Ситуация как единица социального времени

В работах современных социологов часто используется тезис, наиболее точно, по нашему мнению, сформулированный В.Н. Фурсом, о том, что социальная материя образована сложным сплетением повседневных практик, размещенных в пространстве и времени и генерирующих множественность социальных систем. Так, лейтмотивом «теории структурирования» является идея имманентности институциональных порядков повседневным практикам, закрепленная в постулате «дуальности структуры», в соответствии с которым структуры являются как объективированным продуктом социальных практик, так и медиумом, организующим повседневную жизнь людей. «Это значит, что социальный анализ, начинающийся как вполне объективный анализ институциональных форм, должен вести к реконструкции определяемых ими особенностей непосредственного опыта людей, который в результате предстает как неразрывное единство объективного и субъективного аспектов»[129]. Это говорит и о том, что время функционально выступает основой, необходимой для сравнимости развития нескольких элементов. Ведь известно, что «возникновение и развитие представлений о времени в культуре вызвано необходимостью синхронизации деятельности индивида и человеческого сообщества в изменяющемся мире»[130], а также, что для осуществления сравнения необходима общая система координат[131]. Г.П. Аксенов справедливо отмечает: «Если есть какая-то упорядоченность в окружающем мире, то она связана, несомненно, с течением времени. Время выстраивает последовательность изменений, благодаря ему нет хаоса, смешения всего и вся, а есть стройность, красота, гармония и т.д., следовательно, исключать движущиеся предметы из времени нельзя»[132]. Время создает упорядоченность пространства – и поэтому началом времени является полная неопределенность, а окончанием – полная определенность (равная полной неопределенности нового вида, в котором не работает предыдущее время)[133].

В рамках общественного развития основой для сравнимости (и, следовательно, фактором развития) выступает социальное время. Учитывая, что предмет нашего исследования – экономико-психологические факторы общественного развития, вполне естественно сосредоточить свое внимание именно на этом виде времени.

Как особый феномен, социальное время, в основном, рассматривалось в рамках социологической отрасли знания. Так, по П. Сорокину и Р. Мертону, оно представляет собой выражение «изменения или движения одних социальных явлений по отношению к другим социальным явлениям, взятым в качестве точки отсчета»[134]. У Ж. Гурвича социальное время – это «время совпадения и рассогласования движений целостных социальных явлений, которые могут быть глобальными, групповыми и микросоциальными, независимо от того, выражены они в социальной структуре или нет»[135].

Э. Дюркгейм писал, что категория времени отображает ритмы деятельности социальной группы, а представление о времени – это представление о социальном времени, общемдля данного сообщества людей[136].

Надо сказать, что наибольшее влияние на современную социологическую мысль о времени оказал Дж.Г. Мид. Согласно его работам, общество возможно потому, что люди способны устанавливать общность временных перспектив. Предметы физического мира и животные находятся в том или ином отношении к окружающей среде. Но лишь человек при помощи символической коммуникации разделяет перспективы (отношения) других, принимает на себя их пространство и время. Под перспективой он, в духе Лейбница, понимает восприятие в одном событии всех остальных[137]. Интерсубъективность, обмен социальными ролями возможны благодаря способности вступать во временные (событийные) ряды людей и групп. Сама социальность, по Дж.Г. Миду, есть способность находиться одновременно в нескольких отношениях к миру, быть несколькими вещами[138].

В итоге общепринятым мнением выступает положение о том, что к социальному времени можно отнести не только объективную его составляющую, но и социальные представления о времени – общепринятыесоциальной группой представления о временных отношениях между культурно значимыми процессами и явлениями, закрепляемые и воспроизводимые культурными кодами в актах коммуникации.

В развитие данного положения Дж. МакГрейтом и Дж. Келли было введено понятие синхронизации циклов межличностного взаимодействия – механизма формирования социального времени. В их интерпретации это подстраивание (взаимное, одностороннее) объективных ритмов деятельности индивидов и группы, за которым следуют выравнивание, уподобление субъективных представлений о времени[139]. Кроме того, субъектам при осуществлении данного процесса помогает «точка отсчета»[140], которую можно поместить и в настоящее, и в прошлое, и в будущее. Считается, что она с психолингвистической точки зрения задается глагольными и именными показателями времени, которые ориентируют событие, действие или обладание свойством во времени относительно определенного момента или интервала[141]. Хотя непосредственно в социологии понятие «точка отсчета» не нашло широкого применения, однако из исследований, посвященных социальному времени, отчетливо видно, что счет времени основан на синхронизации событий с весомыми для личности, группы переживаниями[142]. В широком смысле, точка отсчета – набор событий субъективного, социального и физического мира, служащий человеку ориентирами во времени[143].

Отечественный социолог Т.А. Нестик, резюмируя достижения социологической мысли в изучении социального времени, заключает, что «устойчивый и меняющийся набор ориентиров позволяет индивидам на собственном коммуникативном опыте убеждаться, что они находятся в одном и том же времени»[144]. Ориентирами при этом выступают границы ситуации, ограниченные институтами, и цели.

Таким образом, процесс возникновения группового субъекта неизбежно сопровождается синхронизацией времен через включение элементов в одну ситуацию. И, следовательно, диффузия субъектности происходит именно за счет данного процесса. Причем, если говорить о социальных субъектах, то такое попадание возможно только при их принятии данной ситуации. Все вышеозначенное настойчиво обращает наше внимание на категорию ситуации. Поэтому следующим вопросом, на который нам предстоит ответить, выступает само понятие этого социального феномена.

Надо сказать, что в самом общем виде под ситуацией обычно понимают систему внешних по отношению к субъекту условий, побуждающих и опосредующих его активность[145]. При этом к элементам ситуации относятся: внеположенность по отношению к субъекту; предшествование во временном отношении действию субъекта; в функциональном отношении – независимость от субъекта соответствующих условий в момент действия; состояния самого субъекта в предшествующий ей момент действия, если они обуславливают его последующее поведение. Считается, что выход за пределы ситуации происходит в той мере, в какой у субъекта складываются и начинают реализовываться новые требования к себе, избыточные по отношению к первоначальным, т.е. возникают новые цели.

В ставшем классическим социально-психологическом словаре под редакцией Е.С. Кузьмина и В.Е. Семенова межличностная ситуация определяется как исследовательская единица системного изучения поведения взаимодействующих людей в соотнесении с факторами физической и социальной среды. Кроме того, авторами отмечается, что она является частным случаем общественно-исторической ситуации. Сущностно же она представляет собой набор всех средовых условий в их пространственно-временной перспективе и всех социально-психологических событий, происходящих в контактной группе от момента взаимного восприятия людьми друг друга до ухода предпоследнего участника[146].

Нельзя обойти вниманием и тот аспект, что именно ситуация выступает фундаментальным понятием экзистенциальной философии, для которой любая мысль может быть понята лишь исходя из определенной ангажированности человека в мире и истории[147]. Ситуация, в которой мы оказываемся, с точки зрения одного из классиков экзистенциализма К. Ясперса[148] противоположна позиции, выражающей собой сознательную реакцию индивида на ситуацию. Учитывая наше понимание субъектной позиции, охарактеризованное в первой главе, позволим себе утверждение о том, что позиция может появиться только в рамках определенной ситуации, и, следовательно, именно смена позиций является внешним индикатором смены ситуаций.

В рамках этики ситуация рассматривается как придающие индивиду ценность, одноактность и неповторимость всех жизненных положений, открывающихся переживанию и деятельности[149]. Разнообразие этих положений и создает всю полноту человеческой жизни. Причем, чем более дифференцированным и индивидуализированным является чувство ценности индивида, находящегося в определенной ситуации, тем более интимным и существенным является его соучастие во множестве ее ценностей. «Ситуации суть поле деятельности человека и даже содержательный базис всей его этической жизни вообще. Их разнообразие и образует всю полноту содержания его существования. Многогранность интересов, перекрещивающихся в ситуациях, является ключом к его чувству ценности. Каждая человеческая ситуация есть часть этического бытия»[150]. Более того, «вся инициатива человека не только ситуационно определена, но и ситуационно оформлена»[151]. Человек должен действовать в ситуации, но как именно, она ему не указывает, и в этом, по мнению Н. Хартмана, и состоит его свобода. Это приводит данного ученого к заключению о том, что ситуация – есть принуждение к решению, свобода же состоит в самом решении.

Подводя итог анализу содержания категории ситуации, можно сказать, что данное понятие отражает общее отношение живого существа к его природному окружению, в частности человека – к его общественной и исторической среде. Посредством нее определяется соотношение объективного и субъективного, инициируются изменения, только в рамках ситуаций есть время, и только за счет прохождения их меняются субъектные позиции.

Поэтому отнюдь не случайно, что выдающийся отечественный психолог А.О. Прохоров выделил в качестве основной категории своих исследований и социального бытия субъекта именно ситуацию. Он считает, что именно с ней связаны переживания, и предложил дифференцировать всю совокупность ситуаций на обратимые и не обратимые во времени. К первым он отнес те ситуации, в которых «действие не завершено и субъект всегда может вернуться к ее разрешению… например, изменить свое поведение, улучшить коммуникацию и общение, попытаться изменить поведение своего партнера и т.п.»[152]. «Иная картина характерна для необратимых ситуаций. В этих ситуациях действие завершено и событие невозможно изменить. Как правило, к этим событиям относятся потери близкого человека, измены в семье, несчастные случаи, длительные травмирующие ситуации (например, пьянство мужа), развод, несправедливость с последствиями, клевета, тяжелая неизлечимая болезнь»[153]. Острое негативное подавляемое состояние людей, по А.О. Прохорову, в результате последнего рода ситуаций переходит в равновесное либо в неравновесное состояние низкого уровня, которое длительно в силу необратимости ситуации. В необратимых ситуациях данный ученый выявил у респондентов искаженное восприятие времени, у некоторых — «перегиб» жизненной линии (отмеченный также в работе Т.Н. Березиной[154], и подтверждаемый, ставшим классическим, эффектом В.Б. Зейгарник[155]): «жизнь как будто бы разделилась на до и после события», чему способствовали амнезия памяти, притупление мышления, погруженность в боль утраты, горе.

В обратимых ситуациях, напротив, появляются острота мышления, концентрация внимания на ключевых моментах ситуации. Некоторые субъекты прибегают к творчеству – пишут стихи и т.д., что способствует повышению психической активности, энергетики субъекта и переходу его в более устойчивое состояние. Психологи утверждают, что способами преодоления неравновесных состояний являются либо приобретение жизненного опыта преодоления кризисных ситуаций и, как следствие, появление новообразований в структуре личности, изменение ее отношений, либо «сознательное овладение субъектом способами саморегуляции»[156]. Подобное деление ситуаций на обратимые и необратимые, по нашему мнению, говорит о завершенности или незавершенности временного отрезка. Ситуации являются обратимыми до тех пор, пока отрезок продолжает оставаться актуальным, длящимся. В случае, когда ситуация становится необратимой, это свидетельствует о завершении отрезка времени.

Наш вывод подтверждается экспериментами, проведенными И.О. Александровым при изучении структуры индивидуального знания. Ученым был выявлен особый период формирования нового знания, предшествующий его реализации. Интересно, что он характеризуется временным лагом «-3»[157]. Однако субъект в силу своей свободы может «застревать» в законченной ситуации (необратимой), т.е. «гештальт» становится незавершенным. Особенностью необратимых ситуаций становится их объективация, т.е. невозможность трансформации ситуации по желанию субъекта.

Здесь надо остановиться на понятии проблемной ситуации, которое выступает одним из центральных в психологии и педагогике и явно относится к категории необратимых ситуаций.

Известно, что проблемная ситуация характеризует взаимодействие субъекта и его окружения, а также психическое состояние познающей личности, включенной в объективную и противоречивую по содержанию среду. Осознание какого-либо противоречия в процессе деятельности приводит к появлению потребности в новых знаниях, в том неизвестном, которое позволило бы разрешить возникшие противоречия. Причем объективация неизвестного в проблемной ситуации, как известно, осуществляется в форме вопроса, заданного самому себе и становящегося начальным звеном мыслительного взаимодействия субъекта с объектом. Воля субъекта при этом утрачивает свою силу. Субъект может лишь менять свое отношение к проблемной ситуации, т.е. систему связей, выраженную в знаниях. Или, говоря словами Дж.Г. Мида, «перспектива, избранная индивидом, объективируется тогда, когда совпадает с перспективой целого»[158].

Однако возникает вопрос о том, как может завершиться ситуация вопреки воле субъекта, т.е. откуда возникает необратимость?

Напрашивается два варианта. Первый: благодаря действиям других субъектов. Именно действия последних превращают ситуацию в необратимую, фиксируя субъектность. Второй вариант: отношение ситуации к функции. А именно, изменение в функции приводит к тому, что старый вариант оной невозможно реализовать. Действия по его реализации становятся бесфункциональными, а следовательно, все действия, относящиеся к реализации субъектом прежнего варианта функции, необратимы и бесперспективны (т.е. остаются в прошлом). Тогда необратимость ситуации вызывается не действиями других субъектов, а изменением внешней по отношению к субъекту среды (системы, в которую он включен).

По нашему мнению, правильны оба варианта. Только действия других субъектов – это лишь один из движущих механизмов изменения системы (внешней среды), поскольку помимо подобного действия (горизонтального субъектного взаимодействия) возможно вертикальное взаимодействие систем.

Обобщающим моментом для вышеозначенного можно считать введенное Л.С. Выготским комплексное понятие социальной ситуации развития[159], обозначающее специфическую для каждого возрастного периода систему отношений субъекта в социальной действительности, отраженную в его переживаниях и реализуемую им в деятельности. Отметим, что, используя научный потенциал данной категории, Л.С. Выготский получил возможность анализировать динамику развития человека.

Дело в том, что содержательно, по мнению выдающегося отечественного ученого, именно в социальной ситуации развития содержится совокупность законов, определяющих возникновение и изменение структуры личности на каждом возрастном этапе.

Сама же социальная ситуация развития включает в себя следующие компоненты:

- объективные условия онтогенеза и социогенеза (социальные, политические, экономические и т.д.);

- социальный статус (историко-культурные и хронологические характеристики возраста в данном обществе);

- социальные роли, реализующие общую социальную позицию субъекта (систему его отношений к условиям, статусу, ролям, выражаемую в его установках, в готовности к принятию ценностей и ожиданий референтной для него группы).

Можно считать доказанным современной наукой положение о том, что именно в рамках социальной ситуации развития появляются психические новообразования, приводящие к перестройке всей структуры сознания субъекта, к изменениям его отношений к миру, другим субъектам, себе самому. Причем, появление новообразований – особый знак распада старой ситуации развития и складывания новой – сопровождается кризисным состоянием. На основе теоретической платформы Л.С. Выготского в настоящий момент убедительно показано, что особым новообразованием, выступающим определенным маркером окончания социальной ситуации развития, одновременно результирующим прежнюю, выступает готовность[160].

Психофизиологом И.О. Александровым установлено, что период готовности характеризуется применением более коротких стратегий по сравнению с другими этапами деятельности, а также максимальным числом актуализированных компонентов. Это подтверждает нашу гипотезу о том, что отрезок времени завершается и начинается особым состоянием субъекта, определенного как состояние готовности. В данном состоянии деятельность осуществляется еще в рамках предыдущей ситуации, а актуальной является еще не определенная ситуация, что выражается в максимальной поисковой активности субъекта. Все это также хорошо соответствует существующему представлению о том, что моменты порождения нового характеризуются состоянием неравновесности, неустойчивости[161]. Так, по материалам уже упоминавшихся нами исследований И.О. Александрова[162], в актах, обозначаемых им как «-3» и «-2», отмечены максимальные значения энтропийных оценок разнообразия актуализированных компонентов структуры индивидуального знания. Важно, что к моменту первой реализации нового акта значения энтропии снижаются. И. Пригожин отмечает: «В равновесном состоянии производство энтропии достигает минимального значения, в неравновесном – максимального. Неравновесная система может спонтанно эволюционировать к состоянию более высокой сложности»[163].

Исследования И.О. Александрова подтверждают тот факт, что состояние системы индивидуального знания после образования нового компонента следует оценивать как более сложное, чем исходное. Причем способом порождения нового компонента знания выступает дифференциация.

Все это позволяет, по мнению отечественного психофизиолога, охарактеризовать ситуацию готовности как субъективно проблемную, поскольку в ее основе лежит сокращение длины стратегий, доступных для актуализации в данной ситуации, и их количества, а также актуализация большого количества эквивалентных наборов компонентов структуры индивидуального знания, что выражается в развитии состояния субъективной неопределенности[164]. Вышеозначенные исследования говорят о том, что готовности предшествует необходимость, которая может быть соотнесена с понятием проблемности, т.е. внешней инициации.

Таким образом, учитывая весь комплекс рассмотренных выше аспектов, мы можем согласиться с моделью времени, предложенной С.В. Комаровым, описывая которую, философ приходит к следующей логической конструкции: «Возможность выступает как горизонт явления, откуда сюда нечто приходит, временится, является; действительность определяет наличное здесь-бытие в определенном времени и констатирует его как присутствие; наконец, необходимость конституирует время как неизбывность, как неизбежность того, что необходимо должно наступить (быть) в наличном здесь-бытии. Именно категория необходимости замыкает в единое целое структуру времени явления; в эмпирическом сознании это переживается как осознание своей конечности и своего долга»[165].

Изобразим это схематично (рис. 6).

Рис. 6. Модель времени

Один из основных вопросов в рассмотрении времени, который мы никак не можем обойти, предложив настоящую модель, заключается в вопросе: линейно оно или циклично?

Как известно, Ж. Бюффон, вводя понятие геологического времени, однонаправленного из прошлого в будущее через настоящее, сделал это во многом в противовес астрономическому времени, имеющему в своей основе цикличность[166]. Начиная с этого момента, понимание сущности времени ушло от синусоиды к вектору. В отличие от механического воззрения на земной шар как на материальную точку, следующую своим небесным путем среди других планет и подчиняющуюся внешним силам, современникам и последователям Ж. Бюффона необходимо было представить его как объемное большое естественное тело, имеющее собственную структуру, сложные соотношения и движения частей относительно друг друга. Возникло представление о качественной содержательности времени, о наличии у времени свойства как-то характеризовать природные изменения[167].

В то же время нельзя забывать, что время-вектор – это время цели, тогда как время-цикл – время системы, функции. Следовательно, интрасубъектное время представляет собой некий тренд (правда, вряд ли, это прямая), а интерсубъектное, системное время – синусоиду, цикл.

Вводя схему ситуации, мы, по сути, придерживаемся цикличного подхода, поскольку элементы ее прохождения повторяются в каждой новой ситуации. Если же рассматривать сами ситуации, то они вроде бы выглядят как линейная последовательность: прошлая ситуация – настоящая ситуация – будущая ситуация. Но, по нашему мнению, их вообще нельзя рассматривать в таком ключе.

Выбор каждой последующей ситуации совершается субъектом совершенно свободно, поэтому переход в нее может быть относительно самого субъекта совершенно не последовательным. Более того, субъект всегда имеет возможность остаться в изжившей себя ситуации, за что понесет санкции со стороны других ее участников (его, кстати, могут даже признать психически больным), но последствия – это не есть невозможность.

Таким образом, само время как совокупность прошлого, настоящего и будущего не линейно, оно циклично. Причем цикличность времени определяется категорией активности субъекта. Более того, за счет постижения цикличности (неравномерности распределения активности и результативности) только и возможно подлинное управление временем. А именно перераспределение активности между различными ситуациями в таких точках последних, когда результативность от нее будет стремиться к максимальной. И наоборот, человек, не умеющий управлять временем, осуществляет активность только на последней стадии ситуации, обозначенной нами как необходимость, когда уже не может не применять ее. Управляющий же временем применяет ее тогда, когда есть возможность, а на этапе необходимости только ждет результата.

Отечественные социальные философы Н.В. Поправко и В.Н. Сыров, обозначая время как темпоральную структуру, утверждают, что ее можно применять при идентификации любого объекта. На вопрос «что представляет собой индустриальное общество?» можно было бы дать, по их мнению, следующий ответ: «Это общество, которое возникло в результате кризиса традиционных обществ, обладает набором таких-то и таких-то свойств, предназначенных для достижения таких-то и таких-то целей»[168]. В этом смысле существование индустриального общества также есть некоторое событие в человеческой истории.

Таким образом, с позиций темпоральной структуры может быть описана не только деятельность людей или социальных групп. Поведение последних достаточно легко истолковать как обусловленное причинами (аналог происхождения, начала, прошлого) или целями (аналог конца или будущего). На примере описания индустриального общества видно, что таким же образом, по мнению Н.В. Поправко и В.Н. Сырова, возможно дать описание и любого социального института.

Мы абсолютно согласны с тем, что каждый период развития субъекта можно и нужно обозначить некоей единицей. И понятие «событие» вполне для этого подходит. Рассмотрение, к примеру, «постиндустриального общества» как события в жизни общества позволяет, с одной стороны, определить его рамки, с другой стороны, задать время.

При этом само время, по нашему мнению, – это движение от начала события до его конца. В момент смены события происходит и смена времени. Однако в качестве основания берется не любое событие, а только то, которое выступает в форме внешней системы по отношению к субъекту. По принципу диффузии субъектности взаимодействие субъектов неизбежно приводит к возникновению интегрального субъекта (субъекта следующего порядка), а следовательно, события, как и времена, наслаиваются друг на друга. Каждый субъект, как мы уже отмечали, есть создатель времени, причем время создается не событием, а оценкой чего-либо как события, даже более конкретно – помещением себя внутрь этого «чего-либо»[169]. Способность к помещению себя внутрь чего-либо называется в современной науке субъективностью[170] и является неотъемлемой чертой субъекта. Таким образом, субъект одновременно живет в событии (относительно системы, в которую он включен) и создает его (интерсубъектное время). Так как вторым принципом диффузии[171] субъектности является включенность субъектов друг в друга, то происходит наслоение субъектных времен друг на друга. Однако надо заметить, что институт не может быть интерпретирован как событие, поскольку институт – это граница события, задаваемая системой и определяющаяся функцией элемента. А вот поле субъектности может быть (и должно быть) рассмотрено как событие. Это вызвано тем, что событие представляет собой существенное (кардинальное) изменение в поле субъектности относительно концепции субъекта (относительно движения субъекта к цели и реализации функции). Исходя из отношения событий к функции или цели, их можно назвать функциональными и целевыми. Можно также предположить, что события меняют друг друга по мере отчуждения-присвоения субъектности, т.е. кардинального переструктурирования поля субъекта. При этом у субъекта остается постоянным сама субъектность («дух»), но меняется структура присвоенных образов.

Микрособытие может быть со всей определенностью ограничено присвоением образа: начало события – готовность к присвоению; опознание объекта; присвоение информации и превращение ее в образ; формирование знаний, как завершение присвоения; завершение события: два одновременных процесса – возникновение готовности к новому присвоению, переструктурирование (саморефлексия) субъектности в соответствии с новым знанием.

Именно подобное микрособытие мы и обозначили в предыдущей главе термином трансакция. Действительно, семантически трансакция (от англ. transaction – сделка) подразумевает некий обмен. В случае диффузии субъектности происходит обмен прежнего образа на новый, или, говоря иначе, возникновение нового элемента субъектности в обмен на объективацию потребностей. По мере присвоения образов повышается интегральная ответственность субъекта, следовательно, уменьшается неопределенность среды и его свобода.

Не случайно в философии со времен неоплатоников утверждается[172], что время неразрывно с существующим и именно оно вносит в него порядок и позволяет нам преобразовать его в нечто удобоваримое для нашего сознания.

Таким образом, ситуация выступает тем элементом, который позволяет сформировать поле (полисубъектную систему) за счет соотнесения интрасубъектных времен, включенных в него субъектов, а также за счет наделения их функциями, которые в свою очередь есть следствия возникновения интегрального субъекта, порожденного движением ответственности.

Подводя итог главе, отметим, что вполне вероятным является то, что время в социальном плане зависит от информации как субстанции, показывающей меру неопределенности пространства. Информация продуцируется действиями субъектов. Субъекты – это элементы реальности, отвечающие за ее изменения, и в этой связи именно последние (т.е. изменения) находят свое отражение в информации. Кроме того, именно субъекты – элементы, превращающие информацию в знания (т.е. определенные абстракции реальности). Сами знания нестабильны, так как находятся в прямой зависимости от изменений среды, абстракцией которых они являются. Именно поэтому геологическое время более стабильно и равномерно: действительно, количество геологических субъектов достаточно незначительно, следовательно, изменения достаточно редки и изменения информационного поля в геологической среде незначительны, поэтому и знания тоже относительно более стабильны, чем, например, в социальной среде, где количество субъектов значительно выше.

Субъекты образуют иерархию. При этом субъекты верхнего порядка отличаются от нижних тем, что задают последним число степеней свободы, или, говоря другими словами, определяют правила их жизнедеятельности. За счет этого и происходит возвышение одних над другими.