Знак как центральное понятие логики XIV в.

Хотя на протяжении XIII в. обозначение (сигнификация) рассматривается в логике в качестве основы всех свойств терминов, этому не уделялось особого внимания. Обозначение описывалось как представление разуму некоей формы или как представление вещи с помощью условленного устного выражения. Предметом же дискуссий становится понятие «предположение» — способность субстантивных терминов замещать нечто в суждении, т.е. служить знаками.

У Вильяма Оккама (ок. 1285—1347/49) понятия знака и обозначения начинают занимать в логике центральное место. Логика воспринимается как занимающаяся исключительно знаками — прежде всего мысленными, а во вторую очередь устными или письменными. Оккам включает в определение знака понятие замещения. Он считает, что общее представление, что «знак есть нечто, включающее в познание нечто иное», является слишком общим для использования в логике и семантике, и поэтому добавляет, что знак в логике должен замещать вещь, которую он вводит в рассуждение, или же должен быть таким, что он может быть добавлен к знаку, замещающему нечто. Таким образом, логическое представление Оккама о знаке ограничивается тем, что позднее назвали пропозициональным знаком. Постоянно возвращаясь к представлению о знаке, Оккам во многих случаях семиотически переопределяет основные логические понятия, что позволяет ему пересмотреть традиционные онтологические вопросы, такие как вопрос об универсалиях, число категорий, или онтологический статус отношений как семантическиепроблемы.

Логика Оккама — важный шаг в процессе увеличивающейся ментализации знака. Этот процесс предполагает, что без некоей мыслительной основы явления знака, значения и в общем семиозиса (знаковой ситуации) остаются непостижимыми. Тенденция переноса представлений о знаке и значении из области произносимых слов в сферу мышления характерна для менталистской логики, появившейся в начале XIV в., и продолжавшей доминировать в позднее Средневековье. Слова или знаки, связанные с рациональным рассуждением, традиционно рассматривались в качестве основного предмета обсуждения логики. Однако в менталистской логике наиболее значимые слова и знаки это не произносимые слова, а межнациональные мысленные слова или понятия. Таким образом, в логике позднего Средневековья, как уже у Оккама, мысленный знак становится в центр логической семантики. Согласно различию, введенному Петером из Айли (1330—1421) во второй половине XIV в., вещь может быть названа знаком в двух смыслах. В первом смысле, потому что она ведет к познанию вещи, знаком которой является. Во втором смысле, поскольку она сама является познанием вещи. Во втором смысле мы можем сказать, что представление является знаком вещи, к которой это представление имеет природное подобие, что оно не ведет к познанию вещи, а является актом познания.

Семантика Оккама, как и его теория мысленного языка, управляемого всеобщей мысленной грамматикой, которая превращала теоремы логики в теорию мыслительных процессов, была оспариваема и подверглась резкой критике его оппонентов и не менее резким модификациям его последователей. Несмотря на различия в подходах, все авторы работ по логике, начиная с XIV в., сходятся в понимании важности понятия знака. Исключение составляли Джон Виклиф (1330—1384) и Станислас из Зноймо (ок.1400); последний считал, что человеческие заблуждения из-за показных и бесполезных знаков являются следствием греховного падения людей.

У Оккама знак становится центральным понятием логической теории, однако убеждение Оккама, что только пропозициональные знаки имеют отношение к логике, способствовало тому, что вначале в логике рассматривался весьма узкий спектр семиотических проблем. В отличие от Оккама поздняя схоластическая логика подходит к обсуждению логико-семантических проблем на основе наиболее широкого понимания таких слов, как термин, обозначать, представлять разуму, знак и т.д. Поэтому на периферии логических исследований стали появляться проблемы семиотического характера. Эта тенденция достигла кульминации в Парижской школе Джона Майера (1469—1547), наиболее влиятельного центра позднесхоластических логических исследований.

Члены этой школы рассматривают значение, или «значить», в общем смысле: дать (кому-то) узнать (что-то) — и представляют его себе аналогично более раннему описанию представления в наиболее широком смысле, когда функция представления могла быть приписана всему, что каким-либо образом способствует знанию вещи. Соответственно, «значить» понимается как «представить что-либо разуму». Чтобы это определение охватывало случаи неразумных получателей знаков (животных), а также употребление синкатегориматических терминов, которые в сущности не означают чего-либо, была предложена еще более широкая версия, определяющая обозначение как представление чего-либо или неких вещей или каким-либо образом разумению.

Это определение приблизительно выражает общепринятую основу в понимании значения логиками в конце XIV — начале XVI в. Хотя вариантов определения этого понятия было много и часть из них расходилась в деталях, общим для всех них была познавательная направленность. В противоположность пониманию знака Оккамом, на первом плане находилась не логическая функция указания на обозначаемое, а отношение знака к способности познания. Иными словами, знак характеризуется в первую очередь не способностью выполнять семантическую функцию в суждении, а возможностью его использования в познании: знак есть нечто, что заставляет думать. В отличие от семантического подхода Оккама, поздние авторы прагматичны.

Эта тенденция заметна уже в определении Петером из Айли акта обозначения как представления чего-либо или неких вещей или каким-либо образом разумению путем их существенного изменения. При добавлении «путем существенного изменения» к дефиниции обозначения, связь с познанием или с познавательной способностью становится важным свойством обозначения, поскольку без такого изменения ничего не значит.

Таким образом, в XV и начале XVI в. обозначать приобрело более широкий смысл — «представить что-либо разуму», а знак в первую очередь характеризуется способностью не к замещению, а к пробуждению рассуждений. Существенной чертой означивания становится связанность с мыслительными процессами. Поэтому распространенное мнение, будто в средневековой философии знак рассматривался только как нечто, замещающее нечто другое, является ошибочным. На основе расширенного представления о знаке в конце XV — начале XVI в. логики обсуждали различные виды означивания, или традиционное различие между естественными (природными) и условными знаками, показывая, что существуют промежуточные формы знаков: знаки по привычке, которые устанавливаются не по природе вещей, не по приписыванию, а скорее, по частому употреблению.

Универсальность концепции знака, согласно которой все в мире есть знак, уравновешивается особой ролью мысленных знаков. Произносимые слова, как и вообще любой внешний знак, могут означать только посредством значения, даваемого мысленными понятиями. Таким образом, все обозначение зависит от мысленных терминов. В некотором отношении это заявление идет дальше тезиса о том, что значение не может быть должным образом понято без учета мыслящего существа, способного использовать знаки. Поскольку мыслительный акт, делающий возможным значение, считается знаком или актом значения в буквальном смысле, любой другой знак или значение может называться так только в соотношении с мысленным знаком. В то время как, согласно Августину, знак, будучи по определению внешней сущностью, исключался из области разума, сейчас он становится мысленным знаком, т.е. мысленным понятием, представлением или термином, воспринимаемым как основной и первичный знак и окончательное основание всякого значения.

Вместе с сознательным расширением понятий знака и термина и подчеркиванием роли мысленного знака, с 1500 г. в логике начинается существенное переосмысление письменных знаков. Развивая идеи Петера из Айли, более поздние авторы освобождают письменный знак от традиционного подчинения устному знаку, непосредственно подчиняя его мысленному знаку. Таким образом, написанное более не рассматривается как вторичная знаковая система и всего лишь дополнение устной речи, что дает основание значительного расширения понятия письменного знака.

С расширением логического рассуждения, включением в рамки традиционной логики широкого спектра знаков и описанием этих знаков при традиционном различении мысленных, устных и письменных терминов, именно письменный термин дает наилучшие возможности интеграции различных видов знаков. Это предполагает коренное расширение представления о написанном, как это сформировалось в логике Парижской школы около 1500 г., когда написанное рассматривается не как производное от устной речи, а в соотношении с человеческим восприятием. Поэтому Джон Майер и другие определяли письменный термин как термин, воспринимаемый зрением, поясняя, что письменный термин называется так не потому, что это написанное, состоящее из символов или букв, но скорее потому, что он представляет нечто мыслительной способности посредством зрения. При таком определении даже венок над дверьми таверны может считаться письменным термином. Некоторые авторы еще более расширяют это понятие на любую вещь, воспринимаемую иначе, чем слухом. По мнению Петера Маргаллюса, каждая вещь, воспринимаемая одним из иных, чем слух, четырех внешних чувств может оказаться письменным термином.

Основная причина такого теоретического расширения понятия написанного — безразличие функции знака к его материальному воплощению. Эта произвольность реализации знаков свойственна им не только как средству коммуникации, но и в связи с их функцией в логических операциях. Как указывал Павел из Венеции, в принципе можно было бы образовывать силлогизмы и делать заключения, пользуясь палками и камнями вместо слов и предложений. То, что мы этого не делаем и общаемся не с помощью ощущения тепла или запаха, а устных и письменных терминов в узком смысле, объясняется большим удобством последних. Мы можем издавать звуки когда захотим, но не можем с той же легкостью и отчетливостью производить объекты других ощущений, например цвета или запахи.

Расширение понятия термина дает возможность учета дальнейших семиотических проблем, таких как различение между терминами с абсолютным значением и терминами со значениями при определенных обстоятельствах. Устные или письменные слова принадлежат к первому классу, а второй класс образуется из других условных знаков, например, звон колокола, распятие или венок над дверьми таверны. Вводя это различение, Хуан де Ориа подчеркивает влияние ситуационного контекста на значение нелингвистических знаков. В зависимости от места и времени колокольный звон может быть приглашением на собрание братии или на еду; образ распятого Христа служит для моления только в церкви, а не в мастерской художника или скульптора, венок означает продажу вина только если находится над дверьми таверны, а не в лесу. Более того, термины со значением при определенных обстоятельствах характерны тем, что регулярно обозначают состояние дел и тем самым функционируют как знаки высказывания.

Таким образом, в отличие от ранних представлений о том, что Средние века были временем застоя в науке, мы наблюдаем в этот период развитие семиотических идей, когда была существенно развита классификация знаков и впервые выделены (Абеляром) три современные основные типы знаков, введено понятие получателя знаковой информации — адресата знака, а также исследовались функции знаков. Уже в XIII в. высказывались (Робертом Килвордби) предположения о возможности существования отраслевых семиотик, изучающих разные типы знаков. В то же время рассматривались отношения между знаком и адресатом знака (современный прагматический аспект семиотики). Эти идеи несомненно повлияли на формирование основных положений теории знаков в Новое время и в работах классиков семиотики.

ЛЕКЦИЯ 3.

Новое время.

1. Коимбрская схоластика.

2. Френсис Бэкон (1561-1626)

3. Методология и гносеология Томаса Гоббса (1588-1679). Учение о знаках.

4. Всеобщая грамматика Пор-Рояля (Антуан Арно и Клод Лансло).

5. Джон Локк (1632-1704)

6. Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716)