В условиях транснационализации

Современное состояние и перспективы российской науки о международных отношениях (МО) все еще не стали предметом серьезного анализа академического сообщества. Отчасти это связано с тем, что международно-политические исследования в новой России имеют пока еще довольно короткую историю. Сказывается и повышенный интерес к драматическим событиям в практической политике внутри страны и за ее пределами. И все же недостаток внимания к содержанию и путям приращения знания в рамках МО как академической дисциплины едва ли оправдан. В условиях ускорения мировых процессов необходимо со всей серьезностью отнестись к развитию фундаментального знания о мировой политике. Без целенаправленных усилий академического сообщества международников Россия вряд ли сможет стать полноправной частью мира и воспользоваться плодами глобализации, избежав при этом расставляемых ею «ловушек».

В данной главе сделана попытка оценить пройденный отечественной наукой МО путь. Положительно оценивая этот путь, мы вместе с тем считаем, что исследования МО в России уже начинают пробуксовывать и что существуют некоторые проблемы дальнейшего развития данной дисциплины - недостаток эмпирических исследований, почти полное отсутствие теорий среднего уровня и чрезмерная абстрактность общетеоретических разработок. Мы связываем такое пробуксовывание российской науки МО с общим кризисом системы общественных наук в России, выражающемся в распаде центральной марксистской парадигмы общественных наук и отсутствии новой парадигмы, способной прийти на смену старой. Для развития новой парадигмы российская наука МО нуждается в новом импульсе для своего развития. В поисках такого импульса следует проанализировать пути интеллектуальной адаптации к условиям глобального мира, имея в виду, что такая адаптация не может быть успешной без мобилизации собственных традиций общественного мышления. У страны с многовековым опытом выживания в сложных геополитических условиях такие традиции есть. Связывая их прежде всего с классовым политико-экономическим анализом, геополитикой, культурно-историческими теориями и религиозно-философским мышлением, мы одновременно полагаем, что эти традиции могут и должны быть переосмыслены в соответствующем глобализации духе открытости.

В первой части нашего обзора анализируется уже пройденный российской наукой МО путь, рассматриваются как имеющиеся на сегодняшний достижения, так и трудности дальнейшего роста. Вторая часть посвящена феномену глобализации и поискам ответа на ее вызовы. Предлагая свои ответы на проблемы российской науки МО, мы считаем, что эти проблемы нуждаются в безотлагательном решении, уже сегодня ориентируя молодежь на развитие национальной школы международников.

За годы, прошедшие после отказа от официальной парадигмы советского марксизма, российской наукой международных отношений пройден значительный путь. В обстановке ограниченных ресурсов и за сравнительно небольшой промежуток времени российские ученые сумели выдвинуть ряд оригинальных теоретических концепций и исследовательских программ. Плюрализация социального знания, наметившаяся уже в советское время и особенно в горбачевский период, приобрела необычайную широту и выразилась в значительно возросшем многообразии взглядов внутри российской науки МО¹.

Прежде всего, плюрализацию претерпел сам марксизм. Наряду с социал-демократизацией марксистских идей, легитимизированной в свое время Горбачевым и отстаиваемой сегодня Горбачев-фондом², существенную модификацию претерпел марксизм фундаменталистского типа. Так, марксизм лидера российских коммунистов Г. Зюганова представляет собой причудливую смесь старых сталинистских идей, традиционной геополитики и российского имперского национализма³. Наряду с этим, в России пользуется растущим признанием мир-системный подход, связанный с именем американского исследователя Иммануила Валлерстайна⁴.

Возникло множество подходов немарксистского направления, испытывающих значительное влияние западных идей. Вслед за соответствующими школами западной теории МО, в новой российской науке появляются свои собственные международники-либералы, реалисты и постструктуралисты. Либералы широко опираются на идеи глобализации и демократического мира⁵. Российский реализм появляется как сложное интеллектуальное движение, в котором историки, философы, социологи и экономисты развивают свои школы и исследуют вопросы великодержавности и политической структуры мира⁶. Российские ученые постепенно формируют свое отношение и к западному постструктуралистскому направлению⁷.

Наряду с возникновением новых теоретических школ, российские международники развернули целый ряд исследовательских направлений. Среди этих направлений особенно заметны такие, как геополитика, безопасность и внешняя политика⁸, национализм и этнические конфликты⁹, демократизация, и глобализация¹⁰, современность и постсовременность¹¹. Развиваются другие направления, как, например, международная политическая экономия и исследования международных переговоров¹².

Помимо теоретической плюрализации и возникновения новых исследовательских направлений, важным следует признать отход МО от их ранее узко-элитарного характера. Если в советский период проблемы международных отношений разрабатывались лишь в рамках нескольких отделов институтов АН СССР (таких как, например, ИМЭМО, ИСК, ИМСС) и специализированных партийных учреждений (например. Институт общественных наук при ЦК КПСС), а из вузов, фактически, единственным прибежищем международников оставался МГИМО, то сегодня МО преподаются в сотнях отечественных вузов. Создана специализированная ассоциация международников (РАМИ), проводятся многочисленные конференции. Был опубликован значительный ряд работ, в том числе специально предназначенных для целей образовательного процесса¹³. Словом, МО сегодня, несомненно, институциализированы и представляют собой полноправную академическую и учебную дисциплину.

В целом, оценивая дальнейшие возможности российской науки достойно участвовать в развитии ТМО как глобальной дисциплины, представляется вполне уместным высказать осторожный оптимизм. Все больше российских ученых включаются в активное общение со своими зарубежными коллегами, что позволяет надеяться на будущее формирование своей собственной «российской школы» в глобальной науке МО.

Нельзя не отметить, что, наряду с отмеченными выше воодушевляющими тенденциями, в российской теории МО имеются серьезные проблемы или, выражаясь языком горбачевской эпохи, «механизмы торможения». Более того, нам представляется, что отечественная наука МО уже начинает пробуксовывать, и мы считаем необходимым своевременно указать на основные характеристики и причины такого пробуксовывания. Среди множества заслуживающих своего осмысления проблем развития данной дисциплины обратим внимание на три: недостаток эмпирических исследований, почти полное отсутствие теорий среднего уровня и чрезмерная абстрактность общетеоретических разработок.

Первая проблема связана с тем, что отечественная наука МО продолжает остатваться преимущественно общетеоретической дисциплиной, испытывая серьезный дефицит исследований прикладного характера. При этой мы ведем речь прежде всего об исследованиях сравнительного характера, ибо приращение академического знания невозможно без широких международных сопоставлений. В лучшем случае современные российские исследователи продолжают опираться на огромный задел западной эмпирической науки, подчас и тогда, когда речь идет о российской социальной реальности¹⁴. На нынешнем этапе общественного и политического развития России остро необходимы собственный анализ различных аспектов реальности, учитывающий социокультурные особенности российской действительности и проводимый силами самих российских международников. Иначе отрыв теории от жизни будет продолжать увеличиваться, и может произойти так, что журналистика будет опережать международников в осмыслении отечественных реалий.

Вторую проблему мы обозначили выше как почти полное отсутствие теорий среднего уровня в анализе международных реальностей. Ее связь с недостатком исследований эмпирического характера очевидна, ведь первичные теоретические обобщения есть плод эмпирического анализа, и слабость вторых неизбежно ведет к пробуксовыванию первых. Теории среднего уровня выступают в качестве первично теоретического инструментария, на основе которого здание международно-политической теории может успешно возводиться и далее. Без теорий среднего уровня, строго говоря, нет и не может быть социальной науки - «ползучий» или атеоретический эмпиризм не позволит двигаться дальше. Более абстрактные макротеоретические исследования также должны опираться на теории среднего уровня в формировании более широкого уровня обобщений и являются в этом смысле «теориями теорий». В качестве примера можно привести известную теорию «демократического мира», ставшую сегодня одним из краеугольных камней западной либеральной теории МО. Сравнительные эмпирические исследования сегодня являются благодатной почвой для формирования теорий среднего уровня, служащими в свою очередь базой дальнейшего приращения теоретических знаний. Таким образом, теории среднего уровня принципиально необходимы, и без их развития эмпирические исследования (даже если их будет в достатке) окажутся неспособны к систематическому приращению социального знания.

Наконец, следует сказать и еще об одной тревожной тенденции, характерной для российских общетеоретических или макротеоретических разработок. Пока эти исследования страдают чрезмерной абстрактностью и даже оторванностью от жизни. Это не новая проблема: известно, что марксизму в его советском исполнении также нередко были свойственны схоластика и абстрактное теоретизирование. Однако корни сегодняшнего абстрактного теоретизирования не в политической конъюнктуре и опасностях разойтись в выводах с установками недавних съездов партии и правительства. Они связаны с растерянностью перед лицом необъятного и ранее немыслимого разнообразия теоретических подходов и носят эпистемологический, а не политических характер. Современные макротеоретики нередко чрезмерно абстрактны, поскольку не обладают четким пониманием эпистемологических границ нового российского социального знания. В своих построениях макротеоретики не могут не опираться на уже имеющиеся теоретические построения, однако таковые либо пока отсутствуют, либо были созданы за пределами российской реальности, нередко вообще не учитывая опыт России.

Другая причина слабости общетеоретических исследований связана с начальным этапом развития преподавания МО в России, когда теоретики еще не вполне ощущают свою естественную аудиторию, которой является, главным образом, сообщество преподавателей и студентов. На Западе макро-теоретические исследования - полноценная часть учебного процесса, и такие принципиальные для развития теории МО книги, как «Неореализм и его критики»¹⁵ и «Неореализм и неолиберализм»¹⁶, писались в расчете на университетскую аудиторию и активно реализовались именно в этой аудитории. Это не могло не наложить своего отпечатка на содержательную организацию данных работ, продиктовало необходимость критически проанализировать уже наработанное неореалистами и предложить пути его дальнейшего развития и пересмотра. В России же общетеоретические исследования все еще нередко являются плодом деятельности институтов, не связанных напрямую с преподавательским процессом. Такая узость и элитарность может вести к «окукливанию» мышления международников, формированию крайне специализированного абстрактно-теоретического инструментария, понятного лишь узкому кругу людей или только самим авторам. С этим связана и другая опасная тенденция, распространенная в сообществе издателей обществоведческой литературы, - ориентироваться только на учебники и учебные пособия, под которыми подразумеваются написанные доступным языком лекции для второ- и третьекурсников. До тех пор, пока издатели не поймут, что общетеоретические исследования фундаментального характера - тоже «учебники», поскольку они способствуют развитию учебного процесса (пусть для старшекурсников и аспирантов, а также для молодых преподавателей), МО в России будут продолжать пробуксовывать в области общетеоретических разработок.

В целом здание российской науки МО пока не отличается стройностью. Его главные составные части - эмпирические исследования, теории среднего уровня и общетеоретические исследования - пока еще плохо согласуются или даже совсем: не соединены друг с другом. Обратимся к причинам такого положения.

У описанных проблем сложные корни. К таким корням могут быть отнесены характерная для России склонность к философствованию, нередко осложняющая необходимость спуститься с неба абстракций на землю прикладных исследований. Развитию молодой российской дисциплины продолжает препятствовать и недавнее, но все еще памятное засилье догматизма, диктовавшегося политической конъюнктурой. В немалой степени сказывается и молодость самой российской науки МО, ведь многие вопросы аналитического, эпистемологического и методологического характера весьма безотлагательны и требуют своего достаточно срочного решения для последующего успешного движения в намеченном направлении. Наконец, как уже говорилось многократно, новая дисциплина испытывает серьезные материальные трудности. Многие российские ученые вынуждены работать в нескольких (иногда далеких от их призвания) местах, одновременно изыскивая возможности для получения грантов и стипендий для дальнейшего повышения своей квалификации.

И все же представляется, что главная причина пробуксовывания российской науки МО не в этом. Не умаляя значимости отмеченных трудностей, связанных как с историческим наследием, так и с причинами материального характера, мы хотели бы подчеркнуть значимость общего кризиса самой системы общественных наук в России. Главной причиной трудностей становления и дальнейшего развития МО является, на наш взгляд, факт распада центральной парадигмы общественных наук (марксизма) и отсутствие пока иной парадигмы развития. Упомянутая выше плюрализация МО не сопровождается пока формированием стержневой традиции мышления, без которой трудно представить себе границы социального знания. Как отметил британский исследователь Уильям Каллахан, для Соединенных Штатов Америки такой стержневой интеллектуальной традицией сегодня выступает либеральная идея «демократического мира», для Великобритании - «международное общество», а для Китая - «великая гармония»¹⁷. В отличие от Соединенных Штатов, Великобритании или Китая, Россия все еще не сформировала свой собственный теоретический «мейнстрим» в международных исследованиях и продолжает оставаться полигоном идеологического и теоретического соперничества. Примерами такого соперничества являются непрекращающиеся дебаты между евразийцами и западниками, демократами и державниками, этнонационалистами и сторонниками гражданской идентичности.

Как и общество в целом, российская наука МО находится под влиянием все еще продолжающегося после распада СССР кризиса национальной идентичности. Сформулированная идеологическая и теоретическая неопределенность отечественной науки МО естественна, и до тех пор, пока Россия не определится в отношении своих постсоветских ценностей международных ориентаций, теория МО не сможет перейти от стадии плюрализации к стадии своего дальнейшего структурирования и развития. Дело осложняется ускорением процессов мирового развития и потребностью для России выходить из кризиса идентичности в условиях продолжающихся социально-экономических трудностей и нарастания темпов глобализации.

Сказанное отнюдь не означает, что ситуация безвыходна и российская наука МО обречена на пробуксовывание. Ведь общественные науки не только отражают развитие общества в целом, но и активно участвуют в таком развитии. Пассивность обществоведов может быть не менее опасной, чем недостатки политического лидерства и трудности материального характера. Это в полной мере относится к международникам, в задачу которых входит непрерывный поиск формулы адаптации отечества к меняющимся мировым условиям. Представляется, что нахождение такой формулы невозможно без понимания существа и глубины процессов глобализации, с одной стороны, и умения востребовать для этого свой собственный интеллектуальный потенциал - с другой. Ответ на глобализацию может и должен соответствовать национальным традициям и политической культуре. Во-первых, потому, что ориентация в массиве зарубежных знаний и тенденций невозможна без четкого представления национальных возможностей такого освоения. Во-вторых, немало в сегодняшней глобализации является порождением уже известных истории тенденций развития, успешно анализировавшихся российской мыслью на протяжении последних двух столетий.

Современная адаптация России происходит в условиях ускорения мировых процессов. Технологический источник этого ускорения - центр развитого капитализма. Без соответствующей экономической политики государств и транснациональных компаний вообще трудно представить себе тот взрыв инвестиционной, инновационной и коммерческой активности, с которым прежде всего связывают процессы глобализации. Однако ни технологические инновации, ни коммерческая экспансия не протекают в политическом вакууме и потому отнюдь не гарантированы, если отсутствуют определенные условия. В частности, экономическая глобализация невозможна без поддержки крупных государств, гарантирующих частному капиталу права собственности и свободу инвестирования. Например, предыдущие «глобализации» и коммерческие экспансии проходили в условиях политического доминирования империй - Британской в XIX в. и Голландской в ХVII в. Не секретом является и то, что за плечами современной глобализации находится единственная в мире американская сверхдержава¹⁸.

Очевидно и другое: политическим является не только продвижение глобализации, но и приспособление к ней. Государства, регионы, общественные движения находили и будут находить формы выживания и приспособления в условиях глобализации, сохраняя при этом свои особенности и культурные ценности. Рассмотрим коротко некоторые из сложностей этого процесса адаптации применительно к четырем принципиально важным измерениям глобализации - экономическому, геополитическому, культурному и эпистемологическому.

Экономически глобализация, несмотря на предсказания таких ее либеральных пророков, как Фрэнсис Фукуяма и Томас Фридман¹⁹, отнюдь не привела пока к большей гомогенности экономического поведения в мире. Вместо этого можно наблюдать новые линии социально-экономического размежевания и новые попытки переформулировать национальные и региональные экономические интересы, а также возникновение новых форм бедности и зависимости в мире²⁰. Новая эпоха отличается своей либерально-коммерческой ориентацией и принципиально отлична в этом от политически и идеологически расколотого мира «холодной войны». Однако при этом новые интересы, как и прежде, определяются в соответствии с историческим прошлым и характером сформировавшихся ценностей. Новая экономическая политика служит, таким образом, укреплению локальных ценностей, а не способствует их отмене²¹.

Геополитически глобализация также отнюдь не сопровождается пока большей однородностью, не говоря уже об отмене локальных политических интересов. Гонка вооружений сохранилась, хотя и изменила свою территориальную конфигурацию. Беззаконие и новые формы насилия похоронили имевшиеся в начале 1990-х надежды на возникновение эры всеобщего мира. Сентябрьские атаки на США в 2001 г. стали мощной демонстрацией приватизации средств насилия и роста мирового терроризма. В бывшем СССР исчезновение империи в исторически нестабильном окружении незамедлительно создало вакуум безопасности я привело к возникновению целого ряда новых конфликтов. При всем своем разнообразии эти конфликты - этнические, энергетические, внутриполитические и пограничные - оказались принципиально новым вызовом и стимулировали возрождение геополитического мышления как в России, так и за ее пределами. Горькая ирония заключается в том, что сверхдержавная мощь военной машины США сопровождалась и продолжает сопровождаться, вопреки предсказаниям апологетов однополярности²², не укреплением мира и безопасности, а ростом конфликтности во всех уголках земного шара.

Наряду с экономическими и геополитическими переменами, глобализация привела к новым размежеваниям социокультурного характера. В различных регионах планеты западно-центричные проекты мирового порядка все чаще воспринимаются как неспособные установить справедливую и стабильную международную систему из-за их неспособности к пониманию других культур. По мнению некоторых ученых, подобные проекты не столько способствуют продвижению диалога, необходимого для формирования новой - более эффективной и более справедливой - международной системы, сколько способствуют дальнейшему росту изоляционизма и недоверия между субъектами мировой политики²³. В западных теориях МО необычайно возрос интерес к проблемам культурного самоопределения²⁴, вновь ставя под сомнение перспективы возникновения глобальной системы ценностей. Ряд исследователей, как, например, Самуэль Хантингтон, прогнозировали «столкновение цивилизаций», или войну по культурно-религиозному признаку в качестве ближайшего будущего мировой политики²⁵. Вопросы культурного взаимопонимания и взаимодействия оказались в центре внимания международников.

Наконец, глобализация по-новому поставила проблему общественного познания. Сегодня даже оптимисты отнюдь не убеждены в универсальности получаемого международниками знания. Несмотря на постепенную транснационализацию и глобализацию МО как дисциплины, многие убеждены, что МО продолжает быть не чем иным, как изощренной идеологией и набором концептуальных инструментов, используемых для оправдания глобальной гегемонии Запада. Проблема этноцентризма как элемент теории познания все,более внимательно анализируется международниками²⁶, и исследователи заново осознают старую веберовскую мудрость, согласно которой у всякого знания имеются свои культурные границы. Трудно, но постепенно крепнет понимание того, что рост глобального социального знания - это необычайно сложный процесс, не отменяющий культурных различий в мире²⁷.

Если не закрывать глаза на отмеченные выше трудности и противоречия глобализации, то становится очевидным, что без целенаправленных усилий Россия не сможет стать полноправной частью мира. Воспользоваться плодами глобализации, избежав при этом ее ударов и поражений, крайне сложно. Это потребует значительной мобилизации политических, социальных и интеллектуальных усилий. Российским международникам, если они не хотят остаться в стороне от этих усилий, необходимо как осваивать все лучшее в международно-политической мысли, так и мобилизовывать собственно российскую интеллектуальную энергию. Повернуть глобализацию вспять невозможно, как невозможно отказаться от уже происшедших в мире климатических изменений. Однако возможно и необходимо попытаться сделать глобализацию более пригодной и удобной для жизни. Можно и должно попытаться найти себя в новом мире, приспосабливая и переформулируя его в интересах широких социальных слоев и народов, включая Россию. Можно и должно выйти за пределы узко групповых интерпретаций глобализации, не отказываясь при этом от самой глобализации. В отношении четырех вышеотмеченных измерений глобализации можно и должно добиваться того, чтобы глобализация отвечала более широким экономическим, политическим, культурным и идейным устремлениям. Думается, что российская общественная мысль способна внести свой вклад в такое развитие событий. Российской науке МО есть на что опереться в поиске национального ответа на обозначенные выше дилеммы глобализации. Уже развитые и получившие известность традиции классового анализа политико-экономических процессов, российская геополитическая мысль, теории культурно-исторических типов и религиозно-философские достижения серебряного века должны быть сохранены и продолжены. Однако все эти направления несут на себе печать времени и должны быть переформулированы. Этим направлениям необходимо придать принципиально иное звучание, благодаря которому они смогут вновь послужить на благо отечества. Ни к коей мере не претендуя на сколько-нибудь исчерпывающее освещение этой объемной темы, попытаемся наметить общие контуры того, каким образом можно было бы продвинуться в данном направлении.

Отвечая на вызов экономической глобализации, не следует поспешно отказываться от традиций классового и формационного анализа, в области которых в России советского и досоветского времен сложились оригинальные школы. Социально-классовый анализ не должен отождествляться с идеологической конфронтацией и может служить методологической основой глубоких научных исследований, как это успешно продемонстрировали многие ученые советского времени. Богатство проведенных в советский период (в особенности, в течение 1960-1980-х гг.) эмпирических исследований и разработанных на их основе описательных и причинно-следственных теорий среднего уровня вполне очевидно. В качестве лишь некоторых из примеров можно вспомнить концепции синтеза традиционного и современного, эшелонного или стадиального развития капитализма, разделения национальной буржуазии на национальную и компрадорскую, сращивания государства и компрадорской буржуазии под влиянием транснационального капитала²⁸. Многие из этих теорий отнюдь не утратили своей эвристической ценности и по-прежнему способны служить инструментом эмпирического познания. Если добавить к длинному ряду таких теорий не в полной мере востребованное классическое наследие, связанное с именами В. Ленина, Н. Бухарина и других видных теоретиков марксизма, то начало для осмысления процессов глобализации можно было бы считать положенным.

Конечно, это было бы только началом. Очевидно, что теоретикам социально-классового анализа придется приложить немало усилий для понимания сложностей развития политико-экономических отношений эпохи глобализации. В частности, одним из главных по-прежнему остается вопрос о степени и характере зависимости России и ряда других государств от центров мирового капитализма и возможности сохранения государственного суверенитета для осуществления национально-ориентированных реформ. Без ясного ответа на этот вопрос экономические реформы не могут быть успешными. Очевидно, однако, и то, что уже сегодня социально-классовый анализ способен предложить весьма логичную концепцию постсоветского развития России. Согласно этой концепции, СССР оказался взломан извне действием сил мирового капитализма и западной идеологии неолиберального экономического развития. Эти силы ответственны за уничтожение советского среднего класса и за возникновение собственно российской буржуазии с особенно мощным компрадорским классом сырьевой ориентации. Фактическое сращивание этого класса с государством в эпоху Ельцина вполне может быть интерпретировано как первоначальное накопление капитала и расчищение площадки для молодого и агрессивного крупного бизнеса, одновременно встраивающегося в структуры мировой экономики.

Словом, распад «холодной войны» и возникновение более глобального мирового порядка отнюдь не ведут, как нас нередко уверяют приверженцы идеологии свободных рыночных отношений, к распаду социально-классовых перегородок. Осознание и осмысление этих перегородок, если только его авторы не призывают к построению новой автаркии и железного занавеса, может и должно стать важной частью осмысления процессов глобализации. К счастью, недавние исследования глобализации свидетельствуют, что социально-классовый анализ продолжает быть составной частью осмысления международных процессов российскими учеными²⁹.

Подобным же образом следует бережно отнестись и к традиции российской геополитики. Эта традиция отнюдь не обречена служить целям противопоставления России западной или незападной части мира, но вполне может способствовать нашему пониманию политического измерения глобализации. В идеях российских географов-путешественников XIX в., философов евразийского направления первой половины XX в. и ряда их современных сторонников можно и нужно прочесть не только склонность к политической изоляции России - на этом так любят концентрировать внимание политики КПРФ и партии «Евразия»³⁰, - но и глубокое понимание необходимости геополитического обустройства крайне опасного континента. Евразийцы не призывали отгораживаться от Запада, недвусмысленно указывая, что из их мировоззрения «не следует, что мы должны враждебно замыкаться в себя от Европы и что у нас нет с ней точек жизненного соприкосновения»³¹. Но вслед за мыслителями XIX в. они настаивали на необходимости стабилизации континентального пространства как единого политического целого. Перед лицом угрозы внутренней анархии и внешнего вмешательства они приняли - хотя и с нелегким сердцем - СССР как форму такой стабилизации.

Сегодня, когда возрождение СССР невозможно и нецелесообразно, Россия, как и прежде, обязана вносить посильный вклад в политическую стабилизацию и мир в регионе. Вопреки убеждению некоторых российских западников, глобализация не уничтожает геополитику, но лишь ставит страны и регионы в новые условия освоения пространства. А раз так, то и геополитические концепции «самостояния», «месторазвития», стабильности границ и сильного государства, находившиеся в центре внимания евразийцев, могут и должны найти свое продолжение в современных условиях глобализации. Современные политики, похоже, демонстрируют понимание этой преемственности³². Одним из примеров переформулирования традиционных геополитических принципов к условиям глобализации³³ может служить попытка К. Гаджиева заново определить понятие геополитического пространства для сохранения и упрочения присутствия России в регионе. Наряду с территориальным пространством с его фиксированными границами и физико-географическими характеристиками, Гаджиев предлагает говорить о «пространствах экономическом, культурно-цивилизационном, информационном и т.д.»³⁴ и выдвигает в качестве средства стабилизации региона создание системы коллективной безопасности с участием всех принадлежащих к нему крупных государств.

Третьим направлением интеллектуальной адаптации к условиям глобализации могло бы стать развитие российской наукой МО исследований и теорий культурно-исторических типов. Без осознания своей культурно-цивилизационной специфики Россия не сможет полноценно встроиться в глобальный мир и потому должна переосмыслить традицию своего культурологического мышления. У этой традиции богатые корни, связанные с «цветущей сложностью» К. Леонтьева, славянством Н. Данилевского, евразийством Н. Трубецкого, Л. Гумилева и др., а также диалогическим мышлением и анализом языка М. Бахтина. Новые международные условия иначе ставят проблему культурного взаимодействия, и новому поколению российских международников придется немало поработать над преодолением этноцентризма Данилевского, Гумилева и других философов культуры. Однако глобализация не уничтожает и не может уничтожить принципиальной многокультурности мирового сообщества. На разных стадиях своего развития глобальные начинания и идеи сами являются порождением определенных культурных ценностей и сообществ, а следовательно будут иначе восприниматься за их пределами³⁵. До тех пор пока это так, тематика социокультурного восприятия в мире будет оставаться остроактуальной. Россия, бывший СССР, были и остаются благодатной почвой для эмпирического и философского осмысления данной тематики.

Наконец, понимание глобализации будет неполным без осмысления ее эпистемологических границ. Пока эпистемологические вопросы не только не обсуждаются, но даже не ставятся в российской науке МО. Однако с преодолением «парадигмы освоения» их важность будет ощущаться все острее, а следовательно нужно уже сейчас ориентировать лучших студентов и аспирантов на то, чтобы «копать» в данном направлении. Проблематика телории познания должна быть заново поставлена и переосмыслена российскими международниками. Обладает ли Россия интеллектуальным капиталом в данной области? Должна ли она пытаться перенести на свою почву достижения попперовского и неопопперовского позитивизма Запада³⁶? Достижения западного позитивизма несомненны, а возведенное на его фундаменте здание науки МО впечатляет своей масштабностью и структурной разветвленностью. Думается, что российским международникам следует учиться и заимствовать все лучшее у зарубежных ученых. У западного позитивизма можно и нужно учиться прагматизму в организации эмпирических исследований и развитию теорий среднего уровня не «с потолка», а на строгом основании фактов. Следует заметить, что в России позитивизм Конта и Спенсера всегда обсуждался и имел своих последователей³⁷. Советский марксизм также содержал в себе элементы позитивистского мышления с его претензией на абсолютную истину и инженерным отношением к сложнейшим реальностям социального и природного мира («природу научим - свободу получим», как говорили большевики).

И все же это едва ли российский путь. Учиться у западного позитивизма необходимо, но делать это нужно творчески и с оглядкой на собственные достижения. На общетеоретическом уровне познавательного процесса у России имеются глубоко оригинальные собственные традиции, а начало преодоления ограниченности позитивизма и материализма было положено еще в XIX в. философско-религиозной традицией В. Соловьева и его последователей. Уже в «Вехах» вопрос о синтезе рационального и религиозного был поставлен со всей остротой, когда ряд известных авторов выступили с резкой критикой социально безответственного знания интеллигенции. Этот путь должен быть продолжен. Знание эпохи глобализации не перестает быть адресным и социально ответственным, несмотря на все заверения в универсальности и космополитичности науки. Российским международникам и, шире, обществоведам следует продолжить поиск синтеза рационального знания и веры, а вместе с этим и поиск социокультурных границ социального познания в эпоху глобализации. Без осознания этих границ не может быть и осознанного приращения социального знания. Каким будет этот синтез рационального и нерационального, покажет время.

* * *

Повторим основную мысль нашего очерка: наука МО в России сформировалась и успешно становится на ноги как самостоятельная дисциплина. Вместе с тем, если всерьез ставить задачу интеграции в глобальное сообщество, вся основная работа у российских международников еще впереди. Нам представляется, что такая интеграция не будет успешной без решения вопросов национальной идентичности и осознания своего «Я» в мире. Мы также полагаем, что российский интеллектуальный потенциал значителен и вполне может способствовать преодолению обозначенного кризиса идентичности и дальнейшему развитию МО в России. Интеграция в глобальную общественную науку не может быть линейным или детерминистским процессом по причине сохраняющихся принципиальных отличий локальных культур друг от друга. Такие культуры различаются по своему историческому опыту, а также помещены в особые современные ситуации, что не может не воздействовать на восприятии ими мира и восприятии их миром. Раз<