Хеттская и хурритская литературы 4 глава

Объяснение этого на первый взгляд странного факта заключается, по-видимому, в следующем. Уже в эпоху Среднего царства, со времени XII династии, в Абидосском храме публично исполнялись мистерии Осириса, в которых героями были боги, а исполнителями — жрецы. Для фанатиков мистерия, несомненно, представляла священное зрелище. Но для скептиков (а мы видели, что такие в Египте были) она была чем-то комическим, смешным. Сказка о Хоре и Сетхе — пародия, но пародия не на мистерию, а на теснейшим образом связанный с ней эпизод мифа об Осирисе и Исиде, повествующий о борьбе за престол бога на земле.

Конечно, не все сказки мифологического содержания были пародийными. Из фольклора проникла в письменную литературу, а затем дошла до нас в фрагментарном виде мифологическая сказка о богине Аштарте и боге моря. Оба эти божества — иноземные гости в египетском пантеоне. Очевидно, что сказка возникла в период Нового царства — время интенсивного религиозного синкретизма, приведшего к распространению египетских культов в Азии, а азиатских — в Египте.

Значительно более интересны хорошо сохранившиеся сказки немифологического содержания. Прежде всего следует упомянуть знаменитую «Сказку о двух братьях». Сказка имеет типично народную окраску: оба брата — крестьяне, земледельцы, причем младший брат, тяжко трудясь на поле и дома, добывает пропитание для старшего и его жены. В сказке идет речь о неверной жене старшего брата, безуспешно пытавшейся соблазнить младшего брата. Затем она клевещет на него своему мужу, заявив, что младший брат пытался ее обесчестить. Оскорбленный и униженный младший брат с помощью богов спасается от старшего. Он удаляется в Ливан в «долину кедров», где с ним происходят всевозможные волшебные приключения. В конце концов старший брат, обеспокоенный участью младшего, помогает ему вернуться в Египет. Вероломная жена предана смерти, и младший брат становится фараоном Египта.

«Сказка о Правде и Кривде» также повествует о двух братьях и о конфликте между ними. Знаменательно, что в этой сказке братья названы абстрактными именами: Правда и Кривда — и как бы являются антропоморфными воплощениями справедливости и несправедливости. В результате столкновения между братьями младший брат Кривда приказывает схватить старшего — Правду, ослепить его и сделать привратником своего дома. Затем он даже пытается, но безуспешно, бросить свою несчастную жертву на растерзание львам. Между тем молодой и красивый слепой понравился некоей женщине — и от их мимолетной любви родился сын. Сын узнает от матери, кто его отец, направляется к нему и выясняет, кто виновник его слепоты. В конце сказки сын с помощью богов мстит Кривде за ослепление отца.

Хотя обе эти сказки по своему содержанию не являются мифологическими, в них несомненно ощущается влияние мифа об Осирисе и Исиде: в сказке о двух братьях Осирису соответствует младший брат Бата, а старший брат Анупу — Сетху. В сказке о Правде и Кривде, наоборот, старший брат Правда напоминает Осириса, а младший Кривда — Сетха. И в той и в другой сказке несправедливо пострадавший брат в конечном счете отомщен. Таким образом, победа справедливости в обеих сказках — отражение той же победы в мифе об Осирисе и Исиде.

Совсем иного содержания «Сказка об обреченном царевиче», конец которой не сохранился, хотя замысел вполне ясен. При рождении герой сказки — царевич обречен богами на гибель от крокодила, змеи или собаки. Отец-фараон растит сына в специальном помещении под особой охраной. Но вот мальчик вырос и, поднявшись на крышу, увидел человека с собакой. Он тоже захотел обзавестись собакой, и просьба его была исполнена. Затем он на колеснице в сопровождении собаки покидает родину и направляется в страну Нахарина (часть Северной Сирии и Северной Месопотамии). У правителя этой страны была дочь, которая жила в башне высотой около тридцати шести метров. На ее руку было много претендентов из сыновей местной знати, и правитель обещал отдать ее в жены тому, кто сумеет допрыгнуть до ее окна. Никто, однако, не может этого сделать. Но вот появляется египетский царевич, и, хотя он утомлен длинным путем, ему удается добиться того, чего не сумели другие. Став мужем дочери правителя Нахарины, он рассказывает своей молодой жене, что обречен на гибель от крокодила, змеи или собаки. Бдительность жены спасает его от змеи, и жена же убеждает его убить собаку, но он отказывается. Затем царевич встречается с крокодилом и вступает с ним в разговор. На этом сказка обрывается, но, как мы уже сказали, замысел ее очевиден: в центре ее проблема рока и предопределения, занимавшая авторов многих египетских текстов.

Еще в одной, дошедшей до нас сказке — «Сказке о привидении» — повествуется о том, как верховный жрец Амона просит богов, чтобы к нему явилась душа умершего сановника, с которым он во что бы то ни стало хочет встретиться. Выясняется, что гробница этого сановника

75

Иллюстрация:

«Книга мертвых». Папирус из Фив. 1250 г. до н. э. Фрагменты:
1) Писец Ани и его жена, 2) Взвешивание сердца богом Анубисом

Лондон. Британский музей

разрушилась, и душа его, лишенная жилища и заупокойных жертв, в терзаниях бродит по земле. Верховный жрец Амона приказывает разыскать гробницу, чтобы ее полностью восстановить. Конец сказки, к сожалению, не сохранился.

Следует, наконец, упомянуть и легенду о принцессе страны Бахтан, записанную много позднее эпохи Нового царства, но повествующую о событиях, якобы происшедших во времена Рамсеса II (XIII в. до н. э.). В неизвестной нам стране Бахтан заболела принцесса Бентреш, и местные врачи не могли ее вылечить. За помощью обратились в Египет. Из Египта посылают в эту страну чудотворную статую бога Хонсу, которая и излечивает больную, после чего статуя бога с почетом возвращается в Фивы.

Во всех перечисленных сказках элементы сверхъестественного и чудесного в значительной мере восходят к религиозным и мифологическим представлениям, но всякий раз они преобразованы в чисто сказочном духе.

Наряду со сказками такого типа мы находим в египетской литературе и другие, на содержании которых отразились исторические события эпохи Нового царства, эпохи войн и побед египетского оружия.

Сказка о ссоре гиксосского царя Апопи и правителя Фив Секененра переносит читателя во времена, непосредственно предшествовавшие началу XVIII династии, т. е. во времена освободительной войны египтян против гиксосов-захватчиков, и до некоторой степени исторически правдива. Гиксосский царь Апопи пребывает в своей резиденции в Аварисе, в Дельте. Номинально подчиняющийся ему правитель Южного Египта Секененра находится в Фивах. Апопи явно ищет ссоры с Секененра и посылает к нему гонца с требованием, чтобы Секененра утихомирил гиппопотамов в пруду близ Фив, мешающих своим шумом по ночам ему, царю Апопи, спокойно спать. Секененра отвечает примирительно, но одновременно созывает совет своих военачальников. На этом папирус обрывается.

76

Не удивительно, что многолетняя героическая эпопея освобождения Египта породила подобного рода сказания. Небезынтересно отметить, что мумия Секененра найдена и исследована: Секененра погиб от тяжелых ран, полученных им, может быть, в схватке с гиксосами. Следует добавить, что сохранился и исторический текст, датируемый XVI в. до н. э. и относящийся ко времени описанных в тексте событий: в нем повествуется о войне, возглавляемой Камосом, правителем Фив, против гиксосов.

Еще в одной сказке говорится о времени великого завоевателя XVIII династии фараона Тутмоса III (первая половина XV в. до н. э.). Сюжетом этой сказки является взятие города Юпы, местонахождение которого точно неизвестно (большинство исследователей помещают его близ Дамаска, некоторые — на месте современной Яффы). Это была грозная, неприступная крепость, которую долго осаждали египетские войска. Командовал ими полководец Джхути, личность историческая: золотая чаша с его именем, подаренная ему самим Тутмосом III, хранится в Лувре, а его кинжал — в Дармштадте. Поскольку Джхути не мог взять крепость силой, он прибегает к хитрости: приглашает к себе в лагерь для мирных переговоров правителя Юпы и вероломно убивает его. Затем он посылает жителям осажденного города, ничего не знавшим о гибели своего правителя, дары в огромных кувшинах, которые несли невооруженные слуги Джхути. В кувшинах же были спрятаны его воины. Когда они проникли в осажденный город, то вылезли из кувшинов, напали на горожан и открыли ворота города египетским войскам. Так была, согласно сказке, взята Юпа. Подобного рода способ проникновения во вражеский город напоминает известный эпизод Троянской войны («Троянский конь»), подробно рассказанный Вергилием в «Энеиде», а также перекликается со сказкой об Али-Бабе и сорока разбойниках из «Тысячи и одной ночи» и некоторыми иными сказаниями в восточных литературах. Попутно следует упомянуть еще об одном тексте, отражающем события той же эпохи, но тексте другого рода — гимне, в котором сам верховный бог Амон — Ра обращается к фараону Тутмосу III и воспевает его воинскую доблесть и победы, одержанные над врагами благодаря помощи Амона — Ра.

Наряду со сказочными повествованиями о победах египетского оружия мы располагаем также рядом исторических надписей царей и вельмож, в которых фантастический элемент отсутствует и описания событий близки к исторической действительности. Некоторые из этих надписей вполне могут считаться художественными произведениями.

В первую очередь к таковым относятся так называемые «Анналы» великого завоевателя-фараона Тутмоса III, начертанные на стенах Карнакского храма Амона в Фивах. «Анналы» являются извлечениями из полного текста летописи того времени, составленной писцом Чанини, сопровождавшим Тутмоса III в его походах. Полная летопись хранилась в архиве храма, и авторство Чанини — редкий случай в истории египетской литературы — установлено благодаря тому, что найдена его гробница и в ней — тексты, которые прямо называют его творцом летописи. Своими худжественными достоинствами выделяется в «Анналах» запись 23 года царствования Тутмоса III, где говорится о взятии вражеского города Мегиддо.

Своего рода историческими мемуарами являются также многие надписи вельмож, например Яхмоса из Эль-Каба, придворного фараона Яхмоса I, описывающая изгнание гиксосов из Египта; надпись другого Яхмоса, соратника того же фараона, и др.

Особо следует упомянуть так называемую «Поэму Пентаура», содержащую описание знаменитой кадешской битвы между Рамсесом II и хеттами, происходившей в начале XIII в. до н. э. В «Поэме Пентаура» воспевается доблесть фараона и излагается множество интересных исторических фактов. Герой поэмы — сам Рамсес II. Он окружен бесчисленными врагами и находится в смертельной опасности. Царь обращается с молитвой к своему «отцу» — богу Амону. И вот Амон откликается на зов царя, ободряет его, вливает в его душу мужество, и тогда Рамсес II, чувствуя поддержку божественного отца, с необычайной отвагой и силой набрасывается на врагов, которые в ужасе бегут перед этим грозным и непобедимым воином.

Рассказ ведется в первом лице от имени Рамсеса II. По существу, перед нами эпос царствования Рамсеса II, одного из самых интересных и ярких царствований в истории Египта. Варианты текста поэмы в сопровождении иллюстрированных изображений воспроизведены в храмах Луксора, Рамессеума, Абу-Симбела и т. д.; иначе говоря, «Поэма» была рассчитана на воздействие на массы и ее создание было, по-видимому, инспирировано самим Рамсесом II. Пентаур был только ее переписчиком, автором же — неизвестный нам писец. «Поэма Пентаура», так же как и некоторые произведения эпохи Среднего царства, была написана с определенной политической целью — воспеть фараона Рамсеса II как героя, как спасителя страны и народа от грозного врага — хеттов. Когда же между Рамсесом II и хеттским царем Хаттусилисом II был заключен «вечный» мир и для укрепления договора Рамсес II женился на

77

дочери хеттского царя, прибывшей в Египет, это событие, в свою очередь, было описано в особом тексте.

Многолетние войны, которые вел Рамсес II, побудили его перенести свою резиденцию в Восточную Дельту, в город, ранее бывший опорой гиксосов, Аварис. Рамсес II придал ему великолепный вид, город стал называться Пер-Рамсесом, т. е. Домом Рамсеса, и его поэтическому и восторженному описанию посвящены две надписи.

Нельзя не упомянуть еще один очень интересный в литературном и в историческом отношении памятник, дошедший до нас от сына и преемника Рамсеса II — фараона Меренптаха, — так называемую «Стелу Израиля» (здесь единственный раз в египетской письменности упоминается имя Израиль). «Стела Израиля» прославляет победу фараона над ливийскими полчищами, напавшими на Египет.

Своей жизненной достоверностью, искренностью и лиризмом в литературе Нового царства выделяется так называемое «Путешествие Ун-Амона», знаменитый рассказ египтянина Ун-Амона о его путешествии в Библ, дошедший до нас в единственном экземпляре, хранящемся в Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве. Автором его был, несомненно, сам Ун-Амон, непринужденно рассказывающий о себе и о своих странствиях. Рассказ содержит ряд интереснейших сведений о тех странах, которые посетил Ун-Амон, об их отношении к Египту, о политическом положении в самом Египте и т. д. Можно быть уверенным в том, что рассказ о путешествии Ун-Амона является литературным переложением его подлинного отчета, а вероятно, и просто копией этого отчета. По достоверности и художественным достоинствам путешествие Ун-Амона можно сравнить с «Рассказом Синухе».

В период Нового царства продолжает широко развиваться и дидактическая литература. До нас дошло множество фрагментов различных поучений, авторы которых нам известны только из их текста. Почти полностью сохранилось два поучения: одно составлено Ани, другое — Аменемопе. Оба они по древней традиции написаны авторами-писцами для своих сыновей. Оба, как и «Поучение Птаххотепа», бессистемны, в них без всякого порядка перемешаны самые разнообразные наставления. Но этический уровень поучений эпохи Нового царства в целом значительно выше древних (в обоих поучениях, в частности, фигурирует безымянный «бог» вообще). В то же время в них множество наставлений чисто утилитарного характера: профессия писца самая выгодная и привилегированная, молодому человеку лучше всего стать писцом и т. д.

Иллюстрация:

Статуя сидящего писца
(на фоне стены с иероглифами)

Зеленый сланец. Ок. 630 г. до н. э.
Каир. Египетский музей

Наряду с традиционными жанрами впервые в истории египетской литературы мы сталкиваемся в эпоху Нового царства с новым жанром — любовной лирикой. Трудно сомневаться в том, что любовные стихи существовали задолго до того, как они были записаны. Самый факт их записи в эпоху Нового царства объясняется повышением культурного уровня писцов, а также увеличением их численности. Из этой среды появлялось все больше и больше лиц, интересовавшихся

78

народным творчеством, в том числе любовными песнями. «Любовная лирика, — пишет Б. А. Тураев, — все-таки нашла себе обрабатывателей среди „ученых“ ... которые не брезгали и продуктами народного творчества в его чистом виде». Среди дошедших до нас произведений этого рода можно различить два типа стихов: изысканно обработанные, так сказать «салонные», и более простые, близкие по стилю к народному творчеству.

К «салонным», например, относятся стихи, в которых о любви героя и героини рассказывают деревья сада.

Вечнозеленый гранатник вспоминает:

Под моим шатром чета влюбленных,
Умащенных маслом и бальзамом,
От вина и браги охмелев,
В знойный день приют себе находит...

Смоковница жалуется:

Сами, наслаждаясь опьяненьем,
Мне вина не жертвуют ни капли.
Из мехов прохладною водою
Тела моего не наполняют...

Маленький сикомор сочувствует влюбленным:

Обыкновение у них —
Уединяться под сенью моей.
Что видел — то видел... Но я не болтлив
И не обмолвлюсь об этом ни словом.

(Перевод В. Потаповой)

Иные стихотворения более непосредственны: влюбленный желает превратиться в кольцо на пальце своей возлюбленной, стать хоть на месяц стиралыциком, чтобы «платья ее отмывать от бальзама и мирры душистой», многократно описываются свидания влюбленных, преодолевающих любые препятствия на пути друг к другу:

Сестра — на другом берегу.
Преграждая дорогу любви,
Протекает река между нами.
На припеке лежит крокодил.

Вброд я иду по волнам,
Пересекая теченье.
Храбрости сердце полно.
Тверди подобна река.

Любовь укрепляет меня,
Как от воды заклинанье,
Пропетое девой.
Я вижу ее приближенье — и руки простер.

Сердце взыграло,
Как бы имея вечность в запасе.
Царица моя, подойди, —
Не медли вдали от меня!

(Перевод В. Потаповой)

ЛИТЕРАТУРА ДЕМОТИЧЕСКАЯ
(VIII В. ДО Н. Э. — III В. Н. Э.).

Появление XX династии завершилось смутой: в результате децентрализации власти Египет распался фактически на две более или менее самостоятельные области. Затем, после периода XXII и XXIII ливийских династий (прибл. 950—730 гг. до н. э.) и правления царя Бокхориса (ок. 720 г. до н. э.), единственного представителя XXIV династии, Египет стал добычей эфиопских фараонов (XXV династия), последний из которых был разгромлен ассирийским царем Ашшурбанапалом. От всей этой эпохи сохранились лишь надписи царей и вельмож (о надписи фараона Пианхи мы уже упоминали), а созданные в эти беспокойные времена литературные произведения погибли.

Политическая и культурная реставрация началась с XXVI династии в так называемую саисскую эпоху (прибл. с середины VII в. до н. э.).

В то время распространяется демотическое письмо, которым написаны различные тексты на папирусах и остраконах. Демотический язык представлял собой дальнейшую стадию развития новоегипетского языка. Наряду с ним в ходу было и иероглифическое письмо, и давным-давно уже мертвый среднеегипетский язык, употреблявшийся преимущественно для религиозных целей. Демотическая литература продолжала развиваться еще несколько веков — в эпоху персидского господства (525—404 гг. до н. э.), во времена династии Лагидов и даже после включения Египта в 30 г. до н. э. в великую Римскую империю.

Не останавливаясь на многочисленных религиозных текстах, написанных среднеегипетским языком и искусственно продолжавших среднеегипетские религиозно-литературные традиции, обратимся к собственно демотической литературе.

Среди демотических текстов мы встречаем новый, ранее неизвестный в Египте сказочный жанр, близкий по своей специфике басне, ибо в нем все действующие лица — только животные.

Правда, это не самостоятельные басни, они вкраплены в большой текст мифологического содержания, повествующий о приключениях в Эфиопии «ока солнца» — богини, дочери Ра, принявшей образ кошки. Ра посылает за своей дочерью бога Тота. Последний превращается то в павиана, то в шакала, и, пытаясь снискать доверие богини-кошки, рассказывает ей басни из мира животных. Среди них басни о кошке и коршуне, о льве и мыши и др. Басня о льве и мыши поразительно похожа на соответствующую

79

басню Эзопа; мышь спасает жизнь могучему льву, попавшему в сети, расставленные человеком, потому что лев до этого подарил мыши, которая была в его власти, жизнь. Каждая басня, как это и положено, оканчивается моралью, разъясняющей ее суть.

Лейденский папирус, который содержит эти басни, относится к I—II вв. н. э. Естественно возникает вопрос: не сказалось ли здесь влияние греческой литературы? Окончательно ответить на этот вопрос довольно трудно. Все же кажется несомненным, что египетская басня существовала значительно раньше Лейденского папируса, поскольку некоторые рисунки сатирического характера, изображающие животных и относящиеся к эпохе Рамессидов, являются как бы иллюстрациями к ее сюжетам. Встречаются басни и в других папирусах, помимо Лейденского. Поэтому, а также по ряду иных соображений, пожалуй, более вероятно предположение, что басня проникла в Грецию из Египта или же что и у греческой, и у египетской басни был общий источник.

Получили развитие в демотической литературе и традиционные поучения. Содержащееся в папирусе Британского музея поучение некоего Анхшешонка ничем не отличается от древних. То же относится и к поучениям Луврского папируса. Несколько более оригинально поучение в Лейденском папирусе Инсингер. Демотическая художественная литература вообще была в основном обращена в прошлое. Это вполне понятно и не случайно. Под властью персов, греков и римлян египтяне стремились воскресить в памяти те времена, когда их страна была независимой и могучей, когда ею правили египетские фараоны, а не чужеземные пришельцы.

В этой связи следует упомянуть и так называемую «Демотическую хронику», текст без начала и конца, относящийся к III в. до н. э. Содержание его — изречения оракула. Каждое изречение сопровождается толкованием. Изречения настолько темны, что известный историк древнего мира и египтолог Эд. Мейер сказал о них, что «они непонятны, как заклинания ведьм». Позже другой египтолог, В. Весецкий, установил, что эти изречения оракула не что иное, как календарные даты, относящиеся к разливам Нила и облеченные в мифологическую оболочку. Иное дело толкования к ним. Они связаны с историей XXVIII—XXX династий, владычеством персов и династией Лагидов. Данные хроники в свете их проверки другими источниками точны. Во всяком случае, эта хроника очевидно свидетельствует о повышенном интересе к прошлому и о попытках как-то систематизировать сведения о нем. Хроника интересна и как показатель умонастроений жречества тех времен (она, безусловно, написана жрецом). Автор ее предрекает: «После чужеземцев править (страной) будет выходец из Гераклеополя», — выражая тем самым в форме пророчества свои патриотические упования.

Целый цикл рассказов связан с именем Петубаста, царя времен ассирийского завоевания, резиденция которого была в Танисе и который был правителем одной из частей страны.

«Сказания о Петубасте» во многом историчны: в них упоминаются имена других египетских правителей, известных по анналам ассирийского царя Ашшурбанапала и надписям эфиопских фараонов XXV династии. Но в целом это не историческое повествование, а историзованные легенды с множеством и достоверных, и фантастических эпизодов.

В одном из рассказов — о борьбе за боевые доспехи Инара — говорится, что, помимо танисского царя Петубаста, было еще много других самостоятельных правителей, из которых самым могущественным и отважным был Инар в Гелиополе. После его смерти между правителями разгорается борьба за доспехи Инара, ибо эти доспехи — нечто вроде талисмана, источник могущества и храбрости. Растянутое повествование заполнено всевозможными побочными инцидентами, скучновато и однообразно, но отчетливо отражает внутриполитическую обстановку в Египте того времени.

К циклу рассказов о Петубасте относится и сказание об амазонках. Начало его утеряно, но содержание поддается восстановлению. Египетские войска под водительством упомянутого Инара, которого сопровождает его родственник Петухоне, отправляются в поход на Азию. Очевидно, в несохранившемся начале рассказано о доблестной смерти Инара на поле битвы, после чего предводителем войска становится Петухоне. Он встречается с царицей амазонок Серпет. Между Петухоне и Серпет происходит поединок, длящийся целый день. В конце концов Серпет и египтянин полюбили друг друга.

В связи с циклом Петубаста, так же как и в связи с баснями, возник вопрос о возможности греческого влияния на египетскую литературу этого периода. Видный современный египтолог А. Вольтен считает, что в сказаниях о Петубасте налицо ряд неегипетских элементов. Он допускает, что египтянам было знакомо содержание «Илиады», но при этом подчеркивает, что эпический характер сказаний о Петубасте не должен рассматриваться как проявление иноземного влияния, ибо эпос в Египте существовал задолго до создания этих сказаний. С большим скептицизмом к возможности греческого влияния на цикл Петубаста относился академик В. В. Струве.

80

К иному жанру относится цикл сказок о Хаемуасе, или сказки о мемфисских жрецах. Хаемуас — историческая личность, старший сын Рамсеса II.

В сказках он выступает, как мемфисский жрец — «сетом» бога Птаха, славившийся своей ученостью.

Воспоминания о мемфисском жреце сохранились в фольклоре вплоть до греко-римского времени, когда сказания о нем были записаны и стали произведениями демотической литературы.

Первая сказка датируется началом династии Лагидов (конец IV в. до н. э.). В сказке описываются приключения Хаемуаса в его поисках магической книги Тота. Хаемуас находит книгу в гробнице древнего царевича Неферкаптаха и уносит оттуда, несмотря на то что дух жены царевича предупреждает его, что ее муж погиб вместе со своей семьей из-за этой книги, которую достал со дна моря, и что такая же гибель грозит и Хаемуасу. Но Хаемуас не внял предупреждению. Вскоре после этого он встречает красавицу Табубу, жрицу богини Баст, влюбляется в нее и передает ей все свои богатства. Табуба требует, чтобы Хаемуас убил своих детей, которые могут эти богатства у нее отнять. Охваченный страстью, он соглашается... и вдруг просыпается — все это был лишь кошмар. Когда он возвращается домой в Мемфис к своим детям, фараон советует ему вернуть книгу в гробницу Неферкаптаха, что он и исполняет, и тогда дух Неферкаптаха просит Хаемуаса разыскать в Коптосе гробницу его жены и сына и похоронить их мумии рядом с ним в некрополе Мемфиса. Хаемуас выполняет просьбу умершего.

Вторая сказка относится к более позднему времени, к началу римского владычества. У Хаемуаса благодаря моленьям его жены рождается мальчик — Са-Осирис. Рождение его предсказано Хаемуасу свыше: вещий голос ночью сообщил ему, что жена его родит сына, который совершит много чудес. С детства мальчик обнаружил удивительные способности. Когда Са-Осириса отдали в школу, он вскоре стал знать больше своего учителя-писца, а затем в Доме Жизни при храме мемфисского бога Птаха уже соперничал в знаниях с мудрецами фараона (это место сказки напоминает рассказ евангелиста Луки о том, как двенадцатилетний Иисус потерялся в Иерусалиме и как через три дня его нашли сидящим в храме среди учителей, слушающим и спрашивающим их, причем все дивились его разуму и ответам (2, 40—47); еще подробнее этот сюжет изложен в апокрифическом Евангелии от Фомы). И вот маленький Са-Осирис берет своего мага-отца за руку и доставляет его в загробный мир, где судят умерших и где грешники несут свое наказание. Рядом с самим богом Осирисом Хаемуас увидел облаченного в тончайшие материи человека благородного вида — это был одинокий бедняк, убогие похороны которого видел Хаемуас на земле. Человек же, подвергавшийся мучениям, был богач, пышные похороны которого тоже однажды видел Хаемуас. Са-Осирис объясняет своему отцу, что здесь, в царстве мертвых, умершие получают то воздаяние, которое они заслужили на земле. В сказке, таким образом, развивается идея, лежащая в основе 125-й главы «Книги мертвых». В то же время рассказанный эпизод перекликается с преданием о бедном Лазаре, лаконично изложенным в Евангелии от Луки (16, 19—26). Возможно, евангельская притча восходит в конечном итоге к демотической сказке. Так или иначе, огромный интерес и значение сказки о Са-Осирисе для истории христианства очевидны.

Совсем к другому жанру относится текст демотического папируса Райландс IX. Этот огромный папирус в 45 м длиной исписан с обеих сторон. В нем расказывается история жреческой семьи из города Таюджи. История насыщена достоверными бытовыми деталями, подобно рассказам Синухе или Ун-Амона, и не содержит никаких фантастических или сверхъестественных элементов. Начинается она прошением, написанным в 9-й год царя Дария на имя высокого начальника пожилым жрецом храма, о восстановлении его в правах на имущество и сан, отнятые у него жрецами того же храма. Оказывается, что эта тяжба была лишь звеном в цепи сплошных страданий, выпавших на долю просителя: он уже успел побывать в тюрьме из-за происков врагов; когда же его освободили, те же враги покушались на его жизнь и сожгли его дом. Далее рассказано, что вражда между семьей этого жреца по имени Петеисе и остальными жрецами представляет собой старинную распрю: она началась со времен царя Псамметиха I, когда Петеисе — назовем его Первым — обосновался в городе и стал жрецом Амона. Пост Петеисе Первого по наследству перешел к Ессемтау, а затем к Петеисе Второму, внуку Первого. В царствование Псамметиха II Петеисе Второй сопровождал царя в его поездке в Сирию. Во время его отсутствия жрецы лишили его должности, и ему тоже пришлось бороться за свои права и т. д.

Несомненно, что в основе рассказанной истории лежат реальные факты. По словам Петеисе Третьего, он сам написал эту повесть о собственной жизни, и она является, быть может, древнейшим повествованием о судьбах одной семьи на протяжении ряда поколений.

81

ТЕАТР

Существование театральных представлений в Древнем Египте не подлежит никакому сомнению, но скудость источников ограничивает наши сведения о них. Происхождение египетского театра аналогично происхождению древнегреческого: начала его теснейшим образом связаны с религией, с культом. Представления, действующими лицами которых были боги (роли их исполняли жрецы), разыгрывались уже в эпоху Древнего царства. Прямое указание на это есть в замечательном богословском тексте, известном в науке под названием «Памятник мемфисской теологии» и сохранившемся от начала VII в. до н. э. Текст этот представляет собой копию с оригинала времен Древнего царства и излагает космогонию, согласно которой мир был сотворен силой божественного слова (древнейшее в мире учение о логосе, развитие которого мы находим позже у Филона Александрийского, а затем — в Евангелии от Иоанна, 1, 1—4). В тексте содержатся диалоги между богами, которые можно считать отрывками своего рода мистерийных сценариев. Не менее четырнадцати подобного же типа отрывков сохранилось также от эпохи Среднего царства и более позднего времени. Помимо этого, мы располагаем очень ценным свидетельством в автобиографической надписи сановника Ихернофрета (современника фараона XII династии Сенусерта III; XIX в. до н. э.) о разыгрывании мистерий Осириса в храме Абидоса, куда Ихернофрет был послан царем для ревизии храма и постановок этих мистерий.