Мысленные представления как знаки.

В сочинениях по логике XII и раннего XIII в. понятие знака еще не играет важной роли. Слово знак используется в качестве названия для так называемых синкатегориматических терминов (например, каждый, никакой — как универсальные знаки; определенный, некоторый — как частные знаки). Согласно Аристотелю (в переводе Боэция), только написанные и произнесенные слова что-либо означают. Мысленные представления рассматриваются скорее как подобия, а не знаки вещей. В середине XIII в. происходит изменение понятий, которое на первый взгляд хотя и кажется незначительным, оказывается одним из наиболее важных поворотов в истории семиотики: мысленные представления, не теряя на первых порах своего статуса подобий вещей, начинают характеризоваться как знаки вещей. Конечно, некоторые места у Боэция, Ансельма и Абеляра уже указывают на эту тенденцию. Но только во второй половине XIII в. эта идея получает широкое признание и начинает соотноситься с теорией знака.

Последствия этого подхода многочисленны — например, отрицание или, по крайней мере, модификация определения знака Августина и появление возможности описать отношение между представлением и его объектом без обращения к понятию подобия. Более того, введенный Боэцием порядок высказывания (вещь предшествует представлению, которое предшествует произносимому слову, которое предшествует написанному слову) теперь может быть описан в терминах знака и обозначаемого представления. До тех пор пока представления согласуются с произносимыми высказываниями в своей функции знаков, разумно понимать мыслительные процессы как мысленную речь, аналогичную звучащей речи. Это в свою очередь дает возможность развития менталистской логики, главными объектами которой больше не являются произносимые термины и суждения, а скорее соответствующие мыслительные акты. Определение мысленных понятий как вещи знаков дает основание для тесной взаимосвязи логики и эпистемологии, характерной для позднего Средневековья. В связи с этим происходит пересмотр представления означивания. Поскольку если мысленные представления, т.е. акты понимания, считаются знаками, аристотелевское определение обозначения для понимания не может считаться адекватным. В результате терминология «представления», вначале использовавшаяся в основном, в эпистемологическом контексте, приобретает все большее значение для логической семантики, сплетаясь с терминологией «означивания». В итоге, описание мысленных представлений как знаков можно рассматривать как один из основных поводов рассмотрения всех видов знаков в логике позднего Средневековья. При этом логика более не ограничивается условными знаками, а занимается и природными знаками.