Трудные послевоенные годы
Вызванная победой эйфория продолжалась недолго, ее сменила полоса тяжелых лет. На 1780-1815 годы падал особо интенсивный этап промышленной революции. Армия и флот поглощали вооружение и снаряжение, обмундирование и продовольствие. Субсидии союзникам определялись в деньгах, а поставлялись в виде ружей, пушек, пороха, мундиров, шинелей, сапог. Континентальная блокада отрезала Англию от традиционных источников продовольствия и сырья, и это дало толчок самоснабжению, прежде всего зерном. Потребность в хлебах была так велика, что фермеры запахивали прежде пустовавшие или заброшенные земли, что требовало немалых дополнительных затрат; когда средств на это не хватало, фермеры прибегали к займам у банков. Цены стояли высокие, лендлорды процветали, немалая толика перепадала и арендаторам.
Но вся эта отработанная система рухнула в одночасье. Из армии и флота были уволены до полумиллиона человек, пополнивших рынок рабочей силы, где сразу стал ощущаться ее избыток. Правительство сократило свои заказы в десять раз. Из портов Балтики и Северного моря стали поступать дешевые континентальные злаки - пшеница, рожь, овес, ячмень. Цены поползли вниз. Аграриев - от лендлордов до фермеров охватила паника. Континентальные государства вместо того, чтобы поглощать британские изделия, одно за другим огораживались высокой таможенной стеной и под ее прикрытием развивали собственную индустрию.
«Верхи» общества использовали свое положение для того, чтобы благополучно миновать пропасть. Власть в парламенте безраздельно принадлежала земельным магнатам и «сельским джентльменам», и они воспользовались ею для того, чтобы законодательно защитить свои интересы. Правительство графа Р. Ливерпула снизило, а потом и отменило подоходный налог, падавший в основном на богатых, и повысило косвенные налоги, ложившиеся бременем на рядового потребителя. Затем в 1815 г. были приняты «хлебные законы» явно в интересах манора и деревни и в ущерб городу: ввоз зерна в страну запрещался, если цена на него на внутреннем рынке опускалась ниже 80 шиллингов за квартер. Цель была достигнута: цена на хлеб (шиллинг за 1 кг) делала его предметом роскоши для рабочих, получавших в среднем 7 шиллингов в неделю. Картофель и репа стали основной пищей трудовых семей.
Обстановка в стране накалилась. Массы охотно внимали агитации радикалов, среди которых выдвинулся Вильям Кобетт (1(762-1835). Причиной бедственного состояния народа он считал дурное правление, покончить с которым можно лишь путем демократизации страны; важнейшими шагами к справедливости он полагал введение всеобщего избирательного права для мужчин и ежегодное переизбрание палаты общин при тайном голосовании. Радикальные так называемые Гемпдонские клубы быстро пустили корни, наблюдатели определяли число их членов в 100 тыс. Успешно шел сбор подписей под петицией с изложением требований радикалов. В январе 1817 г. в лондонской таверне «Корона и якорь» состоялось заседание радикальных клубов, и вскоре их уполномоченные под приветственные крики многотысячной толпы, окружившей Вестминстер, внесли в здание парламента петицию в виде длинного списка, развернув ее и держа над головами. Правительство ответило введением Акта о мятежных обществах, деятельность которых была запрещена.
Предпринятый радикалами Ноттингема поход на Лондон (июнь 1817 г.) в наивной надежде, что к ним присоединятся массы недовольных, а солдаты откажутся стрелять в них, провалился. Их плохо вооруженная (вплоть до вил) группа была быстро рассеяна драгунами. Три руководителя были повешены в Дерби, другие поплатились каторгой и тюремным заключением.
Движение протеста проявлялось в многотысячных митингах, проводимых вечером и даже ночью; при мерцании света факелов звучали речи ораторов, требовавших допустить народ к власти с помощью парламентской реформы. Приписывать этим собраниям антиконституционный характер было невозможно, бороться с ними - трудно. Мятежный дух не исчезал. Шахтеры из Стаффордшира, толкая вручную тележки с углем, явились в Лондон в надежде, что принц-регент поможет им. Ткачам из Манчестера добраться до столицы не удалось - их рассеяли солдаты у Дерби. Луддиты в слепой ярости ломали машины. В августе 1819 г. шестидесятитысячное собрание с требованием дешевого хлеба и парламентской реформы состоялось в Манчестере. Люди пришли на Поле Св. Петра в праздничной одежде, с семьями. Напуганные величием и размахом движения судьи вызвали в помощь полиции войска. Гусары ринулись в конном строю на толпу, ОРУДУЯ шашками; 11 человек были убиты, 400 ранены. Парламент в испуге принял «шесть актов для затыкания рта» (включая запрет на собрания с числом участников свыше 50, на «частные» военные учения, введение гербового сбора на листовки, разрешение судебным властям производить обыски в поисках оружия). В феврале 1820 г. был раскрыт «заговор на улице Като» с целью убийства членов кабинета во время их совместного обеда. Пятеро заговорщиков поплатились жизнью, пятерых других отправили на пожизненную каторгу.
В том же 1820 году правительство ожидало потрясение совсем иного рода, едва его не свалившее,- бракоразводный процесс первого лица в государстве. И до той поры августейшая семья, казалось, делала все возможное, чтобы дискредитировать институт монархии. Сам Георг III под конец жизни впал в безумие и уединился в Букингемском дворце. Его сыновья соперничали друг с другом в пьянстве, мотовстве и картежных играх; цивильного листа им не хватало, все были в долгах; в довершение всего они смущали ревнителей нравственности вольными союзами с дамами не вполне добродетельными. Пример подавал старший, Георг, с 1810 г. являвшийся принцем-регентом, а через десять лет вступивший на престол. Смолоду стройный и красивый, нареченный сикофантами «первым джентльменом Европы», он, предаваясь обжорству и неумеренному потреблению спиртного, в зрелые годы растолстел, обрюзг и стал служить постоянной мишенью карикатуристам.
Георг не в состоянии был скрыть глубокой антипатии к британской конституционной практике, завидовал абсолютным монархам и однажды в беседе с русским послом Х.А. Ливеном выразил глубокое огорчение в связи с тем, что его предки допустили создание такого «вредоносного» учреждения, как парламент.
Но ко всему этому правительство Ливерпула притерпелось. После своего воцарения Георг, однако, обрушил на него удар, от которого правительство закачалось и чуть было не рухнуло. Дело в том, что брак короля был несчастлив, и он жил в разлуке с женой, принцессой Каролиной, переселившейся на континент. Когда же супруг из регента превратился в монарха, Каролина явилась в Лондон, чтобы занять полагавшееся ей место на троне. Георг, к ужасу министров, вздумал начать (в парламенте) бракоразводный процесс, для чего жену следовало обвинить в неверности (хотя сам он в открытую жил с фаворитками). Большего подарка для жаждавшей власти оппозиции было трудно придумать. В обеих палатах зазвучали речи о святости семейного очага. Некоторые министры, в том числе Каннинг, вышли в отставку. На короля набросились журналисты самой низкой пробы и карикатуристы; правительственное большинство в парламенте сократилось до угрожающего уровня, и кабинет сдался. Георга уговорили взять назад свое ходатайство, а Каролину - вернуться на континент, где она вскоре и умерла.
Самое долгое правительство. Лорд Ливерпул и его коллеги вздохнули с облегчением; жизнь и впрямь повернулась к ним своими светлыми сторонами. Промышленность вышла из послевоенного кризиса. Кабинет продолжал управлять страной еще семь лет, поставив рекорд долгожительства (1812-1827 ), не превзойденный по сию пору. Сам премьер-министр не обладал качествами выдающегося государственного мужа, но он имел свойство объединять яркие натуры, несмотря на их политические расхождения и личную неприязнь, и помогать им претворять в жизнь свои замыслы. Из «гнезда» этого кабинета выпорхнули Джордж Каннинг, Роберт Каслри, Джон Пальмерстон и Роберт Пил.
Предстояло сделать немало в области внутреннего законодательства. Законы в Англии живут столетия и подчас сильно устаревают. В просвещенном XIX веке уголовное право носило на себе отпечаток свирепых обычаев средневековья. Так, обычным наказанием за кражу (даже куска мяса) являлась смертная казнь. Присяжные часто оправдывали явного преступника, ибо не хотели отправлять на виселицу человека, похитившего носовой платок. Сэр Р. Пил, будучи в свое время министром внутренних дел, провел через парламент ряд актов, смягчавших драконовский характер уголовного права (смерть за более чем сто видов преступлений заменялась иным наказанием), он же добился смягчения ужасающего тюремного режима.
Тюрьмы Лондона и еще 17 городов были переданы в ведение мировых судей; их персоналу, ранее жившему за счет поборов с заключенных, было определено жалование; созданы женские отделения с надзирательницами; в местах заключения появились священники и врачи, а их обитатели получили возможность получить начальное образование и религиозное воспитание. Пилу принадлежит также заслуга учреждения в Лондоне (вместо ленивых и податливых на взятку стражников) регулярной полиции (отсюда и кличка констеблей - Бобби). Позднее полицией обзавелась и провинция.
В 1819 г. кабинет лорда Ливерпула сделал пусть очень маленький, но все же несомненный шаг в области социального законодательства: не без влияния знаменитого впоследствии утопического социалиста Роберта Оуэна парламент своим актом запретил принимать на работу детей в возрасте до 9 лет; для лиц до 16 лет рабочий день был снижен до 10,5 часов. Наблюдать за исполнением закона было поручено мировым судьям, но те смотрели сквозь пальцы на многочисленные нарушения, так что акт оказался малоэффективным.
Тот же Р. Оуэн как владелец хлопчатобумажной фабрики в Нью-Ланарке демонстрировал, что вовсе не обязательно выжимать все соки из ткачей для процветания предпринимателя: он ограничил рабочий день десятью с половиной часами, открыл при фабрике школу и даже детский сад, построил для персонала образцовую деревню и достиг высокой производительности труда рационализацией и гуманизацией производства. Фабрика Оуэна привлекала широкое внимание общественности, чего нельзя сказать о его социалистических идеях, увлекших лишь энтузиастов (Оуэн представлял будущее «рациональное общество» состоящим из самоуправляющихся общин, и достигалось оно исключительно мирными средствами).
Виконт Роберт Каслри, в ведении которого была внешняя политика, активно участвовал в урегулировании европейских дел, внося свою лепту в утверждение принципа легитимизма; он отказался, однако, поддержать написанный Александром I Манифест о создании Священного союза. Британские правящие сферы не усматривали для себя угрозы в переходе той или иной страны от абсолютистской формы правления к либерально-конституционной и не собирались препятствовать этому процессу вооруженной рукой. Принцу-регенту Георгу, рвавшемуся в Священный союз, пришлось ограничиться письмом, в котором он восторженно одобрил его похвальные принципы. Подавление революционного движения в Италии и Испании вызвало у кабинета чувство беспокойства, тем более что радикальная общественность «дома» предавала анафеме континентальных деспотов.
В августе 1822 г. Каслри, давно проявлявший признаки невменяемости, оставленный дома без присмотра, зарезался перочинным ножом. Ему на смену пришел Джордж Каннинг, один из самых ярких государственных мужей в британской истории.
Сын неудачливого бизнесмена и провинциальной актрисы, Каннинг не принадлежал к аристократии; ему не было написано на роду стать министром. Но в страдную пору наполеоновских войн появилась нужда в талантливой молодежи. Питт заметил юношу, и тот - блестящий оратор - быстро продвинулся по служебной лестнице. Не будучи связан с «дипломатией конгрессов», он мыслил шире и масштабнее Каслри. Каннинг пошел на такой шаг, как признание независимости восставших против испанской короны латиноамериканских государств. Континентальная реакция была повергнута в оцепенение, герцог Веллингтон горестно воскликнул: «Мы ныне слывем в Европе за якобинский клуб!» О столь важном решении полагалось объявить в тронной речи. Это оказалось превыше душевных сил короля Георга IV. Он объявил, что потерял вставную челюсть, а посему выступать лично не сможет - негоже, чтобы с высоты престола раздавалось невнятное, шепелявое бормотанье. Речь была зачитана.
Сам Каннинг с пафосом заявил, что вызвал к жизни Новый Свет. Все же следует сказать и о земных побуждениях, подвигнувших кабинет на столь значительный шаг, а они занимали не последнее место в инициативе Каннинга. Лендлорды хотели избежать парламентской реформы, означавшей посягательство на их власть в стране. А открытие и завоевание новых внешних рынков должно было отвлечь внимание промышленников и финансистов от дел домашних и повернуть его к заморским предприятиям. Напор в пользу реформы несколько ослабел. Центральная и Южная Америка превратилась в поле британской предпринимательской деятельности.
Дата добавления: 2016-05-30; просмотров: 2558;