Проблема рациональности экономических субъектов

В ортодоксальной экономической теории одним из системообразующих принципов является принцип рациональности поведения экономических субъектов. Именно этот постулат в последнее время подвергается существенной критике. Рассмотрим подробнее его истоки и сущность.

Основоположником рационализма в философии считается Р. Декарт. Согласно ему, разум, познание представляют собой не социальное явление, а способность, данную индивиду от природы. «Способность правильно судить и отличать истинное от ложного... от природы у всех людей одинакова»[253]. Приняв рационализм за точку отсчета, современная экономическая наука взяла его в качестве постулата, в канонической форме сформулированного в XVIII веке философом-утилитаристом Иеремией Бентамом. Согласно ему, человек непрерывно занят процессом «калькуляции блага», т.е. пытается вычислить наиболее выгодный для себя тип поведения, подсчитывая все положительные и отрицательные последствия своих решений. Именно этот взгляд на человека лежит в основе философии капитализма с его стихией свободной конкуренции, а также в основе западной рационалистической этики. В середине прошлого века принцип «калькуляции блага» трансформировался в принцип «максимизации ожидаемой полезности». Следовательно, от человека ожидается, что каждый раз он будет учитывать не только все положительные и отрицательные последствия своих действий, но и вероятность их наступления. Например, покупая автомобиль, он будет учитывать его стоимость, удовольствие от быстрой езды и завистливых взглядов знакомых, а также вероятность кражи, аварии, стоимость ремонта и т.п.

В современной экономической науке, по мнению отечественного экономиста В.С. Автономова, можно выделить два подхода к пониманию рациональности:

- формальный, при котором данная категория рассматривается как совокупность способов и процедур оптимизации экономической системы;

- функциональный, при котором рациональность выступает базовой моделью большинства общественных наук, своего рода абстракцией, нормативом экономической деятельности.

Во втором случае рациональное поведение, в традиционном для социальных наук смысле, можно квалифицировать как такое, которое кратчайшим (из всех возможных) путем приводит данную систему к сохранению и увеличению ее гомеостазиса (в этом смысле оно функционально)[254]. Схожих взглядов придерживается, в частности, автор теории «ограниченного выбора», лауреат Нобелевской премии по экономике Г. Саймон, согласно взглядам которого моменты равновесия какой-либо системы и ее приспособления к среде являются нейтральными по отношению к оптимальному поведению, поскольку равновесное состояние системы еще не означает ее оптимального состояния[255]. Таким образом, с содержательной стороны рациональность приводит к признанию за субъектом способности к стремлению к идеалу, оптимизации соотношения затрат и результата.

Помимо принципа оптимизации, ученые выделяют еще один момент, характеризующий рациональное поведение, – самодетерминацию поведения. Согласно взглядам другого лауреата Нобелевской премии по экономике, М. Алле, определение экономической рациональности формулируется в предположении, что индивид сам по себе наилучшим образом знает и определяет для себя собственные цели и оптимальные способы их достижения. На этой предпосылке экономической теории основано одно из фундаментальных ее понятий – «предпочтение». Эвристическая ценность этого понятия основывается на том, что любой потребитель «отдает предпочтение тому, что сам считает предпочтительным». Взаимозаменяемость целевых предпочтений, таким образом, может быть признана отличительным свойством той модели рациональности, которая используется в экономической науке. Это означает, что факты рационального поведения в экономическом смысле можно констатировать везде, где можно зафиксировать внутренне непротиворечивую(то есть последовательную, иерархическую и независимую от внешних содержаний) систему предпочтений[256]. Таким образом, М. Алле, с одной стороны, говорит о том, что человек выступает рациональным, когда он самостоятельно ставит свои цели, т.е. проявляет субъектность, с другой (более спорной), – что человек осуществляет выбор цели из некоего многообразия оных, данных ситуацией. И, что самое главное, индивид при этом четко и безошибочно выбирает наиболее релевантный путь, что, как мы уже отмечали в предыдущих главах, не подтверждается практикой социально-экономического развития и результатами эмпирических исследований психологов.

Другая важная составляющая экономической рациональности – целенаправленность. Рассмотренное в экономическом аспекте человеческое поведение интерпретируется как результат сознательных целерациональных индивидуальных действий. Причем, по М. Веберу, целерационально действует только тот, кто «ориентирует свои действия на цели, средства и побочные результаты и при этом рационально соотносит как средства с целями, так и цели с побочными последствиями и, наконец, различные возможные цели друг с другом»[257], выстраивая таким образом иерархию целей, детерминированную собственной системой предпочтений. В экономике эта установка была сформулирована К. Менгером, а дальнейшее развитие получила в работах представителей неоавстрийской школы и Й. Шумпетера. Сознательная постановка целей при этом признается априорной, так как считается, что предварительное планирование деятельности предшествует самой этой деятельности. Целерациональность рассматривается и как стремление к максимальной полезности, и как стремление к наилучшему удовлетворению своих потребностей, а также в виде «предпочтений», «весов» и «целей» в новейших экономических концепциях.

Поводя итог этому небольшому обзору подходов к пониманию рациональности, отметим, что она в экономической теории в целом определяется как максимизация какой-либо целевой функции при данных ограничениях. Так, по мысли Д.Н. Хаймана, ключевая поведенческая предпосылка в моделях, используемых в современной микроэкономике, заключается в том, что поведение людей мотивируется желанием максимизировать чистый выигрыш, получаемый при осуществлении операций. При этом нахождение наилучших средств для достижения той или иной цели осуществляется безотносительно к самим конкретным целям. Формирование этой установки, разделяемой большинством современных экономистов, восходит к теории познания Д. Юма, в которой рациональность сводилась к простому формальному отношению целей и средств. В итоге структура экономической рациональности рассматривается как полностью независимая от конкретных психологическихпроцессов в рамках индивидуального сознания (сомнений, колебаний, промежуточных решений, переформулировок целей, изменения предпочтений и т.д.).

Факт выбора экономическая наука анализирует в качестве самодостаточного, полного и завершенного, заключая «в скобки» его психологическую природу[258]. Это, как мы уже неоднократно отмечали, объясняется акцентом внимания исследователей на процессах преобразования биосферы при отвлечении от их субъектной стороны. Исходя из подобного подхода, выстраивается соответствующего рода экономическая психология, объясняющая поведение людей. В частности, согласно Д. Юму, мораль, выступая основанием социально-политической жизни государства, является результатом баланса индивидуальных аффектов. Стремление к удовольствию при этом трактуется как последнее основание всякого человеческого действия. К той же парадигме относится и модель «эгоистического индивида» А. Смита. Описание рыночных закономерностей в ней основано на тщательном и всестороннем прослеживании игры интересов всех участвующих в экономическом процессе сторон: собственников земли, предпринимателей, буржуазии, торговцев и рабочих.

В итоге, согласно Н.М. Кизиловой, основу экономической рациональности составляет модель «экономического человека» как «рационального максимизатора полезности». Ее можно обнаружить, прежде всего, в маржиналистских теориях предельной полезности (К. Менгер, У. Джевонс, Л. Вальрас). Базовая идея этих концепций – «максимизация полезности» – своим происхождением обязана утилитаристскому учению И. Бентама. Главным образом, это касается важнейшей для данного ученого концепции «максимизации счастья». Построенное на этой идее психологическое учение И. Бентама, в свою очередь, сильно зависит от ассоцианистской психологии XVI-XVIII вв., важнейшие положения которой сводятся к пяти взаимосвязанным элементам: концепции опыта как комплекса чувственных впечатлений; идее непосредственного жизненного опыта как единственного источника достоверного знания; учению об индивидуальном сознании как «tabula rasa», лишенной каких-либо собственных априорных представлений, не содержащихся в опыте; редукции психического аппарата к «впечатлениям» как его простейшим единицам и истолкованию психических функций как простого результата произвольных комбинаций («ассоциаций») таких единиц.

Заимствовав из этой традиции идею о сознании человека как «tabula rasa», управляемого внешними воздействиями через ощущения и случайные ассоциации, маржиналисты дополнили ее представлением о том, что единственной целью человека выступает поиск наслаждений и который, дабы достичь этой цели, будет взвешивать и точно рассчитывать каждый свой шаг на пути к ней. Помимо этого, маржиналистская концепция сводит важнейшую экономическую проблему – проблему ценности – к психологии потребительского выбора.

В противоположность данной модели человека, автоматически реагирующего на раздражители внешнего мира и в своих выборах руководствующегося только чувствами удовольствия и неудовольствия, экспериментальная психология В. Вундта и бихевиористское учение Дж. Уотсона предложили концепцию активной личности, на решения и поведение которой влияет целый комплекс причин, не ограничивающихся только стремлением к удовольствию (врожденные инстинкты, разнообразные физиологические и биологические факторы). В экономической теории представители альтернативного маржинализму «объективистского» направления стремились вытеснить любые психологические импликации экономической науки за ее пределы. Относя проблему стоимости как ценности в разряд внешних, неэкономических, проблем, приверженцы радикального антипсихологизма сосредоточиваются на анализе кривых безразличия, которые, как предполагается, не содержат в себе никаких специальных отсылок на те или иные особенности человеческой природы. В «теории выявленных предпочтений» П. Самуэльсона от потребителя не требуется максимизировать полезность с помощью точных рациональных исчислений: он просто делает последовательный непротиворечивый выбор, предпочитая один вариант другому. Место понятия полезности занимает теперь понятие предпочтения (выбора). В рамках данной концепции, таким образом, убедительно демонстрируется эквивалентность непротиворечивого выбора и максимизации некоторой функции. Как полагает ученый, субъект всегда максимизирует какую-либо вполне конкретную величину (а не абстрактную идею полезности), и акты выбора, в которых осуществляется эта процедура, эмпирически наблюдаемы. Последнее обстоятельство позволяет выстроить данную теорию в соответствии со строгими критериями научности[259].

Свое развитие тенденция радикального антипсихологизма получила и в теории Дж. Хикса, в которой переосмысление основных положений маржинализма привело к отражению свойств человеческого поведения с помощью концептуального языка математики. Речь здесь идет о таких анонимных свойствах кривых безразличия, как выпуклость, непрерывность и гладкость. При этом данные понятия и свойства по-прежнему имеют в теории статус необсуждаемых постулатов, что указывает на их генетическую связь с маржиналистскими допущениями. С другой стороны, эта теория фактически продемонстрировала принципиальную независимость теории цены от каких бы то ни было психологических предпосылок. Психология И. Бентама при этом оказалась только одним из возможных способов описания ценовой динамики, утратив свой приоритет в решении подобных вопросов. В целом объяснению причины выбора Дж. Хикс предпочел регистрацию самого факта выбора. В результате психологические свойства выбирающего человека были модифицированы в простейшие свойства математических функций.

Другой вариант решения проблемы рациональности представлен в концепции основоположника институционализма Т. Веблена. Эта теория по сути представляет собой синтез эволюционного учения Ч. Дарвина, психологии У. Джеймса и отдельных психологических идей У. Магдугалла. Т. Веблен выделяет две поведенческие модели экономического человека, образующиеся из различных комбинаций базовых человеческих инстинктов – «промышленное поведение» и «денежное соперничество». Последняя может порождать бесполезные образования, которые в экономическом отношении зачастую даже не направлены на непосредственное извлечение прибыли. Например, деятельность крупных предпринимателей-монополистов, ориентированная на приобретение как можно большей части самой промышленной системы, является разрушительной для процесса общественного производства, тормозит и блокирует его эффективность. Как следствие, модель ищущего наслаждений рационального максимизатора оказалась непродуктивной для адекватного описания такого экономического поведения[260].

Разбирая общие вопросы экономической рациональности, А. Маршалл указывает на ее гипотетический статус: все человеческие действия в экономике рассматриваются в таком контексте, как если бы они были полностью рациональными[261]. В этой связи В.С. Автономов обозначает границы применимости понятия «рациональной максимизации полезности»: отсутствие необходимости учитывать возможные ответные действия других индивидов и введение ряда дополнительных гипотез, моделей и предпосылок (например, гипотезы об одинаковом поведении экономических субъектов, концепций конкуренции, равновесия и всеохватности рынков и др.). По Л. фон Мизесу, абсолютно рациональное человеческое поведение было бы возможно только в условиях совершенного рынка, и если соответствующая антропологическая модель в отдельных случаях не работает, то это может означать только несовершенство самого рынка, искажающее влияние на него внешних факторов.

Критикуя концепцию «экономического человека», представители немецкой исторической школы (Ф. Лист, Г. Шмоллер, В. Зомбарт, М. Вебер) отмечали, что в своем поведении человек руководствуется не соображениями рациональности, а привычками и традициями.

Так, согласно М. Веберу, сама по себе неуправляемая энергия страсти к наживе еще не является отличительным признаком капиталистического духа, – необходимо ее рациональное оформление по ряду признаков:

а) рациональной организации свободного труда в форме предприятия;

б) нормированию хозяйственной деятельности;

в) ориентации экономической активности на товарный рынок, а не на политическую борьбу или иррациональную спекуляцию;

г) отделению предприятия от домашнего хозяйства.

Эти формальные условия следует отличать от конкретной рациональной процедуры принятия решений, в качестве образующих элементов которой Вебер выделяет контроль, координацию, инициативу, анализ и гибкую ценовую политику. Пытаясь закрепиться в чуждой среде традиционной экономической культуры,эти элементарные формы рациональной организации производства сталкиваются с серьезными трудностями. Экономическая мотивация рабочего ранней стадии капитализма еще сильно отличается от установок предпринимателя современного ученому типа, поскольку, по его мнению, укоренена в совершенно иной ментальной культуре, воспитывавшейся веками. В соответствии с этой культурой, увеличению заработка человек предпочитает облегчение работы. Появлению нового экономически-антропологического типа должны были предшествовать глубинные историко-культурные процессы, которые постепенно начнут вырабатывать у человека необходимые для экономической рациональности этические и психологические качества: осмотрительность, решительность, расчетливость, сдержанность, умеренность и упорство, способность трезво оценивать ситуацию и предприимчивость, верность принципам, преданность выбранному делу и честность. Приумножение капитала такой человек будет понимать как этическую норму, организующую весь его жизненный уклад при полном отказе от наслаждений, даруемых деньгами. Этот подход получил название цивилизационного.

Подводя итог анализу, во многом основанном на работах Н.М. Кизиловой, В.С. Автономова и М. Вебера, можно заметить, что с философской точки зрения можно выделить некое общее понятие рациональности как разумной и адекватной ориентации в рамках какого-либо положения дел[262]. Причем на цели такого поведения накладываются некоторые содержательные ограничения: не всякая цель может быть названа разумной, как и не всякое желание оправданно с этой точки зрения. Поэтому для того чтобы определить рациональное поведение субъекта в рамках экономической деятельности, согласно Н.М. Кизиловой, можно выделить шесть содержательных структур: оптимизацию, осознанность, взаимосогласованность и непротиворечивость системы предпочтений, целеполагание, формализм(нейтральность в отношении содержания целей) и антипсихологизм (независимость от процессов формулирования выбора)[263].

Именно в вышеозначенной форме принцип рациональности и подвергается существенной критике на протяжении всего ХХ в., особенно его второй половины. Начало для его опровержения было зафиксировано теорией Дж. Стиглера о редкости и платности информации. Г. Саймон под давлением критиков базового неоклассического тезиса дополнил идею Дж. Стиглера тезисом о неполной рациональности экономических субъектов, связанной с ограниченностью когнитивных способностей экономических агентов, сохранив, таким образом, сам постулат. Согласно этому принципу, действующие в обществе правила коммуникаций и принятия решений – это не результат рациональных расчетов, а, главным образом, следствие давления окружения[264]. При этом оказать влияние способна не любая информация, а только «валидная, т.е. прошедшая социально-нормативную проверку»[265]. Как видно из материалов нашей работы, этот процесс представляет собой, с одной стороны, интериоризацию информации субъектом («личное Я», превращение информации в знания), а с другой – воздействие на систему знаний других субъектов поля.

Продолжая наступление на основной принцип «экономикс», лауреат Нобелевской премии по экономике за 2002 год Д. Канеман доказал, что «модели рационального выбора психологически нереалистичны»[266]. По мнению американского экономического психолога, большинство решений принимается интуитивно, причем правила, которым подчиняется интуиция, в основном сходны с правилами восприятия.

Между тем в настоящее время подавляющее большинство экономических моделей все еще основано на постулате рациональности. Подобная ситуация вынуждает ученых-экономистов говорить о том, что этот опровергнутый практикой принцип нужен как «теоретическая модель человека, из которого элиминированы все психологические и духовные мотивации и качества, не относящиеся к экономической деятельности, результат сведения индивидуального поведения – к рациональной целесообразной деятельности, условий и обстоятельств этого поведения – к наличию ограниченных экономических ресурсов, а его мотивов – к нацеленности на извлечение возможного максимума полезности из данных условий»[267]. Действительно, отказываться от богатого наследия прошлого не имеет никакого смысла. Ведь сохранена в качестве нормативной точки анализа модель рынка совершенной конкуренции, в реальности давно не встречаемая. Однако, на наш взгляд, подобная ситуация наглядно демонстрирует необходимость новой синтетической теоретической концепции, объединяющей в себе как рациональные, так и интуитивные, контекстуальные основания действий экономических субъектов в единую модель. Мы считаем, что это можно сделать за счет рассмотрения экономической системы через взаимодвижение субъектности и ее объективацию, основные моменты которых представлены в предыдущих главах настоящей работы. Попробуем показать это на примере рассмотрения движущих сил экономических субъектов.