Проблема определения идейного ядра консерватизма в современной России.

Процесс изменения общественно-политической модели России, начавшийся 15-20 лет назад, согласно некоторым, самым пессимистичным прогнозам, может завершиться очередным, на сей раз окончательным крушением России как единого государства. Трудно предположить, что отечественная консервативная традиция, развитие которой продолжается и сегодня в совершенно иных социокультурных условиях, осталась бы безучастной к столь глобальному и смертельному «вызову» и не выработала бы собственного «ответа». Реконструкция консервативных идеологем современности по вопросу сохранения и возрождения российской государственности и их последующий анализ и составляет предмет нашего исследования заключительного раздела работы.

Современный консерватизм в России необходимо рассматривать в двух общественно-политических и социокультурных контекстах. Первый контекст – либерально-демократическая модель российской государственности, пришедшая на смену советскому варианту социализма. Следует отметить, что если «консервативная волна», прошедшая на рубеже 1970-1980-х гг. по странам Северной Америки и Западной Европы[272], была вызвана эгалитаризмом социал-демократов, то в условиях России 1990-х – начала 2000-х годов консерватизм проявился в качестве реакции на ультралиберальный необольшевизм так называемых младореформаторов. Позиции последних проявляются:

· в цивилизационном плане – в отказе от русской и российской духовной и культурной идентичности и воинствующей либо слегка отретушированной русофобии;

· в политической сфере – в отстаивании радикал-либеральных преобразований, направленных на ослабление российской государственности и установление политической зависимости страны от ведущего гегемона современного мира – Соединенных Штатов Америки;

· в области экономической теории – в господстве ультрарыночных концепций теоретиков монетаристской чикагской школы, игнорирующих культурно-историческое, политическое и хозяйственное своеобразие России.

Второй контекст связан с втягиванием России и всего мира в процессы глобализации, ведущих, по оценкам архитекторов Нового Мирового Порядка, к формированию единого человеческого пространства, общепланетарной цивилизации. Это ставит перед консерватизмом, как и перед любой другой политической идеологией современности, качественно новые задачи. Консерватизм, традиционно рассматриваемый как сугубо национальная идеология, локализованная в границах национальных традиций оказался втянут в решение несвойственных ему «универсалистских» задач. Впрочем, консерватизм был внутренне готов к подобной постановке вопроса: по мере «взросления» консервативная традиция рассматривала себя как авангард борьбы с «духом века сего» или, используя более наукообразное определение, с Модерном и Постмодерном (А.С. Панарин). Это видно уже на примере дореволюционного русского консерватизма, у наиболее дальновидных представителей которого (Ф.М. Достоевского, К.Н. Леонтьева, Л.А. Тихомирова и др.) получают широкое развитие футурологические прогнозы, зачастую несущие черты профетизма. Аналогичные примеры можно обнаружить и в западноевропейском традиционализме.

Принципиальный вопрос методологического характера, встающий перед исследователем консерватизма в условиях смены историко-политических эпох, ставит задачу определения идейного «ядра» консервативной идеологии. Озвученная здесь проблема уже в начале 1990- годов привела к возникновению дискуссии в научной и общественно-политической литературе, продолжающейся и в настоящее время[273]. Частью этой дискуссии является данный раздел настоящего исследования.

Исследователи социально-политических процессов в посткоммунистической России и политические аналитики не могли не обратить внимания на фактическое отсутствие в российском политическом спектре консервативного фланга[274]. Правильней сказать, что консерваторы на политической арене все же присутствовали, однако выступали в роли контр-элиты и внесистемной оппозиции. Наличие идеологической и политической лакуны на консервативном фланге, - а также очевидный кризис идеологии российского либерализма в итоге вызвали социальный заказ власти на консервативную идеологию. В условиях России последних 15-ти лет «партией власти» является либерализм – сначала радикальный (правильней обозначить его как либертарианство), затем (в период президентства В. Путина) умеренный (патриотический). Поэтому претензии на статус носителей идеологии современного российского либерализма исходил, прежде всего, со стороны вчерашних либералов, лидеров демо-либеральной революции начала 90-х годов.

Как будет показано ниже, электорат проправительственных избирательных объединений и партий (прежде всего, блоков/партий «Единство» и «Единая Россия» образца, соответственно, 1999 и 2003 годов) в значительной мере представляет консервативную часть общества, являющуюся носителем традиционных консервативных ценностей. Именно эта часть общества является «заказчиком» консервативного курса, пока не реализованного властью. Социологические основания либеральной «оппозиции» (прежде всего, СПС) совершенно отличны. Попытки «привязать» их к определенному социальному слою (прежде всего, предпринимательскому) представляются неубедительными. Представители отечественного бизнес-сообщества (если не говорить о социально чуждом ему олигархическом классе, являющемся в большей степени привилегированной частью бюрократии, чем предпринимателями) не представляют собой идейно-политического монолита. Электоральные симпатии данного слоя распределены между различными политическими объединениями – как провластными, так и оппозиционными.

Социальный заказ власти на консервативную идеологию появился уже в середине 1990-х гг. и был вызван шоком от фактического поражения первой либеральной «партии власти» - Демократического выбора России, проигравшей на парламентских выборах 1993 г. по партийным спискам псевдоконсерваторам – ЛДПР В. Жириновского. Кризис доверия к либерально-демократической модели и западнической демократии в целом со стороны широких кругов российского общества впоследствии будет лишь возрастать, что будут вынуждены признать не только противники, но и сторонники демо-либеральной идеи. На волне массового разочарования в либерализме и демократии в целом наблюдается рост интереса к идеологии консерватизма, - идеологии стабильности и преемственности развития на основе выработанных веками национальных традиций. По мнению некоторых наиболее дальновидных идеологов современного российского либерализма, для адаптации демократии к российским условиям необходимо произвести её «почвенизацию», что позволит значительно повысить эффективность либерально-демократической модели и, что главное, электоральную привлекательность либеральных партий. Первооткрывателем «консервативного творчества» в рамках российского либерализма стала Партия российского единства и согласия (ПРЕС) С. Шахрая. ПРЕС не являлся партией власти в узком значении данного термина, однако являлась провластной партией, лидер которой входил в высшую часть правящей элиты того времени.

Программа, с которой партия шла на думские выборы 1993 г., а также нашумевший Консервативный манифест (авторы – С. Шахрай и В. Никонов), содержал ряд консервативных положений. Как отмечалось в специальной литературе, в этом документе «консервативная идеология, не копирующая западные образцы, объявляется необходимой для России в качестве залога стабильности и средства против шараханий в политике, поскольку именно консервативная идеология наиболее эффективна в те периоды, когда общество переживает эрозию веры в общественно-политические институты, когда растет преступность, игнорируются правовые и нравственные нормы. Исходным пунктом консервативной идеологии объявляется уважение к традициям как к универсальной ценности, на которой должны быть основаны и политические установки»[275]. Основные положения партийной программы ПРЕС и Консервативного манифеста сводились к следующим пунктам:

· сохранение старого и одновременно движение вперед;

· частная собственность при сохранении общественной собственности в необходимых пределах;

· эффективная экономика на основе слияния частного предпринимательства, групповой кооперации и государственного регулирования;

· свобода конкуренции;

· сохранение вечных ценностей;

· стабильное демократическое ответственное государство;

· федерализм и увеличение автономности регионов при безусловном сохранении целостности Российской Федерации[276].

Как мы видим, программа ПРЕС содержит ряд ключевых либеральных принципов (свобода конкуренции, частная собственность, демократическое государство и др.), выдаваемых за консервативные и даже содержит отдельные исключительно антиконсервативные положения, как, например, принцип федерализма. В тех же случаях, когда идеологи ПРЕС провозглашают консервативные ценности, речь идет, главным образом, о декларациях, не подкрепленных теоретическими выкладками и, тем более, социально-политической практикой.

Тем самым, идеология ПРЕС, несмотря на претензии лидеров партии на идейно-политическое выражение принципов российского консерватизма, являлась идеологией умеренного либерализма или так называемого политического центризма. «Консервативные идеи, декларируемые ПРЕС, тесным образом смыкаются с идеями политического центризма, воплощаемого на практике той же ПРЕС. Отношение к идеям центризма неоднозначно как у политиков, так и у потенциальных избирателей. Выборы декабря 1993г., с одной стороны, продемонстрировали, что идеи центризма не завладели избирателями… С другой стороны, и это отмечается исследователями, результаты выборов… позволяют констатировать, что около трети активного населения России связывает свои надежды с умеренными лозунгами и, в конечном счете, с центризмом»[277]. Отождествление консерватизма с политическим центризмом, как мы считаем, является методологической ошибкой. Консерватизм, трактуемый не с утилитарно-функциональных («ситуативных») позиций, а с идейно-мировоззренческих основ его идеологии является не «центром», а правым флангом политического спектра Нового времени.

Впоследствии попытки «привязать» либеральные по своей идеологической основе партийные образования к консерватизму и правому спектру современной российской многопартийности предпринимались неоднократно. Прежде всего, это нашло отражение в идеологотворчестве «партий власти», создаваемых специально «под выборы» в Государственную думу очередного созыва. Следующей по времени создания «партией власти» после ДВР стало движение, впоследствии партия «Наш дом – Россия», в идеологии которой нашли развитие некоторые положения программы ПРЕС. В середине – второй половине 1990-х гг. именно с этой партией связывали надежды на будущее российского консерватизма. Консервативный характер партийной идеологии («НДР – партия просвещенного консерватизма») подчеркивал лидер партии В. Черномырдин: «НДР, по словам Виктора Степановича, "обретает свое, ни на кого не похожее лицо". И лицо это - консерватизм. "Народ России тяготеет к стабильности, к постепенному и размеренному развитию. И мы, российские консерваторы, не должны упустить этот исторический момент"[278]. Как консервативную партию квалифицировали и региональные лидеры НДР, в частности, вологодский губернатор В.Е. Позгалев, по мнению которого НДР является «партией просвещенного консерватизма»[279].

Вместе с тем, следует отметить, что НДР в целом не оправдала возлагаемых на нее надежд со стороны власти. Слабая электоральная популярность НДР (на выборах в Государственную думу второго созыва блок набрал немногим более 9% голосов избирателей), отсутствие четкой идеологии (несмотря на попытки идеологов партии и провластных СМИ, в сознании большинства представителей политологического сообщества и российских граждан партия прочно ассоциировалась с корпоративными интересами ее лидера), - совокупность этих и других причин заставила ее лидеров интенсифицировать процесс по созданию привлекательного образа «русских тори» в лице НДР. Особенно активно в этот процесс включился младший лидер партии В. Рыжков. В приписываемом ему документе ("Владимир Рыжков об идеологии просвещенного консерватизма") предпринята попытка более четко и детально сформулировать сущности современного российского консерватизма: «Наша партия апеллирует к каким-то вечным, понятным людям ценностям. Она выступает за сильное, не коррумпированное государство, которое служит не частным корпоративным интересам, а общенациональным интересам. Она выступает за нормальную рыночную экономику, где есть условия для всех, но при этом поддерживаются отечественный капитал и отечественный производитель. Мы за свободное общество. Мы не должны допустить левой коммунистической реставрации. Хватит, мы уже ходили этой дорогой. Мы не должны больше обманываться образцами западного либерализма»[280].

В цитируемом документе содержится лишь заявка на консерватизм без сколь-нибудь серьезного обоснования этих претензий. Не произошло и качественного приращения идеологии по сравнению с Консервативным манифестом ПРЕС, что подтверждает положение об искусственном, «политтехнологичном» характере данной разновидности «консерватизма». Не вызывает сомнений тот факт, что слабо проработанная идеология НДР (охарактеризованная одним из политологов как «квазиидеология квазипартии»[281]) стала одной из немаловажных причин фактического провала «партии власти» образца 1995-1999 гг.

В идеологических спекуляциях НДР четко просматривается идейная мимикрия российских либералов, претендующих, в условиях кризиса демо-либеральной идеологии, на консервативный «статус». Аналогичная оценка содержится в работе депутата Государственной Думы, доктора политических наук А.Н. Савельева[282]. Тем самым, идеология НДР, вопреки заверениям его лидеров, не имеет ничего общего с консерватизмом. Подобных подходов придерживается также В. Третьяков, который отрицает существование консервативного актора политических процессов в современной России, хотя усматривает определенные тенденции к построению консервативной партийной идеологии и несомненные перспективы последней[283].

Наиболее удачной попыткой привязать умеренный либерализм к консервативным ценностям был предпринят в рамках работы идеологического центра другой «партии власти» - созданного в период думской кампании 1999г. блока «Единство», позднее трансформировавшегося в одноименную политическую партию. На официальном сайте «Единства» в рубрике «Наша идеология» в качестве таковой провозглашался консерватизм, под которым понималось стремление к сохранению того лучшего, что было создано в стране на разных этапах ее развития. Руководитель Центра разработки программных документов ЦИК партии «Единство», известный отечественный исследователь консерватизма Герман Моро в полном соответствии с консервативной парадигмой определяет идеологический кризис современного (не только российского, но общемирового) либерализма и востребованность консервативной идеологии: «…Современная наука в целом фиксирует не просто “кризис” или “упадок” либерализма. Проблемы современного мира — сохраняющееся отчуждение граждан от экономической и политической власти в обществе, кризис ценностей индивидуализма, коммерциализация всех сторон социальной жизни, возобладание массовой культуры и универсальных стандартов потребления и т. д. (не говоря уже о глобальных проблемах человечества) — вопреки мнению отдельных политологов, утверждающих, что либерализм, исчерпав себя на политическом уровне, продолжает сохранять свое значительное влияние как “мировоззренческое кредо” — позволяет говорить о “крахе” или “конце” либерализма”. Вполне естественно, что для решения задачи адекватного ответа человечества на вызовы сегодняшнего времени призвана если не прямо консервативная, то, во всяком случае, никак не либеральная общественно-политическая и социально-философская парадигма». И далее: «В нынешних условиях именно консерватизм наиболее реалистично и адекватно оценивает существующее положение вещей, претендуя на действительное отстаивание, а не просто формальное признание (что в первую очередь характерно для либералов), ценностей человеческого существования в реальной политической и социальной практике»[284].

Консерватизм, по определению Г. Моро, единственная не скомпрометировавшая себя идеология современности. Сущность и перспективы консерватизма определяется им следующим образом: «Консервативная система идей, базирующаяся на вечных социальных и нравственных ценностях — уважении к собственной традиции, опоре на мудрость предков, приоритете интересов общества, социальном разнообразии, деятельном благоразумии и т. п. — имеет неплохие шансы и перспективы получит свое звучание в политике российского государства, вектором которой в таком случае становится привлекательный во все времена и во всех странах лозунг — “Постепенность, последовательность, органичность”»[285]. Точка зрения Г. Моро на безальтернативность консерватизма как «единственно спасительного для России комплекса идей» (И. Дьяконов) характеризуется отсутствием внятных исторических ориентиров. Между тем, в условиях затянувшегося идеологического и мировоззренческого кризиса в России каждый политический проект, претендующий на статус общенационального, обязан обладать определенным символическим значением. В условиях постсоветской России, пережившей к тому времени горькое разочарование в результатах антинациональных либеральных реформ, это означало признание преемственности с той или иной исторической эпохой, что неизбежно оттолкнуло бы часть российского электората. Только этим можно объяснить уход от проблемы определения исторических ориентиров со стороны консервативных либералов, идеологом которых является Г. Моро. Впоследствии эта расплывчатость и идейный оппортунизм «партии власти» найдет свое зримое выражение в принятии «новой старой» государственной символики, совмещающей в себе элементы традиционного русского государственно-исторического (триколор, исторический, хотя и существенно искаженный русский герб) и советского (музыка старого советского гимна, красные знамена Российской армии и др.) прошлого и либерального настоящего (официальное наименование государства и т.д.). Подобная эклектика свойственна не только государственной символике, но и сфере идеологии, сущность которой можно определить, перефразируя выражение Л.Н. Гумилева, как идеологическую химеру.

Г. Моро совершенно справедливо обратил внимание на существование методологической проблемы, связанной с определением идейно-мировоззренческого ядра современного российского консерватизма, что приводит к попыткам узурпации консервативной идеи со стороны различных, идейно и политически разнонаправленных сил. В то же время вызывает возражения предложенная им квалификация современных псевдоконсерваторов. Г. Моро определяет три такие силы: 1) так называемые реставраторы – идеологи и политические силы, выдвигающие «нереальные проекты возвращения к дореволюционной русской консервативной традиции»; 2) «партия ностальгии», представленная КПРФ, выдающей за консерватизм ностальгические воспоминания о коммунистическом обществе; 3) этнонационалисты, которые «маскируют под этикеткой консерватизма прямо шовинистические, узко-националистические взгляды»[286]. Прежде всего, претензии на выражение консервативной идеи исходят со стороны либеральной «партии», умеренное крыло которой представляет Г. Моро. Необоснованным, на наш взгляд, выглядит его утверждение о консерваторах-традиционалистах как об апологетах реставрации. В заключительном параграфе нашей работы будет представлен в тезисном виде комплекс идеологических постулатов и социально-политических программ Русской партии.

О стремлении «Единства» к консервативной самоидентификации свидетельствует также активная работа, направленная на интенсификацию научных исследований консерватизма. В рамках этого направления были организованы и проведены ряд научно-практических конференций, посвященных изучению идеологии российского консерватизма.

Помимо блока «Единство» элементы консерватизма присутствовали в программе другого избирательного блока периода выборов в Государственную думу третьего созыва – «Отечество – Вся Россия» (ОВР), находившегося в оппозиции действующей власти. А.С. Панарин обращал внимание, что в программе конкурента «Единства» здоровая консервативная сущность выражена намного отчетливей[287]. Тем не менее, последовавшее объединение двух конкурирующих политических сил в рамках одной партии привело к понижению шкалы консервативности партийной идеологии, которая хотя и содержит элементы консерватизма, претендует, скорее, на статус политического центризма[288].

Несмотря на активную работу Центра разработки программных документов ЦИК партии "Единство" и лично его руководителя Г. Моро, идеология и, тем более, социально-политическая программа партии скорее содержала заявку на статус консервативных, не отвечая этим требованиям по существу. Перефразируя наименование одной из статей Г. Моро, консерватизм так и не стал идеологией партии «Единство», как и краеугольным принципом ее социально-политической программы. А.С. Панарин применительно к ситуации в России рубежа 1990-х – 2000-х годов отмечал наличие «социального заказа» со стороны широких слоев населения на проведение консервативного курса. По мнению философа, суть этого заказа сводилась к следующему: «нет такого консерватора, который выступал бы за слабое государство. Консерватор отличается от либерала этим явным, четким критерием - он за сильное государство. Но в России нельзя построить сильное государство на либеральных принципах и приоритетах среднего класса, предпринимательской инициативы, социал-дарвинского "естественного отбора" направленного против остальных "неадаптированных" слоёв, париев рынка. Если отечественный консерватор желает сильного государства, ему предстоит вооружиться большой социальной программой и встать на сторону "слабых"»[289]. По определению Панарина, «модель русского сильного государства - "со слабыми против сильных"», в условиях современной России – с народом против олигархов.

Насколько «партия власти» (т.е. «Единство») и сама власть (президент и его окружение) соответствовали этой модели? Оценки самих идеологов партии достаточно сдержанны. По мнению Г. Моро, «Отечественному консерватизму не удалось, и не удается по сей день, четко сформулировать оптимальный экономический курс государства, внятно обосновать экономические принципы консервативного направления развития общества»[290]. А.С. Панарин еще более категоричен в своих оценках. Отмечая, что "Единству" и, прежде всего, самому президенту, «прежде всего, необходимо дистанцироваться от курса Ельцина, за которым сегодня тянется шлейф самых негативных ассоциаций», он не обнаруживает в реальной социально-экономической политике чаемого десятками миллионов населения «нового курса»: «В обществе сейчас сформировался огромный социальный заказ на изменение ситуации - в экономической, социальной, политической и других областях. А Президенту не всегда удается отмежеваться от ассоциаций с прежним ельцинским курсом. Фигура Г. Грефа (sic! – Э.П.), например, явно компрометирует Президента в глазах рядового избирателя»[291].

Нельзя сказать, что новое руководство страны (имеется в виду рубеж 1990-х - 2000-х годов) не учло созревшие в широких слоях населения России на ревизию десятилетнего ельцинского курса. Осмыслением «нового курса Путина» как идеологической и доктринальной антитезы эпохи Ельцина ознаменованы буквально первые дни после смены первого лица государства. Как отмечалось в политологической литературе, «в основу (нового путинского – Э.П.) курса в период его разработки в конце 1999 г. был положен тезис о том, что ельцинская революция завершилась, наступила постреволюция, т.е. не реакция, не «термидор», а эпоха стабильного прагматизма. Нынешние действия путинской администрации, кстати говоря, были подготовлены длительной политологической дискуссией о необходимости изменения конфигурации власти в России». На основании приведенных умозаключений был сделан вывод: «Так называемый новый курс Путина типологически содержит явные черты «неоконсерватизма»»[292]. Однако и в приведенной оценке фактически ставится под сомнение консервативная составляющая «новой политики», так же, как и методология ее осуществления: «Добрый старый консерватор с аристократической брезгливостью относился к политтехнологиям, в то время как путинский неоконсерватизм от начала и до конца создан современными топ-менеджарами, специалистами медийной борьбы (здесь и далее выделено нами – Э.П.). (…) Неоконсерватизм Путина не имеет за собой никакой национальной политической традиции. В последние пять лет русские политики упоминают дежурный набор: Ильин – Столыпин – Витте, но за этим нет выстроенного, отрефлексированного видения русской политической истории. (…) Таким образом, неоконсерватизм оказывается полностью сконструирован и весь устремлен в будущее, к каким-то формам государственной и общественной жизни, которых никогда и не было. Занятно: консерватизм всегда апеллирует к традиционности трех институций: семьи, Церкви и государства. Между тем «консервативная модернизация» Путина отчетливо направлена совсем в другую сторону: на заполнение пустот, оставшихся от ельцинизма»[293]. Искусственный характер «путинского консерватизма» отмечает и В. Третьяков: «консерватизм…, строго говоря, пока в России является либо мифом, либо утопией, а проще - начисто у нас как идеология отсутствует. (…) А больше всего неясностей и проблем вызывают российская бюрократия, легко мимикрирующая под любую идеологию и пожирающая при этом ее суть, и российские либералы, боящиеся народа больше, чем бюрократии»[294].

Современный российский консерватизм (идеология «партии власти») является антитрадиционалистским течением, практически не имеющим ничего общего с «классическим» русским консерватизмом. Как отмечает один из ведущих отечественных исследователей консерватизма А.М. Руткевич, «…сегодняшний «неоконсерватизм» не только обходится без всяких ссылок на прошлое, но даже способствует разрушению еще сохранившихся традиций»[295]. То явление, которое преподносится современному российскому обществу под видом консерватизма, является, по сути, превращенной формой либерализма, а ценности, которые предлагают сохранять его идеологи - приоритет прав человека, гражданское общество и т.д., - являются либеральными.

Сказанное относится и к так называемым правым (СПС), претензии которых на консервативный статус политически ангажированы и научно некорректны. Нельзя не согласиться с мнением А.М. Руткевича, который применительно к СПС употребляет термин «правые» исключительно в кавычках. Имея в виду попытки идеологов «партии Чубайса» «приватизировать» права на великого государственника П.А. Столыпина, философ резюмирует: «…на Столыпина у нас чаще всего ссылаются те публицисты, которым (и пишущим и заказывающим) этот государственный деятель мог бы предложить разве что свой «галстук»»[296].

В отечественной политологии сформировался подход рассматривать в качестве носителей идеологии современного российского консерватизма, наряду с «партией власти» (НДР - «Единство» - «Единая Россия») также КПРФ, правопреемницу КПСС. Подобную точку зрения высказывает, например, известный отечественный политолог, президент фонда «Российский общественно-политический центр» А. Салмин: «К консервативной практике ближе всего КПРФ - партия ностальгии. Избиратели коммунистов психологически больше всего напоминают консервативные электораты западных стран. Что делать, если нашим прошлым была революция, а дореволюционная Россия с влиятельной Церковью, крепкой семьей, защищенной собственностью - для большинства сегодня образ отвлеченный. Коммунисты начинают приписывать все эти ценности советской эпохе, даже церквам поклоны бьют, впрочем - не крестясь…»[297]. Точку зрения А. Салмина каким-то образом подтверждает идеологическая трансформация современного коммунистического движения. Современные российские коммунисты (если не брать малочисленный, но достаточно влиятельный фланг ортодоксов) давно отказались от целого ряда марксистских догм, в том числе, от принципа классовой борьбы. Наряду с принципами социальной справедливости центральное место в идеологии и политической программе партии играют сугубо консервативные ценности – патриотизм, сильное государство, сохранение исторической преемственности, и даже русский национализм и православие. Апофеозом идейного ревизионизма КПРФ стало принятие в качестве официальной идеологии евразийства[298], более адекватной отражающей современную российскую специфику.

Тем самым идеологи КПРФ, а также ряд современных исследователей[299] идентифицируют в качестве консерваторов нынешних российских коммунистов, используя «ситуативный» подход. В отношении сегодняшней российской действительности его применение приводит к методологической путанице: консерваторами с определенными на то основаниями можно назвать и «партию власти», и ультралибералов из СПС (последователей американского неоконсерватизма), и их прямых антиподов из лево-патриотического фланга.

Если рассматривать консерватизм как явление, обладающее самостоятельным идейным ядром, становится очевидной методологическая несостоятельность чрезмерно широкой трактовки понятия консерватизм применительно к современной российской действительности. С точки зрения современных исследователей, придерживающихся консервативной парадигмы, подлинный консерватизм направлен на охранение не всякой традиции. Самая попытка примирения двух «традиций» (согласно консервативной парадигме, Традиции и Антитрадиции) находится в прямом противоречии с «консервативным стилем мышления». Известный современный философ В. Аверьянов следующим образом определяет этот принципиальный консервативный постулат: «Динамический консерватизм (консерватизм традиционалистского типа) тем и отличается от консерватизма чисто охранительного, этого «правого» полюса модернистской общественной системы, что он свободно и непредубежденно относится ко всем этапам русской истории. Советская эпоха для него – эпоха отпадения от традиционных ценностей. Страшна не сама технологическая и культурная модернизация, в которой можно усмотреть и благо, но те «зачем?», «для чего?», которые служили импульсом грандиозных потрясений»[300]. На постоянную и неизменную идейную составную консерватизма обращает внимание А.Н. Кольев: «для российских условий в качестве консервативных следует квалифицировать те партии, которые соотносят себя с исторической традицией и стремятся к ее воплощению в действительность тем или иным путем. Нельзя представить себе, чтобы российский консерватизм стремился лишь следовать непосредственно данному – скажем, текущему состоянию государства»[301], что мы наблюдали на примере идеологических построений «партии власти». Следует отметить, что традиция эта не нова: в самые кризисные моменты к апелляциям к консервативным ценностям патриотизма и отчасти даже национализма прибегали еще советские вожди.

Попытки современных консерваторов выявить идейное ядро консерватизма актуализирует проблему определения консервативного восприятия русского исторического опыта ХХ столетия и, прежде всего, советского прошлого. В.А. Гусев совершенно оправданно называет данную проблему одной из ключевых для современного русского консерватизма, используя в качестве критерия отношение к советской эпохе[302].

Исследователи-сторонники консервативной парадигмы сходятся во мнении, что одним из критериев консервативной идентификации идейно-политических направлений современности служит преемственность идей с «классическим» русским консерватизмом. Это подчеркивает, в частности, В.А. Гусев: «современный отечественный консерватизм является, безусловно, именно русским консерватизмом (выделено нами – Э.П.). Хотя бы потому, что, во-первых, авторитеты, на которые он опирается в качестве своих предшественников (при имеющем место разнобое) - не кто иные, как русские консерваторы прошлого, а во-вторых, событие, реакцией на которое он выступает, - это событие внутрироссийское»[303]. Идейная преемственность с «классическим» русским консерватизмом предопределяет русское, а не «россиянское» определение данного явления. Известный консервативный публицист, идеолог «Родины» А.Н. Савельев (публикующий работы под псевдонимом А. Кольев) подчеркивает принципиальную значимость данной установки: «…русский консерватизм русоцентричен, он чает сохранения и умножения русского культурного наследства, составляющего основу бытия всех народов, проживающих на территории России. Вместе с тем, он уважителен и дружелюбен ко всем народам, отвечающим русским той же уважительностью и дружелюбием. Русский консерватор не скрывается за бесцветным словом “россиянин”, не стесняется сказать: “Я русский”»[304].

По этой причине, не отвергая принципиально нейтральный в нынешних условиях эпитет «российский», идейные наследники русских консерваторов прошлого предпочитают термины «русский консерватизм, русский народ, русская традиция» и т.д. Тем самым уже на уровне терминологического аппарата проявляются четкие цивилизационные и идейно-политические отличия почвенников-консерваторов от западников (точнее, американистов) из демолиберального лагеря. Сами консерваторы подчеркивают, что Русская партия в условиях демократической России вновь оказалась на положении оппозиционной, как и в советский период. Другой традиционный для современного русского консерватизма тезис – подчеркивание идейного оппортунизма нынешней российской власти. Так, А. Кольев отмечает в качестве одной из причин, обусловивших слабую популярность консервативных идей в госаппарате тем, что осуществляется «превращение малообразованного, закостеневшего в своем невежестве государственного чиновничества одновременно в заказчика и исполнителя тупикового политического курса. Именно поэтому консервативные идеи не находят отклика в госаппарате, который предпочитает строить стратегию России, исходя из привычных клише, почерпнутых из советского прошлого и позаимствованных у самых недалеких представителей либеральной мысли»[305].

Современный русский консерватизм в отечественной научной литературе правомочно определять в духе исследовательской парадигмы А. Тойнби, основанной на диалектике «вызова-ответа». Попытка приложения данного подхода приводит исследователей к выводу, что «под современным русским консерватизмом следует понимать идейно-теоретическую реакцию на социальный процесс, начавшийся в нашей стране со второй половины 80-х годов и предопределивший изменения как во всех сферах внутриполитической жизни, так и в области международных отношений в мире»[306]. Мы считаем возможным дополнить приведенное выше определение, выделив два уровня консерватизма. Первый уровень можно определить как политический или прагматический консерватизм, определяемый как реакция социального, национального и мировоззренческого большинства на насильственное изменение национального кода (будь то в мировоззренческо-идеологической, социально-политической, социально-экономической и иных сферах). Данное, не институциализированное, что важно подчеркнуть, направление имеет собственных идеологов, прежде всего, из представителей научной, политической и культурной, отчасти, властной, военной и хозяйственной элиты нации[307]. Для данного направления в современном русском (российском) консерватизме характерно некоторое игнорирование собственно идеологических проблемам, поскольку его представител