ЦЕННОСТНО–НОРМАТИВНАЯ СПЕЦИФИКА РОССИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Ценностно–нормативный пласт культуры – это интегративная характеристика, отражающая ее самобытность и уникальность, обеспечивающая ее устойчивость во времени, определяющая сам тип культурной системы, «главная ценность культуры», ее доминирующая черта, которая проявляется в философии, религии, этике, праве, в основных формах социальной, экономической и политическойорганизации, нравах, обычаях, образах жизни и мыслей. «Силовые линии» ценностных доминант возникают в зоне пересечения разнонаправленных индивидуальных ориентаций – как вектор, сумма индивидуальных выборов и ответов на социокультурные ситуации и проблемы. «Мировоззренческая доминанта» превращает культуру в «сверхиндивидуальное» явление, несводимое к сумме отдельных проявлений[439]. Входящие в ценносто–нормативное ядро ценностивзаимодействуют друг с другом в резонансном режиме, взаимодополняя и взаимоактивируя энергетические импульсы и соответствующие формы социального поведения людей, принадлежащих к той или иной культуре. Доминирующая мировоззренческая направленность оформляется в господствующий тип культуры и составляет как бы основу «сознания» культуры. Противоположная установка на мир существует в любой культуре и становится сферой ее «подсознания».

Ценностно–нормативное ядро культуры выполняет важнейшие социально–культурные функции. Образующие его ценностиотражают глубинные и устойчивые черты культуры, определяют всю совокупность творческого самовыражения, концентрируют духовные устремления и идеалы народа, который является коллективным субъектом культуры (соборной «культуро–личностью», как писали евразийцы). Его содержание определяет тип культуры, который образуется как синтез мировоззренческих ориентаций при доминировании одной из них. Ценности культуры очерчивают семантическое и аксиологическое пространство, являются своеобразными «линиями притяжения», обеспечивают социальную консолидацию общества. Они содержат в себе своеобразный «культурный код», который обеспечивает многоуровневую идентичность личности, ее принадлежность к определенной социально–культурной и этнокультурной группе, индивидуальную и социальную тождественность человека, его включенность в смысловой универсум своей культуры.

Ценностно–нормативная модель культуры является результатом взаимодействия различных факторов – исторических, геополитических, психологических, природных, которые трудно поддаются анализу с позиции их причинно–следственных связей. Они формируется средой обитания человека, социальными условиями его жизни, культурой и, в свою очередь, порождают и воспроизводят их, являются их источником и причиной. Отсюда следует, что элементы других культур получают смысли значение лишь в контекстецелостного историко–культурного мира. Идеи и ценности, «генетически» не связанные с ядром культуры, начинают играть деструктивную роль, разрушая целостность культурной системы.

Ценностно–нормативная модель культуры не претендует на абсолютную объективность, ее задача теоретико–методологическая, познавательная – выделить из множества разноуровневых характеристик и эмпирических фактов те, которые объединяются в интегральный образ культуры, получают в нем взаимосогласованность и непротиворечивое объяснение. Понимание специфики ценностно–нормативного ядра отечественной культуры позволит определить «зоны» рассогласования глубинных черт ментальности и ее «бытийных» проявлений – в экономике, политике, в системе маркетинговых коммуникаций, а также указать причины, обусловливающие это рассогласование.

Культурная, духовная идентичность обнаруживается прежде всего в сознании людей, но она является отражением более глубинных основ национально–культурного бытия, трудно уловимых на уровне анализа фактов. Поэтому характеристику ценностно–нормативных аспектов отечественной культуры эффективнее осуществлять путем анализа ее самосознания, в качестве которого выступают мифопоэтические и эпистемологические тексты гуманитарной культуры, выполняющие функции специфического «зеркала». Именно тексты являются формой самосознания, самопознания и самовыражения сути культуры и человека каждой исторической эпохи. Они фиксируют и сохраняют «генотип духовности» народа – образ человека и мира (через язык, персонифицированные духовные символы и т.д.), концентрируют в себе идентификационный ресурс общества, обеспечивая тем самым устойчивость социокультурной системы в пространстве и времени. При этом текстрассматривается в определенной системе координат, образуемых смысловыми и символическими оппозициями: соотношение в системе ценностных ориентации социального и индивидуального, материального и идеального, рационального и морального, традиций и новаций, сохранения и изменения, мужского и женского и т.д.

Тексты не просто отражают, но и творят культурную реальность, что связано с особой значимостью Слова. Осуществляя функцию самопознания национальной специфики, самосознание одновременно является существенной составной частью культуры[440].

СОДЕРЖАНИЕ ЦЕННОСТНО–НОРМАТИВНОГО ЯДРА РОССИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Анализ текстов гуманитарной культуры в определенной системе координат (соотношение ценностей индивидуального и социального; удельный вес ценностных полюсов материального и идеального; особенности восприятия прошлого, настоящего и будущего) позволил сформулировать три наиболее устойчивых и типичных для различных эпох культурной жизни России ценностных доминанты, которые составляют ценностно–нормативное ядро отечественной культуры:

ü низкая значимость факторов материального благополучия и ориентация в идеальную, духовную сферу;

ü неукорененность в настоящем и обращенность в прошлоеили будущее;

ü доминирование социальных ориентаций над индивидуально–личностными.

1. В системе ценностных координат «материальное – идеальное» обращает на себя внимание низкая значимость факторов материального благополучия и ориентация в идеальную, духовную сферу бытия. Идеальная устремленность русской культуры коренится в православной этике, глубинах национальной психологии. Она связана со спецификой восприятия времени, о чем свидетельствует доминирование в системе ценностей жизненной стратегии быть в ущерб иметь. Аскетизм русской культурысвязан также с определенными психологическими качествами – терпением, покорностью, послушанием. Обнаруживается также тесная зависимость между аскетической дисциплиной и нравственной доминантой поведения, которая является центральной ценностью православного мировоззрения. Нравственная ориентация характерна для различных социально–политических и культурных процессов, независимо от их идеологического характера и оппозиционности. Она придавала неповторимую окраску как русской идее, так и революционной идеологии, носители которой были отягощены чувством вины перед народом и считали, что ее можно искупить аскетическим самоотречением во имягрядущего справедливого социального устройства.

Акцентированная нравственность русского самосознания тесно связана с восприятием духовной свободыкак независимости от мира материального, чувственного. Взаимосвязь нищеты и духовности становится законом истинно христианской жизни и человека, и народа[441].

Обратная зависимость духовной свободыи материального благополучия есть явление не только специфически российское[442]. Однако в условиях постоянного внешнего давления сама возможность духовной свободыобеспечивалась незначимостью индивидуально–личностного начала, терпимостью к страданиям и жизненным лишениям и даже потребностью в них («жизнь как боль» – К.Леонтьев). И на индивидуальном, бытовом уровне человеческие страдания всегда воспринимались как естественное, должное, а счастье– как состояние случайное, незаслуженное и даже греховное[443].

Историко–культурные предпосылки духовно–аскетической ориентации обнаруживаются в христианской нравственностис ее обратной перспективой. Аксиологияевангельской этики, в максимально нетронутой форме сохранившаяся в русском православии, выглядит «перевернутой» в сравнении с ценностями и предпочтениями «мира сего». Смысл заповедей «блаженств» сводится к парадоксальным для обыденной жизни утверждениям: блажен тот, кто так или иначе несчастлив (блаженны нищие, плачущие, жаждущие, ненавидимые и гонимые). То, чем дорожит мир, и то, чего он стремится избежать, меняются местами: крест становится не позором и проклятием и трагедией, а победой и утверждением человеческого духа. Парадоксальность православной этики заключается еще и в том, что предпосылкой творчества является не субъективистское самоутверждение, а смирение; условием свободы становится не горделивая самодостаточность, а послушание.Прямая перспектива (и в жизни, и в творчестве) эгоцентрична, она ставит человека в центр мира, а все остальное обретает для него значение и величину лишь в той степени, в какой оно соотнесено с ним самим. В контексте этических нормобратной перспективы не нечто значимо потому, что включено в мой мир, мой горизонт, мое поле зрения, но напротив: я могу нечто значить лишь потому, что я включен в нечто большее, чем я сам[444].

Нравственная вертикаль российской культуры, ядро которой составляли ценностиправославного образа жизни, поддерживалась персонифицированными образамисвятых, подвижников, которые давали человеку жизненные ориентиры, выстраивали смысловую перспективу его бытия, питали энергию самоотреченияи духовного самостроительства.

2. Прошлое, настоящееи будущее. Одной из наиболее существенных черт ценностно–нормативного ядра культуры является неукорененность в настоящем и постоянная обращенность в прошлоеили будущее. Низкую ценность настоящего можно увидеть в народной поэзии, русских сказках, например, в отношении к счастью – сейчас оно греховно и несбыточно, оно всегда за тридевять земель и дается как результат самоотречения, преодоления внешних препятствий, а уже потом – смекалки[445].

Ценностная незначимость «здесь и теперь» характерна не только для восприятия времени, но и пространства. Неактуальность настоящего символически отражается в теме дороги, которая рассматривается как способ ухода из настоящего, как путь в «неведомое царство», «светлое будущее», как форма бытия («жизнь – путь»).

Преимущественная направленность в будущеепроявляется в русской мысли, которая всегда была глубоко пессимистична в отношении к настоящему и одновременно несла в себе глубокую веру в будущее России[446]. Основной мотив русской идеи, который проходит сквозь весь ХIХ век – прошлоерусского народа темно, его настоящее ужасно, остается вера в будущее. Ощущение неактуализированного и неоформленного настоящего русской культуры давало основание верить в грядущие времена, наступление эпохи «исторического величия». Самосознание, переживая кризисы самоотрицания, неизбежно приходило к утверждению великой миссии России[447].

Сказанное выше позволяет сформулировать одну из существенных черт русской культуры, которая, в отличие от западных культур, ориентированных на преобразовательную, созидательную деятельность, окультуривание внешнего мира, направлена на освоение мира внутреннего, на “строительство” души человека. Это культура Слова, им рожденная и в нем воплощающаяся.

3. Личность и общество (индивидуальное и социальное).Одной из ведущих ценностных доминант отечественной культуры является доминирование социальных ориентаций над индивидуально–личностными, т.е. невыделенность человека из общности «мы», неосознанность своей отдельности. В историческом плане социальностьсозвучна соборности православных традиций, в основе которых лежит христианская антропология, строящаяся по принципу холизма– целое больше частей, целое дает жизнь и смыслчастям (части иконы, изъятые из ее космоса, становятся вопиюще неправдоподобными). Образприоритета целого запечатлен в Троице, где он символизирует совершенство каждого элемента в силу его нераздельного единства с остальными частями (Вл.Соловьев). Смысл соборности выражается в формуле: каждая частица всеединства принципиально несамодостаточна, открыта к высшему и от него берет исток своей жизни и к нему же приносит свои плоды. Высота человека определяется высотой тех ценностей, которым он служит и в распоряжение которых он предоставил себя[448].

Социальная ориентированность сознания вытекает из общинного устройства жизни и артельных форм организации производства. Общинав России заменяла почти все социальные институтыгражданского общества, включая и право, она воспринималась как «женское начало и краеугольный камень» всего здания, именуемого Россией, его «монада», «клетка огромной ткани», которая консервативна и уверенна своем развитии, …» как мать, несущая младенца в своем чреве и переносящая все, кроме отрицания своей основы, своего фундамента»[449].

Если западное общество строилось на основе гаранта прав и свобод отдельной личности, ее автономии от государства и соответствующей дифференциации общественных связей и структур, то русская общественная жизнь – на соборности, синкретичностимира и растворении «я» в общинном «мы». Соборностьи общинность – это доверие и взаимопомощь, регламентированные не законом, а совестью, нравственностью. Они противоположны и католической авторитарности, и протестантскому индивидуализму, не признают внешних формальных признаков, ограничивающих жизнь духа в составе социального целого, не знают внешнего над собой авторитета, но не знают и индивидуалистического уединения и замкнутости[450]. Именно в силу общинного характера жизни и соответствующей системы ценностей «рождение индивидуальности« в России всегда происходило «в муках» – или в виде «народной волюшки» с ее бессмысленной кровью, «дикой индивидуальности» беглецов и бунтарей, или в виде необузданного купечества, или в форме «забитой» индивидуальности «маленького человека», который индивидуален своим несчастьем, обиженностью и униженностью[451]. Общинный характер бытия, исключая персональную ответственность, блокировал также консолидациюбольших социальных групп, которые составляют основу гражданского общества – политических партий, объединений, движений.

На психологическом уровне эта черта находит выражение в безынициативности, нежелании выделиться, стремлении растворить персональную ответственностьв совместной деятельности[452]. Ее устойчивость во многом стала причиной неудачи аграрных реформ начала века, она затрудняет и сегодняшние преобразования в экономике, препятствуя естественному усвоению и развитию рыночных отношений[453].

Приоритет социального определил специфику постановки проблемысвободы и ответственности, индивидуального и социального. Он придает особые акценты перспективам общественного устройства России, в которых идеал «полного и всестороннего развития личности» отодвигается на второй план в силу его неосуществимости, а в центре стоит идея «всеединства» как богочеловеческого союза, объединяющего все национальности и проповедующего безусловные нравственные ценности[454]. «Горделивый идеал» личности как эгоистического и эгоцентрического атома отвергался как социально и психологически несостоятельная ценность. Сущность личности в русской культуре рассматривалась в ее отношении к общественному целому – «я» должно органично сочетаться с «мы», иначе это «мы» превратится в безликое коллективное «оно», ядовитый раствор которого уничтожит и саму личность[455].

Обозначенные выше «полюса тяготения» составляют исторически устойчивое ценностно–нормативное ядро совокупного субъекта российской культуры[456]. Однако в периоды резких социально–политических реформ они прежде всего подвержены деформации – как известно, «смутные времена» в России всегда сопровождались духовным хаосом, неустойчивостью, расплывчатостью и внутренней противоречивостью ценностей и норм. Но с преодолением кризиса ценностные доминанты, составляющие специфику и духовную уникальность российской культуры, возвращаются в норму.