АНДРЕЙ БЕЛЫЙ (1880–1934)

Характерные идейные и художественные особенности «младосим-волистского» течения и художественного метода символизма прояви­лись в творчестве Андрея Белого (псевд.; наст, имя – Борис Николаевич Бугаев) – поэта, прозаика, критика, автора работ по теории симво­лизма, мемуаров, филологических исследований. В философских и эстетических исканиях А. Белый был всегда противоречив и непосле­дователен. На первом этапе своего идейно-творческого развития он увлекался Ницше и Шопенгауэром, философскими идеями Вл. Со­ловьева, затем неокантианскими теориями Риккерта, от которых вско­ре решительно отказался; с 1910 г. стал страстным проповедником антропософских взглядов философа-мистика Рудольфа Штейнера.

Под воздействием Ницше и Шопенгауэра Белый считал, что самая выразительная форма искусства, которая может охватить все сферы человеческого духа и бытия, есть музыка,– она определяет пути развития искусства нового времени, в частности поэзии. Этот тезис Белый пытался доказать своими «Симфониями», навеянными идеями Соловьева и построенными на сказочных фантастических мотивах, в основном средневековых легенд и сказаний. «Симфонии» полны ми­стики, предощущений, ожиданий, которые своеобразно сочетались с обличением духовного обнищания современного человека, быта лите­ратурного окружения, «страшного мира» мещанской бездуховной обы­денности. «Симфонии» строились на столкновении двух начал – высокого и низкого, духовного и бездуховного, прекрасного и безоб­разного, истинного и ложного, реальности чаемой и являющейся. Этот основной лейтмотив развивается в многочисленных образных и рит­мических вариациях, бесконечно изменяющихся словесных формулах и рефренах.

В 1904 г., одновременно со «Стихами о Прекрасной Даме» А. Блока, появился первый сборник стихов А. Белого «Золото в лазури». Основ­ные стилевые особенности стихов этой книги определены уже в ее названии. Сборник наполнен светом, оттенками радостных красок, которыми пылают зори и закаты, празднично освещая мир, стремя­щийся к радости Вечности и Преображению. Тема зорь – сквозной мотив сборника–раскрывается в типично символистском ключе мистических ожиданий. И здесь, как и в «Симфониях», мистическая фантастика Белого сплетена с гротеском. Такое сплетение двух стиле­вых стихий станет характерной особенностью стиля А. Белого, поэта и прозаика, у которого высокое всегда граничит с низким, серьезное с ироническим. Романтической иронией освещается в сборнике и образ поэта, борющегося с иллюзиями своего художественного мира (он переживает уже эпоху «разуверений»), которые, однако, остаются для него единственной реальностью и нравственной ценностью.

Стихи последнего раздела сборника – «Прежде и теперь» – пред­восхищают мотивы, образы, интонации будущей его поэтической книги «Пепел». В поэзию А. Белого вторгается современность – бытовые сценки, зарисовки повседневности жизни, жанровые картин­ки из быта города.

Сильнейшее воздействие на развитие миросозерцания А. Белого оказала революция 1905–1907 гг. Миф Вл. Соловьева о пришествии Вечной Женственности не реализовался. В сознании поэта наступает кризис. События современности, реальная жизнь с ее противоречиями все более привлекают его внимание. Центральными проблемами его поэзии становятся революция, Россия, народные судьбы.

В 1909 г. выходит самая значительная поэтическая книга А. Бело­го – «Пепел». В 20-х годах в предисловии к собранию своих избранных стихов Белый так определил основную тему сборника: «...все стихотво­рения «Пепла» периода 1904–1908 годов–одна поэма, гласящая о глухих, непробудных пространствах Земли Русской; в этой поэме одинаково переплетаются темы реакции 1907 и 1908 годов с темами разочарования автора в достижении прежних, светлых путей»[242] .

Книга посвящена памяти Н.А. Некрасова. От мистических зорь и молитв, вдохновленных лирикой Вл. Соловьева, Белый уходит в мир «рыдающей Музы» Некрасова. Эпиграфом поэт берет строки из изве­стного некрасовского стихотворения:

Что ни год – уменьшаются силы,

Ум ленивее, кровь холодней...

Мать-отчизна! дойду до могилы,

Не дождавшись свободы твоей!

Но желал бы я знать, умирая,

Что стоишь ты на верном пути,

Что твой пахарь, поля засевая,

Видит ведреный день впереди...

Тема России, нищей, угнетенной, в стихах «Пепла» –основная. Но, в отличие от лирики Некрасова, стихи А. Белого о России наполнены чувством смятенности и безысходности. Первая часть книги («Россия») открывается известным стихотворением «Отчаяние» (1908):

Довольно: не жди, не надейся –

Рассейся, мой бедный народ!

В пространство пади и разбейся

За годом мучительный год!

Века нищеты и безволья,

Позволь же, о родина-мать,

В сырое, в пустое раздолье,

В раздолье твое прорыдать

<…>

Где в душу мне смотрят из ночи,

Поднявшись над сенью бугров,

Жестокие, желтые очи

Безумных твоих кабаков,–

Туда,– где смертей и болезней

Лихая прошла колея,–

Исчезни в пространство, исчезни,

Россия, Россия моя!

А. Белый пишет о деревне, городе, «горемыках» (так названы разделы книги), скитальцах, нищих, богомольцах, каторжниках, «не­пробудных» пространствах Руси. Поэт широко использует поэтические традиции народной лирики. В передаче народного стиля, ритма народ­ного стиха он формально достигает предельной виртуозности. Но, в отличие от Блока, А. Белый не сумел выйти за пределы формальной стилизации, не усмотрел в народном творчестве его основного пафоса – жизнеутверждения и исторического оптимизма. Чувству роковой не­прикаянности русской жизни соответствуют в стихах сборника зауныв­ные ритмы стиха, тусклые, серые пейзажи. В этом сборнике нет сияющих красочных эпитетов, пронизывающих книгу «Золото в лазу­ри»; здесь все погружено в пепельную серость полутонов.

Стихи А. Белого о России значительны по формальному мастерству, ритмическому разнообразию, словесной изобразительности, звуковому богатству. Но художественно они несоизмеримы со стихами А. Блока о Родине, написанными в то же время. Если раздумья Блока о России полны оптимистических ожиданий начала больших жизненных пере­мен, если для поэта во тьме всегда сияет свет, если в просторах родной страны он ощущает ветер грядущей битвы, то мысли А. Белого о России пронизаны чувством отчаяния, а представления поэта о будущем – мертвенная тишина могильных погостов.

Своеобразна (в отличие от Брюсова и Блока) по идейно-творческой трактовке и тема города: ей уделено в «Пепле» значительное место. Белый пишет о конкретных революционных событиях 1905 г. («Пир». «Укор», «Похороны»), городской бытовой жизни, прежде всего о «призрачности» современного города. Среди городского маскарада призраков внимание поэта привлекает символ рока и революции – «Красное домино», образ, который станет одним из центральных в романе «Петербург».

В 1909 г. вышла книга стихов А. Белого «Урна». В предисловии к ней поэт писал, что если «Пепел – книга самосожжения и смерти»» то основной мотив «Урны» – «раздумья о бренности человеческого естества с его страстями и порывами». Эта книга ориентирована уже на иные историко-литературные традиции – традиции Батюшкова, Державина, Пушкина, Тютчева, Баратынского. Белый предстает в книге как блестящий версификатор, но все это – стилизации, явление изощренного стилистического маскарада.

В области поэтики «Урна» – книга откровенно формального экс­перимента. По меткому выражению одного из критиков, это своеоб­разное словесное «радение». Сборник был вершиной формальных поисков, искусных стилизаций, отразивших работу А. Белого над поэтикой русского стиха. Это была попытка проверить теорию поэти­ческой практикой. «Урной» завершился целый этап поэтического развития А. Белого.

В это же время А. Белый написал ряд статей, посвященных экспериментальному изучению ритма. Его опыты положили начало формальному изучению художественного текста («Лирика и экспери­мент», «Опыт характеристики русского четырехстопного ямба», «Срав­нительная морфология ритма русских лириков в ямбическом диметре», «Магия слов»). На них во многом опиралась русская школа формали­стов.

В 1910-е годы А. Белый-поэт не создает ничего принципиально нового. Он начинает работать над большой эпопеей, условно названной «Восток и Запад». Метафизический характер социально-исторических концепций А. Белого заранее определил неудачу книги. Написать эпопею он не смог, но создал повесть «Серебряный голубь» – о мистических исканиях интеллигента, пытающегося сблизиться с наро­дом на сектантской основе, и роман «Петербург» –самое значитель­ное свое произведение в прозе. В эти годы он пишет статьи о символизме («Символизм», «Луг зеленый», «Арабески»), в которых подводит итог многолетним размышлениям об искусстве и делает новую попытку обосновать направление.

Эстетические взгляды А. Белого тех лет определили художествен­ную специфику его прозы. А. Белый утверждал, что истоки современ­ного искусства – в трагическом ощущении рубежа эпох человеческой истории. «Новая» школа знаменует кризис миросозерцании. «Новое искусство» утверждает примат творчества над познанием, возможность лишь в художественном акте преобразовать действительность. Цель символизма – пересоздание личности и раскрытие более совершен­ных форм жизни. Символическое искусство в основе своей религиозно. А в трактате «Эмблематика смысла» Белый построил систему симво­лизма на базе философии Риккерта. Он писал, что символизм для него – «Религиозное исповедание», имеющее свои догматы. Символический образ, считал Белый, ближе к религиозному символизму, чем к эстетическому. Вне творческого духа мир есть хаос, сознание («переживание») творит действительность и организует ее по своим катего­риям. Художник не только творец образов, но и демиург, создающий :. Искусство есть теургия, религиозное деяние. Культура исчерпана, человечество стоит перед преображением мира и новым богоявлением. Таковы основные тезисы эстетической системы А. Белого 1910-v годов.

Прозаические произведения А. Белого этого времени – своеобраз­ное явление в истории прозы. Белый перевернул синтаксис, затопил словарь потоком новых слов, совершил «стилистическую революцию» русского литературного языка, которая завершилась (в большинстве его опытов) неудачей.

В романе «Петербург», развертывая тему города, намеченную в «Пепле», А. Белый создал мир невероятный, фантастический, полный кошмаров, извращенно-прямых перспектив, обездушенных людей-призраков. В романе нашли свое законченное выражение основные идеи и художественные особенности творчества Белого предшествую­щих лет, осложненные теперь его увлечением мистической филосо­фией теософов. В нем отразилось и отрицательное отношение «младосимволистов» к городской культуре как культуре Запада, искус­ственно насажденной в России волею Петра, и отрицание ими само­державно-бюрократического государства.

Петербург у Белого – призрак, материализованный из желтых туманов болот. В нем все подчинено нумерации, регламентированной циркуляции бумаг и людей, искусственной прямолинейности проспек­тов и улиц. Символом мертвенных бюрократических сил Петербурга и государства выступает в романе царский сановник Аполлон Аполлонович Аблеухов, стремящийся законсервировать, заморозить живую жизнь, подчинить страну бездушной регламентации правительствен­ных установлений. Он борется с революцией, преследует людей с «неспокойных островов». В его образе проступают черты К. Победо­носцева, известного консерватора К. Леонтьева, требовавшего «под­морозить Россию», щедринских героев. Но власть и сила Аблеухова призрачны. Он живой мертвец, обездушенный автомат императорской государственной машины. В заостренной гротескной сатире на абсо­лютизм, полицейско-бюрократическую систему царизма – сила романа, обусловленная связями его с критической линией русской литературы (Пушкина, Гоголя, Достоевского), образы которой транс­формирует А. Белый.

В целом роман формируется ложной идеей Белого о смысле, целях, силах революции, противопоставлением истинности «революции в духе», как начала подлинного преображения жизни, неистинности социальной революции, которая может свершиться лишь после я в результате духовного преображения человека и человечества под вли­янием мистических переживаний, мистически осознанного грядушего кризиса культуры. Используя принятую символистами символику цветов, А. Белый противопоставляет «Красному домино», социальной революции,– «Белое домино», символ чаяний подлинного (мистиче­ского) преображения мира. 282

В сюжетной схеме этого романа заключена сложная философско-цсторическая концепция А. Белого, его апокалипсические чаяния. И консерватор Аблеухов, и его сын-революционер, и Дудкин оказыва­ются орудиями одного и того же «монгольского» дела нигилизма, разрушения без созидания.

После Октябрьской революции А. Белый ведет занятия по теории поэзии с молодыми поэтами Пролеткульта, издает журнал «Записки мечтателей» (1918–1922). В своем творчестве и после Октября он остается верен символистской поэтике, особое внимание уделяет зву­ковой стороне стиха, ритму фразы.

Из произведений А. Белого советского периода значительный интерес представляют его мемуары «На рубеже двух столетий» (1930), «Начало века. Воспоминания» (1933), «Между двух революций» (1934), в которых рассказывается об идейной борьбе в среде русской интел­лигенции начала века, о предоктябрьской России.

АЛ. БЛОК (1880 –1921)

В истории русской культуры начала века творчество Александра Александровича Блока, художника, прошедшего путь «среди револю­ций», чутко уловившего и противоречия и величие своей эпохи,– явление огромной значимости. Его идейно-творческий путь характерен для той части русской художественной интеллигенции, которая иск­ренне, бесстрашно пыталась самоопределиться в сложной обществен­ной и идейной борьбе, найти свое место в народной жизни России, в революции.

Преодолевая в ходе своего творческого развития субъективно-иде­алистические представления о мире и искусстве, пережив в поисках правды человеческих отношений и светлые надежды, и трагические разуверения, Блок пришел к осознанию неразрывной связи судьбы художника с судьбами Родины, народа, революции.

Основные этапы своего творческого пути поэт сам обозначил в 1916 г. Подготавливая к изданию собрание стихотворений, он разделил его на три книги, каждая из которых отразила вполне определенный и законченный период его идейно-художественных исканий.

Первый – мистической «тезы», второй – скептической «антите­зы» и третий–синтеза, в котором центральное место в творчестве Поэта займут стихи о России. Блок рассматривал свое творчество как некую «лирическую трилогию» – повествование о пути «Я» от началь­ной гармонии с миром через хаос и трагизм столкновения с жестокой дальностью к подвигу борьбы за освобождение Красоты и к сотворению новой жизни.

В 1898–1900 гг. Блок написал около трехсот стихотворений. Эти юношеские стихи продолжают традицию «старой» русской поэзии Поэт учился у Пушкина, Лермонтова, подражал лирическому стилю Полонского, Майкова, Апухтина. Особое влияние оказала на раннего Блока лирика Жуковского и «Вечерних огней» Фета. Но при формаль­ном сходстве тем и мотивов с лирикой Фета голос Блока звучит оригинально, по-своему.

Встреча Блока с философской лирикой Вл. Соловьева «овладевает всем его существом», заставляет пересмотреть взгляды на суть поэзии ее назначение. Блок знакомится и с первыми книгами «новых поэтов» переписывается с Мережковским и А. Белым. Но он сразу ощущает неприемлемость для себя концепций Мережковского о синтезе эсте­тики и этики, язычества и христианства; в кружке Мережковского чувствует себя чужим.

В октябре 1904 г. выходит первая поэтическая книга Блока – «Стихи о Прекрасной Даме». В ней отразились напряженные, подчас трагические переживания личной жизни поэта, его отношения с Л.Д. Менделеевой. Это был своеобразный «роман в стихах». Особен­ность его в нераздельности двух планов – личного, реального и кос­мически-универсального мифа о путях земного воплощения Души мира. Говоря о характере этого единства, З.Г. Минц пишет: «...психо­логические, любовные, пейзажные, мистические и мистико-утопиче-ские планы повествования неразрывно связаны. Любые прямо названные лица, предметы, события неизбежно оказываются и симво­лическими «ознаменованиями» происходящего в иных «мирах». Кос­мическое «знаменует» пейзажное и интимное, интимное – символ мистического и т. д.»[243].

Дуализм взгляда раннего Блока на мир отразился в художественной форме его поэзии – параллелизме образов, антитезах словосочета­ний, противопоставлениях света и тьмы, дня и ночи. Сфера мистиче­ских чаяний – в ореоле света, горизонт ее – в заревах солнца и огня. Центральный образ стихов сборника –образ Вечной Жены, Царицы. В создании этой мистерии Блок широко пользуется символическими образами и терминологией философской лирики Вл. Соловьева. Но если философские стихи Соловьева постоянно осложнены теософски­ми размышлениями, скованы схемой его философской системы, т° стихи Блока исполнены страстности, напряженного субъективного чувства возможного обновления жизни. Они проникнуты эмоциональ­ной силой, разрывающей оболочку мистической образности. Крайне субъективно воспринималась Блоком и историческая концепция Вл. Соловьева о конце мира и грядущем обновлении его. Она накладывалась на ощущения поэтом катастрофичности, неустойчивости, неблагополучия жизни. Нарастающее живое чувство жизни уже тогда начинало взрывать в сознании Блока философскую схему Вл. Соловь­ева.

Но при всем этом ранний период творчества Блока – это напря­денные попытки поэта создать другую, мистически окрашенную дей­ствительность. Воспитанный на традициях русской классической поэзии, Блок противопоставляет идеалам ее мир Прекрасной Дамы, общественно значимому искусству – искусство, чуждое «суетным ин­тересам толпы». Блок переживает настроения крайнего индивидуализ­ма, в стихах его постоянно звучит тема одиночества, отрешенности от людей и жизни:

Все духом сильные, – одни.

Толпы нестройной убегают,

Одни на холмах жгут огни,

Завесы мрака разрывают.

(«Не доверяй своих дорог...»)

Любовные переживания поэта полны трепетных ожиданий Прекрасной Дамы в храмах, при свете лампад, мерцании бледных восковых свечей, мистических предчувствий крушения надежд, разочарований («Я, от­рок, зажигаю свечи...», «Вхожу я в темные храмы...», «Брожу в стенах монастыря...»). Любовь –это жреческое служение Прекрасной Даме. Язык поэта строг и торжествен. Но в стихах этой книги зазвучала уже и характерная для зрелого творчества Блока тема сомнения в испове­дуемой «правде», внутреннего раздвоения, здесь уже начинают ощу­щаться мотивы «Балаганчика», арлекинады.

«Стихи о Прекрасной Даме» ознаменовали и начало кризиса худо­жественного сознания Блока. В стихах последнего раздела книги – «Распутья»–с наибольшей, может быть, силой и напряженностью звучит тема катастроф, предчувствий, ожиданий событий:

И нам недолго любоваться,

На эти, здешние пиры:

Пред нами тайны обнажатся,

Возблещут новые миры.

(«И нам недолго любоваться...»)

Наступает кризис юношеской веры поэта, он разочаровывается в Мистической схоластике Вл. Соловьева, пытается выйти за пределы узкоиндивидуалистической лирики. В исследовательской литературе отмечена еще одна существенная особенность цикла «Стихов о Прекрасной Даме», выводящего его из рамок поэзии «младосимволистов»: «лирические персонажи» уже в творчестве Блока 1900–1903 гг. обретают определенность не только как выразители каких-то эмоций, но и как тонко охарактеризованные поэтические индивидуальности (это, кстати, одно из существенных отличий Блока от импрессионизма любимого им Фета). «Если в одних планах образы «Стихов о Прекрасной Даме» мифологически универсальны (Душа Мира и поклоняющийся ей «бедный, тленный» человек), то в других –они поражаю,, тонкой нюансировкой чувств, психологической мотивированностью и почти дневниковой искренностью, «исповедальностью». Можно сказать, что условность «окружений» героев, мифологическая всеобщность, зачастую условность или незаземленность места действия (она частично снимается обаятельными образами среднерусской природу или городскими пейзажами цикла, но полностью не преодолевается) компенсируется живостью чувств и психологических образов их носи­телей»[244].

Событием в жизни Блока было появление книги стихов В. Брюсова «Urbi et orbi» («Граду и миру»). Сборник поразил поэта. Брюсов как бы открыл Блоку тему современности, которая отныне одна из основ­ных в творчестве поэта. В поэзию его входит жизнь с ее реальной социальной и нравственной противоречивостью. Поэт пишет о городе, городской бедноте.

В стихотворении «Фабрика» (1903) выразились новые интересы поэта:

В соседнем доме окна жолты,

По вечерам–по вечерам

Скрипят задумчивые болты,

Подходят люди к воротам.

<…>

Они войдут и разбредутся,

Навалят на спины кули.

А в жолтых окнах засмеются,

Что этих нищих провели.

Революционная тема тоже первоначально является в брюсовском варианте городской эсхатологии. Убедительные параллели не раз при­водились в исследовательской литературе: «Конь блед» – «Последний день», «Довольным» – «Сытые» и др. Брюсовские воздействия «суще­ственно изменили структуру лирики Блока – они помогли дополнить исконно блоковскую индивидуализированность «лирических персона­жей» конкретностью, историзмом фона <...> Появился и сразу стал играть активную художественную роль реальный бытовой "антураж"»[245].

В лирику Блока входит тема Петербурга. Это было связано и с проявившимся глубоким интересом поэта к творчеству Достоевского, миру героев романа «Преступление и наказание». В стихах цикла «Распутья» зазвучала тема страданий человека в этом мире.

Дыхание назревающей революции обостряет социальное чувство поэта. В эти годы формируется новое отношение Блока к обществен­ности и искусству. В его лирике проявляется личная заинтересованность в происходящих событиях («Шли на приступ», «Митинг», «Сытые»). Поэт пишет о Петербурге в дни восстания. По воспоминаниям современников, Блок участвует в демонстрации, несет красное знамя. Но представления поэта о революции были абстрактно-романтическими, отношение к революции – сложным и противоречивым. Привет­ствуя революцию как просвет в дали будущего, он в то же время видел в ней стихию разрушения, возмездие старому миру, которое падет и на него, человека культуры, оторванной от народа. В годы революции возникает та концепция писателя об отношениях народа и интелли­генции, которую он будет развивать в последующие годы. Трагическое ощущение оторванности от судеб народных выразилось в известном стихотворении Блока «Барка жизни встала...» (1904).

В революционные дни происходит решительная переоценка поэтом своих прежних общественных и эстетических позиций. Показательна переработка Блоком стихотворения «Балаганчик» в «лирические сце­ны». Это был первый драматургический опыт поэта. В первоначальном наброске к пьесе Блок дает уничтожающую характеристику «мистиков» - «соловьевцев»: «...эти люди –«маньяки», люди с «нарушенным равновесием»; собрались ли они вместе, или каждый сидит в своем углу,– они думают одну думу о приближении и о том, кто приближа­ется <...> смакуют свой страх». В пьесе Блок пародирует эти мистиче­ские радения. В «сценах» мистики ждут «девы из дальней страны», но вместо нее появляется Коломбина – подруга и невеста Пьеро. Мис­тики принимают ее за явление Смерти. Все уверения Пьеро, что это его невеста, тщетны. Мистики убеждают Пьеро в том, что он просто сошел с ума. Пьеро растерян: «Я ухожу. Или вы правы, и я – несчастный сумасшедший. Или вы сошли с ума – и я одинокий, непонятный вздыхатель. Носи меня, вьюга, по улицам! О, вечный ужас! Вечный мрак!» «Стройный юноша в платье Арлекина», на котором «серебристыми голосами поют бубенцы», уводит Коломбину. Поиски прекрасной и свободной жизни, которая «может свалить с... слабых плеч непосильное бремя лирических сомнений и противоречий» (об этом писал А. Блок в предисловии к сборнику «Лирические драмы»), выражены поэтом в монологе Арлекина, глазам которого открылся величественный мир жизни, недоступный и чуждый мистикам:

Здравствуй, мир!

Ты вновь со мною!

Твоя душа близка мне давно!

Иду дышать твоей весною

В твое золотое окно!

Но призыв Арлекина оканчивается неудачей: даль, видимая в окне, нарисована, Арлекин летит в пустоту. На фоне зари в белых одеждах появляется Смерть, навстречу которой идет Пьеро. Черты ее начинают оживать, это – Коломбина, но любовь Пьеро не может совершить чуда и оживить Коломбину. Выступая против мистиков, сам Блок еще не мог преодолеть «бремя сомнений».

Для характеристики умонастроений Блока пьеса знаменательна.

Развенчивая мистиков, он переосмыслял и свое мистическое прошлое. Мир Прекрасной Дамы оказался иллюзорным, вымышленным, «лучезарный храм» – балаганом, мистика, как записал Блок в дневниках - «пустой» и «косной».

В годы революции тема современности, Родины, России, народ_а придает новую направленность творчеству Блока. В 1905 г. он пишет_т стихотворение «Осенняя воля»:

Запою ли про свою удачу,

Как я молодость сгубил в хмелю..

Над печалью нив твоих заплачу,

Твой простор навеки полюблю...

Много нас – свободных, юных, статных –

Умирает, не любя...

Приюти ты в далях необъятных!

Как и жить и плакать без тебя!

Поэт пытается понять грядущее Родины, свое место в ее истории, приобщиться к народной жизни «тысячеокой России» с ее тайной душой, непостижимой внутренней силой.

В декабре 1906 г. вышел второй сборник стихов Блока – «Нечаян­ная радость» (на обложке –1907 г.)[246]. Это была «переходная» книга – от «Прекрасной Дамы» к «Снежной маске». Уже в первом стихотворе­нии сборника поэт прощается с мечтами юности и Прекрасной Дамой:

Ты в поля отошла без возврата

Да святится Имя Твое!

Снова красные копья заката

Протянули ко мне острие.

(«Ты в поля отошла без возврата...»)

Перед Блоком раскрылся мир природы (цикл «Пузыри земли»): позд­няя русская осень с ее чистотой и прозрачностью, русские леса с их «сквозящей» тишиной, кружевами тонких берез, печалью и нежностью осеннего света. В книге начинает звучать одна из основных тем творчества поэта, раскрываемая в образах-символах пути, дороги, дали, ветра, вечного движения, вечного стремления к будущему. Цикл «Вольные мысли» (1907) вводит на страницы книги многообразные картины жизни простых людей, лишенной какой-либо мифологиза­ции. Мир исторический и мир «Я» становятся для Блока нераздели­мыми, как судьба России и судьба поэта.

Стихи 1907–1908 гг. знаменовали резкий поворот Блока к этиче­ской, гражданской проблематике. В статье «Три вопроса» Блок пишет о том, что проблема долга – «пробный камень для художника совре­менности»; «в сознании долга, великой ответственности и связи с народом и обществом, которое произвело его, художник находит силу ритмически идти единственно необходимым путем»[247]. Эта мысль определила отношение Блока к современной литературе, его эстетические Критерии. Поэт осуждает декадентский индивидуализм, эстетство, с резкостью пишет о мистиках, поэтах, которые «плюют на «проклятые вопросы», которым «нипочем, что столько нищих, земля круглая. Они под крылышком собственного "Я"»[248].

Обращаясь к новым темам, Блок решительно переосмысляет тематику свой ранней лирики. Этот период своего творчества поэт назвал _в статье «О современном состоянии русского символизма» (1910) антитезой юношеской поэзии.

Основная черта характера лирического героя второго сборника стихов Блока – противостояние «страшному миру» города (циклом «Страшный мир» откроется третья книга поэтических произведений поэта). Блок пишет о глубочайших противоречиях городской жизни, о тяжести подневольного труда:

Мы миновали все ворота

И в каждом видели окне,

Как тяжело лежит работа

На каждой согнутой спине.

Блоку был близок Брюсов отношением к городской культуре, ее противоречиям, чувством близящегося крушения мира насилия. Но неприятие культуры, быта «страшного мира» опиралось у Блока на крайне отвлеченные, подчас мистически окрашенные идеалы. В реаль­ности Блоку видится столкновение неких метафизических сил. В стихотворении «Незнакомка» поэт противопоставляет пошлой обыден­ности жизни буржуа сложные, мистически туманные настроения и переживания человека, не приемлющего этого мира во имя неких отвлеченных идеалов.

В том же 1907 г. отдельной книжкой вышел цикл стихов поэта «Снежная маска», которые затем вошли в сборник «Земля в снегу» (1908)[249]. В предисловии к сборнику поэт так объяснял логику развития своего отношения к миру: «Стихи о Прекрасной Даме» – ранняя Утренняя заря... <...>

«Нечаянная радость» – первые жгучие и горестные восторги – первые страницы книги бытия. <...>

И вот Земля в снегу. Плод горестных восторгов, чаша горького вина».

Основная тема стихов этой книги – слияние поэта с творческой жизненной стихией:

О, весна без конца и без краю –

Без конца и без краю мечта!

Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!

И приветствую звоном щита!

(«0, весна без конца и без краю...»)

Блок переживает настроения трагических разуверений, противоречий, «горестных восторгов и ненужной тоски». Но «в конце пути», как писал поэт в том же предисловии к сборнику, для него «расстилается одна вечная и бескрайняя равнина – изначальная родина, может быть сама Россия... И снега, застилающие землю,–перед весной. Пока же снег слепит очи и холод, сковывая душу, заграждает пути, издали доносится одинокая песня Коробейника: победно-грустный, призывный напев, разносимый вьюгой: "Ой, полна, полна коробушка..."».

Блок скоро ощущает «углубленное и отдельное чувство» связи с Родиной.

Разгулялась осень в мокрых долах,

Обнажила кладбища земли,

Но густых рябин в проезжих селах

Красный цвет зареет издали.

Вот оно, мое веселье, пляшет

И звенит, звенит, в кустах пропав!

И вдали, вдали призывно машет

Твой узорный, твой цветной рукав,–

писал поэт с проникновенной любовью о «нищей и родной Руси» в стихотворении «Осенняя воля». Но образ Руси у Блока мифологизи­рован. Русь – это таинственная страна с ее дебрями, ворожбой, кол­дунами и демонами:

Ты и во сне необычайна.

Твоей одежды не коснусь.

Дремлю – и за дремотой тайна,

И в тайне –ты почиешь, Русь.

Русь, опоясана реками

И дебрями окружена,

С болотами и журавлями,

И с мутным взором колдуна...

(«Русь»)

В такой трактовке образа России сказывалась связь Блока с концепциями «народной души» символистов, их интересами к народной
демонологии, проявившимися в то время в поэзии (К. Бальмонт), прозе
(А. Ремизов), музыке (А. Лядов, И. Стравинский), живописи (М. Вру-
бель), Расставаясь с прошлым, с образами ранней поэзии, Блок
не может изжить чувства «незнания о будущем».

Революция обостряет социальные искания поэта, но годы после­революционной реакции вызывают у Блока чувства смятения и тревоги, _перерастающие подчас в настроения отчаяния, «тайной гибели»,– мотивы, которыми определяется поэтический цикл «Снежная маска». Эту книгу Блок называл книгой до последней степени субъективной. Незнакомка-судьба – «беззаконная комета», чародейная дева, цыган­ка, врывающиеся в повседневность как воплощение романтического протеста против ненавистной герою лживой и мучительной жизни, – таков новый облик лирической героини Блока[250]. В книге выразились настроения, которые, по словам поэта, были внушены временем и перекликались со сложными драматическими перипетиями его личной судьбы.

Сборнику «Земля в снегу» Блок предпослал два эпиграфа, опреде­лявшие настроения и тональность книги: один – из неизданного стихотворения Л.Д. Менделеевой «Зачем в наш стройный круг ты ворвалась, комета?», второй – из стихотворения Ап. Григорьева (это как бы ответ на вопрос первого эпиграфа):

...В созданья стройный круг борьбою послана,

Да совершит путем борьбы и испытанья

Цель очищения и цель самосозданья.

Из стихотворения Григорьева взят и эпиграф к первому стихотворению Блока, которое является своеобразным прологом к «Снежной маске». Лирические темы и образ лирического героя в этой книге Блока явно перекликаются с темами и образами лирики Ал. Григорьева (бродяг в призрачном городе, возлюбленной, в очах которой «сияет кометы яркий свет», кочевой «цыганской Руси» с ее бескрайним песенным раздольем). Лирический герой Григорьева, сгорающий в кипении страстей и противоречий, близок лирическому миру поэта, его настро­ениям того времени. Порывы в будущее, взлеты вдохновения вопло­щаются в мотивах песенной стихии.

В «Снежной маске» ярко выразились характерные черты тогдашней художественной манеры Блока – метафорический стиль и музыкаль­ность стиха. Мы встречаемся с самыми сложными приемами реализа­ции метафор в самостоятельный образ, предельной экспрессивностью интонации, эстетизированным словарем. Особое внимание Блок уде­ляет музыкальной выразительности стиха. Строя стихотворение на развернутой метафоре, поэт создает сложный метафорический ряд, который живет самостоятельной поэтической жизнью, образуя свой поэтический сюжет (образы уносящейся в снежную даль тройки, Увлекающей счастье, молодость, любовь; снежной вьюги, заметающей сердце, и др.). Рассматривая метафорические ряды книги и анализируя общие принципы блоковской метафоризации той поры, В. Жирмунский писал: «Символ достигает крайних пределов метафоризации: тройка теперь уже не уносит счастье поэта – она уносит самого поэта и его возлюбленную Снежную Деву»[251]. Мотив движения, полета, «летящей» стихии становится лейтмотивом поэтического цикла:

Рукавом моих метелей

Задушу.

Серебром моих веселий

Оглушу.

На воздушной карусели

Закружу.

Пряжей спутанной кудели

Обовью

Легкой брагой снежных хмелей

Напою.

(«Ее песни»)

Особенность стиха Блока этого времени – последовательное развитие метафоры в самостоятельную поэтическую тему. При этом Блок не только не избегает логических противоречий, но намеренно подчер­кивает их. Классическим примером такого метафорического стиля является хрестоматийно известное стихотворение:

В легком сердце страсть и беспечность,

Словно с моря мне подан знак.

Над бездонным провалом в вечность

Задыхаясь летит рысак.

(«Черный ворон в сумраке снежном...»)

Лиро-эпический цикл «Вольные мысли» обозначил новый период идейного и творческого развития поэта. О «романе» со Снежной Девой поэт вскоре скажет как о развенчанной тени. Расставаясь со Снежной Девой, Блок обращается к реальной жизни, пишет о живых людях, своей связи с природой и человечеством, выходит из иррациональной стихии «Снежной маски». Он тяготеет к точности рисунка, отказыва­ется от импрессионистической зыбкости предыдущего цикла. Образ­ность Блока становится подчеркнуто вещной, детализированной.

Хочу,

Всегда хочу смотреть в глаза людские,

И пить вино, и женщин целовать...

И песни петь! И слушать в мире ветер!

(«О смерти»)

Он пишет о труде рабочих, красоте северных морей, описывает красавицу яхту с «драгоценным камнем фонаря» на тонкой мачте. Меняется ритмика блоковского стиха. На смену нервному тоническому стиху «Снежной маски» приходят бо<