Суъектное – объектное, личное – общественное, индивидуальное – универсальное

Земля и небо символизировали собой отношение двух начал в мире — человеческого и сверхчеловеческого. Все человеческое оказывалось, таким образом, лишь символом сверхчеловеческого, поскольку земной, человеческий мир объявлялся тварным, сотворенным сверхчеловеческим началом — Богом-Творцом. Это означает, что антропологическая структура религиозной культуры характеризуется ориентацией на культивирование объектного («тварного») начала в человеке и подавление его субъектности. В связи с этим все культурные формы средневековья поражают своей зримой независимостью от человека, в наибольшей степени проявляющейся в жесткой регламентации извне всех видов культурной деятельности.

Даже в устройстве дружеских пирушек, не говоря уже о свадьбах и похоронах, человек был несвободен. Так, в «свадебном регламенте» Аугсбурга «устанавливается численность гостей, которых бюргер мог пригласить на свадьбу, указано, сколько раз можно переодеваться во время свадьбы в течение ее первого и второго дня, какова должна быть плата музыкантам; излагается порядок построения свадебной процессии...». В равной степени эта регламентация касалась всех других моментов и сторон поведения. Составлялись даже специальные перечни ругательств с указанием штрафа за них. Чтобы обосновать столь жесткую регламентацию, понадобилась проекция образцов Творца и твари на земной мир. В качестве Творца в этом случае, как мы видели, выступало общество, в качестве твари — личность. Таким образом, противоречие личного и общественного в содержании и формах культурной деятельности было столь же бескомпромиссно, как и другие противоречия средневековой культуры, решено в пользу общественного.

При этом общество, в свою очередь, было символизировано для каждой отдельной личности в социальной группе, к которой она принадлежала. Социальная группа доводила господство всего внешнего над личностью до последних пределов, пресекая все ее попытки выйти за рамки установленных правил. Например, ремесленника, изготовлявшего изделия лучшего качества, чем было принято в цехе, или работавшего быстрее, чем остальные, как нерадивого мастера наказывали. Нарушителей стандартов осуждали морально и даже изгоняли из групп.

Из предыдущего изложения становится заранее ясно, как могла быть решена в средневековой культуре проблема соотношения индивидуального и общего: разумеется, в пользу общего. Каждый предмет, включая и самого человека, с точки зрения средневековой культуры представлял интерес в первую очередь как носитель типических черт, общих у него с предметами его класса или, еще лучше, — с предметами иных классов. Носителем универсальной, всепоглощающей всеобщности был сам Бог. Все его создания, разумеется, уступали ему в этом, как и во многих других качествах. Человек представлял интерес прежде всего как существо, созданное Богом, что роднило его со всеми остальными тварями. Быть во всех своих проявлениях точно таким, как члены его социальной группы, — такая задача ставилась перед каждой личностью. Культура давала все снаряжение, по которому можно было определить, к какой социальной группе человек относится: цвет и покрой одежды, материал, из которого она изготовлена, способы общения с представителями своей и других групп, включавшие в себя не только жесты, но и взгляды. Все индивидуальное тщательно и последовательно изгонялось.

Таким образом, средневековая культура — это настоящее царство общего и посрамление индивидуального. Такая культурная практика должна была усиливать в человеке сознание собственной тварности, поддерживать настроение покорности и пассивности.

Однако кроме тварного начала религия усматривала в человеке и прямо ему противоположное — творческое, божественное. Средоточием последнего считалась бессмертная душа, заключенная в тленную оболочку — человеческое тело. Человек, таким образом, оказывался живым символом противостояния двух миров — земного и небесного, каждый из которых, в свою очередь, имел в человеческом существе свой, конкретный символ.