Идеи глобального эволюционизма в качестве исторического прогноза

Основной посыл эволюционизма – постепенное совершенствование. «Живое и сложное происходит из неживого и простого путем малых приращений. В процессе эволюции простое вытесняется сложным».

Религиозный вариант оптимистического исторического прогноза в виде ожидания Царства Божия на земле в конце времен является первым, но далеко не единственным позитивным видением исторической перспективы. Примечательно, что взгляд на историю как на лестницу, завершающуюся в необозримом будущем некой площадкой совершенного социального бытия, утвердился в европейской мысли вместе с принципиальным секуляризмом просвещенческой парадигмы. Именно французские мыслители XVII – XVIII веков создали образ истории, в процессе которой происходит исправление и социальных, и моральных, и интеллектуальных несовершенств человеческого бытия. Образ, как мы видим, пленяющий еще иудейских апокалиптиков на заре нашей эры, с той только разницей, что вместо религиозной веры в «торжество правды Божией» новый хилиастический образ истории вдохновлялся надеждой на то, что «разум когда-нибудь победит».

Философское обоснование счастливого завершения человеческой истории впервые мы встречаем у И. Канта. Немецкий философ с присущей ему любовью к обратной каузальности утверждает, что положительное завершение исторического процесса является непременным условием его смыслообличенности. То есть история только тогда может иметь смысл, если все ее перипетии и катаклизмы, несправедливости и страдания исправятся и заменятся на совершенное, гармоничное состояние общества. Таким образом, ощущение осмысленности мирового исторического бытия доказывает, по Канту, необходимость счастливого исторического финала.

Если до настоящего времени, по мысли Канта, в истории превалировало техническое совершенствование, а нравственное состояние оставалось как бы в состоянии стагнации, то в будущем это должно быть исправлено, так что прогрессу цивилизации будет соответствовать и прогресс морали (Идея всеобщей истории). Только такая тенденция снимет кантовскую антиномию нравственности и счастья. (Напомним, что немецкий философ считал, что нравственный человек не может быть счастливым, ибо, заботясь о других, он не может иметь всего необходимого для счастья.) Когда прогресс нравственности достигнет такого уровня, что все люди начнут руководствоваться в своих поступках категорическим императивом, общественный порядок будет поддерживаться внутренней убежденностью человека. В этом состоянии общественной гармонии не будет социальных и военных конфликтов, поэтому отпадет необходимость в полиции и войсках, тюрьмах и границах между народами. Более того, на последней стадии исторического развития не будет больше государства, так как нравственный закон будет побуждать каждого из людей заботиться о ближних, и тем самым – гарантировать заботу ближних о себе. Именно это Кант назвал «естественным концом всех вещей», противопоставляя, как ему казалось, собственное видение исторического финала сверхъестественной и мистической версиям (Конец всех вещей).

Младший современник Канта Г.В.Ф. Гегель, размышляя о смысле и закономерности исторического развития, полагал, что знание конца истории необходимо для постижения целостности этого процесса. Однако под «знанием» он имел в виду не «времена и сроки», а «содержание» конца, то есть то, чем история завершится.

Как мы помним, исторический процесс, по Гегелю, является диалектическим познанием Абсолютным Духом самого себя. Стало быть, конец истории должен наступить тогда, когда это самопознание осуществится. Будучи строго последовательным, Гегель должен был прийти к одной из версий конца истории. Либо, если главное в истории стремление Абсолютного Духа к знанию о себе, история должна вот-вот закончиться, и «знамением» ее конца служит он сам – Гегель, завершивший в своей философии многовековое движение Духа к знанию о себе. Либо, если основываться на законах диалектики, закончившись, история, перейдет в свое «иное» – некое новое, неведомое пока состояние, которое затем будет «снято» еще более новым, но преемственным историческим (или может надысторическим, метаисторическим и т.д.) бытием.

Однако Гегель в своих историософских размышлениях не использует ни один из этих вариантов. Он совершенно произвольно «приклеивает» своему диалектическому историческому процессу куцый хилиастический хвостик. Немецкий мыслитель утверждает, что конец истории означает наивысшее состояние социального взаимодействия, когда максимальная свобода каждого не будет вступать в конфликт со свободой всех, стремление каждого на самоутверждение и самореализацию, не будет порождать социальных конфликтов, а потому отпадет сама необходимость в дальнейших социальных изменениях.

Гегель увидел признак конца истории во время битвы под Йеной в 1806 году, когда войска Наполеона одержали свои первые победы. Теперь, считал философ, идеалы Французской революции – «свободы, равенства и братства» распространятся по старому миру. Конец истории, не тождественый концу социальной жизни, означал для философа бесконфликтное, свободное, интеллектуально развитое состояние человечества (Лекции по философии истории).

В концепции К. Маркса так же очевиден хилиастический исторический прогноз. Он предполагает, что предыстория человечества заканчивается капиталистической формацией, когда в результате революционной борьбы антагонистических классов, а так же технического развития процесса производства будут ликвидированы собственность, деньги, классы, отчуждение, принуждение и пр. Дальнейшее развитие общества связано со свесторонним и свободным развитием человека, что и будет собственно его историей. Коммунистическая формация, в которой свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех, предполагает такие позитивные исключения, как отсутствие войн, внутренних конфликтов, тяжкого, принудительного труда, даже открытой неприязни между людьми.