Культура и цивилизация

Проблема цивилизации как определенного этапа развития общества связана с теоретическими размышлениями XVIII—XIX веков. Впервые понятие цивилизация ввел в употребление шотландский теоретик А. Фергюссон. Особое значение этот термин приобрел в Европе в эпоху Просвещения, когда цивилизацией называли такое государственное устройство, которое основано на разумности, справедливости и расцвете производства и земледелия. Для Гегеля цивилизация была связана с понятием “гражданское общество”. Марксизм к цивилизации относил техническую оснащенность общества, практическую деятельность общества, формы познания мира, место личности в обществе. Теоретики, чья деятельность связана в той или иной форме с этнографией и археологией, так называют в развитии человечества этап, следующий за дикостью и варварством. Многие ученые и в их числе Вернадский называли цивилизацию ноосферой[19]Земли и связывали ее со “способом и уровнем овладения силами природы” [76, с. 66]. Некоторые ученые связывают цивилизацию с определенным уровнем развития общества во времени и пространстве, как, например, античная цивилизация, египетская и др. Есть и другая точка зрения, которая понимает цивилизацию как нечто противоположное культуре, как продукт разложения культуры [334].

Вопрос об антагонизме культуры и цивилизации был поставлен еще Руссо и Кантом. Размышляя о человеке, его природе и месте в мире, Руссо приходит к мысли, что человек как “естественное” существо по своей природе обладает всеми возможностями для труда во благо самого себя и общества. Но государство становится между возможностями человека и результатами его деятельности. Государство, которое, по мнению Руссо, призвано упорядочить жизнь людей и является результатом “общественного договора”, превратилось в форму, окостеневшую, враждебную для создавшего его человека. Это реально существующее государство противостоит человеку всей своей бюрократической системой, оно выступает как отчужденная культура, направленная против любого своего подданного.

Отчужденной культурой для человека становится, по мнению Руссо, каждый элемент ее. Это разум, который он понимает как рассудок, рассуждение, резонерство, и считает, что рассудок “не возвышает душу, а только утомляет, обессиливает ее и извращает суждение, которое он должен бы совершенствовать" [21, с. 86, 87]. Это религия, которая не становится для человека убежищем и утешением, выполняя установления государства. Это мораль, где он различает “естественное” состояние человека, источником которого может быть только совесть, с одной стороны, и “общественное мнение”, сводящее каждую моральную норму к простой формальности, с другой. “В том, что называется честью, я различаю честь, подсказанную общественным мнением, и честь, порожденную уважением к самому себе. Первая состоит из пустых предрассудков, еще более зыбких, чем морская волна; вторая зиждется на бессмертных началах нравственности. Светская честь может быть выгодной для положения в обществе, но она отнюдь не проникает в душу и не оказывает никакого влияния на истинное счастье. Подлинная честь, напротив, составляет сущность счастья, ибо только в ней обретаешь неиссякаемое чувство самоудовлетворения” [267, с. 75]. Таким образом, культура в понимании мыслителей XVIII века связана с духовной сферой и прежде всего с моралью, а наука, техника, этикет были отнесены к цивилизации.

Проблемы противоположности и несовместимости культуры и цивилизации разрабатываются и в современных исследованиях. О. Шпенглер считал, что гибель культуры связана с переходом ее в состояние цивилизации. В этом состоянии человечество может заниматься только приращением количества технических новшеств, не столько спасительных, сколько губительных для судеб мира. Швейцарский писатель Герман Гессе (1877—1962), писавший на немецом языке, воспринимает гибель культуры как крушение всех идеалов и ценностей: “Уже пол-Европы, уже по меньшей мере половина Восточной Европы находится на пути к хаосу, мчится в пьяном и святом угаре по краю пропасти, распевая пьяные гимны, какие пел Дмитрий Карамазов. Над этими гимнами глумится обиженный обыватель, но святой и ясновидец слушает их со слезами” [74, с. 115]. От Руссо и до наших дней сохранился взгляд на цивилизацию как на процесс нивелировки человека безликими государственными и другими социальными структурами.

Однако есть и другие подходы к этому вопросу. Не снимая проблемы контрсуществования культуры и цивилизации, такие ученые современности, как французский этнограф и социолог Клод Леви-Строс (р. 1908), Э. Фромм, А. Швейцер, видят выход из кризиса гуманизма и культуры в восстановлении культуры как проникающего гуманизма, как обретение смысла жизни в ее сохранении (Швейцер), в сохранении человека как личности (Фромм), в замене технократического развития гуманистическим. В начале книги упоминалось высказывание Швейцера, что XXI век либо будет веком культуры, либо его не будет вообще. Завершить же первую часть можно мыслью Фромма: “У жизни нет иного смысла, кроме того, который человек придает ей сам, раскрывая свои способности”. В этих воззрениях культура и цивилизация рассматриваются не столько в противопоставлении друг другу, сколько в единстве, в котором культура становится неотъемлемой стороной цивилизации: “... во взаимоотношении цивилизации и культуры решающую роль играет культура, составляющая ядро цивилизации, ее нравственные и ценностные основы” [220, с. 37].