Повесть временных лет

Начальный свод. Дальнейшее исследование текста
Повести показало, что в нем содержится ряд фрагментов, нару-
шающих изложение. Некоторые из них даже изменяли структу-
ру отдельных фраз, в которые были включены, отрывая начало
предложения от его завершения. Так, договором князя Святосла-
ва с греками 971 г. был разорван связный текст: «Видевъ же [Свя-
тослав] мало дружины своея, рече к собе: «Еда како прельстивше
изъбьють дружину мою и мене», беша бо многи погибли на пол-
ку. И рече: «Поиду в Русь, приведу боле дружины». И [следует
рассказ о том, как Святослав заключил договор с Византией, и
текст самого договора] поиде Святославъ в пороги». Подобное
нарушение текста встречается и в рассказе о так называемой
четвертой мести Ольги древлянам. Ему предшествует фраза: «И
победиша деревляны». Затем летописец излагает легенду о чет-
вертой мести, за которой следуют слова: «И възложиша на ня
дань тяжьку; 2 части дани идета Киеву, а третьяя Вышегороду к
Ользе; бе бо Вышегородъ градъ Вользинъ». Устранив предпола-
гаемую вставку, получаем связный текст. В Новгородской первой
летописи, текст которой в начальной части отличается от боль-
шинства текстов других летописей, содержащих Повесть вре-
менных лет, такие нарушения текста отсутствуют. Здесь мы нахо-
дим гипотетически восстанавливаемые фразы; «И победита де-
ревляны, и възложиша на ня дань тяжьку» и «»Пойду на Русь,
приведу боле дружины». И поиде Святослав в пороги».

Это дало достаточные основания для предположения о том,
что всоставе Новгородской I летописи сохранился текст лето-
писного свода, предшествовавшего Повести временных лет. При
дальнейшем исследовании этого текста оказалось, что в нем,
кроме того, отсутствуют все договоры Руси с Греками, а также
псе прямые цитаты из греческой Хроники Георгия Амартола, ко-
торой пользовался составитель Повести временных лет. Послед-
ний признак представляется особенно важным, поскольку в ле-
тописях (как, впрочем, и в любых других произведениях древне-
русской литературы) не было принято каким-либо образом выде-
лять цитируемые фрагменты из других текстов. Говоря совре-
менным языком, полностью отсутствовало представление об ав-
торском праве. Поэтому вычленить и удалить из летописи все
прямые цитаты из какого-либо другого текста можно было, лишь
проведя полное текстуальное сличение летописи с цитируемым
произведением. Прежде всего, такая операция чрезвычайно

сложна технически. Кроме того, невозможно ответить на про-
стой вопрос: зачем понадобилось летописцу «очищать» спой
текст от вставок из Хроники Георгия Амартола (и почему имен-
но из нее - он ведь пользовался и другими источниками)? Все
это привело к выводу о том, что Повести временных лет пред-
шествовал свод, который А.А. Шахматов предложил назвать На-
чальным. Исходя из содержания и характера изложения летопи-
си, его было предложено датировать 1096-1099 гг. По мнению
исследователя, он-то и лег в основу Новгородской I летописи.

Проблема существования Древнейшего свода. Дальнейшее изуче-
ние Начального свода, однако, показало, что и он имел в своей
основе какое-то произведение (или произведения) летописного
характера. Об этом говорили некоторые логические несообраз-
ности текста, отразившегося в Новгородской I летописи. Напри-
мер, рассказ о гибели старшего брата Владимира Святославича
Олега (под 6485/977 г.) завершался словами: «И погребоша Оль-
га на месте у города Вручога, и есть могила его и до сего дне у
Вручего». Однако под 6552/1044 г. читаем: «Выгребоша 2 князя,
Ярополка и Ольга, сына Святославля, и крестиша кости ею, и
положиша я въ церкви святыя Богородица». Следовательно, ле-
тописец, описывавший трагическую развязку усобицы Святосла-
вичей, еще не знал о перенесении останков Олега из Вручего в
Десятинную церковь. Из этого А.А. Шахматов сделал вывод о
том, что в основе Начального свода лежала какая-то летопись,
составленная между 977 и 1044 гг. Наиболее вероятным в этом
промежутке А.А. Шахматов считал 1037 (6545) г., под которым и
Повести помещена обширная похвала князю Ярославу Владими-
ровичу. Это гипотетическое летописное произведение исследо-
ватель предложил назвать Древнейшим сводом. Повествование в
нем еще не было разбито на годы и было монотематическим
(сюжетным). Годовые даты (хронологическую сеть) в него внес
киево-печерский монах Никон Великий в 70-х годах XI в.

Если предшествующие построения Шахматова поддержали
почти все исследователи, то идея о существовании Древнейшего
свода вызвала возражения. Считается, что эта гипотеза не име-
ет достаточных оснований. В то же время большинство исследо-
вателей согласны с тем, что в основе Начального свода действи-
тельно лежала какая-то летопись или монотематическое повест-
вование. Характеристики и датировки этого произведения,
впрочем, существенно расходятся.

Так, М.Н. Тихомиров обратил внимание на то, что в Повести
лучше отражено время правления Святослава Игоревича, неже-
ли Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. На ос-
новании сравнительного изучения Повести и Новгородской I ле-

тописи ученый пришел к выводу, что Повесть базировалась на
монотематической Повести о начале Русской земли» рассказывав-
шей об основании Киева и первых киевских князьях. Предполо-
жение М.Н. Тихомирова, по существу, совпадало с мнением
Н.К. Никольского и нашло поддержку у Л.В. Черепнина. Они
также связывали зарождение русского летописания с «какой-то
старинной повестью о полянах-руси». Ее создание приурочива-
лось ко времени правления в Киеве Святополка Ярополковича
(Владимировича) и датировалось 1015-1019 гг. Текстологиче-
ской проверки этой гипотезы не проводилось.

Д.С. Лихачев полагает, что Начальному своду предшествова-
ло Сказание о первоначальном, распространении христианства на Ру-
си. Это был монотематический рассказ, составленный в начале
40-х годов XI в., к которому впоследствии были присоединены
некие устные народные предания о князьях-язычниках. В Сказа-
ние, по мнению Д.С. Лихачева, входили: сказания о крещении и
кончине княгини Ольги; о первых русских мучениках варягах-
христианах; о крещении Руси (включая Речь Философа и Похва-
лу князю Владимиру); о Борисе и Глебе и, наконец, Похвала кня-
зю Ярославу Владимировичу. Отнесение всех этих текстов к еди-
ному источнику основывалось на якобы их теснейших компози-
ционных, стилистических и идейных связях. Однако текстологи-
ческий анализ не дает необходимых оснований для гипотезы
Д.С. Лихачева.

Одну из самых ранних дат начала русского летописания
предложил Л.В. Черепнин. Сопоставив текст Повести с Памя-
тью и похвалой князю Владимиру Иакова Мниха, он пришел к
выводу, что в основе последней лежал свод 996 г. Этот текст, как
считает Л.В. Черепнин, опирался на краткие летописные замет-
ки, которые велись при Десятинной церкви в Киеве. Было так-
же высказано предположение, что к составлению свода Десятин-
ной церкви причастен Анастас Корсунянин.

Как видим, несмотря на расхождения с представлениями
А.А. Шахматова о характере и времени написания древнейшего
литературного произведения, которое впоследствии легло в ос-
нову собственно летописного изложения, исследователи сходят-
ся в том, что такое произведение существовало. Не спорят они
принципиально и по поводу даты его составления (первая поло-
вина XI в.). Дальнейшее изучение ранних летописных текстов,
возможно, позволит уточнить состав этого источника, его идей-
ную направленность, дату создания.

Новгородские своды XI в. Воссоздавая начальные этапы древне-
русского летописания, А.А. Шахматов предположил существова-
ние новгородского свода, который былначат в 1050 г. и велся до

1079 г. Вместе с Киево-Печерским сводом 1074 г. (так называе-
мый свод Никона) он лег в основу Начального свода. В основе
новгородского свода третьей четверти XI в., как полагал
А.А. Шахматов, лежали Древнейший киевский свод 1037 г. и ка-
кая-то более ранняя новгородская летопись 1017 г., составленная
при новгородском епископе Иоакиме. Не все исследователи раз-
деляют мысль о существовании в середине - второй половине
XI п. новгородской ветви летописания. Так, М.Н. Тихомиров от-
мечал, что «если бы существовал новгородский свод 1050 г., то
он должен был включить в свой состав все новгородские извес-
тия XI века. Между тем Повесть временных лет включает в свой
состав лишь ничтожное количество их»¹⁴. Близкой точки зрения
придерживается и Д.С. Лихачев. Он полагает, что все новгород-
ские известия Повести временных лет восходят к устным, источ-
никам (сообщения Вышаты и Яня Вышатича): «Перед нами свое-
образная устная летопись семи поколений»¹⁵. Те же, кто поддер-
жали мысль о том, что в Новгороде в XI в. велась своя летопись,
зачастую расходились с А.А. Шахматовым в определении даты
создания новгородского свода и его содержания.

Наиболее аргументированно эту гипотезу развил Б.А. Рыба-
ков. Он связывал составление такого свода с именем новгород-
ского посадника Остромира (1054-1059 гг.). По мнению исследо-
вателя, это была светская (боярская, посадничья) летопись,
обосновывавшая самостоятельность Новгорода, его независи-
мость от Киева. По убеждению Б.А. Рыбакова, в Новгороде в се-
редине XI в. было создано публицистическое произведение,
«смелый памфлет, направленный против самого великого князя
киевского»¹⁶. Несмотря на то что произведение имело не только
антикняжескую, но и антиваряжскую направленность, оно впер-
вые включало в себя легенду о призвании варягов, откуда она пе-
решла в позднейшее летописание.

Устные источники в составе Повести временных лет. А.А. Шахма-
тов обратил внимание на то, что сам летописец одним из своих
источников называет устные предания. Так, под 6604/1096 г. он
упоминает новгородца Поряту Роговича, рассказавшего ему
югорскую легенду о народах, живущих на краю земли в «полу-
нощных странах». Известие о кончине 90-летнего «старца добро-
го» Яня (под 6614/1106 г.) летописец сопроводил следующим
упоминанием: «От него же и аз многа словеса слышах, еже и впи-
сах в летописаньи семь, от него же слышах».

Последние строки послужили основанием для разработки ги-
потезы о существовании уже упоминавшихся «устных летопи-
сей» в составе Повести временных лет. Опираясь на предполо-
жение А.А. Шахматова «о сказочных предках Владимира»,

Д.С. Лихачев сопостапил ряд летописных упоминаний о них. В ре-
зультате был сделан вывод о том, что по меньшей мере два поко-
ления киевских летописцев получали информацию от двух пред-
ставителей рода новгородских посадников: Никон - от Вышаты,
а создатели Начального свода и Повести - от Яня Вышатича.

Гипотеза об «устных летописях» вызвала справедливую кри-
тику НА. Рыбакова. Он обратил внимание на то, что Д.С. Лиха-
чев опирался в своих построениях на ряд крайне слабо обосно-
ванных допущений А.А. Шахматова. Их критическая проверка
лишала гипотезу об «устной летописи семи поколений» новго-
родских посадников очень важных начальных звеньев. Следует
подчеркнуть, что отождествление информатора летописца Яня
с Янем Вышатичем также не выдерживает критики. Непосред-
ственно перед записью о смерти «доброго старца», под тем же
6614 (1096) г. упоминается о том, что Янь Вышатич был послан
во главе военного отряда на половцев и одержал над ними
победу. Для 90-летнего старика такие подвиги вряд ли воз-
можны.

И все-таки летописец, несомненно, пользовался какими-то
устными источниками, состав и объем которых пока не установ-
лены.

Иностранные источники Повести временных лет. Летописцы,
создававшие и редактировавшие Повесть временных лет и пред-
шествующие ей летописные своды, опирались не только на оте-
чественные, но и на зарубежные источники. Почти все они вы-
явлены. Значительную часть их составляют зарубежные хрони-
ки, прежде всего греческие. Из них ранние летописцы заимство-
вали не только фактический материал, но и ряд основополагаю-
щих для летописания идей, в частности ту, которую условно
можно назвать идеей исторического процесса.

Наиболее многочисленны заимствования из так называемого
болгарского перевода Хроники Георгия Амартола (т. е. Грешно-
го) и его продолжателя. Сама Хроника была создана около 867 г.
и охватывала всемирную историю от Адама до смерти византий-
ского императора Феофила (812 г.). В тексте, которым пользо-
вался составитель Повести временных лет, изложение было до-
ведено до смерти императора Романа (948 г.). Из Хроники были
заимствованы сведения, так или иначе связанные с историей
славян, и прежде всего с первыми походами руси на Константи-
нополь. Хроника Георгия Амартола послужила также источни-
ком для ряда хронологических определений событий ранней ис-
тории. В ряде случаев летописец взял из Амартола характеристи-
ки исторических персонажей, которые были перенесены на дей-
ствующих лиц древнерусской истории.

Другим важным источником Повести стал Летописец вскоре
константинопольского патриарха Никифора (806-815 гг.), который
содержал хронологический перечень важнейших событий все-
мирной истории, доведенный до года смерти автора (829 г.). Со-
ставитель первой редакции Повести временных лет при прове-
дении хронологических вычислений, видимо, опирался на его
вторую редакцию, известную в славянском (болгарском) перево-
де. В частности, Летописец Никифора стал одним из источни-
ков хронологического расчета, помещенного под 6360 (852) г.

Еще одним важным источником Повести, по мнению
А.А. Шахматова, поддержанному рядом исследователей, стал ка-
кой-то не дошедший до нашего времени Хронограф особого соста-
ва. В него входили фрагменты уже упоминавшейся Хроники Ге-
оргия Амартола, а также греческих хроник Иоанна Малалы,
Хроника Георгия Синкелла и Пасхальная хроника.

Использовался в Повести и текст еврейского хронографа
Книга Иосиппон, составленного в южной Италии в середине X в.
В основу его был положен латинский перевод «Иудейских древ-
ностей» и пересказ «Иудейской войны» Иосифа Флавия (откуда
и произошло название самой книги). Как показал лингвистиче-
ский анализ, Иосиппон с еврейского на древнерусский язык был
переведен непосредственно в Киеве.

Основным источником образных представлений первых рус-
ских летописцев были произведения сакрального характера, прежде
всего Священное писание. Поскольку до 1499 г. славянская Библия
как единый кодекс не существовала, остается только догадывать-
ся, в каком виде могли использовать летописцы тексты Ветхого
и Нового Заветов, По мнению А.А. Шахматова, это были паре-
мийные чтения (фрагменты Св. писания, читающиеся в право-
славной церкви на вечернем богослужении, чаще всего накануне
праздников). Сличение текста Повести с дошедшими до нашего
времени списками богослужебных книг (в частности, с паремей-
никами), однако, заведомо не может подтвердить или опроверг-
нуть это предположение.

Аналогии с библейскими событиями, в первую очередь, дава-
ли летописцу (чаще всего это был монах) типологию существен-
ного. Именно из Священного писания он прежде всего отбирал
клише для характеристики людей и событий. Собственно, в со-
отнесенности происходящего с надмирным и заключался прови-
денциализм древнерусских летописцев. Поэтому ключ, точнее
один из ключей, к пониманию и истолкованию летописных об-
разов должен крыться в деталях описания, опирающихся на биб-
лейские образы.

Следует отметить, что для описания происходящего летопис-
цы чаще использовали «исторические» (ветхозаветные) образы, в
то время как прямые и косвенные цитаты из Нового Завета (хри-
стологические образы) в основном использовались во вставных
произведениях, которые попадали на страницы летописей.

Для составления летописей широко привлекалась и апокри-
фическая литература, которая в XI-XII вв. бытовала наряду с бо-
гослужебными книгами. Помимо хорошо известных и очень попу-
лярных древнерусских переводов «Иудейской войны» и «Иудей-
ских древностей» Иосифа Флавия, к ней можно отнести также
Толковую Палею (комментированный неканонический Ветхий За-
вет). Правда, А.А. Шахматов полагал, что, скорее, древнерусская
Толковая Палея опиралась на Повесть временных лет. Однако
именно в Палее встречается выражение «временные лета» в сво-
ем первоначальном значении как определение конца времени,
конца спета. Возможно, именно в составе Палеи летописец позна-
комился и со Сказанием о 12 камнях на ризе Иерусалимского первосвя-
щенника, из которого также заимствовал ряд образов для скрытых
характеристик персонажей своего повествования. Видимо, лето-
писец был знаком и с другими апокрифическим произведениями
(Книга Еноха, Заветы 12 патриархов и др.), поскольку в Повести
есть косвенные ссылки па встречающиеся в них образы.

Использовалось составителем Повести и Житие Василия Но-
вого - греческое агиографическое произведение, известное в сла-
вянском переводе. Из него, в частности, был позаимствован об-
разный ряд при описании походов Олега и Игоря на Константи-
нополь в 6415 (907) и 6449 (941) гг.

Кроме того, в Повесть были вставлены тексты договоров Ру-
си с Византией, помещенные под 6415 (907), 6420 (911), 6453
(945) и 6479 (971) гг. Они послужили основанием для переработ-
ки текстов Начального свода, касающихся походов князей Оле-
га, Игоря и Святослава на Константинополь.

Чем руководствовались древнерусские летописцы, отбирая
для своего труда именно эти источники? Ответить на этот воп-
рос трудно, поскольку молено лишь догадываться о причинах, за-
ставивших первых русских летописцев обратиться именно к
этим текстам. Более или менее ясен вопрос о Св. писании. Лето-
писцы по большей части были монахами, и, естественно, имен-
но библейские книги были наиболее авторитетными источника-
ми для их исторических построений. Что же касается прочих ис-
точников, то довольно широко бытует мнение, будто их отбор
«определялся не русскою стороною, а соображениями руковод-
ства со стороны «русского митрополита», присланного из Царя-
града»¹⁷. Для них свойственны некоторые общие черты. Так, ле-
7 — 4463

тописцы широко пользуются трудами византийских «хрони-
стов», описывавших всеобщую историю от сотворения мира до
современных событий. Эти сочинения носят «церковно-народ-
ный характер» (В.М. Истрин). В то же время светские греческие
«историки», дававшие описание лишь своего времени (иногда с
прибавлением краткого предшествующего периода), в сферу
внимания древнерусских летописцев не попадали. Во всех пере-
численных текстах рассматривается преимущественно не поли-
тическая, а церковная история при выраженной ориентации на
эсхатологическую проблематику, в частности идею «последнего
царства». Особенный интерес для древнерусского летописца
представляла и история гибели еврейского царства. «Византий-
ские хронисты рассматривали ее как приуготовление и прооб-
раз истории новозаветной, и этот взгляд на нее был воспринят»
древнерусскими летописцами¹⁸. Отсюда же проистекал и стой-
кий интерес к антииудейским произведениям типа Толковой Па-
леи, произведениям Иосифа Флавия, славянскому переводу хро-
ники Георгия Синкелла и тому подобным текстам. Впрочем, воз-
можно, перед нами не набор произведений, по каким-то причи-
нам устраивавших официальный Константинополь, а результат
проведенного самим древнерусским летописцем кропотливого,
тщательного отбора книг, подходящих для его работы.

Цель создания древнейших летописных сводов, однако, не форму-
лируется в них в явном виде. Поэтому ее определение стало од-
ним из дискуссионных вопросов в современном летописеведе-
нии. Исходя из представления о, прежде всего, политическом
характере древнерусского летописания, А.А. Шахматов, а за ним
М.Д. Присёлков и другие исследователи полагают, что зарожде-
ние летописной традиции па Руси связано с учреждением Киев-
ской митрополии. «Обычай византийской церковной админист-
рации требовал при открытии новой кафедры, епископской или
митрополичьей, составлять по этому случаю записку историче-
ского характера о причинах, месте и лицах этого события для
делопроизводства патриаршего синода в Константинополе»¹⁹.
Это якобы и стало поводом для создания Древнейшего свода
1037 г. Такое вполне удовлетворительное, па первый взгляд,
объяснение не позволяет, однако, понять, зачем потребовалось
продолжать этот свод, а потом создавать на его базе новые лето-
писные произведения. Видимо, поэтому о причинах, побуждав-
ших продолжать летописание на протяжении нескольких веков,
исследователи чаще всего молчат. Позднейшие своды, составляв-
шиеся па основе Повести временных лет, исследователи пред-
ставляют то cyгyбo публицистическими произведениями, напи-
санными, что называется, на злобу дня, то некоей средневеко-

вой беллетристикой, то просто текстами, которые систематиче-
ски с удивительными упорством и настойчивостью «дописыва-
ют» - едва ли не по инерции. В лучшем случае дело сводится к то-
му, что князья «усваивают... заботу о своевременном записывании
событий» (хоть и непонятно, зачем им это понадобилось), а ле-
тописцы видят в своем труде «не удовлетворение исторической
любознательности, а поучение современникам от прошлого».
Причем это «поучение» по преимуществу было политическим. За
пего летописец якобы рассчитывал получить «осуществление сво-
их заветных планов», весьма материальных по преимуществу²⁰.
Кстати, из этого следовал вывод, что Повесть временных лет -
«искусственный и мало надежный» исторический источник²¹.

На пат взгляд, цель создания летописей должна быть доста-
точно значимой, чтобы на протяжении ряда столетий многие по-
коления летописцев продолжали труд, начатый в Киеве в XI в.
Должна она объяснить и «затухание» летописания в XVI-XVII вв.
Вряд ли эта цель может быть сведена исключительно к меркан-
тильным интересам монахов-летописцев. Эта гипотеза вызывала
и более серьезные возражения. Так, отмечалось, что «авторы и
редакторы (летописных сводов. - И. Д.) держались одних и тех
же литературных приемов и высказывали одни и те же взгляды и
па общественную жизнь и на нравственные требования»²². Под-
черкивалось, что признание политической ангажированности ав-
торов и редакторов Повести временных лет не объясняет, а про-
тиворечит представлению о единстве, цельности этого литера-
турного произведения. И.П. Еремин обращал внимание на то,
что расхождения (иногда радикальные) в оценках одного и того
же деятеля, сохранявшиеся при последующей переписке или ре-
дактировании летописи, не находят тогда объяснения.

В последние годы И.Н. Данилевский предложил гипотезу об
эсхатологических мотивах как основной теме древнейшей рус-
ской летописи. Судя по всему, для летописца именно тема конца
света была системообразующей. Все прочие мотивы и сюжеты,
встречающиеся в Повести, лишь дополняют и развивают ее.
Есть достаточные основания и для гипотезы о том, что ориента-
ция на спасение в конце мира - сначала коллективное (т. е. на
«большую» эсхатологию), а позднее индивидуальное (на «малую»
эсхатологию) - определяла и важнейшую социальную функцию ле-
тописи: фиксацию нравственных оценок основных (с точки зре-
ния летописца) персонажей исторической драмы, разворачива-
ющейся на богоизбранной Русской земле, которая явно претен-
дует стать центром спасения человечества на Страшном Суде.
Именно эта тема определяет (во всяком случае, позволяе