группах по возрасту: желающих восстановления монархии среди пожилых (55 лет и старше) - 16%, в молодежной группе (16–24 года) - 20%, и такой же процент в группах активно профессионально работающих людей (36–55 лет). Так разрушается клише об отсталых стариках и старушках. Но самый любопытный результат был получен при распределении опрошенных по занятиям. Желающими восстановления монархии в России оказались 42% (!) всех опрошенных руководителей предприятий госсектора и 28% руководителей из негосударственного сектора, в то время как среди пенсионеров, студентов, безработных и прочих групп таковых оказалось всего 16%. Таким образом, восстановление монархического правления в России оказалось желательным более всех для вполне солидных и реалистически мыслящих людей. И они же больше, чем другие категории опрошенных, сочли это восстановление возможным»[318].

По мнению представителей политологического и социологического сообщества, главной причиной распространения монархических настроений среди активно работающих представителей населения была весьма сильная, но в тот момент еще совсем слабо осознанная тенденция в общественных настроениях, “спрос на порядок”. Действительно, как руководителю, так и предпринимателю крайне необходимы устойчивая власть, работающие законы и определенная доля доверия к правительству. Все это респонденты, по-видимому, каким-то образом связали с монархией. По мнению аналитиков фонда «Общественное мнение», «В пользу такой гипотезы говорило и распределение опрошенных по уровню доходов: в группах с доходом на душу населения до 50 тыс. руб. (по тогдашним инфляционным показателям это был очень низкий доход) сторонников монархи оказалось 13–14%, а в группах с доходом 100 тыс. руб. и выше - 25–27%, то есть почти в два раза больше.

Другой тенденцией, подогревающей эти настроения, было постоянное ожидание какого-нибудь переворота с последующим установлением диктатуры или авторитарного правления, так что один социолог, знакомясь с вышеприведенными данными, сказал: “Да я, пожалуй, тоже за монархию. Все равно ведь дело идет к единовластию - так пусть лучше будет монарх!“»[319].

В сентябре 2000 года опрос, выясняющий мнение респондентов о возможности и желательности восстановления монархии в России, был повторен. В результате опроса выяснилось, в частности, что желающих восстановления монархического правления в России стало чуть поменьше (16% против 18% в 1994 году). Немного меньше стало и людей, категорически заявляющих, что такое восстановление невозможно и нежелательно (45% против 49% в 1994 г.). И заметно увеличилось число респондентов, считающих, что такое возможно: 22% против 15% в 1994 г. Среди руководителей процент носителей таких настроений сократился до 21%, что, впрочем, выше среднего показателя. Наибольший же удельный вес дала группа служащих (23%). Небольшой “прирост” новых монархистов заметен и среди группы рабочих и безработных (по 15%).

Как отмечается в отчете ФОМ, «В целом основными носителями монархической идеи остались те же категории граждан - руководители и служащие, люди с высокими доходами и столичные жители. Однако теперь “просачивание” монархических идей произошло и в другие сферы, охватив часть жителей малых городов, рабочих и безработных, а также некоторую долю людей с самыми низким доходами, которые в прошлом исследовании казались совсем невосприимчивыми к таким настроениям»[320].

Тем самым, как показывают данные соцопросов, монархическую идею положительно воспринимает значительная часть населения страны. Причем показатели особенно высоки среди представителей деловой элиты.

Идея социального государства, как было показано в предыдущих разделах нашей работы, является традиционной для русского консерватизма. Осознание стратегами власти значимости данной идеи для российского общества и предопределило возникновение «феномена Путина»: преемник Б. Ельцина на посту руководителя Государства Российского стал своего рода персонификацией массовых ожиданий («социального заказа») народа в отношении к власти и, прежде всего, «возвращение» государства в социальную сферу. В социально-политических реалиях посткоммунистической России это означало борьбу с олигархическим капитализмом. Именно этим объясняется оглушительный успех созданного буквально накануне думской кампании 1999 года блока «Единства» - 23,23% голосов избирателей. Хотя в программе «Единства» прямо не обозначалась идея «ликвидации олигархии как класса» и пересмотра итогов приватизации, премьера В. Путина и «его» партию рассматривали как политическую силу, способную и, главное, стремящуюся покончить с социальным пороком олигархии.

Тем самым, «партия власти» образца 1999 года фактически собрала голоса значительной части консервативно ориентированного российского электората (конкуренцию «Единству» на консервативном «поле» составили также державно-социалистическая КПРФ, ОВР и ЛДПР).

Еще более значительный результат был достигнут на выборах президента России в марте 2000 года. Победа В. Путина в первом туре выборов была обусловлена именно восприятием его широкими кругами населения страны как «здорового консерватора», стремящегося к возрождению Державы и защите народа от олигархов, слабых от сильных.

В период проведения думских выборов 2003 года функцию борьбы с олигархией взял на себя созданный накануне кампании блок «Родина». Сенсационный успех недавно созданного блока (свыше 9% голосов избирателей) был обусловлен, главным образом, артикуляцией вопроса о природной ренте и пересмотра итогов приватизации[321].

Краеугольный принцип консервативной идеологии – державность и патриотизм – с начала 1990-х годов активно разрабатывается в идеологии оппозиционных партий и движений (в том числе, в рамках так называемой «лево-правой оппозиции» (ФНС и др.), а приблизительно с середины 1990-х годов постепенно адаптируется и представителями либерального спектра. Фактическое поражение либеральной «партии власти» в лице избирательного блока «Выбор России» (позднее партия «Демократический выбор России»), возглавляемого Е. Гайдаром, на думских выборах 1993 г., заставило либеральных стратегов взять на вооружение лозунги патриотизма и державности. Апофеозом эксплуатации патриотической идеи демолибералами стало появление в 2003 году программного документа, подписанного именем А. Чубайса, о так называемой либеральной империи[322], хотя данная идея разрабатывалась в идеологических центрах необольшевиков уже во второй половине 90-х годов. Однако в силу очевидной несовместимости идеологии и социально-политической практики демолибералов как противоречащих патриотическим целям, отмеченная мимикрия не нашла должного понимания в широких слоях населения страны, что сказалось, в частности, в электоральном поведении избирателей в ходе думских кампаний 1995 и 2003 годов. Относительный успех радикал-либеральной партии «Союз правых сил» на выборах 1999 года объясняется преимущественно поддержкой, оказанной СПС властью (на символическом уровне – встречей сверхпопулярного премьера В. Путина с одним из лидеров вновь созданного блока В. Кириенко, сюжет о которой прошел по центральным телеканалам).

Особенностью политического процесса второй половины 90-х гг. являлось, по мнению А.Н. Кольева, перемещение главного вектора с традиционного противостояния между либералами и коммунистами в иную плоскость: «Основным идеологическим противостоянием с 1997 года можно считать противостояние между сторонниками самостоятельного пути России (традиционалистами-государственниками и националистами) и коммунистами (“левыми” традиционалистами). Не западный и российский опыт, не недавний чужой и собственный опыт общественного развития теперь привлекает избирателя, а только собственный российский опыт: на выбор – либо опыт Российской Империи (традиционалисты), либо опыт СССР (коммунисты)»[323]. Сходную оценку дает и А.М. Руткевич, который обращает внимание на то обстоятельство, что значительная часть электората нынешних российских коммунистов, эксплуатирующих патриотические лозунги, является традиционным консервативным электоратом: техническая интеллигенция, ученые-естественники, мелкие городские и сельские собственники и т.д. По мнению Руткевича, «Консерватизм всегда ставил на первое место «закон и порядок», которые нужны в первую очередь не сильным и агрессивным, а слабым и мирным. Как это не парадоксально, на сегодняшний день избирателями явно враждебной консерваторам коммунистической партии является огромное число людей, которые в других условиях были бы опорой именно настоящих российских правых»[324].

Борьба за патриотический электорат проходила сразу по нескольким направлениям: внутри оппозиции (лево-патриотической и традиционалистско-патриотической), между оппозицией и «партией власти», между «партией власти» и «партией губернаторов», представленной лужковско-шаймиевским блоком «Отечество – Вся Россия» (ОВР). Эту же патриотическо-державную карту традиционно разыгрывал сателлит «партии власти» - ЛДПР В. Жириновского[325]. По мнению А.Н. Кольева, именно патриотическая составная предопределяет электоральный успех ведущих акторов российского политического процесса. Основываясь на данных социологических опросов, проводимых РНИСиНП, исследователь отмечает, что «в это противостояние (между лево-патриотической и право-патриотической оппозиции – Э.П.) вмешиваются “центристы” – сторонники сочетания разных идеологических доктрин (около 10%), занимающих позицию между либералами и традиционалистами (их можно назвать национал-демократами) и неопределившиеся в идеологическом поле, варьирующие свой политический выбор от национал-демократов до традиционалистов (около 50%). Именно эти две группы вместе с традиционалистами-государственниками (10-15%) во многом и предопределяет решение вопроса “кто будет править сегодня” - они составляют до 80% электората “Единства” и ОВР, 70% электората ЛДПР. (…) Среди коммунистов также только около трети являются собственно “левыми” – сторонниками приоритета социальной справедливости. Значительно прочнее среди избирателей КПРФ ориентация на консервативно-государственнические ценности, которые лишь часть этой группы расценивает именно как коммунистические»[326].

Сходные данные на период начала 2003 года (подчеркнем, до создания избирательного блока «Родина») представлены и в социологических опросах, проведенных Фондом «Общественное мнение». Согласно опросам респондентов, такие традиционные консервативные ценности как "патриотизм", "сила" и "твердость" ассоциируются преимущественно со следующими партийными образованиями: «ценностное понятие "патриотизм"… наиболее важно для КПРФ (27%), "Единой России" (24%) и ЛДПР (10%). (…) "Сила", согласно представлениям опрошенных, особенно важна для ЛДПР (28%) и "Единой России" (24%). "Твердость" - для "Единой России" (22%), КПРФ (16%) и ЛДПР (11%)»[327].

В этой связи нельзя не согласиться со следующим заключением А.Н. Кольева: «В целом политические процессы современной России характеризуются противостоянием умеренных либералов (“демократов”), коммунистов-традиционалистов и традиционалистов-государственников. Сторонники этих трех ориентаций в разных пропорциях распылены по разным партиям, но едины в одном – в последовательном перемещении на все более консервативные, государственнические позиции (выделено нами – Э.П.): демократы приемлют копии западного консерватизма, коммунисты все более становятся “левыми” государственниками, “правые” традиционалисты–государственники - сторонниками самобытной национальной модели развития (доктрины “русского пути”)»[328].

Вероятно, единственная составная идейного консервативного наследства, на которую не претендует «партия власти» и ее сателлиты – идея о центральной роли русского народа в Российской Федерации. Между тем, как было отмечено выше, идея русского национализма занимает одно из центральных мест в идеологических построениях (и, как будет показано ниже, социально-политической практике) современного консерватизма в России.

Идея о центральной роли русского народа в Российской Федерации основана, прежде всего, на подавляющем численном преобладании русского населения (85% от общей численности граждан России), что по международным нормам автоматически делает современную Россию мононациональным государством (в то время как «партия власти» и демолибералы повторяют тезис о России как многонациональной стране). Помимо численного превалирования русских основанием для признания особой роли русского народа в РФ в представлении консерваторов служит то обстоятельство, что именно русская нация исторически является творцом великого государства, создателем великой, имеющей общемировое значение культуры.

Тем не менее, - и это вынуждены признавать сторонники национал-консерватизма, - уровень национализма (понимаемого положительно, как стремление к защите национальных культуры и традиций и интересов русского народа) далеко не выработал своего потенциала. «Русских по паспорту у нас в России более 80%, сознающих себя более русскими, чем российскими – около 60%, готовых к активной защите русских интересов (хотя бы на словах) – не более 15%, действительно духовно зрелых носителей русской духовной традиции – 1-2%»[329]. Вместе с тем, этот и ряд других исследователь отмечают перспективы русского национализма. Так, согласно данным Фонда «Общественно мнение» (ФОМ), полученным в результате социологических опросов населения в 2002 г., 41% респондентов положительно отнеслись к инициативе администрации Краснодарского края, направленных на высылку с территории региона незаконных мигрантов, состоящих из лиц нерусской национальности, против высказалось 35% респондентов. На вопрос «А если бы в вашем регионе было принято решение о выселении за пределы региона представителей некоторых национальных групп, вы бы одобрили или не одобрили такое решение?», положительный ответ дали 44%, отрицательный – 40% населения[330].

Следует, однако, отметить, что в данном случае речь идет о характерном, но все же экстраординарном явлении, на котором нельзя основывать данные об уровне распространения националистических идей среди русских. Более показательны в этом отношении данные другого соцопроса ФОМ, проведенного в июле 2001 г., посвященного выяснению отношений граждан России к идее славянского единения. 78% респондентов подчеркнули необходимость установления особых отношений России со славянским миром. 60% респондентов испытывают братские чувства к представителям других славянских народов[331]. Полученные данные заставляют пересмотреть устоявшийся тезис о России как евразийской державе, провозглашаемый неоевразийцами (А.Г. Дугин[332]) и повторяемый идеологами «партии власти».

Сходные данные были получены и в результате других социологических замеров мнений населения России. Так, согласно данным РНИСиНП, полученным в ходе опросов общественного мнения в сентябре-октябре 1998 г., «В России 9-11% населения готовы согласиться с тезисом о том, что Россия должна быть государством русских людей, доля тех, кто считает, что русские должны иметь несколько больше прав, поскольку несут основную ответственность за страну, увеличилась с 1995 по 1998 г. с 13% до 20%. Национализм, как констатируют эксперты – это “наиболее интенсивно развивающаяся, “поисковая” идеология в России, активно экспериментирующая с различными моделями мобилизации. Это заметно отличает ее и от коммунистической, и от либеральной»[333].

В отличие от других, традиционно консервативных идеологических постулатов, идея о центральной роли русских в современной России получила развитие только в доктринах и социально-политической практике оппозиционных партий. Та часть политического спектра российской многопартийности, которую А.Н. Кольев определяет как национал-демократов (консервативно ориентированная часть так называемой партии власти и ее сателлиты), в целом дистанцируется от данной идеи, хотя и здесь можно обнаружить определенные исключения. Более подробно национальная проблематика в идеологии и социально-политической практике современного русского консерватизма будет рассмотрена в заключительном параграфе нашей работы, посвященном проблеме «идеологии 21».

Субъектами социально-политической практики русского консерватизма следует назвать, прежде всего, те общественно-политические объединения, которые декларируют свою преемственность идеологии «классического» русского консерватизма, разрабатываемой в рамках дореволюционного и эмигрантского этапов ее развития. В соответствие с этим подходом к их числу следует отнести, в первую очередь, монархические партии и организации. В России с конца 1980-х годов были образованы различные монархические объединения. Пионером монархического движения являлась широко известное общество «Память»[334], из которой впоследствии выделился ряд радикальных националистических организаций («Русское национальное единство» А.П. Баркашова[335], «Русская национал-республиканская партия» Н. Лысенко), которые дистанцировались от приверженности монархической идеи. Данные движения, как мы считаем, в чистом виде нельзя отнести к консервативному спектру, хотя в их программах содержатся определенный консервативный компонент. Представляется целесообразным выделить эти и ряд аналогичных организаций в отдельную группу. В исследовательской литературе, в частности, в диссертационном исследовании А.Н. Дьяченко[336], принято квалифицировать данные образования как «державников-этноцентристов». В их партийны<