Хеттская и хурритская литературы 1 глава

Литература Древнего Египта

54

Первым, кто привлек внимание русской общественности к литературе Древнего Египта, был В. В. Стасов. В октябрьской книжке журнала «Вестник Европы» за 1868 г. он напечатал статью, посвященную знаменитой египетской «Сказке о двух братьях», в которой подверг острой критике еще недавно широко распространенные в ученом мире представления о том, что в Древнем Египте «не было никогда ни литературы, ни поэзии». «Множество писателей, людей самых компетентных и сведущих, — писал В. В. Стасов, — решили в своей голове, что нам неизвестно никаких остатков египетской литературы», и, «значит, ее не было, и такой приговор был пущен на весь мир» и подхвачен «историческими учебниками». Самому Стасову, по его признанию, подобные утверждения всегда казались заведомо ошибочными, однако и от причин, их породивших, невозможно было отмахнуться. «Но что же было делать с Египтом, когда храмов, статуй и картин его было перед глазами у каждого так много, а литературных произведений — ни одного?» — спрашивал русский критик и сам отвечал на вопрос: ждать открытия памятников египетской литературы. Ждать оставалось недолго.

В 1852 г. англичанка леди д’Орбиней приобрела в Италии египетский папирус (ныне носящий ее имя и хранящийся в Британском музее) и тогда же показала его в Париже известному французскому египтологу Эммануэлю де Руже. Тот прочел и, исследовав текст, опубликовал его частичный перевод. Перевод произвел сенсацию: впервые стало известным произведение древнеегипетской художественной литературы. Со временем за ним утвердилось название «Сказки о двух братьях»^*, и именно о ней поведал русскому читателю В. В. Стасов. Он же впервые перевел ее с европейских переводов на русский язык, сопроводив пояснениями и комментариями.

Время шло, открытия следовали за открытиями, и перед изумленными взорами ученых и всего культурного мира с годами предстала богатая коллекция разнообразных произведений египетской литературы, наряду с шумерской древнейшей в мире.

При знакомстве с нею, как, пожалуй, и с любой древней литературой, неизбежно возникает вопрос: какие из ее памятников являются художественными? Ведь наряду с собственно литературными произведениями мы располагаем огромной массой иного рода текстов, например исторических, порой весьма интересных и красочных. Как должно относиться к ним? Можно

55

ли считать их частью древнеегипетского литературного наследия в точном значении этого понятия? Несомненно, что формальный подход к разрешению поставленных вопросов неправомерен. Понятием «египетская литература» объединяется совокупность не только собственно литературных произведений, но и всех текстов или их фрагментов, которые независимо от их назначения обладают эстетическими достоинствами и которым свойствен интерес к человеческой личности. Таковы, скажем, некоторые автобиографические надписи египетских вельмож (например, надписи Уни, Хархуфа и других сановников), некоторые царские надписи исторического характера (например, фараонов Меренптаха и Пианхи), отдельные места из «Текстов пирамид», гимны богам Амону и Атону и т. д.

Египетская литература на протяжении всей своей многовековой истории представляет собой языковое единство при разнообразии форм письма. На египетском языке писали на протяжении огромного периода, охватывающего не менее трех с половиной тысячелетий, и вполне естественно, что язык этот видоизменялся. Памятники письменности свидетельствуют, что за тридцать пять веков жизни он прошел в своем развитии несколько стадий, тесно связанных с восходящей еще к античной традиции и установившейся в науке периодизацией истории самой страны. Стадии эти таковы:

I. Староегипетский язык эпохи Древнего царства (XXX—XXII вв. до н. э.);

II. Среднеегипетский, или классический, язык эпохи Среднего царства (XXII—XVI вв. до н. э.);

III. Новоегипетский язык эпохи Нового царства (XVI—VIII вв. до н. э.);

IV. Демотический язык (VIII в. до н. э. — III в. н. э.);

V. Коптский язык (с III в. н. э.).

Согласно установившейся в науке традиции мы называем эти стадии, или этапы, развития египетского языка отдельными языками, поскольку они значительно отличаются друг от друга. Однако это все же этапы развития одного языка. Лишь коптский, представляющий собой последнюю стадию эволюции египетского языка, при этом настолько отличается от него, что считается в языкознании самостоятельным.

Мы имеем, таким образом, все основания утверждать, что египетская литература написана на одном языке — на египетском. Это тем более важно, что сами египтяне живо ощущали непрерывность своей литературной традиции. Литературные памятники, например, Среднего царства, написанные на классическом (среднеегипетском) языке, изучались в эпоху Нового царства и переводились на новоегипетский язык. На классическом языке нередко писали и в поздние времена. Древние литературные сюжеты и мотивы жили веками и тысячелетиями, и единство языка создавало для этого необходимые предпосылки.

Египетская письменность одна из древнейших в мире. На протяжении всей своей истории египтяне писали иероглифами и иератикой, иначе говоря, они пользовались двумя системами письма — иероглифической и иератической. В VIII в. до н. э. появилось еще одно — сложное и трудное демотическое письмо, которое, несмотря на свою специфику, является дальнейшим этапом в развитии иератического письма. В свою очередь, иератика и демотика — курсивы иероглифики. По меткому сравнению выдающегося русского египтолога Б. А. Тураева, соотношение между иероглифическим, иератическим и демотическим письмом приблизительно такое же, как между нашими печатными, рукописными и стенографическими знаками.

Египетская литература, являющаяся частью египетской культуры и вместе с ней исчезнувшая, прожила более долгую жизнь, чем независимое Египетское государство. Египет в 332 г. до н. э. был покорен Александром Македонским, а в 30 г. до н. э. вошел в качестве провинции в состав Римской империи. Самобытная же египетская культура продолжала жить и развиваться и в новых политических условиях. Однако, несмотря на это и на тот факт, что изучение египетской литературы давно уже стало самостоятельной областью египтологии, специалисты при периодизации ее истории предпочитают основываться на внешних признаках и, исходя из уже знакомой нам периодизации истории языка и истории страны, различают литературы Древнего царства, Среднего царства, Нового царства и литературу демотическую. Принятая периодизация египетской литературы является вынужденной, поскольку она обусловлена в основном состоянием источников и невозможностью проследить шаг за шагом развитие самого литературного процесса.

Литература Древнего Египта, как и любая другая литература, неразрывно связана с жизнью общества и его идеологией. А так как в Древнем Египте религия была господствующей формой идеологии, не удивительно, что египетская литература испытывала на себе ее существенное влияние, и религиозным мироощущением в различных его проявлениях пропитаны многие произведения этой литературы. Однако отсюда вовсе не следует, что египетская литература представлена лишь религиозными или мифологическими текстами. Напротив, она отличается богатым жанровым разнообразием.

56

Наряду с переработанными народными сказками (сказки папируса Весткар, о двух братьях, об обреченном царевиче и др.) в ней есть и произведения, описывающие реальные события (рассказы Синухе и Ун-Амона), надписи царей и вельмож исторического характера, религиозные (гимны богам) и философские сочинения («Песнь арфиста», «Беседа разочарованного со своей душой»); мифологические повествования («Борьба Хора с Сетхом»), басни, любовная лирика. Египтянам были известны и театральные представления, причем не только в форме мистерии, но в какой-то мере и в форме светской драмы. Существовала, наконец, обширная дидактическая литература в виде так называемых «поучений», содержавших моральные предписания и правила поведения в обществе.

Словом, как об этом с очевидностью свидетельствует египетская литература, египетское общество в древние времена жило напряженной, богатой и многосторонней духовной жизнью. Памятники письменности, что дошли до нас от тех древних времен и хранятся в музеях и собраниях всего мира, представляют собой лишь ничтожные остатки огромной литературы, навсегда, к несчастью, для нас погибшей. Но и они создают необычайно яркую, разнообразную и интересную картину.

Говоря о литературе, невозможно обойти молчанием ее создателей. Все дошедшие до нас египетские тексты были когда-то и кем-то составлены, иначе говоря, имели своих авторов. Конечно, в Египте, как и в других странах, был широко распространен фольклор, но дошедшие до нас произведения, несомненно, не продукты народного творчества в строгом смысле этого слова, даже если они и представляют собою письменную фиксацию устных преданий. Тем не менее в большинстве этих текстов нет ни малейшего указания или даже намека на автора.

Естественно, возникают вопросы, кто были авторы этих произведений, в чем заключалось их авторство и почему в египетских текстах отсутствуют их имена? Вопросы эти, несомненно, связаны с другим, более общим вопросом: было ли известно древним египтянам понятие авторства? Принятый отрицательный ответ на этот вопрос не вполне соответствует действительности. Понятие авторства существовало, но почти исключительно в сфере дидактической литературы. Как и в других странах Древности, а отчасти и Средневековья, это понятие в Древнем Египте не стало прочным достоянием общественной мысли. Оно лишь начало осознаваться и укрепилось именно в дидактическом жанре, который сами египтяне, по-видимому, считали наиболее важным и существенным: в большинстве так называемых «поучений» имя автора, как правило, стоит уже в самом начале текста.

Но возникает новый вопрос: лица, упомянутые в начале поучений, подлинные их творцы или же эти поучения только приписываются им? Дать однозначный ответ невозможно, каждый случай требует специального исследования. Предварительно все же отметим, что, когда поучение приписывается известному историческому лицу, стоявшему на вершине иерархической лестницы и прославившемуся своей деятельностью, мы вправе усомниться в его авторстве и предположить, что его имя вставлено в текст только для того, чтобы придать поучению авторитет и вес. Если же автором поучения назван неведомый египетский чиновник, только этим своим поучением и известный, то в его авторстве вряд ли можно сомневаться: не он украшал поучение своим именем, наоборот, поучение давало ему известность. Так, подлинными авторами поучений можно считать, например, Ани и Аменемопе, о сочинениях которых пойдет речь ниже.

В отличие от поучений в произведениях неназидательного характера имена авторов встречаются крайне редко, но все же встречаются. Вряд ли, например, можно сомневаться, что автобиографические надписи вельмож составлены ими самими (это не значит, конечно, что они сами начертали их в своих гробницах). В свою очередь, к этим надписям восходят такие выдающиеся литературные произведения, как «Рассказ Синухе» и отчет о своем путешествии Ун-Амона. И хотя нам ничего не известно о людях, создавших эти произведения, нет никаких оснований думать, что не они были их авторами. Мы не только знаем по имени и автора знаменитых анналов фараона Тутмоса III, войскового писца Чанини, но и найдена его гробница. Наконец, папирус Райландс IX, содержавший историю нескольких поколений жрецов, носивших одно и то же имя Петеисе, рассказывает, что последним из них и была записана эта семейная хроника.

Большинство же произведений художественной литературы — повестей, сказок, басен и т. д., — как мы уже говорили, хранит полное молчание о своих авторах. В лучшем случае мы знаем только имена писцов, переписавших дошедшие до нас копии. И с такими писцами так или иначе связана вся египетская литература.

Писцы самых разных положений и рангов занимали в египетском обществе весьма привилегированное положение и руководили всей административно-хозяйственной жизнью страны. Даже высокопоставленные вельможи, перечисляя свои титулы, любили щегольнуть своим положением

57

и умением «писца, искусного пальцами своими». Сам фараон, считавшийся «благим богом» на троне и возглавлявший всю огромную бюрократическую систему, не гнушался звания писца. И из этой-то среды «бюрократической интеллигенции» и выходили те любознательные, умные, одаренные, а иногда и незаурядные люди, интересы которых не ограничивались карьерой и службой. Это они составляли поучения, религиозные, медицинские, математические и астрономические трактаты, сочиняли, записывали сказки, переписывали современные или древние тексты.

Нельзя не сказать и о самом характере творческой деятельности в Египте. Было бы серьезной ошибкой ставить знак равенства между автором древнеегипетским и автором современным. Прежде всего необходимо отметить, что в древние времена понятие плагиата не было известно, и подражание играло огромную роль в литературе. Поэтому, говоря о египетском авторе, мы должны помнить, что понятие «авторство» далеко не всегда умещается в границах понятия «индивидуальное творчество» и очень часто роль автора сводилась к подражанию или более или менее удачной компиляции из известных ему текстов, причем автор нередко заимствовал из этих текстов не только отдельные выражения, но и целые отрывки. Несомненно, однако, и то, что каждый автор вкладывал даже в компиляцию нечто свое. И этот вклад был тем больше и тем значительнее, чем оригинальнее и самобытнее был сам автор.

Египтяне высоко ценили творцов своей литературы. Папирус Британского музея Честер-Битти IV содержит замечательное поучение, автор которого, неизвестный писец, убеждает своего ученика в том, что достойные, значительные произведения лучше любого надгробного памятника увековечивают имена их авторов:

Но имена их произносят, читая эти книги,
Написанные, пока они жили,
И память о том, кто написал их,
Вечна.

И далее:

Книга лучше расписного надгробья
И прочной стены.
Написанное в книге возводит дома и пирамиды в сердцах тех,
Кто повторяет имена писцов,
Чтобы на устах была истина.
Человек угасает, тело его становится прахом.
Все близкие его исчезают с земли,
Но писания заставляют вспоминать его
Устами тех, кто передает это в уста других.

(Перевод А. Ахматовой)

Иллюстрация:

Статуя писца Каи

Известняк. Сер. III тыс. до н. э. Париж. Лувр

Иначе говоря, мы слышим здесь мотив «нерукотворного памятника», прозвучавший на берегах Нила еще в конце II тыс. до н. э.

Сноски

Сноски к стр. 54

^* В египетских подлинниках заголовки обычно отсутствуют.

57

ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕГО ЦАРСТВА
(III ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ДО Н. Э.)

Сто лет тому назад неподалеку от Каира выдающийся французский египтолог Г. Масперо открыл надписи, начертанные на стенах внутренних помещений в пирамидах пяти фараонов V и VI династий и относящиеся, таким образом, примерно к концу XXV — середине XXIII в. до н. э. В науке за ними утвердилось название «Текстов пирамид».

Изучение многих сотен строк едва ли не древнейшего в мировой литературе собрания религиозно-магических текстов потребовало труда — отнюдь не завершенного — поколений египтологов и позволило найти «первое звено той непрерывной

58

цепи заупокойных магических памятников, которая тянется на всем протяжении египетской языческой (отчасти и христианской) цивилизации...» (Б. А. Тураев).

Хорошо известно, что традиция снабжать умершего пищей, питьем, вообще всем необходимым для жизни в потустороннем мире была широко распространена у многих народов мира, но только у древних египтян, как отметил еще немецкий египтолог К. Зете, встречается прочно укоренившийся обычай хоронить вместе с умершим произведения заупокойной литературы, первым из которых и стали «Тексты пирамид».

Представления египтян о природе человека, их воззрения на смерть и загробную жизнь сложились в глубочайшей древности, задолго до образования единого Египетского государства на рубеже IV—III тыс. до н. э. К сожалению, наши познания в этих вопросах далеко не достаточны. То, что известно, можно сформулировать примерно так: человеческое существо состоит не только из видимого, физически ощутимого тела, но и из нескольких невидимых в земной жизни, индивидуальных субстанций. Смерть, поражающая тело, нарушает необходимое для продолжения жизни органическое единство человеческого существа, т. е. единство тела и упомянутых субстанций. Для вечной жизни в потустороннем мире необходимо восстановить его.

Наука не может еще определенно ответить, сколько было этих субстанций и как они мыслились древними египтянами. Остановимся на одной из них — КА, для понимания «Текстов пирамид» особенно существенной.

Судя по текстам, у самих египтян сложились достаточно противоречивые представления о КА. Неудивительно, что и предлагаемые египтологами определения КА весьма многозначны. Так, согласно Г. Масперо, КА было невидимым двойником человека, его точнейшим подобием, которое рождалось и росло вместе с телом. Напротив, немецкий ученый А. Эрман видел в КА некую жизненную силу, таинственную сущность людей. Бесспорно лишь то, что после смерти тела эту тождественную человеку внешне и по существу субстанцию ожидает вечная жизнь в потустороннем мире. Условием вечного существования КА была забота о нем оставшихся в живых.

Родственники покойного пеклись прежде всего о сохранении мертвого тела: самое существование КА зависело от сохранности тела человека, двойником которого КА является. «Твои кости не разрушаются, твоя плоть не болит, твои члены не отделятся от тебя»; «Оберегай голову [умершего царя], чтобы она не распалась, собери кости [умершего царя], чтобы они не отделились», — читаем мы в «Текстах пирамид». Именно эта идея привела к возникновению искусства мумификации и строительству гробниц.

КА имели не только люди, но и боги; у богов их было несколько. Несколько КА имел и фараон — «живой бог», «благой бог» на троне страны. Понятно, что со смертью фараона умирало и предавалось погребению только его человеческое естество. В эпоху Древнего царства для умершего фараона воздвигалась усыпальница, своей формой и размерами резко отличавшаяся от гробниц, предназначенных другим, — пирамида. В ней мумифицированное тело умершего повелителя считалось надежно защищенным от всяких опасных случайностей.

Посмертная участь царя в «Текстах пирамид» обрисовывается неоднозначно: либо он приближен к богам, либо сам становится «великим богом», иногда отождествляемым с богами Ра или Осирисом, повелителем умерших. Например, в обращении к умершему царю утверждается: «Ты должен сесть на трон Ра, чтобы давать богам приказы, так как ты — Ра». Однако близость покойного царя к богам вовсе не уменьшала тревоги живых за него, ибо странствования в потустороннем мире, населенном не только богами, но и бесчисленными злобными существами, самыми страшными из которых, кажется, были змеи, могли оказаться опасными для царственного покойника. К тому же приобщению покойного к миру богов способствовало создание у них впечатления о необычайной мощи и авторитете почившего фараона, что гарантировало ему надлежащее положение среди обитателей потустороннего мира.

И вот живущие на земле окружают мумифицированного, погребенного в пирамиду владыку дальнейшими посмертными заботами. Они строят при пирамидах заупокойные храмы, в которых специально предназначенные для этой цели жрецы приносят КА фараона жертвы, — разумеется, не только хлеб да пиво, но и бесконечное количество других припасов и снадобий, необходимых для поддержания жизни КА повелителя страны, — и служат заупокойные службы. Эти последние заключались в чтении магических текстов, долженствующих гарантировать умершему владыке Египта вечную сытость и вечную жизнь. Магия «Текстов пирамид», относящихся, по мысли Б. А. Тураева, к области ритуальной поэзии и рассчитанных на ритуальное чтение жрецами, призвана была облегчить достижение этих целей.

Сказанного о египетской религии и «Текстах пирамид» достаточно для того, чтобы сделать вывод: самое главное в них — отражение стремления смертного стать бессмертным, наивная вера человека тех времен в возможность преодолеть смерть и уподобиться бессмертным богам.

59

В магически-религиозном и ритуальном содержании «Текстов пирамид» мы обнаруживаем сугубо человеческие мотивы, попытку человека тех отдаленных времен поставить себе на службу все доступные ему средства религии и магии для превращения своей временной, земной жизни в вечную жизнь за гробом.

Для усиления магического эффекта египтяне прибегали к характерным для ритуальной поэзии литературным приемам — аллитерациям, параллелизмам, игре слов. Многие отрывки из «Текстов пирамид» отличает художественная экспрессия, сила и вещественная наглядность образов. В гимне богине неба Нут так, например, воспевается сама богиня:

О Великая, ставшая небом...
Наполняешь ты всякое место своею красотою.
Земля вся лежит пред тобою — ты охватила ее,
Окружила ты и землю, и все вещи своими руками.

(Перевод М. Э. Матье)

«Тексты пирамид», как мы уже знаем, должны были гарантировать покойному царю вечную жизнь в обществе богов. Зададимся естественным вопросом: а как мыслилась в эту пору загробная жизнь тех, кого мы назвали бы простыми смертными, — приближенных фараона?

Дошедшие до нас памятники, и письменные в том числе, позволяют дать достаточно полный ответ на поставленный вопрос. Конечно, египтяне так любили жизнь, что, подобно своему владыке, живя на земле, готовились к тому, чтобы, по выражению Б. А. Тураева, «не умереть, несмотря на смерть». Во времена Древнего царства сами фараоны жаловали иным из своих наиболее достойных и верных слуг гробницу. Те же из них, которые не удостаивались этой высочайшей награды и чести, строили ее себе на собственные средства. Окружая своего господина при жизни, знатные люди чаще всего стремились быть рядом с ним и после смерти и сооружали свои усыпальницы вблизи пирамиды повелителя. Так складывались громадные некрополи — кладбища сановников и вельмож.

«Но загробная участь их, конечно, не могла быть пока тождественной с царской — они не боги. Самое большее, на что они могли рассчитывать, это — продолжение по ту сторону тех же условий, в которых они находились здесь», — отмечает Б. А. Тураев. Их гробницы имели разную величину, которая зависела от социального положения покойного и отношения к нему и его близким царя. Примером настоящей «загробной резиденции» может служить «вечный дом» Мерерука — везира фараона VI династии Тети. В нем 31 помещение, их стены расписаны превосходными изображениями эпизодов земной жизни умершего вельможи. Вот Мерерук, которого сопровождает жена, в небольшом челноке во время рыбной ловли; Мерерук с женой на охоте в пустыне; животные пустыни; собака, кусающая антилопу; лев, пожирающий быка... На других фресках Мерерук, опять-таки сопровождаемый женою, наблюдает за работами, выполняемыми его людьми. Тот же Мерерук присутствует при палочной расправе над провинившимися старостами поселков. В этой же серии —

Иллюстрация:

Зодчий Хесира. Фрагмент рельефа
из гробницы Хесира из Саккара

Дерево. Нач. III тыс. до н. э.

60

сцена поднесения заупокойных даров уже умершему Мереруку.

Подобные фрески или барельефы покрывают стены помещений многих и многих вельможеских гробниц, представляя собой в совокупности необычайно богатую, талантливо выполненную энциклопедию жизни фараоновской знати.

Но с какой целью, для кого создавались эти «картинные галереи»? Ведь они обречены были пребывать в вечном мраке после того, как мумию покойного помещали в усыпальницу, а вход в нее наглухо замуровывали. Оказывается, все эти шедевры египетского искусства предназначались для самого умершего, единственного обитателя «вечного дома». Но для него они были вовсе не произведениями искусства — магия и заупокойные молитвы должны были оживить росписи и барельефы, превратить их в подлинную реальность, в которой предстояло вечно существовать КА покойного. Это была потрясающая удивительной целеустремленностью и наивностью попытка преодолеть смерть, попытка приобщиться к вечной жизни с помощью магии.

Путь простого смертного — даже знатнейшего из вельмож — к обретению бессмертия был, разумеется, не менее тернист, чем путь фараона. И если «Тексты пирамид» пестрят заклинаниями о нерушимости царского имени, то и к заупокойным заботам обыкновенных людей и их близких — наряду с уже знакомыми нам сооружением гробницы и погребением в ней мумифицированных останков умершего, с принесением жертвенных даров и заупокойной службой — прибавляется забота об увековечении имени покойного.

Имя воспринималось египтянами как органически присущая его носителю субстанция, сокровенная часть его существа, рождаемая матерью вместе с ребенком. По меткому выражению чешского египтолога Фр. Лексы, египтяне не думали подобно нам: «Всякая существующая вещь имеет свое название»; напротив, они утверждали: «Вещь, не имеющая названия, не существует». Естественно поэтому, что увековечение имени на надгробном памятнике увековечивало жизнь, и наоборот, уничтожение имени было равносильно уничтожению его носителя. Со временем вместе с именем покойного на памятниках появляются его титулы и должности, а также списки жертвенных даров, которые ему предназначались. К этой чисто ритуальной части текста мало-помалу для прославления умершего стали прибавлять описания наиболее примечательных эпизодов его жизни, свидетельствующих о его заслугах перед фараоном, о благосклонности последнего к умершему — словом, все то, что могло его возвысить и возвеличить. Так возникли многочисленные надписи^* вельмож, ставшие важнейшим историческим источником эпохи Древнего царства.

Описанный вкратце процесс превращения ритуальной надгробной надписи в развернутую биографию, процесс, отлично прослеживаемый по памятникам, свидетельствовал о художественной одаренности тех, кто составлял надписи, и открывал широкий простор для творчества. «Человеческий» компонент начинает в надписях явно превалировать над ритуальным: появляются интересные, лишенные всяких фантастических или религиозных элементов рассказы от первого лица о жизни и деятельности важных сановников Древнего царства.

Особенно содержательные и интересные автобиографии дошли до нас от времени V и VI династий (примерно середина XXVI — середина XXIII в. до н. э.).

Так, в плохо сохранившейся надписи Уашптаха, везира и главного строителя фараона V династии Неферкара, содержится драматический рассказ о внезапной смерти этого вельможи. Царь в сопровождении своих детей и свиты осматривал строительные работы, которые возглавлял Уашптах. Он выразил удовлетворение их ходом и вдруг заметил, что везир ему не отвечает. Оказалось, что тот в обмороке. Фараон распорядился перенести его во дворец и немедленно вызвать придворных лекарей. Они явились со своими папирусами-справочниками, но все их искусство оказалось бесполезным: верный слуга царя скоропостижно скончался. До нас дошла не только фрагментарная запись этой истории, сохранился и замечательный барельеф, запечатлевший ее кульминацию — смерть сановника.

Очень интересную надпись оставил на стенах своей гробницы близ первого нильского порога, у нынешнего Асуана, знаменитый Хархуф, правитель самой южной области Египта — Элефантины, служивший двум фараонам VI династии. Преисполненный гордости, «начальник земель южных, разливающий страх перед [богом] Хором по странам чужим», рассказывает о совершенных им по повелению своих владык походах за пределы Египта, на юг, вверх по Нилу, в страну Иам. Особенно удачным оказался последний поход, результаты которого привели в восторг царя Пепи II. В надписи воспроизводится подлинный текст его письма Хархуфу, в котором совсем юный фараон в ответ на донесение своего верного слуги сулит ему неслыханные милости, если тот доставит ко двору целым и невредимым

61

редкостный дар — пигмея. Сомнительно, конечно, что письмо составил сам малолетний царь, которому грамота вряд ли еще была доступна, но в письме очень живо переданы чувства царственного ребенка: и радость, и интерес к необычайному, и уже выработавшаяся привычка повелевать. Из этого же письма мы узнам, что пигмей Хархуфа был не первым, доставленным из глубин Африки в резиденцию фараонов; другой пигмей был привезен ко двору во времена фараона V династии Исеси. Экспедиции египтян в глубь Африки в середине III тыс. до н. э. не были редкостью, а возглавлявшие их сановники в своих надгробных надписях подробно о них повествуют.

Особый интерес вызывает автобиография старшего современника Хархуфа — Уни, начертанная на плите в его гробнице в городе Абидосе (ныне хранится в Каирском музее).

По-видимому, не столько счастливой судьбой, сколько незаурядными способностями и энергией объясняется тот факт, что Уни, не занимая до поры до времени высоких должностей, выполнял разнообразные и трудные поручения трех фараонов, которым он служил. Случилось ему и возглавлять войско, посланное царем Пепи II на северо-восточные рубежи страны «против азиатов, жителей песков». Уни так описывает результаты своего победоносного похода:

Вернулось это войско благополучно,
разорив страну жителей песков.
Вернулось это войско благополучно,
растоптав страну жителей песков.
Вернулось это войско благополучно,
разрушив укрепления ее.
Вернулось это войско благополучно,
срубив смоковницы ее и виноградные лозы.
Вернулось это войско благополучно,
предав огню все [дворцы правителей] ее.
Вернулось это войско благополучно,
истребив воинство ее — многие десятки тысяч [мужей].
Вернулось это войско благополучно,
[захватив] в ней множество пленников.
Похвалил меня его величество за это больше всех.