ДЕПРИВАЦИЯ, ФРУСТРАЦИЯ И УГРОЗА

<16 17 181920 21 22 >

Затеяв рассуждения о фрустрации, трудно удержаться от соблазнасег-ментаризма. Что я имею в виду? Стало дурным правилом говорить офрустрации желудка или о фрустрации отдельно взятой потребности, между темкак уже давно не секрет, что фрустрация ѕ это всегда фрустрация всегоорганизма, а не какой-то отдельно взятой его части. Если мы будем помнить об этом соблазне, если нам удастся избежать его,то мы сможем обнаружить один чрезвычайно важный феномен, мы увидим, чтодепривация и угроза ѕ совсем не одно и то же. Понятие "фрустрация" принятоопределять как невозможность удовлетворения желания, как барьер, возникающийна пути удовлетворения желания. Но такое определение игнорируетпринципиальные различия между депривацией, несущественной для организма(легко замещаемой и не вызывающей серьезных последствий), с одной стороны, идепривацией, которую можно определить как угрозу личности, то есть такойдепривацией, которая угрожает жизненным целям индивидуума, его защитнымсистемам, самооценке, которая препятствует его самоактуализации ѕ словом,делает невозможным удовлетворение базовых потребностей. Я убежден, чтотолько вторая разновидность депривации, угрожающая деп-ривация служитпусковым механизмом для процесса (как правило, крайне нежелательного дляорганизма), который принято обозначать термином "фрустрация". Значение объекта-цели для индивидуума двойственно: это может бытьзначение истинное, или внутреннее, а может быть вторичное, символическое.Представим себе двух детей, которые захотели мороженого, но не получили его.Первый ребенок, услышав отказ матери купить мороженое, почувствовал, чтолишился удовольствия съесть мороженое, тогда как второй воспринял отказ нетолько как невозможность сенсорного удовольствия, но и как невозможностьудовлетворить свою потребность быть любимым. Сахарная трубочка для второгоребенка стала воплощением или символом материнской любви, она приобрелапсихологическую ценность. Здоровый индивидуум, для которого мороженое ѕ этопросто мороженое, скорее всего не будет слишком угнетен, если не получитмороженого, и депривацию такого рода вряд ли можно назвать фрустрирующейдепривацией, потому что в ней нет личностной угрозы. Невозможность обретенияобъекта-цели вызовет неблагоприятные, болезненные ѕ фрустрирующие ѕпоследствия только в тех случаях, когда цель-объект становится символомлюбви, престижа, уважения или другой базовой потребности. Двойственность объекта-цели порой очень наглядно проявляется вповедении животных. Как показали наблюдения за обезьянами, в ситуацииустановления доминантно-субординационной иерархии пища для них становится нетолько источником утоления голода, обладание ею в то же самое времясимволизирует доминантное положение одной особи по отношению к другой. Еслиобезьяна, занимающая подчиненное положение, попытается завладеть пищей, онанемедленно подвергнется нападению со стороны доминантной особи. Однако еслией удастся убедить "начальника" в том, что банан ей нужен не длясамоутверждения, а просто для утоления голода, начальник, скорее всего,позволит ей съесть его. Чтобы убедить начальника, подчиненная обезьянадемонстрирует ему свою покорность. Так, например, если подчиненное животноехочет приблизиться к пище, рядом с которой сидит начальник, оно независимоот своего пола принимает сексуальную позу самки, словно приглашаядоминантную особь к половому акту, ѕ на самом же деле этот жест обозначаетпримерно следующее: "Этот банан мне нужен только для того, чтобы утолитьголод, я вовсе не претендую на главенствующее положение, я знаю, чтоначальник здесь ты". Двойственность значения объекта-цели для человека можнообнаружить, наблюдая, например, за его реакцией на критику со стороны друга.Среднестатистический индивидуум, слыша критику в свой адрес, обычновоспринимает ее как нападки или угрозу (и это чувство вполне обосновано, ибоочень часто критика действительно является нападением). Но если осуждениебудет исходить от друга, если человек понимает, что критика ни в коем случаене означает умаление его личных достоинств, то он не только выслушаеткритические замечания, но и будет благодарен за них. И чем более человекуверен в любви и уважении друга, тем более адекватно воспринимает онкритику, тем меньше видит в ней личностной угрозы для себя (304, 313). В психиатрической среде все еще продолжается бессмысленная дискуссия,суть которой сводится к вопросу: "Обязательно ли депривация сексуальностиприводит к фрустрации, к агрессии, к сублимации и т.п.?" Эти споры незакончатся до тех пор, пока мы не обратим внимание на указанное вышеразличие. Нам уже известно, что сексуальное воздержание не обязательноприводит к психопатологии, но не секрет также, что часто именно сексуальнаянеудовлетворенность становится источником психопатологических симптомов. Вчем же здесь загвоздка, в чем причина этого противоречия? Клиническиеисследования здоровых людей однозначно говорят нам о том, что сексуальнаядепривация становится патогенным фактором только тогда, когда онавоспринимается индивидуумом как отказ в любви, в уважении, как символотвержения, изоляции, когда она вызывает у индивидуума чувство собственнойникчемности, неполноценности, ущербности ѕ словом, тогда, когда депривацияугрожает его базовым потребностям. Люди, которые не склонны наполнятьсексуальную депривацию символическим содержанием, переносят воздержаниедостаточно легко (разумеется, у них обнаруживаются реакции, которыеРозенцвейг (408) назвал потребностными, однако эти реакции, хоть инеприятны, не являются патологическими). Каждый ребенок в процессе социализации неизбежно попадает в ситуации,связанные с депривацией тех или иных потребностей. Такие ситуации также досих пор было принято рассматривать с точки зрения фрустрации. Психологамчудилось какое-то насилие, во всем, что связано с пеленанием, привитиемнавыков туалета, первыми шагами, первыми падениями и первой болью, со всемипоследующими этапами адаптации и социализации ребенка. Однако и глядя наребенка нельзя забывать о разнице между простой депривацией и личностнойугрозой. Дети, которые постоянно чувствуют любовь и заботу родителей, дети,у которых сформировано базовое чувство доверия к миру, порой с поразительнойлегкостью переносят случаи депривации, дисциплинирующий режим, наказания итому подобные вещи, они не воспринимают их как фундаментальную угрозу, какугрозу своим главным, базовым потребностям и целям. Все это приводит меня к убеждению, что феномен фрустрации гораздо болеетесно связан с феноменом угрозы, или с феноменом угрожающей ситуации, нежелис депривацией как таковой. Классические проявления фрустрации частообнаруживаются в самых разных ситуациях угрозы, они возникают вследствиетравматизацни, конфликта, в результате мозгового повреждения, тяжелогозаболевания, в ситуации реальной физической угрозы или приближения смерти, вситуации унижения или невыносимой боли, невыносимого страдания. Это убеждение, в свою очередь, позволяет мне выдвинуть следующуюгипотезу. Мне кажется, что мы не вправе и впредь оперировать термином"фрустрация", понимая под ним некий единый, целостный феномен, такоеопределение изжило себя, стало бесполезным и даже вредным на данном этаперазвития науки. Я полагаю, что сегодня, рассуждая о фрустрации, мыобязательно должны иметь в виду две возможности, две непересекающихсяконцепции: 1) концепцию депривации небазовых потребностей и 2) концепциюличностной угрозы (угрозы базовым потребностям или различным функциональнымсистемам, связанным с ними). Деприва-ция ѕ это еще не фрустрация, афрустрация ѕ еще не угроза. Депривация не обязательно ведет кпсихопатологии, чего нельзя сказать об угрозе.

КОНФЛИКТ И УГРОЗА

Все, что мы выше говорили о фрустрации и об опасности расширения этогопонятия, с полным правом следует отнести и к концепции конфликта. Япредлагаю следующую типологию конфликта. Инструментальный выбор Это простейший тип конфликта. Каждый из нас ежедневно сталкивается сбесчисленным множеством альтернатив. Инструментальный выбор, в отличие от неинструментального, ѕ это всегда выбор между двумя способами достижения цели,причем, что существенно, цели не очень важной, не очень значимой дляорганизма. Психологическая реакция на подобный конфликт практически никогдане бывает патологической. В сущности, необходимость такого выбора самчеловек не воспринимает как конфликт. Выбор между двумя способами достижения базовой, жизненно важной цели Организм попадает в ситуацию такого выбора в том случае, если имееткакую-то важную, значимую цель и видит несколько альтернативных способов еедостижения. Самой цели ничто не угрожает, меру значимости цели определяетсам организм. То, что важно для одного индивидуума, может оказатьсясовершенно незначимым для другого. Для примера представьте такую ситуациювыбора ѕ девушка собирается пойти на вечеринку, она хочет потрясти друзейсвоим нарядом, она выбирает, какое платье больше подойдет для достиженияэтой цели. Когда выбор сделан. субъективное ощущение конфликта, как правило,исчезает. Однако, необходимость выбора может стать мучительной, если выборсостоит не в том, чтобы выбрать одно платье из двух, а, например в том,чтобы отдать предпочтение одному мужчине из двух. Здесь опять же уместновспомнить о проведенных Розенцвейгом различиях между потребностнымиреакциями и самозащитными реакциями. Угрожающие конфликты Угрожающий конфликт фундаментальным образом отличается от двухописанных выше типов конфликта. Здесь мы также имеем дело с ситуациейвыбора, но в данном случае индивидуум вынужден выбирать не способ достиженияцели, а поставлен перед необходимостью выбрать одну цель из двух, причемкаждая из них представляется ему жизненно важной. В данной ситуациипредпочтение одной цели означает отказ от другой, которая не менее насущна,чем та, которой было отдано предпочтение. То есть, мы можем сказать, чтовыбор не устраняет конфликта. Человек отказывается от достижения насущнойцели, от удовлетворения жизненно важной потребности, и это угрожает егопсихологическому благополучию. Угроза становится особенно актуальной именнопосле того, как совершен выбор. Короче говоря, ситуация такого рода выбораприводит к блокированию той или иной базовой потребности, что, несомненно,может стать причиной патологии. Катастрофический конфликт Этот тип конфликта порождают ситуации, в которых угроза представлена вчистом виде, когда у организма нет альтернативы, нет возможности выбора. Всепредоставленные организму возможности в данном случае одинаковокатастрофичны, одинаково угрожают его благополучию. Можно сказать, что втакой ситуации у него есть только одна возможность, и эта возможностьсвязана с прямой угрозой. Мы можем назвать эту ситуацию конфликтной толькоусловно, потому что в данном случае нам приходится несколько расширить рамкипонятия "конфликт". Чтобы понять, что я имею в виду, представьте, какогорода "конфликт" переживает человек, осужденный на смерть, когда егопривязывают к электрическому стулу, или крысу, которая вынуждена делать то,что неминуемо повлечет за собой удар током, ѕ то есть такие ситуации, вкоторых у организма нет возможности для бегства, ответного нападения иликомпенсаторного поведения. Именно такие ситуации создают экспериментаторыпри изучении неврозов у животных (285). Конфликт и угроза Рассматривая проблему конфликта с точки зрения психопатологии, мыприходим к тем же самым выводам, что и при анализе концепции фруст-рации. Всамом общем виде можно сказать, что мы имеем дело с двумя типами конфликтныхситуаций и соответственно с двумя типами реакций ѕ с теми, что несут в себеугрозу, и с теми, что не содержат угрозы. Конфликты, не содержащие в себеугрозы для организма, незначимы, поскольку они, как правило, не приводят кпсихопатологическим последствиям; конфликты, таящие в себе угрозу, напротив,важны, так как часто бывают патогенными.23 Рассуждая об источникахпсихопатологии, следует говорить не столько о конфликте и его переживании,сколько об угрозе, заключенной в конкретном типе конфликта. Не секрет, чтоконфликт не обязательно ведет к патологии, что некоторые конфликты дажеукрепляют организм. Таким образом, мы вплотную приблизились к тому, чтобы пересмотретьосновные понятия общей теории психопатогенеза и прежде всего концепцийдепривации и выбора ѕ феноменов, которые не имеют патогенного значения ипотому не представляют большого интереса для исследователя психопатологии.Нас интересует не сам по себе феномен конфликта или феномен фрустрации,единственно важное значение для нас будет иметь патогенность данныхфеноменов, степень заключенной в них угрозы, то, в какой мере онипрепятствуют удовлетворению базовых потребностей организма, удовлетворениюего потребности в самоактуализации. Источники угрозы Считаю необходимым вновь подчеркнуть, что концепция угрозы включает всебя такие феномены, которые нельзя отнести ни к понятию конфликта, ни кпонятию фрустрации в том значении, в каком обычно используются данныепонятия. Психопатогенное влияние на организм могут оказывать даже некоторыесоматические болезни. Так, например, наблюдая за поведением людей,перенесших инфаркт или тяжелый сердечный приступ, часто можно подумать, чтоим угрожает какая-то внешняя опасность. Для детей уже сам факт тяжелойболезни и госпитализации, даже вне связи с неизбежной депривацией,представляется непосредственной угрозой. Еще одна группа пациентов, у которых обнаруживаются выраженные реакциистраха и тревоги, ѕ это люди с повреждениями головного мозга, которыхисследовали Гельб, Гольдштейн, Шиерер и другие. Поведение этих больных можнопонять, только если предположить, что они постоянно находятся в предощущенииопасности. Возможно, ощущение базовой угрозы свойственно всем больным,страдающим органическими психозами независимо от их этиологии. Симптоматику,которую обнаруживают такого рода пациенты, следует изучать в двух аспектах:во-первых, необходимо понять, какое влияние оказывает на организмповреждение или утрата той или иной функции (эффекты утраты), а во-вторых,следует проанализировать динамические реакции личности на эту утрату(эффекты угрозы). Монография Кардинера, посвященная травматическим неврозам (222),заставляет нас расширить уже имеющийся перечень источников угрозы, несвязанных ни с конфликтом, ни с фрустрацией, еще одним. Мы говорим здесь отаком источнике угрозы, как травматизация.24 По мнению Кардинера,посттравматические неврозы развиваются под воздействием угрозы, нависающейнад такими базовыми функциями организма, как способность ходить, говорить,есть и т.п. Приведем пример, который поможет нам лучше понять аргументациюКардинера. Человек серьезно пострадал в автомобильной аварии. Вследствиеполученных травм у него может развиться чувство, что он не хозяинсобственной судьбы, что смерть всегда стоит у его порога. Перед лицом такойугрозы некоторые люди теряют уверенность в себе, в собственных способностях,даже самых элементарных. Понятно, что менее серьезные травмы, конечно же,создают меньшую психологическую угрозу. От себя я бы добавил, чтопредрасположенность к подобного рода реакциям связана с определеннойструктурой характера, с особой податливостью угрозе. Даже неотвратимость смерти может (но не обязательно) вызвать у человекаощущение угрозы, если мысль о ней лишает человека базового чувствауверенности в себе. Когда человек чувствует, что не в силах справиться сситуацией, когда обстоятельства становятся сильнее его, когда он перестаетбыть хозяином собственной судьбы, теряет контроль над ситуацией и собой, томожно говорить о том, что он ощущает угрозу. Даже самые обыденные ситуации,те, когда мы разводим руками и говорим "ничего не поделаешь", могутвосприниматься им как угрожающие. Тяжелую, невыносимую боль тоже, наверное,можно отнести к категории угрожающих ситуаций, ѕ здесь-то мы уж точно не всилах что-то сделать. Мне думается, что концепцию угрозы можно расширить настолько, что онаохватит собой феномены, обычно описываемые в рамках иных научных категорий.Например, внезапная интенсивная стимуляция (громкий звук, яркий свет),утрата опоры или почвы под ногами, нечто незнакомое или непонятное,нарушение ритма повседневной жизни ѕ все эти факторы, которые обычнорассматриваются в контексте онтогенеза детской эмоциональности, скорееследует рассматривать как ситуации, вызывающие у ребенка чувство угрозы. Рассматривая феномен угрозы, мы прежде всего должны проанализировать теего аспекты, которые составляют его ядро. К таковым относятсянепосредственная депривация, блокирование или угроза удовлетворению базовыхпотребностей. Унижение, отвержение, изоляция, утрата самоуважения иуверенности в себе ѕ все это создает прямую угрозу организму. Неадекватноеиспользование или не использование человеком собственных способностейугрожает его самоактуализации. И наконец, люди, живущие на высших уровняхмотивации, чрезвычайно болезненно воспринимают угрозу метапотребностям, илиценностям Бытия (293, 314). Перечислим факторы, вызывающие субъективное ощущение угрозы: опасностьблокирования или блокирование базовых потребностей и мета-потребностей(включая потребность в самоактуализации); угроза условиям, обеспечивающимвозникновение этих потребностей; обстоятельства, которые угрожаютцелостности организма, чувству базового доверия к миру и чувству уверенностив себе; и наконец, угроза высшим ценностям. Как бы мы ни определили феномен угрозы, нельзя забывать об одном оченьважном его аспекте. В любом случае, окончательное определение данногофеномена непременно должно основываться на базовых целях, на ценностях, напотребностях организма. А это, в свою очередь, предполагает, что теорияпсихопатогенеза обязательно должна опираться на теорию мотивации. И развитие общей динамической теории, и частные эмпирические открытияуказывают на необходимость индивидуального подхода к феномену угрозы. Яговорю о том, что мы должны определять угрозу и угрожающую ситуацию нетолько в контексте общевидовых потребностей, но с учетом специфики отдельновзятого, конкретного организма и стоящей перед ним конкретной проблемы.Очень часто проблема фрустрации и конфликта обсуждается в терминах внешнейситуации, при этом совершенно игнорируются особенности восприятия внешнейситуации конкретным организмом, не учитываются реакции самого организма.Пожалуй, больше других грешат этим исследователи, изучающие неврозы уживотных. Однако здесь есть одна проблема. Как узнать, воспринимает организм этуконкретную ситуацию как угрожающую или нет? Здесь нет особой сложности дотех пор, пока мы имеем дело с людьми, ѕ чувство угрозы может быть выявлено спомощью любой техники, адекватно описывающей целостную личность, например, спомощью психоанализа. Такие техники позволяют обнаружить, в чем нуждаетсячеловек, чего ему не хватает, что угрожает ему. Трудности возникают тогда,когда мы обращаемся к представителям животного мира. Именно исследованияугрозы на примере животных стали причиной распространенного ныне определенияугрозы через саму угрозу. Мы называем ситуацию угрожающей, если животноереагирует на нее симптомами угрозы. То есть мы сначала определяем ситуацию втерминах реакции, а затем реакцию определяем в терминах ситуации. Мы знаем,что это нелогично, мы относимся к своему определению со скепсисом, однаконам не остается ничего другого, как признать, что в контексте общейдинамической теории эти определения имеют право на существование. Во всякомслучае, их можно использовать в практических, лабораторных целях. И наконец, есть еще одно положение, которое логично вытекает издинамической теории. Состоит оно в том, что чувство угрозы само по себеявляется динамическим раздражителем, вызывающим различные поведенческиереакции. Описание феномена угрозы нельзя считать полным, если в нем неговорится о том, к чему приводит чувство угрозы, на что оно толкаетиндивидуума, как реагирует на него организм. Понятно, что теория неврозовдолжна рассматривать и источники угрозы, и реакции организма на субъективноечувство угрозы. Теория угрозы и эксперименты над животными Анализ исследований, в которых изучались поведенческие нарушения уживотных,23 показывает, что эти эксперименты проводились в рамкахситуационной теории, без учета требований динамической теории и обусловленыустоявшимся, но ошибочным представлением о том, что экспериментатор можетконтролировать психологическую ситуацию путем создания постоянной внешней(экспериментальной) ситуации. (Вспомним, к примеру, эксперименты по изучениюэмоций, в том виде, как они проводились еще 25 лет тому назад). В настоящеевремя уже очевидно, что психологическое значение имеют только техарактеристики внешней среды, которые организм воспринимает и на которые онреагирует, которые тем или иным образом влияют на него. Но мало признатьэтот факт на словах, недостаточно просто согласиться с тем, что каждыйорганизм представляет собой уникальную, неповторимую систему, ѕ эти фактыдолжны быть положены в основу наших экспериментальных исследований ивыводов, которые следуют из них. Павлов (373), например, показал, чтоситуация внешнего конфликта порождает внутренний конфликт только у животныхс определенным типом базового физиологического темперамента. Понятно, чтонас должны в первую очередь интересовать не конфликтные ситуации, аконфликтные чувства организма. Кроме того, мы должны понять, что различныереакции разных индивидуумов на одну и ту же внешнюю ситуацию, наблюдавшиеся,например, в экспериментах Гантта и Лидделла, в известной мере обусловленыособенностями индивидуального развития особи. Эксперименты с лабораторнымикрысами продемонстрировали нам, что в некоторых случаях именно уникальностьорганизма является главным фактором, детерминирующим наличие или отсутствиеповеденческих проявлений угрозы в конкретной экспериментальной ситуации.Каждая особь обладает своим запасом прочности и исходя из своих внутреннихресурсов особым образом реагирует на внешнюю ситуацию, ѕ то, что одна особьсочтет угрозой, другая перенесет совершенно безболезненно. Многиеисследователи, работающие с животными, грешат вольным использованием понятий"конфликт" и "фрустрация". Их принципиальное нежелание рассматриватьиндивидуальные факторы угрозы привело к тому, что мы не в состоянии понять,почему реакции животных на одну и ту же ситуацию оказывались стольразличными. Мне думается, что вместо понятий, традиционно используемых в литературепо данному вопросу, было бы правильнее взять на вооружение выдвинутуюШиерером концепцию принуждения, суть которой сводится к тому, что "животноепринуждают делать то, что оно не может делать". Эта концепция хороша ужепотому, что она справедлива по отношению ко всем экспериментам надживотными, хотя это не слишком очевидно. Попробую проиллюстрировать своюмысль следующим примером. Некоторые эксперименты показали, что если уживотного отнять какие-то важные для него вещи, то в его поведениипоявляются патологические симптомы, аналогичные тем, которыми организмреагирует на ситуацию, в которой его вынуждают делать то, что он не всостоянии делать. Эта концепция применима и по отношению к человеку, ееможно распространить на ситуации, угрожающие целостности организма,например, ситуации травмы или тяжелой болезни. Естественно, должна бытьсделана поправка на темперамент, который позволяет животному не проявлятьпатологических реакции на ситуацию, в которой от него требуют невозможного,ѕ ведь животное может, например, просто не воспринимать ее. Наверное, имеетсмысл особым образом акцентировать это последнее положение и попытатьсяобъединить концепцию Шиерера с понятием сильной мотивации. В таком случае унас получится следующая формула: "Организм реагирует патологическимиреакциями тогда, когда находится в ситуации, разрешить которую он не может,но очень хочет или должен разрешить". Впрочем, даже эту формулировку нельзясчитать удовлетворительной, потому что она не учитывает некоторые изупомянутых выше феноменов; она имеет скорее практическое, нежелитеоретическое значение и может оказаться полезной при проведениилабораторных исследований. Другим недостатком всех известных мне экспериментов над животнымиявляется недифференцированный подход к ситуациям выбора и фрустрации,неумение дифференцировать ситуации выбора с точки зрения угрозы дляорганизма, в результате чего поведение животных выглядит совершеннонепоследовательным. Если мы предполагаем, что выбор, который многократнодолжна совершить крыса, помещенная в лабиринт, предполагает конфликт, топочему животное не всегда реагирует на необходимость выбора невротическимисимптомами? Если мы предполагаем, что суточная голодовка ѕ это ситуацияфрустрации, то почему крыса достаточно безболезненно переносит ее? Очевидно,что настала пора пересмотреть концепции выбора и конфликта.Недифференцированный подход многих исследователей к проблеме выборавыражается, в частности, в том, что они не видят принципиальной разницымежду ситуацией, в которой животное вынуждено выбирать между двумя одинакововажными целями, то есть отказываться от чего-то важного для него, иситуацией, в которой животное совершает выбор между двумя возможнымиспособами достижения одной и той же цели. Если животное испытываетодновременно голод и жажду, то ситуация выбора между пищей и водой окажетсясамой угрожающей для нее. Одним словом, мы не должны определять ситуацию или стимул per se, ѕневажно, имеем ли мы дело с животным или человеком ѕ их психологическийсмысл можно оценить только с точки зрения эксперимента, динамики. Угроза в контексте взросления Если говорить о взрослых людях, то ситуация внешней угрозы дляздорового человека содержит меньше внутренней психологической угрозы, чемдля среднестатистического человека или невротика. Феномен "взрослогоздоровья" возможен только в случае отсутствия угрозы в детстве, здоровьеявляется прямым результатом нормальных условий развития ребенка, то естьтаких условий, которые не содержат в себе угрозы. Однако с возрастом человекстановится все более устойчивым, все более непроницаемым для угрозы. Так,например, никакие внешние воздействия не могут поставить под угрозумаскулинность мужчины, который абсолютно уверен в себе. Человек, которыйсполна получил любовь в детстве и знает, что он любим, и заслуживает любви,не воспримет как личную угрозу ситуацию, в которой ему отказывают в любви. Вданном случае мы можем говорить о принципе функциональной автономии. Препятствие на пути самоактуализации как угроза Мне думается, что большинство частных случаев угрозы уместнорассматривать в рамках категории "препятствие или угроза развитию внаправлении высшей самоактуализации", как это делал Гольдштейн. Акцент набудущем, звучащий в этом определении, в котором одновременно присутствуетпризнание текущего дефекта, влечет за собой множество позитивных и дажереволюционных последствий. В качестве примера можно привести гуманистическуюконцепцию совести Фромма, согласно которой совесть ѕ это не что иное, какосознание человеком отклонения от пути роста и самоактуализации. При такомпонимании совести релятивизм и неадекватность фрейдовской концепцииСупер-эго становятся особенно очевидными. Нужно также отметить, что сближение понятий "угроза" и "препятствие кросту" сделает возможным теоретический анализ таких ситуаций, которые ненесут актуальной угрозы индивидууму, но угрожают его будущему, препятствуютего личностному росту. Возьмем ребенка. Удовлетворение насущного желанияможет порадовать, развеселить или успокоить его, то есть, как будто бы имеетдля него позитивное значение. Но оно же может стать в будущем препятствием кего личностному росту. Если родители будут потакать всем прихотям своегодитяти, они рискуют вырастить его избалованным психопатом. Болезнь как единый феномен Рассмотрение психопатогенеза в контексте искаженного развития порождаетодну проблему, которая закономерно вытекает из монистического подхода канализу психопатологических симптомов. Если мы исходим из того, что всеболезни или, по крайней мере, большинство болезней имеют общие корни, чтопсихопатогенез по большому счету однообразен, то возникает вопрос ѕ в чемпричины такого многообразия симптоматики, которое мы наблюдаем? Мнедумается, настала пора подойти с монистических позиций не только к анализупсихопатогенеза, но и к анализу психопатологии в целом. Может статься, чтосимптомы, которые клиническая практика приписывает конкретной болезни, вдействительности представляют собой лишь отражение, внешнее,идиосинкратическое отражение более общих, глубинных нарушений деятельностиорганизма; правдоподобность такого предположения продемонстрировала намХорни (197). Это же допущение лежит в основе разработанного мною теста дляоценки базового чувства безопасности (294); с помощью этого теста я довольноуспешно выявлял людей, которых можно назвать скорее нездоровыми в целом,нежели отнести к разряду истериков, ипохондриков или неврастеников. Сейчас я не стану подробно анализировать теорию психопатогенеза, покамне кажется достаточным подчеркнуть всю важность проблем и предположений,которые она может породить. Добавлю к этому, что наш подход позволяетсущественно упростить, унифицировать наши представления о психопатологии.

ГЛАВА 9

ИНСТИНКТОПОДОБНА ИЛИ НЕТ ДЕСТРУКТИВНОСТЬ? В базовых потребностях (мотивах, импульсах, позывах) мы не обнаруживаемничего дурного или греховного. Каждый из нас нуждается в пище, хочетчувствовать себя в безопасности, хочет знать, "откуда он родом", ищет любви,одобрения, уважения, стремится, наконец, к самоактуализации, и эти желаниятрудно назвать постыдными. Напротив, большинство представителей большинствакультур, - несмотря на отдельные различия в выражении этих потребностей,считает их полезными и заслуживающими поощрения. Но мы, как ученые, обязаныбыть осторожными в оценках и потому скажем лишь, что эти человеческиежелания скорее нейтральны, нежели дурны. Нечто подобное можно сказатьпрактически обо всех способностях и возможностях человека, как обобщевидовых (способность к абстрагированию, способность к изложению своихмыслей, способность к построению философии и т.п.), так и оконституциональных (активностьѕпассивность, мезоморфизмѕэктоморфизм, высокийи низкий уровни энергии и т.п.). Что касается метапотребностей, таких какпотребности в совершенстве, правде, красоте, законности, простоте и т.д.(314), то в рамках нашей культуры, да и в большинстве других известных намкультур, их просто невозможно счесть плохими, порочными или греховными. Похоже, что простое наблюдение за человеком, простая констатацияхарактеристик, присущих ему, не могут нам объяснить, где корни зла, примерыкоторому мы видим вокруг себя, на образцы которого наталкиваемся приизучении истории человечества и нередко обнаруживаем в себе. Сегодня мы ужеможем уверенно утверждать, что многое из того, что мы называем злом,объясняется болезнью ѕ болезнью тела или духа, невежеством, глупостью,незрелостью личности, несовершенством социальных условий и общественныхинститутов. Но мы не знаем пока, какую долю зла мы вправе объяснить этимипричинами. Нам известно, что психотерапия, способствующая оздоровлениючеловека, образование, дающее ему знание и мудрость, факторы физической ипсихологической зрелости, равно как и хорошие политические, экономические исоциальные условия жизни способны противостоять злу. Но до какой степени?Могут ли эти меры полностью исключить проявления зла? Сегодня наши знанияпозволяют нам решительно отвергнуть заявления об изначальном, биологической,фундаментальной греховности, порочности, злобности или жестокостичеловеческой натуры. Но мы не возьмем на себя смелость утверждать, чтодурное поведение не имеет под собой никаких инстинктоидных тенденций.Совершенно очевидно, что наших знаний о человеческой природе поканедостаточно для столь смелого утверждения, тем более, что нам известныфакты, которые прямо противоречат ему. Но как бы то ни было, мы абсолютноубеждены в том, что глубокое и полное знание в этой области достижимо и чтоподнятые нами вопросы подлежат научному осмыслению гуманистической науки(292, 376). Данная глава представляет собой попытку эмпирического исследованияодного из важнейших вопросов, встающих при рассмотрении проблемы добра изла. Не претендуя на окончательное решение вопроса, мы попытаемся доказать,что наука сдвинулась с мертвой точки и неуклонно приближается кокончательному разрешению проблемы деструктивности.

<16 17 181920 21 22 >

Дата добавления: 2019-12-09; просмотров: 586;

Поиск по сайту

Узнать еще