Манера актерской игры — основной технологический вопрос режиссерского замысла

Возникает вопрос: какой же из многочисленных элементов режиссерского замысла должен режиссер взять за основу в по­исках театральной правды будущего спектакля?

Режиссер, разумеется, имеет право начать работу с любого компонента: с декоративного оформления, с мизансцен, ритма или общей атмосферы спектакля, но очень важно, чтобы он при этом не забывал основной закон театра, согласно которому главным его элементом, носителем его специфики, или, по вы­ражению Станиславского, «единственным царем и владыкой сцены», является талантливый артист. Все остальные компонен­ты Станиславский считал вспомогательными. Вот почему нельзя признать решение спектакля найденным, пока не решен основ­ной вопрос: как играть данный спектакль? Другие вопросы — в каких декорациях, при каком освещении, в каких костюмах и пр. — решаются в зависимости от ответа на этот коренной вопрос. В развернутой форме он может быть сформулирован так: какие особые требования в области как внутренней, так и внешней техники следует предъявить к актерам данного спектакля?

Разумеется, в актерском исполнении любого спектакля и лю­бой роли должны быть налицо все элементы актерской техники; отсутствие хотя бы одного из них зачеркивает все остальные. Но применительно к каждому спектаклю в отдельности перед ре­жиссером стоит вопрос: какие из этих элементов следует в дан­ном спектакле выдвинуть на первый план, чтобы, ухватившись за них как за звенья одной неразрывной цепи, вытащить в конце концов и всю цепочку. Так, например, в одном спектакле важнее всего может оказаться внутренняя сосредоточенность актера и скупость выразительных средств, в другом — наивность и бы­строта реакций, в третьем — простота и непосредственность в со­четании с яркой бытовой характеристикой, в четвертом — эмо­циональная страстность и внешняя экспрессия, в пятом, наобо­рот, сдержанность чувств и величавая строгость формы, в шестом — острая характерность и четкая графичность пласти­ческого рисунка — словом, разнообразие здесь не имеет границ, важно только, чтобы всякий раз было точно установлено имен­но то, что необходимо для данной пьесы.

Способность найти верное решение спектакля через точно найденную манеру актерского исполнения и умение практиче­ски реализовать это решение в работе с актерами определяют профессиональную квалификацию режиссера.

Если найден ответ на основной вопрос о том, как нужно иг­рать в данном спектакле, то уже не так трудно решить и остальные вопросы, касающиеся всех вспомогательных элементов спек­такля, в том числе и такого важного элемента, как внешнее оформление.

О внешнем оформлении спектакля

Задача режиссера в отношении внешнего оформления состо­ит в том, чтобы направить творчество художника на поиски та­кой внешней среды для игры актеров, которая помогала бы им раскрывать содержание каждой сцены, осуществлять заданные им действия и выявлять через них свои переживания.

Станиславский соглашался, что «пышная постановка, богатая мизансцена, живопись, танцы, народные сцены радуют глаз и ухо», больше того, он признавал, что «они волнуют и душу», но считал при этом, что они «не проникают так глубоко в нее, как переживания артистов». Он утверждал: «Не режиссерская постановка, а они (переживания) вскрывают сердечные глубины артистов и зрителей для их взаимного слияния».

Разумеется, внешние формы сценической выразительности могут быть самыми разнообразными, и мера сценической услов­ности в них может быть самой различной. Это зависит от осо­бенностей драматургического произведения и его режиссерской интерпретации.

Однако два закона, которым должно подчиняться внешнее оформление спектакля, кажутся мне обязательными во всех слу­чаях.

Во-первых, режиссер и художник должны стремиться найти для актерской игры в данном спектакле такую внешнюю среду (вещественную, декоративную, музыкальную, звуковую), кото­рая помогла бы выявлению смысла пьесы и возникающих на сцене человеческих переживаний. Это стремление решительно не имеет ничего общего с желанием поразить зрителя внешни­ми эффектами.

Во-вторых, внешнее оформление в театре никогда не должно заключать в себе все, из чего состоит живущий в воображении режиссера или художника образ. Всегда следует оставлять кое-что на долю творческого воображения зрителя. Вещественный мир, находящийся на сцене, должен будить фантазию зрителя в нужном направлении, чтобы она могла создать целое на осно­вании тщательно подобранных художником характерных приз­наков.

Нужно с доверием относиться к творческой фантазии зрите­ля. Вызвать в зрителе творческий процесс путем возбуждения в нем всякого рода чувственных представлений, воспоминаний и ассоциаций — в этом, мне кажется, задача театрального худож­ника в отличие от художника кино, который всегда имеет воз­можность дать вполне законченную картину внешней среды.

Я думаю, что художник должен сперва прочувствовать те представления о внешней обстановке, которые могут возникнуть у зрителя под воздействием авторского текста. Потом, прилеж­но посещая репетиции, понять, в какой степени игра актеров способна охарактеризовать обстановку и место действия. И только после этого он может решить, чем же он должен дополнить уже возникшие у зрителя представления, чтобы в во­ображении зрителя родился вполне законченный целостный об­раз.

Так условный прием в театральном искусстве может быть поставлен на службу реализму. Условность, о которой идет речь, не имеет ничего общего ни со стилизацией, ни со схематизаци­ей, ни с конструктивизмом, ни с чем-либо вообще, что хотя бы в малейшей степени упрощает или искажает действительность. Правда жизни — таково назначение, смысл и цель любого сце­нического приема в реалистическом искусстве, которое хочется видеть освобожденным от всего лишнего, строгим и сдержан­ным во внешних декоративных приемах, но зато бесконечно бо­гатым, разнообразным и щедрым в проявлениях жизни человече­ского духа.

Но носителем этой жизни является актер. Поэтому вопрос о творческих взаимоотношениях между режиссером и актером возникает как коренной вопрос творческого метода в области режиссуры.

Режиссер и актер

Утверждают, что актер — основной материал в искусстве ре­жиссера. Это не совсем точно. Есть режиссеры, которые на этом положении основывают свое право деспотически распоряжать­ся поведением актера на сцене так, как если бы это был не живой человек, а марионетка. В качестве материала своего ис­кусства они признают только тело актера, которое они механи­чески подчиняют своему творческому произволу, требуя от актера точного выполнения определенных, заранее режиссером разработанных мизансцен, движений, поз, жестов и интона­ций. Механически подчиняясь воле режиссера, актер переста­ет быть самостоятельным художником и превращается в куклу.

Станиславский поставил перед собой задачу оживить эту «куклу». Для этого надо было найти средства вызывать в актере нужные переживания. Именно на это и были первоначально на­правлены все усилия Станиславского, ради этого он и стал соз­давать свою знаменитую «систему». В то время он считал, что если он научится вызывать в актере нужные по роли пережива­ния, то форма выявления этих переживаний — то есть «приспо­собления» — будет рождаться сама собой, и именно такая, какая требуется, и тогда ни режиссеру, ни актерам не надо будет спе­циально о ней заботиться. И Станиславский действительно до­стиг удивительных успехов в поисках естественных возбудите­лей, при помощи которых можно вызвать в актере те или иные переживания. Однако право решать вопрос о том, какие именно переживания должен испытывать актер-образ в тот или иной момент своей сценической жизни, Станиславский целиком оставлял пока за собой, то есть за режиссером. Материалом ре­жиссерского искусства было теперь не тело актера, а его душа, его психика, его способность возбуждаться заданными чувства­ми. Но актер и в этом случае оставался только объектом воз­действий режиссера, более или менее послушным инструмен­том в его руках. Если в первом случае режиссер разыгрывал свою музыку, пользуясь в качестве инструмента телом актера, то теперь он играл на его душе. Но ни в том ни в другом случае актер самостоятельным творцом не становился, если, разумеется, он не вступал в борьбу с режиссерским деспотиз­мом.

На последнем этапе своей жизни Станиславский пришел к решительному отрицанию этого метода работы режиссера с актером. Он провозгласил девиз: никакого насилия над твор­ческой природой артиста! Он стал теперь искать средства вызы­вать в актере не переживания, а органический процесс живого самостоятельного творчества, в полной уверенности, что пере­живания в этом процессе будут рождаться сами, совершенно естественно, свободно, непреднамеренно, и как раз именно те, какие нужно.

Станиславский утверждал, что самое важное в театре — это «творческое чудо самой природы», то есть естественно, органич­но возникающее переживание артиста в роли. Помочь рожде­нию этого чуда и потом поддерживать этот огонь, не давая ему погаснуть, — самая главная, самая важная задача режиссера, несравнимая по своему значению ни с одной из других много­численных его обязанностей и задач. Только выполняя именно эту задачу, мы можем создать настоящий театр глубокой жиз­ненной правды и подлинной театральности.

Если режиссер не умеет помочь рождению органического пе­реживания в актере, то как бы хорошо он ни умел строить ми­зансцены, какой бы изобретательностью ни обладал по части внешнего оформления спектаклей и всякого рода украшений в виде музыки, танцев, пения и т.п. — он кто угодно, но не ре­жиссер драматического театра.

В драматическом театре действительная жизнь отражается прежде всего в действиях и переживаниях актеров. Пушкин, столь скептически относившийся к внешнему правдоподобию в театре, первым провозгласил принцип его внутреннего прав­доподобия. Вспомним его знаменитое изречение, которое так любил повторять Станиславский: «Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых (по Станиславскому — «в предлагаемых». — Б.3.) обстоятельствах».

Поэтому истинное новаторство в театре должно включать в себя заботу о совершенствовании актерской игры, поиски средств к тому, чтобы делать ее все более правдивой, глубокой и выразительной.

Практические успехи, достигнутые Станиславским на этом пути, обусловили дальнейшую эволюцию «системы» и сделали ее величайшим достижением театральной культуры; они опре­делили собою ее непреходящее значение в качестве общепри­знанного, научно обоснованного метода актерского творчества.

В своих сочинениях Станиславский признается, что вначале он был режиссером-деспотом и распоряжался актерами, как ма­некенами, но потом, изучая естественную природу актерского творчества, открывая в этой области один за другим новые зако­ны, он пришел постепенно к убеждению, что режиссерский дес­потизм противоречит самой природе театра и что основанное на нем искусство не может быть полноценным. Только творческое взаимодействие между режиссером и актером обеспечивает полноценный художественный результат.

Глава двенадцатая