Классово-слоевая структура российского общества

Для анализа социальной структуры современного российского общества необходимо вспомнить, как она развивалась, функционировала, как она изучалась. Почти все специалисты обращают внимание на односторонность, узость классового подхода, выражавшегося в выделении по положению (месту) в системе производственных отношений трех (рабочие, крестьяне, служащие) или четырех (если группу служащих подразделить на специалистов и неспециалистов) основных социальных групп.

Справедливости ради следует отметить, что социологи-профессионалы, занимавшиеся изучением процессов социальной дифференциации и интеграции, никогда не ограничивались пресловутой “трехчленкой”, выделяя в составе населения не менее 16-20 слоев и групп, а в исследованиях 80-90-х г., например Т.И. Заславской и др., это число достигало 70-80. К основным классообразующим признакам (отношение к средствам производства, место в системе распределения доходов, в разделении труда) добавлялись критерии квалификационные, культурные, политические, ценностные, т.е. уже были серьезные заявки на стратификационный анализ.

Проблема заключалась в сильной идеологизации и мифологизации классового подхода, в преувеличении роли факторов социальной интеграции, в недооценке реальной дифференциации советского общества. Нам представляется возможным корректное применение этого подхода с учетом тех данных о структуре советского общества, которые имеются в истории отечественной социологии и статистики, если при этом понимать, какие процессы за ними стояли, какие реальные взаимоотношения между группами складывались в советском обществе, и не сводить их к одному типу взаимодействия, зафиксированному в идеологеме «союз дружественных классов и групп». Если, например, видеть за количественной динамикой не только рост численности и возрастание ведущей роли рабочего класса, но и процесс отчуждения этой группы от собственности, власти, культуры; не простое сокращение доли колхозного крестьянства в населении страны при одновременном повышении его квалификации, социальной активности, а реальный процесс раскрестьянивания и деградации сельскохозяйственных работников (по К. Марксу: что используют, на что живут).

При этом важно признать, что процесса нормального классообразования, естественного в развитии производства, регулируемого рынком, у нас в сущности и не было. Даже сейчас, после четверти века трансформаций российского общества можно считать, что по эти критериям позиционирует себя лишь бизнес-класс и класс наемных работников.

В «социальном пространстве» советского общества была определенная иерархия, порядок размещения классов, групп и слоев, принадлежность к которым определяла социально-экономический статус отдельных людей.

По мнению исследователей, в России после 1917 г. в условиях всемогущества новой правящей элиты очень быстро, путем «красногвардейской атаки на капитал», было уничтожено все разнообразие социальных слоев. Исчезли «классические» группы – сословия дворян, купцов, мещан, крестьян и др. Фактически были «вымыты», уничтожены как «несистемные», «несоциалистические» все зарождавшиеся при капитализме средние слои – ремесленники, торговцы, инженеры, агрономы, ученые-мыслители, церковники. Замкнутая административно-командная система означала жесткую иерархическую структуру с четким подчинением низов номенклатурным верхам. У тех, кто пользовался, распоряжался общенародной собственностью (от имени рабочих и крестьян), была сосредоточена в руках вся власть – экономическая, политическая, духовная. Естественное разделение труда на физический, умственный, особо сложный и творческий в деформированном обществе превратилось в разделение групп людей по степени их важности, ценности для господствующего режима власти, по лояльности или оппозиционности к ней.

Верхние ступени жесткой социальной лестницы занимали группы административных, управленческих, партийных работников разного уровня. По данным официальной статистики, в СССР их насчитывалось не менее 18 млн.чел. (с семьями – до 40 млн.чел.), и ежегодные «сокращения» чиновничьего аппарата на объявляемую одну треть практически всегда завершались его увеличением. Этот номенклатурный слой лишь немногие из ученых (М. Восленский, С. Андреев) называют классом, хотя бы потому, что до «классических» критериев нормального классообразования его облик «не дотягивал». В сегодняшней литературе этот слой довольно подробно описан, особенно внутригрупповая иерархия руководителей низшего, среднего и высшего звена (от начальника цеха и директора школы до министра), а также управленцев в сфере материального и духовного производства, политики. Эти группы, в первую очередь, управленческая элита и приближенный к ней высший слой интеллигенции с властными функциями, обладали высокими доходами и многочисленными привилегиями. Их причастность к собственности была завуалирована, и в постперестроечную эпоху верхние слои из класса политического превращаются в открытых собственников либо господствующую элиту.

Этажом ниже располагались группы работников свободного труда (рабочие, служащие), среди которых система выделяла наиболее верных помощников – «знатных людей», стахановцев, ударников труда. И все вместе, заключая добровольное трудовое соглашение с государственной властью, они верой и правдой служили государству, преумножая его собственность. По официальной идеологии – это не просто работники физического или умственного труда, но те, от чьего имени осуществлялась власть, кто формально причислялся к владельцам государственной собственности, реально все более отчуждаясь от нее. Фактически это были более или менее свободные наемные работники государства, занимая соответствующий статус не в экономической, а во властно-административной структуре. Свобода проявлялась лишь в выборе места работы, уровня оплаты труда.

Рабочий класс, провозглашенный ведущей силой социалистического общества, в реальности утрачивал свой «гегемонизм» и постепенно сдавал позиции как по удельному весу в составе населения, так и в качественном отношении. Достаточно вспомнить 80-е г., когда замедлился абсолютный рост и начала уменьшаться доля рабочих даже в крупных промышленных центрах (например, в Ленинградской или Свердловской области), так что потребовались особые меры стимулирования роста этой группы населения.

Большинство служащих-специалистов на предприятиях государственного и колхозно-кооперативного сектора, в других сферах, несмотря на довольно быстрый количественный рост этой группы и привлекательность ее статуса по качественным характеристикам (уровень образования, квалификации, культуры), также оказались в весьма сложном положении. Их труд либо не был в полной мере востребован, либо недостаточно оценивался. Высшее образование, относительная редкость которого обеспечивала этой группе престиж и приличный уровень доходов, по мере укрепления системы замещалось другими способами упрочения благополучия. Усиливался и процесс внутренней дифференциации основных социальных групп. Своя «аристократия» в рабочей или интеллигентской среде, подкармливаемая режимом, пользовалась авторитетом и поддержкой власти, в то время как положение «простых» рабочих, учителей, врачей неизбежно ухудшалось. Многие из них вынуждены были искать новые или дополнительные источники существования, чтобы обеспечить хотя бы привычный образ жизни. В то же время все большую дифференцирующую силу приобретали такие факторы, как отраслевая, территориальная, этническая принадлежность, наметилось падение престижа не только ряда профессий, но и вообще умственного труда.

Еще ниже по статусу в «развитом социалистическом обществе» оказывались группы, связанные с другой формой собственности – колхозно-кооперативной. Это колхозники, кооператоры, специалисты, занятые в колхозном секторе экономики. Среди них тоже выделялись наиболее ценные работники – «маяки», «знатные люди», которых система поддерживала за успехи в труде и верность режиму. Труд и положение работников колхозов в системе властных отношений нельзя было назвать в полной мере свободными из-за двойного подчинения – колхозной и государственной административно-командной власти, большой доли принуждения в выполнении основных функций, а также из-за полного отсутствия признаков владения, пользования, распоряжения чем бы то ни было (без земли, без зарплаты, без паспорта, нередко и без профессии). Процесс «раскрестьянивания» достаточно хорошо описан в нашей исторической, философской и художественной литературе. «Преуспевающие» крестьяне в колхозах-миллионерах и некоторых совхозах (вчерашние колхозники) оставались в меньшинстве, значительная часть крестьянства люмпенизировалась, превращаясь в чернорабочих. В перестроечные годы появление права собственности на землю одновременно выявило факт, что его некому реализовать.

И наконец, существовал нижний слой общества, о котором не принято было говорить и который отсутствовал в официальной статистике. Речь идет о людях несвободного, принудительного труда, когда работать заставляют, условия и оплату определяют, перемену места труда запрещают, из активной политической жизни исключают. Кроме лиц в местах заключения, привлекаемых к подневольному труду (даже в начале 90-х г. в местах лишения свободы было около 1 млн. заключенных), сюда можно отнести и рабочих из стройбатов – военнослужащих строительных и железнодорожных войск (более 500 тыс. человек по подсчетам на 1991 г.). Здесь была своя интеллигенция: подпольные репетиторы и шабашники, вплоть до перестройки вынужденные скрывать свои занятия, специалисты в «шарашках» – исследовательских группах и КБ ГУЛАГА. Самое «дно» общества образуют деклассированные элементы – бомжи, люмпены, тунеядцы, бродяги-босяки, число которых по самым осторожным оценкам не превышало 500 тыс., хотя все понимали, что никакого реального учета их не велось.

Такая структура в России очень долго существовала в «законсервированном» виде – вплоть до конца 80-х гг., с небольшими внутренними перемещениями. Она очень удобно прикрывалась «трехчленкой» (2+1), которая отсекала номенклатурный верх и социальный низ. Управленцы официально считались небольшим (до 20%) слоем внутри интеллигенции, а люди «дна» признавались лишь в качестве малозначимых остатков старого общества, которые уже ни на что не влияют и вот-вот исчезнут. Все остальное было настолько удобно представлять единой, более или менее однородной массой, что даже немногие исследования реальной структуры, свидетельствовавшие о дифференциации, не поощрялись официальной идеологией. В идеологизированной модели социального равенства процессы рассматривались не только изолированно от общественных тенденций, но и в стороне от закономерностей развития социальных систем.

Тоталитарный режим не нуждался в сложной, дифференцированной социальной структуре, мифы об ускорении социальной интеграции, о движении к социальной однородности позволяли скрыть формы эксплуатации труда и присвоения созданной трудящимися собственности со стороны номенклатуры, государства. Государство-монополист (от лица которого выступала всемогущая правящая элита) в качестве единственного владельца предприятий, хозяина совхозов и колхозов, всеобщего работодателя, учредителя зарплат и цен, изымателя прибыли перекачивало в свои сейфы созданную трудящимися прибыль через различные формы налогообложения, отчислений, прямого присвоения результатов принудительного труда. Эта структура настолько устарела, что с началом реформ она очень быстро утратила жесткость, и многие группы, потеряв устойчивость статуса, оказались в маргинальном (переходном) состоянии.

Говоря о сегодняшнем российском обществе, мы должны, освободившись от мифов и иллюзий социализма, не просто дополнить двухмерную структуру (критерии собственности - власти и разделения труда) рядом групп, слоев, выделяемых по тем же критериям и по новым признакам социально-экономического содержания, которые начинают «работать» в условиях реформирующегося общества. Речь идет о таких больших группах, которые были, но не выделялись особо ранее и не исследовались специально, как военнослужащие, священнослужители, домохозяйки, работники органов правопорядка, политическая элита, криминальные слои и пр., а также о новых группах, характеризующих изменение структуры, от деятельности которых зависит направление развития общества.

Предметом социологического анализа становится социальный облик таких новых групп, как кооператоры (число которых в начале 90-х г. успело вырасти до 5 млн. и очень быстро сократиться до неизвестной сегодня величины), предприниматели (бизнесмены, коммерсанты, частные производители, менеджеры, накапливающие первоначальный капитал, фермеры), наемные работники в негосударственном секторе экономики, «теневики» (занятые деятельностью, в сфере которой «крутится» второй бюджет страны), безработные.

Одной из сложнейших проблем для нашей социологии является вопрос о формировании средних слоев. В современном развитом обществе именно средний класс олицетворяет надежность, стабильность и одновременно заинтересован в развитии. Почему? Потому что в каждой сфере общества (в материальном, духовном производстве, в сервисе) три необходимые для ее жизнедеятельности функции - интеллект, ресурсы, управление - как раз и выполняет средний класс на своем неноменклатурном уровне. Он весьма разнообразен, но и от буржуазии, и от лиц наемного труда отличается экономической независимостью, профессионализмом и соответствующей самоидентификацией, высокой самооценкой, базирующейся на осознании своей ценности для общества, высокой гражданственностью, ответственностью, политической независимостью.

Наши профессионалы, имевшие специальные знания, умеющие создать материальную базу, организовать производственный процесс, управлять персоналом, никогда не были субъектами рынка и в этом смысле представляли собою «псевдо-средний класс». Вместо стабильности у нас усиливается люмпенизация общества: появляются люмпены-рабочие, люмпены-интеллигенты, люмпены-чиновники, люмпены-пенсионеры, лишенные социальных и профессиональных функций либо неспособные их выполнять, но требующие льгот и привилегий, поэтому заинтересованные в хаосе и разрушении.

Старые средние слои, основой которых была классическая мелкая и средняя буржуазия (ремесленники, лавочники, фермеры, мелкие частники), были, как отмечалось, «вымыты», разрушены; сегодняшних частников, фермеров, производителей-ремесленников мало. Новые средние слои – из числа госслужащих, преподавателей, инженеров и других специалистов (так называемых «лиц свободных профессий»), которые работали бы не ради прибыли, накопления капитала, а для достижения определенных стандартов жизни, до сих пор не имеют условий для нормального формирования. Они не вошли в рынок – в коммерческих структурах специалистов-профессионалов мало, и они почти не влияют на стабилизацию и развитие социально-экономических отношений. Те, которые «вошли и влияют» (бывшая номенклатура с ее аппаратными привычками), присвоив большую часть государственной собственности, уже думают о прибыли и, стало быть, стремятся в иной слой общества. Нет еще и культурно-политических предпосылок так называемой «индифферентности к полюсам», независимости как от сверхбогатства, так и от бедности.

Возможно поэтому многие социологи (А. Согомонов, Т. Заславская, М. Горшков, Ю. Левада, Р. Рывкина, А. Левинсон и др.) говорят о множестве интерпретаций, клубке смыслов понятия «средний класс», которое может обозначать и социальный факт, и социальный конструкт, и терминологическую условность, метафору современного общества, обозначающую некую общественную середину, социально неоднородную, но четко отличающую себя от полюсов богатства и бедности. Важнейшей характеристикой серединного статуса при этом считаются не столько объективные признаки западного «middle class» (образование – профессионализм – доход), сколько некие культурные «скрепы» в виде самоидентификации, самореализованности, достижительской культуры, образу жизни, добропорядочности и. т.п. Этим они отличаются, по стереотипам массового сознания россиян, и от богатых, и от бедных. Как показали исследования М.К. Горшкова и Н.Е. Тихоновой (Социс, 2007, №3), богатые, по мнению опрошенных, это энергичные и инициативные люди, образованные, отличающиеся трудолюбием и высоким профессионализмом. Бедные – это люди совестливые, трудолюбивые, но пассивные и инертные. Жестких границ при этом между ними нет, т.к. все пока продолжают «вариться в общем котле», где наибольшая масса причисляет себя именно к среднему классу.

Завершая вопрос о классово-слоевой структуре российского общества, обратим внимание на один важный момент. Реальная социальная структура более объемна и многообразна, чем выявленная с помощью структурного анализа. Мы должны описанную картину дополнить “сетками” других структур: социально-демографической, региональной, территориально-поселенческой, отраслевой, этнической, социально-профессиональной, конфессиональной. Молодой рабочий промышленности в региональном центре, на предприятии нефтегазового комплекса и работник сельскохозяйственного труда пенсионного возраста в отдаленном от центра регионе нечерноземной полосы – это представители разных слоев. Можно привести массу примеров социального неравенства между городскими и сельскими учителями, врачами; между работниками торговли, транспорта, культуры, внутри групп работающего населения, между молодежью, средним поколением и лицами пенсионного возраста. Неслучайно также, что у безработицы «женское лицо пожилого возраста», либо очень молодое лицо выпускника вуза, ищущего первое место работы. Иначе говоря, одно- или даже двухмерный подход, имея право на существование, не дает возможности уловить сложность и динамику социальной структуры, она должна быть представлена более объемно, с использованием современных методов анализа.