Что такое подлежащее и сказуемое?

К великому сожалению, большинство «послешкольных» коммуникантов путают главные члены предложения с именем существительным (нечто, отвечающее на вопросы кто? или что?) и глаголом (то, что отвечает на вопросы что делать? или что сделать?). Для такого большинства в предложении Сейчас первый час на исходе… нет сказуемого, в предложении Двигаться – значит, жить! – подлежащего, а сложные предложения при смешении главных и второстепенных членов превращаются в простые.

Сравните, например, сложносочиненное предложение с запятой между его частями (Душно, и мы пошли на озеро купаться.), где логично выделяется два сказуемых (душно, пошли купаться), с неправильно понятой информацией о том, что душно – обстоятельство образа действия, пошли – сказуемое, а купаться – обстоятельство цели. «Языковое» прочтение предложения исключает адекватное вычленение грамматических центров (среди них осмысливается только подлежащее мы и сказуемое пошли), что приводит к ошибке в пунктуации – отсутствии запятой (Душно и мы пошли на озеро купаться.).

Итак, простота речевого синтаксиса заключается в понимании его смысла. Не случайно в нем прекрасно разбирается ребенок, не отягощенный знаниями о существительном, глаголе, наречии или категории состояния. Он не будет неизвестно от чего и для чего задавать вопросы к подлежащему и сказуемому, но точно вычленит главную информацию предложения: о ком идет речь – мы («тема») и что узнал – душно, пошли купаться («рема», «идея»). В то же время потребность в ознакомлении с второстепенной информацией мотивирует у него постановку вопроса «куда?» на озеро (а не «на что?») – дошкольник в отличие от ученика никогда не спутает обстоятельство места с дополнением.

Таким образом, синтаксис устной речи, опирающийся на многообразие форм ее материализации (звуки, жесты, мимику, паузы, интонацию), при его правильной шифровке обязательно приведет любого конструктора диалога к следующим выводам:

1) В отличие от второстепенных членов предложения грамматический (предикативный) центр, оперирующий смыслом (подлежащим и сказуемым), а не формой (частями речи), по причине своей «главности» ни на какие вопросы не отвечает.

2) Предложений без предикативного центра не существует даже при отсутствии соответствующих лексических единиц, поскольку в устной речи они могут быть представлены невербально, например:

– Зима!.. Крестьянин торжествуя… (А. Пушкин), Ночь,улица,фонарь,аптека... (А. Блок), 1941 год…Сказуемые в этих предложениях (в отличие от слов зима, фонарь, год) домысливаются каждым коммуникантом по-разному и передаются в устной речи интонацией законченного высказывания, восклицанием, перечислением, недосказанностью или послетекстовым рассуждением читателя, а в письменной – восклицательным знаком, точкой, запятыми, многоточием.

– Смеркается, тревожно и грустно… – несмотря на то, что здесь нет и не может быть слов, презентующих действователя, подлежащие, тем не менее, ощущаются за пределами языкового пространства как предмет разговора о состоянии природы и чувствах человека.

3) Деление предложений на номинативные, безличные, одно- и двусоставные условно, т.к. оно базируется исключительно на лексических элементах языковой системы. Однако в ткани письменного текста может не быть главных членов, но в устной речи они незримо присутствуют, поскольку информация здесь продуцируется не только словами, но и интонацией, жестами и т.п. Вот почему подлежащие и сказуемые на письме могут передаваться как любыми частями речи (словами, словосочетаниями), так и текстом (например, для названия «Война и мир», т.е. подлежащего, сказуемым является весь роман Л. Толстого) или невербальными способами коммуникации.

Такая «широкая» трактовка грамматического центра, включающего, кроме слов, интонационные возможности устной речи, в письменной речи фиксируется разнообразными знаками препинания:

а) Я пойду: мне некогда (информация о причине ухода передается в устной речи интонацией, а в письменной – двоеточием); Я пойду – мне некогда (информация о раздражении от общения и разрыве отношений передается в устной речи интонацией, мимикой, жестами, а в письменной – тире);

б) – И где я этим летом только ни побывал!

– «?»– собеседник недовольно сморщил лицо.

– Да приеду я в твой Урюпинск! (из разговора).

Диалог состоит из высказываний одного говорящего, хотя второй участвует в нем, реагируя на реплики первого мимикой (в письменной речи она представлена знаком вопроса);

в) Дедушка Лодыжкин с хитрым видом вытащил из-за спины тонкий кизилевый хлыстик. «Так я и знал!» – с досадой пролаял в последний раз Арто и лениво, непокорно поднялся на задние ноги, не сводя моргающих глаз с хозяина.

– Служить, Арто! Так, так, так… – проговорил старик, держа над головой пуделя хлыст. – Перевернись. Так. Перевернись… Еще, еще… Танцуй, собачка, танцуй!.. Садись! Что? Не хочешь? Садись, тебе говорят. А-а… то-то! Смотри! Теперь поздоровайся с почтеннейшей публикой. Ну! Арто! – грозно возвысил голос Лодыжкин.

«Гав!» – брехнул с отвращением пудель. Потом поглядел, жалобно моргая глазами, на хозяина и добавил еще два раза: «Гав, гав!»

«Нет, не понимает меня мой старик!» – слышалось в этом недовольном лае.

– Вот это – другое дело. Вежливость прежде всего. Ну, а теперь немножко попрыгаем, – продолжал старик, протягивая над землею хлыст. – Алле! Нечего, брат, язык-то высовывать. Алле! Гоп! Прекрасно!..» (А. Куприн).

Диалог старика с пуделем построен на интонации, мимике и жестах, обуславливающих соответствующую реакцию собаки, что подчеркивается на письме многочисленными запятыми, тире, восклицательными, вопросительными знаками и многоточиями;

г) Язык кризиса. Общество и личность [3] – точка между частями акцентирует внимание на двух проблемах: кризиса и роли личности в обществе;

Власть Советам – иллюзия или реальность? [2] – тире между подлежащим и составным именным сказуемым указывает на двусоставное предложение с пропущенным глаголом есть;

Переименования топонимических объектов Донбасса: объективная необходимость или орудие экспансии? [4] (двоеточие объясняет причину переименований) и т.п.