Русская социальная философия ХVIII–ХХ вв.

Развитие философской мысли в России происходило сначала под влиянием обострения антикрепостнической борьбы, а затем — и антибуржуазной, поэтому одной из важнейших особенностей русской философии на всем протяжении ее развития является острая политическая направленность, усиливающая ее “практический” характер, непосредственно связанный со стремлением, с призывом к преобразованию общественной жизни, к созданию тем или иным способом условий, достойных для жизни и реализации творческих возможностей народа. Другая особенность творческой мысли России — господство в ней так называемой “коллективной идеи”, выражающей примат общественных и государственных интересов над эгоистическими личными интересами. Эта идея, непосредственно порожденная господством общинного землепользования, получила выражение и в православии, которое в этом смысле противоположно западным направлениям христианства, в особенности протестантизму, благословляющему личные эгоистические интересы, направленные на достижение денежного богатства и вещественного благополучия (“сытости”). Будучи по натуре коллективистом, русский мыслитель ощущает более сильную, чем западный индивидуалист, единоличную ответственность за общественную жизнь в целом. Он собственным умом и руками от начала до конца “выстраивает” альтернативу к той данности, реальной русской жизни, которую имеет перед собой. Чувство нравственной свободы — необходимый признак русской мысли, постоянно ощущающей недостаток свободы в самой жизни. Сравнивая Россию с Западом, А.И. Герцен отмечал: “ У нас лицо всегда было подавлено, поглощено, не стремилось даже выступать. Свободное слово у нас считалось за дерзость, самобытность — за крамолу; человек пропадал в государстве, распускался в общине... государство росло, улучшалось, но лицо не выигрывало; напротив, чем сильнее становилось государство, тем слабее лицо... Свобода лица — величайшее дело; на ней и только на ней может вырасти действительная воля народа. В себе самом человек должен уважать свою свободу и чтить ее не менее, чем в ближнем, чем в целом народе”45. Что касается внутреннего пафоса русской философии, то он совершенно чужд Западу, ибо в его основе — выбор, не имеющий иных оснований, кроме духовных, идейных, интуиция ухода от всего того, что есть данность, т.е. быт.

В петровскую эпоху философская мысль обособляется от теологии и оформляется в самостоятельную отрасль знания. В.Н. Татищев и А.Д. Кантемир, опираясь на западно-европейские философские учения Нового времени, пробили брешь в господствовавшем в России схоластическом мировоззрении и заложили основы светской философской и социологической мысли. Они резко ограничили роль бога в историческом развитии и утвердили человеческий разум, просвещение в качестве основной движущей силы развития общества и человека. Богословскому принципу любви к богу Татищев противопоставляет светский принцип любви индивида к себе и другим людям, обосновывая его тем, что самосовершенствование человека имеет смысл лишь в том случае, если оно совершается не во имя бога, а ради самого человека. Дальнейшее развитие социально-философской мысли в России происходило под влиянием обострения антикрепостнической борьбы крестьянства, формирования товарного производства и буржуазных отношений, а также русской науки, сделавшей ряд величайших открытий. На этой социально-экономической базе широкое распространение получило просветительство, положившее начало критике крепостничества и апеллировавшее к разуму и науке.

С творчеством А.Н. Радищева, сделавшего первый шаг в обосновании закономерности борьбы народных масс против крепостничества, начался новый, дворянский этап освободительного движения в России. Вместе с тем целый ряд высказанных им положений, в первую очередь идеи о правомерности крестьянской революции, о роли народа как активной социальной силы близки к революционно-демократической мысли XIX в. Радищев рассматривал историю человечества как борьбу двух начал — свободы и рабства, каждая из которых переходит в свою противоположность. Подобно тому как естественное равенство сменилось порабощением одной части населения другой, так и рабство будет заменено вольностью. Экономической основой будущего общества станет собственность крестьян на землю, свободный труд на своей земле. Народ — главная сила грядущей революции, основа всей хозяйственной деятельности и создатель материальных ценностей. Роль великих личностей в общественных движениях велика, но для их успеха необходимы соответствующие обстоятельства. Хотя разум и просвещение — главная движущая сила общественого прогресса, большая роль в нем принадлежит естественным потребностям, труду, географической среде. Первым учителем в изобретениях является нужда, толкающая человека к практической деятельности, которая обусловлена естественной средой. Последняя влияет на “умственность”, т.е. на духовную деятельность человека, но сам человек формируется прежде всего под влиянием общественных условий — обычаев и нравов. В трактовке явлений общественной жизни Радищев остается на позициях идеализма: “перемена царств” происходит тогда, когда изменяются суждения о нравственности и духовном. Вместе с тем, стремясь к выявлению глубинных движущих сил исторического процесса, Радищев связывает появление рабства с развитием производства и возникновением частной собственности.

В.Г. Белинский высоко ценил идею прогрессивного развития через отрицание старого новым, называл ее “законом исторического развития”, без которого невозможен прогресс. Приняв гегелевскую диалектику, он отвергает идеализм как учение, враждебное живой действительности, стремится раскрыть противоречия в самой жизни. С позиций диалектики Белинский доказывает, что “человечество никогда не стоит на одном месте, не отодвигается назад, делая таким образом бесполезным пройденный прежде путь: это только попятное движение назад, чтоб тем с большей силой рвануться вперед”46. История человечества не заключена в каком-то круге, где начало и конец совпадают, она есть непрерывное движение вперед. Его возмущает, что судьбы личности и целых народов приносятся Гегелем в жертву абсолютной идее. Освобождение личностей Белинский ставит в прямую зависимость от завоеваний свободы и установления демократии. Главной движущей силой истории он объявляет народ, верит в его силы и творческие способности. Им высказана догадка относительно роли материальных потребностей в развитии общества и нравственности. Если бы человек не нуждался в пище, одежде, жилище, он навсегда остался бы в животном состоянии. Развитие общества совершается, по его мнению, не прямолинейно, а спиралеобразно от низших и примитивных форм к высшим и сложным. Белинский выводит действия людей из “духа времени“, т.е. из общественного сознания, из стремления его к новому, будущему, без которого не было бы прогресса, истории, жизни.

У А.И. Герцена и Н.П. Огарева диалектика призвана соединить философию с социализмом, доказать необходимость социальной революции, т.е. быть “алгеброй революции”. Источник развития общества Герцен искал в совершенствовании человеческих знаний и распространении их в среде народа. Он так и писал: “Прогресс человека — прогресс содержания мысли”. Это означало, что, чем богаче знания человека о мире, тем осмысленнее и направленнее становится его практическая деятельность. Благодаря разуму человек вышел из животного царства и становился все более независимым, познавая естественные и общественные законы. Поскольку работа ума зависит от физиологических функций человеческого организма, историю можно рассматривать как “прогрессивное продолжение животного развития”. Позднее он отвергнет возможность объяснения общественной жизни законами физиологии, заключив, что социальный человек “ускользает” от физиологии. Как диалектик, Герцен глубоко проник в характер исторического развития, представив его в виде непрерывной смены общественных форм, сопровождающейся ожесточенной борьбой старого и нового, в которой проявляется борьба общественных групп за право собственности. В 50-60-х гг. Герцен развивает теорию “русского крестьянского социализма”, признав его зародышами общинное владение землей, “мирское управление”, укоренившуюся в сознании крестьян мысль о “праве на землю”.

Отвергая понимание Гегелем всемирной истории как развития самоосуществившейся идеи, а именно идеи свободы, которая “существует как сознание свободы”, Н.Г Чернышевский утверждал, что общественная жизнь движется не по воле абсолютной идеи, а на основе собственных закономерностей. Им предпринята попытка выведения закономерностей развития общества из потребностей, качеств и свойств человеческой природы, которые в свою очередь являются проявлением общих эакономерностей развития живой природы. Вместе с тем он стремится объяснить качества людей их историческим бытием и с этой целью изучает экономические интересы и отношения, присущие им в различные эпохи, пишет ряд работ по политической экономии. Этот подход позволил ему прийти к более глубоким, чем у Белинского и Герцена, научным обобщениям, направить свою социологическую мысль в сторону материалистического понимания истории. Чернышевский критикует буржуазных историков и социологов за невнимание к материальной, экономической стороне жизни людей, за то, что в их изложении история человечества предстает в виде отдельных биографий, а не судеб народа, который является главным в истории. Силу личности он видит в ее связи с народом. “В делах, имеющих истинно важное значение, сущность не зависит от воли или характера, или житейских обстоятельств действующего лица”. Он утверждает, что, начиная с античности, история общества есть история борьбы сословий и классов, различие между которыми определяется имущественным положением. Поэтому противоречия, основывающиеся на различии материальных интересов, не могут быть разрешены иначе, чем через революцию, как наиболее организованную форму классовой борьбы. По его мнению, девять десятых всего общественного прогресса совершалось и совершается именно в периоды революций. Революционные восстания масс — неизбежный спутник исторического развития. Чернышевский полагал, что человек возвысился над животными благодаря развитию мозга, совершенствованию умственных способностей и потому собственно человеческая история, ее материальный и нравственный прогресс обусловлены в первую очередь умственным развитием. Экономическая сторона жизни общества является выражением отношения человека к природе. На ранних ступенях истории исключительно большую роль играет географическая среда, с развитием науки и техники все большее значение приобретают экономические факторы. Но в целом развитие общества определяется уровнем знания, который в свою очередь обусловливается совершенствованием способности к труду, средств существования. Способности к труду он придает огромное значение и расценивает ее как “главный капитал общества”47. Изменения в характере труда связываются им с переменами, происходящими в производственном процессе. Грубым орудиям труда соответствует грубый труд раба, машина не терпит подле себя невольничества. Но по мере ее совершенствования становится недостаточной та степень свободы, которой обладает наемный работник. Вместо наемного труда требуется уже труд “на себя”, а не на капиталиста. Однако переход к новой форме труда не может осуществиться вдруг, наемный труд будет существовать еще в течение нескольких поколений. В вопросе о будущем, по его мнению, точной, определенной может быть только цель, но вычислить с математической точностью, сколько времени на ее достижение потребуется, невозможно48.

В качестве критерия общественного прогресса Н.К. Михайловский, вслед за Кантом, выдвигает всестороннее развитие личности. В соответствии с этим критерием история человечества делится им на три периода. Первый период — доисторический, с господством простой кооперации (главный признак которой — солидарность), с наличием целостной индивидуальности, считающей себя центром всего сущего. Для второго, эксцентрического, периода характерна сложная кооперация с разделением труда и превращением человека в подчиненный и деградирующий придаток общества. В третьем, грядущем, периоде вновь возродятся отношения простого сотрудничества, индивидуальность, как “совокупность всех черт, свойственных человеческому организму вообще”, достигнет наивысшего проявления, и человек снова станет, но уже сознательно, мерилом вещей. Общественная борьба, таким образом, есть борьба личности за свою индивидуальность. Смыслом существования общества является служение человеку, подчинение его интересам личности. Из противоположности физиологического и общественного разделения труда Михайловский выводит несоответствие степени и типа развития общества. Общество может достигнуть высокой степени развития, однако принадлежать к низшему типу организации, как, например, буржуазное общество, основанное на разделении труда и сложной кооперации. Россия отстает от Запада по степени развития, но превосходит его по типу общественной организации. Она может сохранить этот тип организации и вместе с тем достичь высокой степени развития, если упрочит сельскую общину, кустарные промыслы, артели. Он мечтает о сохранении связи крестьянства с землей без крепостного права в рамках существующего строя. Между тем в действительности крестьянская община уже не могла служить ни формой мифического “народного слоя”, ни базой социализма.

Таким образом, донаучное направление русской философии (как революционное, так и либеральное) связывало смысл истории с духовным, в особенности нравственным и правовым совершенствованием человечества, учитывая, что оно возможно лишь при условии насильственной замены существующего крепостничества новым, более совершенным, чем капитализм, общественным строем, способным создать человеку условия жизни, достойные его человеческой природы. Причем, если декабристы считали, что избавиться от социальных противоречий и классовой борьбы можно не путем отмены частной собственности, а посредством всеобщего просвещения и умного законодательства, то Чернышевский главную задачу нового государства видел в установлении общественной собственности, поскольку нельзя доставить приятное и полезное себе, не доставляя этого другим. Связывая нравственность с разумом, он, однако, не дошел до понимания того, что люди бессознательно или сознательно черпают свои нравственные воззрения в конечном счете из практических, экономических отношений, на которых основано их классовое положение. Не естественные потребности являются в итоге главным фактором происхождения и развития нравственности, а материальные условия жизни, способ производства и место в нем человека.

Г.В. Плеханов, полемизируя с народниками, в особенности с Михайловским, подвергает резкой критике субъективный метод в социологии, состоящий в исследовании целей (желаемого, должного), подчиняясь которым люди делают историю. В действительности желаемое вырастает из необходимого. Свобода личности заключается в знании законов природы и общества, в умении подчиняться этим законам, сообразовывать с ними свои цели и деятельность. Субъективно-идеалистическому взгляду народников на человека и его историю Плеханов противопоставил материалистическое понимание истории, исходящее из признания объективной закономерности общественного развития индивидов и их деятельности. Вслед за Марксом он доказывал, что данная ступень развития производительных сил необходимо определяет экономическую и социальную структуру общества, что экономический строй, как совокупность производственных отношений, обусловливает политику, государство, право, психологию, религию и т.д. общества, что идеологическая и политическая революции предшествуют экономической, но в конечном счете зависят от развития экономики. Подвергнув резкой критике концепции, игнорирующие активную роль общественного сознания и политического строя в общественном развитии, в частности экономический материализм, он отмечал, что “экономика почти никогда не торжествует сама собою, а всегда только через посредство надстройки, всегда только через посредство известных политических убеждений”49 . Однако при анализе производительных сил Плеханов акцентирует внимание на средствах производства, отводит им решающую роль в развитии общества, недооценивая тем самым главную производительную силу — человека, что не позволило ему глубоко понять диалектику производительных сил и производственных отношений и породило известный технократизм во взглядах на историю, связанный с недооценкой живого труда как единственного источника стоимости, способа и средства человеческого существования.

В борьбе с субъективной социологией народников он развил учение о решающей роли народных масс в истории: ни один великий шаг в истории не может свершиться без участия народа-творца. Героем истории являются массы, только при их активном участии происходят все политические и социальные перевороты в обществе, осуществляется исторический процесс. Основываясь на этнографическом и историческом материале, Плеханов исследует происхождение нравственности и приходит к выводу, что она непосредственно связана с экономическими отношениями (интерес есть основа нравственности) и в антагоническом обществе, имея классовый характер, приспособлена к узкоклассовым интересам меньшинства, живущего за счет большинства.

* * *

Религиозная философия ХIХ–ХХ вв. стремится представить русского человека духовной индивидуальностью, неразрывно связанной с всеобщим (космосом). Вл.С. Соловьев развивает представление о человеке как внутренне противоречивом существе, совмещающем в себе тело и дух, божество и ничтожество, смысл жизни которого состоит в приумножении нравственности. Поэтому степень подчинения индивида обществу должна соответствовать степени подчинения самого общества нравственному добру, без чего оно не может иметь никаких прав на индивида, являющегося целью в себе, а не средством. Согласно Соловьеву, “общество есть дополненная или расширенная личность, а личность — сжатое или сосредоточенное общество”. В силу этого только в обществе может быть полное и всеобъемлющее осуществление нравственности как смысла человеческого бытия и истории. Становление и развитие нравственности связано с всеобщим процессом развития. Прежде чем стать духовным существом, человек долгое время находился в природном состоянии. Но в природном человеке нет истинной жизни: люди по природе чужды и враждебны друг другу, между ними идет борьба за существование, более сильные подчиняют себе слабых, возникает социальное неравенство. Поэтому экономические и политические отношения не могут составлять истинной жизни общества, ибо они разъединяют людей. Эти отношения должны служить лишь средой для нравственного совершенствования человека и реализации божественного начала. Действительный смысл человеческой жизни поэтому состоит в служении добру, источник которого заключен в боге. Из любви к богу и людям вытекает полнота и цельность жизни, ее смысл, а также высшая форма любви — мировая любовь.

Смысл истории Соловьев усматривал в постепенном одухотворении природной стихии божественным логосом. Однако христианская религия, разделенная на православие и католичество, не удовлетворяет его, он стремится создать “новую религию”, которая должна быть всеобщей и единой, и благодаря этому обеспечить “христианский мир”. Опираясь на “логику триады” Гегеля и его “Философию истории”, Соловьев разрабатывает учение о трех коренных силах, управляющих историей, человеческим развитием. Первая сила стремится подчинить человечество во всех сферах и на всех ступенях его жизни одному верховному началу и слить все многообразие частных форм, подавить самостоятельность индивида, свободу личной жизни. Если бы она получила преобладание, то человечество окаменело бы в мертвом однообразии и неподвижности. Но вместе с этой силой действует другая, прямо противоположная ей; она стремится разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу индивиду и его деятельности; под ее влиянием отдельные элементы человечества становятся исходными точками жизни, действуют исключительно из себя и для себя, вследствие этого общее теряет значение реально существующего бытия, превращается во что-то отвлеченное, пустое, в формальный закон, т.е. лишается всякого смысла. Крайнее выражение этой силы — всеобщий эгоизм и анархия, множественность отдельных единиц без внутренней связи. Если бы она получила преобладание, то человечество бы распалось на составные стихии, жизненная связь прервалась бы и история окончилась бы “войной всех против всех”, самоистреблением человечества. Обе эти силы имеют отрицательный характер: первая исключает множественность частных форм и свободу личности, свободное движение, прогресс, вторая столь же отрицательно относится к единству, к общему началу жизни, разрывает солидарность целого. Если бы только эти две силы управляли историей человечества, то в ней не было бы ничего, кроме вражды и борьбы, не было бы никакого положительного содержания, в результате история была бы только механическим движением, определяемым двумя противоположными силами. Внутренней целостности и жизни у этих сил нет и, следовательно, они не могут ее дать и человечеству. Однако человечество не мертвое тело, а история не механическое движение, и потому необходимо присутствие третьей силы, которая даст положительное содержание двум первым, освободит их от исключительности, примирит единство высшего начала со свободной множественностью частных форм и, таким образом, создаст целостность человеческого организма, его внутреннюю жизнь50.

Будущее человечества, истории Соловьев связывает с развитием одной из “прирожденных” черт народа России — способности к самоотречению, самопожертвованию, которая у других народов столь явно не выражена. Свободное стремление славян, в особенности российского народа, к высшему, божественному началу определяет смысл человеческой жизни и, соответственно, истории. Соловьев считает, что человечество, “живущее “по-божьи”, есть идеал, ибо, якобы свойственные такой жизни, справедливость и нравственная солидарность хороши сами по себе и представляют нечто безусловно достойное и желанное для всех. Именно в этом качестве идеал и должен утверждаться как цель исторического процесса и как руководящий принцип человеческой деятельности. Таким образом, смыслом человеческого существования и, соответственно, смыслом истории становится “всечеловечески-космическое обожение”, или “макрообожение” человечества. Соловьев стремится укрепить фундамент религии в особенности тем, что объявлял образ Христа не вымышленным, а его воскресение — фактом безусловно необходимым в общем ходе вещей. “Я лично, с тех пор как признаю, что история мира и человечества имеет смысл, не имею ни малейшего сомнения в воскресении Христа, которое есть, конечно, чудо совершенно такое же, как появление первой органической клеточки среди неорганического мира, или появление животного среди первобытной растительности, или первого человека среди орангутангов. В этих чудесах не сомневается наука, так же несомненно и чудо воскресения для истории человечества”51.

Ф.М. Достоевский также видел одну из важнейших сторон исторической миссии русского народа в том, что только оставаясь “народом-богоносцем”, тот сможет внести “примирение в европейские противоречия”. “Угрюмо отъединенная душа”, не знающая ощущения единения с целым, не способна любить жизнь, людей, вмещать в себя с братской любовью все живое, быть “всечеловечной”. Дать индивидуальной душе проявиться свободно, по Достоевскому, значит выпустить на простор чудовищные, хаотические силы, клокочущие в недрах души, и убедиться, что свобода, которой индивид так страстно желает, не для него, ибо “не в силах слабая человеческая душа вместить столь страшного дара”. “Никогда и ничто не было для человека невыносимее свободы”, поскольку жизнь сама по себе, непосредственная жизнь темна, уродлива и безмерно ужасна, в недрах ее лишь чудовища и тарантулы. В известном смысле можно сказать, что жизнь пуста, бессмысленна, не имеет никакой внутренней ценности, разумного основания. Полная ужасов и скорби, она лишена всякого смысла и лишь тогда можно понять ее смысл, когда полюбишь жизнь прежде логики, “жадно полюбишь ее нутром и чревом”. Лишенный непосредственного ощущения жизни, человек пытается собственными силами изобрести счастье, но в безмерных муках душа снова распадается на несоединимые силы: добро и зло, любовь и ненависть. В неотвратимой неизбежности мук он находит, наконец, своеобразный выход целиком отдаться этим мукам, в них открыть красоту и счастье страдания. И через скорбь им познается основная истина жизни — истина о трагическом призвании человека. Достоевский гордится тем, что “впервые вывел настоящего человека русского большинства”, трагизм подполья, состоявший в страдании, самоказни и, главное, в убеждении, что все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться. “Подпольному человеку” надо не какого-то добродетельного хотения, а хотения самостоятельного, “чего бы эта самостоятельность не стоила и к чему бы она не привела”. Поэтому Достоевский убежден лишь в одном, что ни отдельный человек, ни тем более все человечество не может стать счастливым разом, “безо всякой выделки”. В “невыделанных людях” стремление к благу сразу оборачивается желанием поскорее, пока живы, взять свое, а жертвуют пусть другие, да и почитают эти жертвы за счастье. Только в неустанной дисциплине и непрерывной работе над собой может проявиться истинный человек, гражданин. Он вплотную подходит к мысли, что религия антигуманна, ибо оправдывает существующее в мире зло. Однако им отвергаются реальные пути борьбы со злом и проводится мысль о том, что без веры в свое бессмертие связи человека с землей прерываются, становятся тоньше, гнилее, а потеря высшего смысла жизни (ощущаемая хотя бы лишь в виде самой бессознательной тоски), несомненно, влечет за собой самоубийство. Люди могут быть прекрасны и счастливы и для этого нужно не так уж много: люби других, как себя, но в недрах человечества только чуть сочатся вялые струйки жизни, и потому силу жизни человечеству предстоит еще добывать. Как ни устраивай жизнь, ничего не изменишь, ибо зло, по Достоевскому, лежит не во внешней жизни, а в самом человеке. Над ним царит таинственная и роковая неизбежность зла. Творчество Достоевского пронизано мыслью о том, когда же в обществе пресечется рознь и человечество соберется вместе?

В отличие от Достоевского, Лев Толстой считал, что душа человека есть благодарная, плодородная целина, лишь сверху засоренная мусором жизни. Поэтому действительное самостоятельное хотение должно заключаться в стремлении сбросить со своей души этот чуждый ей, наносный мусор и стать самим собою. Чем сильнее в человеке трепет жизни, чем больше у него счастья, тем выше и прекраснее он становится, тем глубже и полнее понимает все, что стоит понимать в жизни и ее смысле. Человеческая жизнь представляет собой высочайшую ценность, полную таинственной глубины и смысла. Добро, любовь, зло суть проявления самой живой жизни, которые у людей могут быть совершенно разными. Но только полно и широко живущий человек способен к действительному добру, любви, самопожертвованию. Люди, видящие смысл жизни непосредственно в добре, любви и самоотречении, — это “мертвецы”. Если нет в собственной душе силы жизни, если индивид, чтобы любить других, старается забыть себя, то и сама любовь становится вялой, скучной, малоценной, а жизнь бессмысленной. Однако и та форма силы жизни, которая свойственна зверю (который живет свободно из себя, не ведая никакого долга, никаких дум о добре и смысле жизни), в человеке оказывается низменной, отвратительной и разрушающей живую жизнь, ибо сущность человека неизмеримо глубже, тоньше и светлее, чем сущность зверя. Выше человека нет ничего в мире, и потому он должен быть самим собою, отыскать в глубинах своих самого себя, свою цель, чтобы служить общим целям. Только живя подлинно своею сущностью, он приходит в единение с миром, делает добро. Намеренное добро сушит, обесценивает душу и ничего не дает для жизни. Если трудиться, учиться, как замечает Толстой в “Анне Карениной”, ради награды, то труд покажется тяжелым, когда же трудишься, любя труд, находишь в нем для себя награду.

Человек, как считает Толстой, сотворен для счастья, может и должен быть счастливым на земле. Основой этого является сила жизни, способная преодолеть всякую трагедию и ничего на свете не страшиться. Необходимо лишь вызвать на свет эту силу жизни, бьющую бесчисленными ключами в недрах человечества. Он с особой настойчивостью возражает против разделения труда на физический и умственный, усматривая в нем крайнее проявление социального неравенства, перенесение всех общественных тягот на быт. Все изобретения и научные открытия являются вредными уже потому, что они помогают богатым укреплять свое положение и еще успешнее эксплуатировать народ. Достижения культуры непонятны народу, задавленному повседневной нуждой, и воспринимаются им как нечто ненужное и враждебное. Источник всех социальных зол он видит в частной собственности, но искоренить зло призывает воспитанием, основанным на истинной религии. Путь к спасению страждущего человечества, обретению им истинного смысла жизни состоит в его нравственном совершенствовании и непротивлении злу насилием. Как и Кант, Толстой считает, что нравственный закон не зависит от исторических обстоятельств и материальных оправданий. Напротив, этот закон служит тем фундаментом, на котором формируется определенная форма человеческого общения. Бога он рассматривает как своего рода высший нравственный принцип, противостоящий изменчивому многообразию исторической действительности, усиливающему господство над человеком. Толстой постоянно призывал жить в добре, основу счастья и смысл жизни видел в честном труде, в признании бесконечной ценности человеческой личности, защите свободы человека, мире между народами.

При описании русской истории Н.А. Бердяев, вслед за Соловьевым, исходил из идеи об “особом пути России”. Начавшееся из глубины веков шествие “государственной идеи” не останавливается социалистической революцией, а идет дальше, восстанавливая в новых условиях историческую непрерывность “священных начал самодержавия и помазанничества”. Реформа Сталина, как и прежние реформы, была направлена прежде всего на “воплощение русской национальной идеи”, суть которой — в создании и укреплении сильного государства, сохранении и приумножении величия страны в условиях внешней и внутренней угрозы. “Пролетарский мессианизм” (спасение всего человечества посредством коммунизма), по его мнению, пал жертвой “мессианизма русского народа”. “Русский путь” — это путь под мистическим мессианским знаком государственной, или национальной, идеи. Большевизм в России был явлением не случайным, а наиболее реалистичным, соответствующим сложившейся в 1917 г. ситуации в стране и вместе с тем отвечал некоторым исконно русским традициям и исканиям универсальной социальной правды. Русский коммунизм он считал событием, с одной стороны, мировым и интернациональным, с другой — русским и национальным, детерминированным устойчивыми свойствами русской души. Этими свойствами были и остались догматизм, аскетизм, способность к страданиям и жертвам во имя веры, устремленность в будущее52. История России предстает у Бердяева как результат постоянного варьирования одних и тех же изначальных принципов, заданных структурой русской души. Сама же душа с течением времени не меняется и пребывает в потоке событий в качестве некой универсальной постоянной.

Смысл истории состоит в избавлении от объективизации, подчиняющей личность обществу и тем самым порабощающей ее. Примат личного над родовым, коллективным ведет к внутренне присущей ей свободной социальности, которой противостоит принудительная социальность — неизбежная включенность личности в социальное образование: классы, нации, партии, церковь. Он растворяет социальное в индивидуальном сознании и переживании, стремится восстановить религиозный смысл жизни, свободное воссоединение всех с богом. Согласно Бердяеву, идея социального прогресса допускает лишь одно поколение счастливцев, а христианство — все поколения. Суть христианской идеи в том, что история окончится исходом из исторической трагедии и в нем примут участие все поколения. Все когда-либо жившие будут воскресены для вечной жизни. История потому и имеет смысл, что она конечна. Если бы история была бесконечной, она не имела бы смысла, ибо не было бы возможным свободное воссоединение человечества с богом, или, говоря словами Соловьева, “одухотворение природной стихии божественным логосом”. Бердяев развивает концепцию христианства как религии богочеловеческой, религии свободы, а не страха. Ветхозаветное сознание, подавленное и запуганное первородным грехом, знает бога как самодержавного хозяина, страшного повелителя, и потому он представляется человеку далеким и внешним. Такое сознание свойственно незрелому христианству, воспринимавшему творение мира как “рождение бога в человеке”. Этому сознанию противостоит зрелый, мужественный взгляд христианства, воспринимающий творение мира как “рождение человека в боге”. Сознательная причастность человека к богу оказывается возможной только в том случае, если бог становится близким человеку, человечным, а управление миром — богочеловеческим. Ветхий завет, как считает Бердяев, не раскрыл до конца тайну Христа, космический смысл его явления, состоящую в том, что богочеловеческое творение продолжается в человеке. Если это принять, то назначение человека в мире следует понимать “как возврат в лоно бога-отца”, в первоначальное состояние с целью дополнить и обогатить божье творение. “Мировой процесс есть творческий процесс, в котором одинаково участвуют творец и тварное бытие”, т.е. человек, представляющий собой в конечном счете “образ и подобие творца”.

Понимание человека как творящего существа, причастного к божественной природе, возможно по Бердяеву, лишь с позиции персоналистического учения, согласно которому “мир насквозь есть иерархия живых существ, оригинальных личностей, способных к творческому приросту бытия”. И бог и человек суть конкретные личности, и поэтому они оба — творцы. Бог дает своему образу и подобию свободную творческую мощь, но эта мощь не абсолютна, как не абсолютен и сам человек. Поэтому, в отличие от бога, который творит живых существ, субстанции, человеческое творчество направлено на совершенствование космоса и космической жизни, т.е. оно “приводит к росту существ и их гармонии, к восхождению в истине, добру, красоте”. Человек, таким образом, есть микрокосм и его духовные состояния космичны. С этих позиций Бердяев подвергает критике индивидуализм, который в строгом смысле слова противоположен универсальному и, следовательно, индивидуальности, находящей в себе “полноту выражения лишь в универсальной, космической жизни”. Индивидуализм не признает мирового, вселенского содержания в человеке и потому принижает его, опустошая индивидуальность, обедняя, умаляя ее. В действительности “человек — органический член мировой, космической иерархии и богатство его содержания прямо пропорционально содержанию космоса”. Освобождение человеческой индивидуальности от бога и мира ведет к истреблению человека, падению его в небытие.<