Глава 34. Сциентистская археология

1. Сциентизм в археологии. Еще с давних пор англосаксы разделяли научное знание на две резко различные серии: строгие или точные дисциплины, называемые "sciences" ("науки") и неточные, нестрогие, пластичные дисциплины, называемые "humanities". В английском даже нет общего наименования для обеих серий. Слово "science" не соответствует нашему "наука", немецкому "Wissenschaft", французскому "science". Ученый более общего плана – не "svientist", а "scholar".

Обе серии различаются не столько точностью или неточностью, но принципами исследовательского процесса – как они получают результаты. В "sciences" (строгих науках) выдвигаются гипотезы о некоторых фактах, из этих гипотез выводятся ожидания, которые проверяются по другим фактам, независимым от первых, всё это в максимально логической форме. В "humanities" (гуманитарном знании) такая процедура, такая схема исследования невозможна: гипотезы тут слишком широки, это скорее догадки, а факты слишком уникальны, и выводы недоступны такой проверке. Некоторые дисциплины в университетах иногда даже к гуманитарному знанию не относятся и подключаются к "arts" – искусствам (скажем, риторика, художественная и литературная критика, то есть литературоведение).

Но в XIX веке неокантианцы баденской школы Виндельбанд и Риккерт предложили ввести схожее деление для всего научного мира вне зависимости от языка – как методологическое объяснение различий между отраслями знания, которые они назвали дисциплинами "номотетическими" (букв. законополагающими) и "идиографическими" (от слова "идиом" – специфика). Первые выводят законы из обобщения фактов, вторые не стремятся к таким целям, они лишь описывают и группируют факты, но не просто, а в их отношениях и причинно-следственных связях.

Естественные дисциплины (физика, химия, биология) принадлежат большей частью к первому типу, дисциплины о человеческой духовной жизни (нем. Geisteswissenschaften – литературоведение, искусствознание, философия, если это вообще наука) - ко второму, социальные и культурологические дисциплины – частью к первому, частью ко второму. Социология и политэкономия - к первому (т. е. они вместе с физикой и химией), история – ко второму, психология за век передвинулась из второго в первый, культурная антропология временами причисляется к первому, временами – ко второму. К какому же типу принадлежит археология?

Для ранних археологов вопрос был бессмысленным. Естественно, они рассматривали археологию как научное знание о человеческих существах и их истории, стало быть, это гуманитарное знание. Первое сомнение возникло, когда изучение палеолита оторвало преисторию от истории и начало связывать ее с палеонтологией и геологией. Тогда естественные науки начали всё больше заполнять археологию своими методами – классификацией, эволюционной типологией, стратиграфией. Затем вошло в моду связывать археологию не только с историей, но и с социологией и антропологией.

Эти направления начали рассматривать археологию как строгую (иногда говорят: точную) науку и предполагать для нее те же теоретические и методические принципы, которые функционируют в физике или химии или биологии. Строгая формализация всей исследовательской процедуры, математические методы, технические анализы… Конечно, эта тенденция интенсивно стимулировалась применением современных физических и других современных естественных методов, потому что, используя эти методы, археология должна и сама применять точный язык, а также выверять и совершенствовать все свои понятия.

Одни называют это с латыни сциентизмом (или – с английского - сайентизмом) и рассматривают это как знак модернизации – стремления привести всё в соответствие с современными формами жизни, часто не принимая во внимание, отвечают ли они реалиям данной науки или нет.

Уже у эволюционистов и таксономистов эта тенденция была отчетливо видна, частично и у энвайронменталистов. Она была очень сильно выражена в Новой Археологии (мы увидим это в следующих разделах курса). Были и голоса против этой тенденции, особенно громкие со стороны диффузионистов и гиперскептиков, которые рассматривали свою дисциплину как гуманитарную. Первые попытки применить математические методы в советской археологии относятся уже ко времени с середины 20-х – начала 40-х гг. (Арциховский, Ефименко, Грязнов) и в это же время в Америке (Стронг). Джеймс Форд применял статистику в классификации в середине 30-х, Сполдинг – с 1953 г. После войны на региональных и международных конференциях началось активное обсуждение проблем применения математических методов и компьютеров в археологии.

1950 – Нью-Йорк (на конференции по методам вообще были прочитаны доклады о математических методах и компьютерах);

1959 – Бург Вартенштейн;

1963 – Москва;

1966 – Рим;

1969 – Лондон и Марсель (в Марселе тема – "Археология и компьютеры");

1970 – Москва и в том же году Мамая (англо-румынская конференция);

1971 и 1972 – Марсель;

1973 – Марбург на Лане в Германии; и т. д.

Как видим, рубеж 1960-х и 70-х годов стал переломным: с этого времени обсуждение данных проблем сгустилось и стало регулярым. В этих условиях сформировалось течение, в котором сциентистская тенденция обусловила основное содержание всей деятельности, повлияла на главные задачи археологов и породила специальную теорию.

А. Дескриптивная археология и французский логицизм.

2. Неорационализм. Два философских течения оказали воздействие на формирование сциентизма в археологии – неопозитизм и неорационализм. Неопозитивизмом и теми археологическими течениями, которые развились под его влиянием, займемся в следующих разделах курса, а здесь остановимся на неорационализме.

Основоположником этого течения "философии науки" являлся продолжатель Пьера Дюэма и Анри Пуанкаре французский философ и эссеист Гастон Башляр (Gaston Bachelard, 1884 – 1962) Этот философ получил математического образование и преподавал в лицеях, а в сорокалетнем возрасте перешел к философии. В 1930 г. он стал профессором Дижонского университета, а в 1940 – 54 гг. занимал в Сорбонне кафедру истории и философии наук.

Название "неорационализм" подчеркивает преемственность от рационализма Декарта, от традиционной французской ясности и логичности дедуктивного мышления, и в то же время своей частицей "нео-" дистанцируется от традиции. Неорационалисты стремятся соединить философию с частными науками и исследуют научное познание в его противоположности обыденному познанию. Это означает внедрение математических методов и, подобно неопозитивизму, большое внимание логике и языку науки. Эти философы отвергают единую процедуру исследования и склоняются к логическому плюрализму, полагая, что способы познания могут быть разными у разных наук и на разных стадиях исследования. Башляр разрабатывал теорию "приблизительности знания". Важнейшей задачей философии он провозгласил теоретическое осмысление фактического хода исследований, фактических методов и процедур. Развитие науки последних веков он трактует как смену "донаучного духа" "научным духом", а того – "новым научным духом" с наступлением ХХ века. Этот новый научный дух означал "эпистемологический разрыв" с предшествующим мышлением и новые идеи, стимулированные, прежде всего, математикой.

Производство новых идей объясняется у Башляра исключительно независимой творческой активностью разума, а эта активность трактуется как "свободная" и "спонтанная". Разум ученого конструирует понятия науки и налагает на мир свою сеть представлений. К 60-м годам "философия науки" Башляра завоевала почти непререкаемый авторитет во французской философии и оказывала влияние на научные круги Швейцарии и других стран. Это была сциентистская философия, конкурировавшая с другой сциентистской философией науки - неопозитивизмом, распространенным больше в Австрии и Англии.

Черты неорационализма мы находим в новаторских идеях, прежде всего, французских археологов второй половины ХХ века, которых возглавил Жан-Клод Гарден. Его труды насыщены теорией и методологическими разработками и привлекли всеобщее внимание.

3. Дескриптивная археология. Это была, главным образом, дескриптивная археология, пронизанная идеей формализации. Важнейшей чертой этого направления является надежда, что формализованная индукция и элементы редукционизма обеспечат объективность в изучении материальной культуры (Добролюбский 1982; 1985).

Почему дескриптивная? "Дескриптивная" буквально значит "описательная". С одной стороны описательная археология может рассматриваться как род археологической деятельности (наряду с такими родами как типологические штудии или сравнительная археология), как шаг исследовательской процедуры – описание материала, то есть памятников, сооружений и находок. С другой стороны, здесь подразумевается не только описание, но и школа, которая трансформирует описание в главную задачу методологической разработки. Впрочем, это было бы еще вполне приемлемо и обычно – как и для любого шага процедуры. Но более того, она считает эту деятельность главной задачей всей археологии и предполагает, что схожие методы могут решить все задачи археологии. Если факты корректно описаны, то тем самым подготовлен прямой путь для правильных выводов – при условии, что необходимый логический (или логистический) аппарат построен и хорошо функционирует.

Дескриптивные операции и дескриптивная археология долго ассоциировались с эмпирической установкой, с эмпиризмом, с индукцией. Но теперь дескриптивная археология оказалась полем действия рационалистической философии науки, дедуктивного мышления, математической логики. Первой ласточкой в этом направлении была книга Жоржа Луи Лапласа (George Louis Laplace, род. 1918) "Аналитическая и структурная типология", который в 1957 г. выступил против классификации Борда именно как традиционной и чересчур дескриптивной в старом смысле. Борд, так же как и Форд, применял измерения, статистику, но их типы были синтетическими, то есть основывались сразу на сочетании признаков, выбранном по общему впечатлению от предполагаемой функции. Борд верил в то, что типы содержатся в самом материале, Форд считал, что материал можно делить произвольно и налагать на него свои априорные схемы. Но оба предварительно устанавливали иерархию параметров: на первом шагу материал, на втором – функция, на третьем форма и т. д.

Лаплас критиковал эту типологию как эмпирическую, предпочитая опираться на рационалистическое мышление Декарта. Подчеркивая свою радикальность, метод свой Лаплас называл почему-то диалектическим и ссылался на Гегеля, Маркса и Энгельса.

Эмпирической типологии Лаплас противопоставил аналитическую типологию, которая сначала делила материал на мельчайшие элементы – признаки, затем устанавливала их корреляцию, причем за всеми признаками признавался равный вес (равная важность). Поскольку традиционные условные наименования использовали те или иные признаки (клиновидный топор, воронковидный и колоколовидный кубки и т. п.), а это часто навязывало и соответствующие свойства типам, Лаплас предпочел буквенные и цифровые обозначения.

Скажем, в резцах резцовый скол обозначался буквой В (burin), положение скола на отщепе – цифрами и т. д. При этом не выделялось несколько типов, а каждый резец описывался списком его признаков, выраженных условными обозначениями. Например, такой формулой:

___

B22 dist [Bpn + T3 Apd conc dex] / Smd dext méd

Типы Лаплас не отвергал полностью (и даже построил собственный типлист), но считал их лишь результатом анализа признаков.

В полученных на такой базе интерпретациях Лаплас использовал теорию полиморфизма, заимствованную у эволюционных биологов, и решил, что первоначально палеолитические индустрии были синкретическими и лишь постепенно специализировались и разделились на культурные комплексы. По Лапласу, идентичные культурные явления формировались в разных местах независимо – как результат конвергенции и автохтонного развития.

Ни эти выводы, ни поддерживавшая их классификация материала не нашли признания. На симпозиуме 1972 года Дениза Сонневиль-Борд возражала: "По Вашему докладу типы не существуют. … Тип образован множеством признаков, но это не позволяет говорить, что типы не существуют. Ведь есть признаки главные и признаки второстепенные; в определении типа надо придерживаться этой иерархии" (Laplace – discussion 1974: 143). Типология Борда не была поколеблена – археологи находили ее более удобной и более наглядно убедительной. Негодным был признан и аналитический принцип и равный вес признаков: культура основана на иерархии ценностей.

Такой характер как раз и носят работы Гардена. Уже с самых ранних послевоенных лет Жан-Клод Гарден (Jean-Claude Gardin, род. в 1925, рис. 1) работает во Франции над проблемой, как поднять археологию на научный уровень – научный в смысле точных наук (science).

Гарден, происходя из семьи медиков (врача и медсестры), в юности, пятнадцати лет, поступил в освободительную армию де Голля, сражался во флоте против немецких оккупантов и заслужил Военный крест Почетного легиона. Образование получал уже после войны в Лондонском университете, где изучал в 1945 – 48 гг. логику, и в Сорбонне - изучал там археологию и историю религии, в Высшей школе живых восточных языков – иранские языки.

В Лондонском университете Гардену довелось учиться в годы, когда Институт (кафедру) археологии Лондонского университетского колледжа возглавил Гордон Чайлд. К этому времени Чайлд был уже не тем диффузионистом, который придал этому течению солидный и умеренный характер, и не тем марксистом, который в военное время с интересом рассматривал достижения советской археологии и разрабатывал социальные проблемы первобытности. Чайлд лондонского десятилетия занимался, прежде всего, методологией археологического познания, и итогом этого десятилетия была его книга 1956 года "Составление прошлого из обломков: интерпретация археологических данных". Пронизанная этими идеями лидера атмосфера лондонского университетского коллектива археологов, возможно, как-то затронула и студента Гардена.

В Сорбонне археологическая среда того времени была более консервативной, но если Гарден занимался логикой и историей религии, то он вряд ли мог пройти мимо того факта, что именно в Сорбонне в это время появился и преподавал знаменитейший мыслитель французской "философии науки", основоположник неорационализма Гастон Башляр. Прямо или косвенно его идеи внедрения логики и математики в частные науки, его учение об "эпистемологическом разрыве" и "новом научном духе", его рекомендация изучать фактический ход исследования, его принцип приблизительности повлияли на сознание студента Гардена и позже отразились в Гарденовских работах.

С 1950 г. 25-летний Гарден стал участником Французской археологической миссии (экспедиции) Д. Шлюмберже в Афганистане (через 30 лет он возглавит эту миссию). Первые его собственные исследования были посвящены бактрийской керамике (публикации нач. с 1955 г.). Каждый, кто с этим сталкивался, знает, как трудно выбрать нужный способ классификации из многих возможных или предпочесть одну из уже наличных типологий. Как избежать субъективности? Гарден хотел облегчить и усовершенствовать обработку данных и обобщение. В 1953 – 57 гг. он, будучи сотрудником Французского археологического института в Бейруте, вместе с Ж. Кристофом и Ж. Деэем составил на перфокартах описание и каталог археологических коллекций (опубликовано в 1956). В 1958 г. создал в Париже, а затем в Марселе Центр археологического источниковедения, которым руководил 12 лет – до 1970 г., когда он перевелся в Париж, где возглавил Центр археологической документации.

В марсельском Центре Гарденом и его сотрудниками и были реализованы его идеи по рационализации археологического источниковедения. Вначале Гарден использовал перфокарты, позже перешел на современные компьютеры и стал собирать, как это уже делалось в других науках, базы данных для последующего пользования. Базы данных в компьютерном хранении должны были заменить менее удобные в пользовании традиционные каталоги. Гарден установил, что проблема сбора и обработки данных упирается в проблему описания.

Он критиковал обычную процедуру описания. Нередко оно ужимается, и недостающие звенья подменяются изображением. Но изображение при всей наглядности не дает целого ряда характеристик предмета, а когда им хотят представить целый класс вещей, то оно не может показать пределы каждой характеристики, так что, взяв новый предмет, не можешь сообразить, укладывается ли он в границы данного класса или нет. Материал обрабатывается разными исследователями, и каждый получает разные результаты – описывает материал по-своему, группирует иначе, чем другие, чем его предшественники. Как построить на этом одну и ту же реконструкцию? Как достичь объективной интерпретации?

Ради унификации Гарден предложил ввести строгие правила описания:

а) правила ориентации - как одинаково располагать предмет перед исследователем: где верх, где низ и т. п.;

б) правила сегментации - как осмысленно делить объект на части; и

в) правила дифференциации - как при сравнении различать предметы друг от друга точно и объективно, превращая восприятия в числовые характеристики. То есть правила дифференциации – это и правила квантификации.

Разработка этих правил описания приводит к созданию систем обозначения предметов, их частей и признаков (Ковалевская 1970).

Всё это подытожено в статье 1967 года "Методы описательного анализа археологического материала". Гарден излагает несколько способов объективного описания, но предпочитает из них описание с помощью набора дескрипторов – условных символов для признаков и деталей. Это очень напоминает Лапласа, но четче изложено.

В 1950-е – 60-е гг. вместе с Г. Кроссом и Ф. Леви создал первую для гуманитарных наук информационно-поисковую систему СИНТОЛ и разработал для нее специальный язык. Книгу об этом опубликовал и по-русски (он вообще неплохо владеет русским языком).

Дескриптивной археологией в новом ключе занялись не только французы, и французы были не одиноки в выделении этой части археологии. Карл-Аксель Муберг (Carl-Axel Moberg, 1969) в Швеции и тандем двух немцев – археолог Корнелиус Анкель и математик Рольф Гундлах (Cornelius Ankel, Rolf Gundlach, 1969) предложили разделить изучение материальных древностей на две большие отрасли: описательную науку археографию и интерпретативную (объяснительную) археологию. Хотя термин "археография" уже имел в науке общепризнанное другое значение, обозначая вспомогательную филологическую дисциплину, описывающую рукописи, Анкель и Гундлах основали журнал под этим названием, и археография скоро трансформировалась в изучение материалов, из которых были изготовлены артефакты. Позже в Советском Союзе археологическое источниковедение пытался выделить Ю. Н. Захарук (1970-е гг.). "Археографии" как археологическому источниковедению посвящена книга чешского петрографа из Брно, занявшегося и археологией, Ярослава Малины (Jaroslav Malina) "Система аналитической археографии", вышедшая в 1977 г. на английском языке. Подчеркиванием "аналитичности" он поддержал тенденцию Лапласа, но на деле его книга шире.

Это была сводка разных способов описания в науке вообще и применительно к археологии в частности, особенно способов описания пространственной формы – путем построения табличной матрицы, путем перечисления дескрипторов, путем указания координат на поверхности объекта и т. д. Эта сводка повторена в книге Малины на чешском "Археология вчера и сегодня" (1980) и в книге Малины и Вашичка под тем же названием, но на английском (1990). Если в книге этих авторов историографическая часть практически целиком (концепция, деление на школы, их характеристика и проч.) копирует мои статьи, то часть, продолжающая "археографию" 1977 года, представляет собой безусловно самостоятельную работу Малины, очень толковую и дельную. Ею вполне можно пользоваться до сих пор как учебником. Однако она не имела большого воздействия на археологов, возможно, именно из-за своей всеядности. Она не носила характера аргументированного проведения одной оригинальной концепции, а в науке на первый план выходят именно такие работы. Кроме того, она вышла позже работы Гардена о правилах описания.

Собственно, это были правила, которые обеспечивали формализацию.

4. Формализация и научный уровень. Что значит "формализовать" исследование? Это значит, ввести правила однозначного восприятия объектов и следовать этим правилам, а также свести описания материала и операций с ним к формулам и системам знаков. Это подразумевает: 1) построение символических конструкций, способных отразить существенные и регулярные стороны и связи исследуемых предметов, и 2) эксплицитное (точное, прозрачное и ясное) выражение всех рассуждений, выводов и проверок, в строго логической форме (Каменецкий и др. 1975; Клейн 1977; Синицын 1993).

Задачи формализации в археологии содержат, по Каменецкому и соавторам, три проблемы: 1) построить дескриптивные (или документальные) языки для точного унифицированного описания нашего материала; 2) перевести исследовательские операции археологов на язык логики и математики; 3) применить компьютерную технику (тогда ее называли кибернетической) к обработке информации.

Обычное описание не подходит к машинной обработке, даже к работе с перфорированными карточками. Ведь не только обыденный язык нашего общения, многозначный, расплывчатый и экспрессивный, но и так наз. научный язык, полный профессиональных терминов и выражений ученого жаргона, не вполне удовлетворителен для работы с машиной. Требуется третий род языка - специальный язык научной документации, где термины не только строго однозначны, недвусмысленны (каждый имеет только одно значение), но и образуют одну всеобъемлющую хорошо продуманную систему, где все они согласованы друг с другом, соподчинены и упорядочены. В такой системе не только артефакты имеют свои названия, но и все необходимые признаки артефактов и все отношения между артефактами. Тут написания многих терминов сокращены и сведены к аббревиатурам, их отношения – к знакам, и выражения получают облик формул, как в математике или в современной логике. Всё закодировано подобным образом.

Вполне естественно, нужно иметь предварительно хорошие классификации для соответствующих территорий и объемов материала, иначе такой код невозможен. Гарден и его сотрудники в Марселе разработали такие аналитические коды для разных видов археологических источников, причем эти коды были специально рассчитаны на некоторые районы восточной и европейской археологии (Гарден 1956 – 58). Гарден сделал также и обобщение на английском: "Четыре кода описания артефактов: очерк по археологической технике и теории", 1958 (рис. 2).

Один из этих кодов был интенсивно проверен на обширном материале. Сотрудник Гардена Жан Деэй (Jean Deshayes) опубликовал фундаментальный "Каталог металлических артефактов медного века между Дунаем и Индом". Все артефакты были обозначены в соответствии с таким кодом. Более того, весь каталог был напечатан не только в форме книги, но и в форме картотеки – на перфорированных карточках, для каждого артефакта одна карточка. Отверстия в карточках были продырявлены в местах соответствующих каждое одному конкретному признаку, так что, просунув спицу в отверстия, можно было сразу выбрать все карточки (соответственно все артефакты) с данным признаком. Ящики этой картотеки стоят ныне в больших археологических библиотеках как памятник отважному предприятию… и автору (он был убит во время раскопок на неспокойном Востоке). Но ящики стоят мертвым грузом - ими никто не пользуется: то ли непривычно, то ли дело в том, что перфокарты устарели, оказались недолговечны, уступив место компьютерам. А вот книги пока не вытеснены из обихода. Текст каталога читается.

За несколько лет до книги Малины, в 1975 г., сторонники Гардена и Сполдинга в России И. С. Каменецкий, Б. И. Маршак и Я. А. Шер выпустили на русском языке книгу-учебник "Анализ археологических источников: возможности формализованного подхода". Книга эта стала знаменем группы советских археологов (кроме названных, к этому направлению принадлежали В. Б. Ковалевская, Г. Федоров-Давыдов). Обе эти книги, русская и чешская, суммируют достижения дескриптивной археологии и техники формализации.

Один из авторов русской книги Маршак хорошо объясняет установку советских ученых этого направления – дескриптивную археологию он противопоставляет нормативной археологии. Под нормативной он подразумевает такую, которая исходит в интерпретации не из описания артефактов, а из нормативов, из желаемых результатов, переставленных из предвидимого конца исследования в его начало и превращенных в априорные истины. То есть из идеологии, которая навязывалась ученым в Советском Союзе, да и в тогдашней Чехословакии.

В известной мере это соответствует замыслу самого Гардена: он нацеливал свою дескриптивную, источниковедческую археологию на обеспечение независимости практической археологии от теорий, философских убеждений и идеологических установок. Резон в этом есть, хотя в самих дескриптивных операциях и понятиях, конечно, будут сказываться разные теоретические и методические подходы (они возможны и в дескриптивной археологии), а, кроме того, и само образование дескриптивной археологии есть следствие определенной теоретической и философской концепции.

Стремление создать методическую систему, не связанную с меняющимися парадигмами, можно проследить и в обобщающем французском учебнике 1991 г. "Методы для археологии" Ф. Джинджиана.

5. Археологические конструкты Гардена и его логистический принцип. В 1979 г. Гарден выступил с более пространной книгой, озаглавленной в английской версии скромно и точно "Археологические конструкты", а во французской и русской версиях с более высокими претензиями – "Archéologie theorique", "Теоретическая археология" (русск. перев. изд. в 1983). В этой книге, представляющей собой обработку курса лекций, прочтенного им в Женеве, Гарден подвел итог четверти века своих усилий поднять археологию на уровень точной науки. В качестве исходного материала для своих размышлений Гарден взял всю совокупность археологических публикаций – книг и статей, экспедиционных отчетов, проблемных исследований и монографий. Их он критически рассматривает, обобщает (в них многое типично и одинаково) и анализирует.

Для Гардена теория археологии есть, собственно, формально-логическая схема процедуры археологического исследования, которая аргументируется практическим удобством и картезианским (т. е. по Декарту) здравым смыслом. Все умственные операции археолога (рациональные, логические операции) разделены Гарденом на сбор материалов и интерпретацию. Он называет первую часть "компиляцией" (т. е. составлением), а вторую – "экспликацией" (т. е. разъяснением). Это примерно то, что у нас принято обозначать как "материалы" и "исследования". Внутри каждой из этих секций операции, в свою очередь, разделены и упорядочены последовательно в некую цепь. Обе цепи соединяются в одну (рис. 3). Это соединение материалов с объяснением, то есть интерпретация, и есть главный предмет Гардена. Для каждой операции предписаны правила, условные меры и т. д.

Книга Гардена, как отмечают Малина и Вашичек (Malina and Vašiček 1990: 134), представляет "оригинальный подход, из которого вытекает примечательно мало инноваций". Почему?

Вся цепь операций, процедура исследования выражена формально-логически и построена регулярно как алгоритм в математике и логике. Но она не в точности трансформирована в алгоритм, жесткий и однозначный, а оказывается несколько более свободной, это так сказать слегка расшатанный, разболтанный алгоритм – соответственно "принципу приблизительности" Башляра. Именно этот вид последовательности Гарден назвал логистическим. Он построил процедуру исследования в соответствии с логистическим принципом. Это означает, что Гарден разрешает кое-где неформальные, интуитивные умственные операции. Где? Если вы попытаетесь взглянуть внимательно на его конструкции, вы поймете, что как раз там, где приходится решать наиболее важные вопросы.

Для него интерпретация археологического материала очень проста, лучше сказать – слишком проста. Весь фокус якобы состоит в том, что нужно следовать очень строго ясной и простой схеме, не допуская никакого отклонения, кроме мелких ("приблизительность"). Кажется, он всерьез думает, что такая установка на формально-логическое единство устранит все различия в интерпретации, потому что для расхождения нет содержательных оснований. А это явно иллюзия. В. А. Трифонов (1983: 244) в своей рецензии на книгу Гардена отмечает, что Гарден преуменьшает разрыв между эмпирическими типами, с которыми имеет дело его "компиляция", и культурными типами, к которым нужно придти в результате "экспликации", разрыв между этными и эмными понятиями. Гарден практически проигнорировал различение, внесенное Тэйлором, между эмпирическими и культурными типами.

Теоретическая археология Гардена – это плоская концепция. У нее нет глубины – она не объясняет, откуда же можно получить основания для интерпретации, не разрабатывает этих проблем. Отсутствует очень широкий спектр принципов интерпретации, ее моделей и синтеза. Гарден лишь старается понять и описать, как это делается на практике археологами – отсюда его подход (совокупность публикаций как исходный материал). Он рассматривает, как строят рассуждения разные течения археологии (рис. 4). Рассматривает он и конкретный пример интерпретации, разложенный на отдельные умственные операции – интерпретация изображения человека с птицей (рис. 5 - 7). Гарден не только описывает существующую практику, но и вносит предложения, как нужно интерпретационные суждения выражать и оформлять, как рациональнее это делать, чтобы как можно больше операций можно было передать машине. Его теорией движет пафос упрощения, идея схематизации (рис. 8). Как только мы поймем эту цель, отпадут все претензии к его книге, вызванные ее чрезмерно обязывающим названием.

В название зря введено слово "теоретическая": теория гораздо шире, чем логика рассуждений. На мой взгляд, теория – это сложная программа переработки информации, основанная на некой объяснительной идее. У Гардена, как у Шардена, тоже есть точка омега, только у него это не единение в Боге, а соединение теории с фактами в воображаемом конце идеального исследования (рис. 9). На мой взгляд, теория оплодотворяет практику в каждом пункте исследования.

Упрощение – неизбежная часть формализации. Формализация необходима для разговора человека с машиной. Машина ведь не понимает намеков и расплывчатых выражений. Ей нужна точность: да – нет. Всё должно быть разбито на бинарные оппозиции. Таков принцип ее устройства (Chenhall 1968; Doran 1970). Но можно ли всё богатство материала и проблем выразить в такой упрощенной форме? В принципе, вероятно, возможно. На современном уровне состояния компьютерной техники – вряд ли. Но стремиться к этому, вероятно, нужно.

Сам Гарден в последние десятилетия загорелся идеей построить искусственный интеллект археолога. Он вознамерился достичь этой цели тем путем, на котором медики и геологи уже кое-чего достигли, – построив диагностицирующую компьютерную программу. Это означает: собрать все изучаемые классы предметов и их признаков, как и все возможные интерпретации, и ввести все известные корреляции между ними в компьютер. Такой искусственный интеллект получил название "экспертной системы". На эту тему в 1987 г. он выпустил книгу "Экспертные системы и ученые публикации". Есть и другие варианты искусственного интеллекта (например, на основе гипертекста).

С созданием экспертной системы и других вариантов искусственного интеллекта мы получаем механизацию работы, ускорение процесса, унификацию, больше точности, уничтожение субъективных ошибок и воздействий. Выводы можно оформить на основе теории вероятности. Это уже славно, но ничего больше отсюда не светит. Никаких новых заключений, которых бы не мог сделать невооруженный человеческий мозг.

Я думаю, компьютеры позволяют надеяться на большее. Гарденова схема не позволяет. Но в границах своих задач она, безусловно, представляет собой очень ценный вклад – не как окончательная и универсальная методологическая система, а как образец подхода, начальный вариант, указатель пути.

Гарден долго преподавал в университете и в Школе высших исследований в социальных науках, читал курсы лекций в ряде стран, в том числе в России. В 6 учреждениях он числится директором-основателем. В 1991 г. Гарден выпустил обобщающую книгу "Рассудок и число. Очерк о формализации научного рассуждения". Будучи в почтенном возрасте, он давно передал руководство Центром документации А.-Ф. Франкфору. Кроме его непосредственных учеников и сотрудников, во Франции его влияние не очень заметно: молодое поколение археологов больше склоняется в сторону англо-американских новаций; другая группа поднимает на щит Леруа-Гурана. Даже сборник в честь 80-летия Гардена не удается собрать.

6. Галле и "археология завтрашнего дня". Его женевский последователь Ален Галле (не зря же Гарден читал свой курс в Женеве!) хочет сочетать в своей книге 1986 г. "Археология завтра" взгляды Гардена с неоэволюционизмом типа Даннела. Галле – с 1982 г. заведует кафедрой антропологии Женевского университета. Он ученик Леруа-Гурана и друг Гардена. Книгу свою он основывает на своих раскопках мегалитического могильника Шассёр и своих исследованиях в Западной Африке. Он начинает книгу с констатации того принципа, что факты сами за себя не говорят, а для их интерпретации требуется сеть отношений.

В историческом обзоре Галле описывает последовательность таких сетей, сквозь которые археологи видели материал: диффузионизм, миграционизм, эволюционизм, расизм, марксизм. Он различает также четыре археологии: описательную (она исходит из неразложимости фактов прошлого, и к ней принадлежал А. де Люмлей), событийную (культурно-историческую – к ней принадлежали Монтелиус и Чайлд), антропологическую (процессуальную и неоэволюционистскую – это Новая Археология) и контекстуальную (структуралистскую, символистическую – это постпроцессуалисты). Галле считает каждую ограниченной, а первую и последнюю (описательную и структуралистскую) вообще негодными, бессильной эмпирикой и чистой спекуляцией.

Собственная теория Галле взята из эволюционной биологии, которую он рассматривает как точную науку, тогда как историю – нет. Является ли археология "историей или наукой"? Это Галле считает ложной альтернативой. В археологии, по его мнению, можно выявить как "законы", так и "регулярности" и "сценарии". "Законы" характерны для биологи (как точной науки), а в археологии – для биологических и технических аспектов, "регулярности" – для культурной эволюции, а "сценарии", намечающие лишь канву событий – для истории. Стадии исследования, "открытые Гарденом", Галле распределяет по этим трем видам структур: "сценариям" соответствуют описательные процедуры, "регулярностям" – типология, "законам" – объяснительные суждения. Законы нужно отличать от историко-географических описаний. Из законов можно выводить предсказания (предсказываются регулярности) и заполнять лакуны в данных. Исторические же реконструкции основаны на анализе сценариев, на которые законы не влияют. Сценарии истории не детерминированы.

Таким образом, все компоненты системы взаимосвязаны: законы применимы только к наблюденным регулярностям (предсказывают их), <