Закономерности роста психологического знания в свете триады «классика – неклассика – постнеклассика». Мировоззренческие и методологические перспективы психологии.

В предыдущем параграфе эволюция типов рациональности рассматривалась исключительно на материале естествознания. И это не случайно. Именно естественные науки формируют общенаучную картину мира, составляют базу для развития техники, разрабатывают методы познания, «делегируемые» впоследствии в другие дисциплины. При чтении работ, посвящённых проблеме научной рациональности, также возникает ощущение, что все познавательные регулятивы созидаются в лоне естествознания, и именно его развитие инициирует смену типов научной рациональности. Получается, что классическая наука – порождение гения Галилея, Кеплера, Ньютона, Лапласа, неклассическая своим появлением обязана Пуанкаре, Эйнштейну, Бору, Гейзенбергу, становление постнеклассической связано с этическими коллизиями, возникшими в физике и биологии в связи с осознанием мощи ядерного оружия и опасностей генной инженерии, а также из-за обострения глобальных проблем (экологической, энергетической, термоядерной войны) вследствие развития техники.

Казалось бы, причём здесь психологическое знание, какое оно имеет отношение к смене типов научной рациональности? А если всё-таки имеет, то почему практически никто из современных отечественных философов, занимающихся методологией науки, к этому знанию не обращается хотя бы для того, чтобы проиллюстрировать собственную правоту?[192] Неужели психология всё ещё «ходит в учениках» у естествознания, плетётся в арьергарде современной науки? Достойно ли её, изучающей, казалось бы, самоё важное для нас – человеческое поведение, человеческую душу, способной помочь понять себя и сделать нашу жизнь счастливее, такое незавидное положение в мире научного знания?

По нашему убеждению, психология по самой своей природе не может «прозябать» в хвосте у естествознания, ей надлежит не просто встать вровень с другими науками, а стать центральной человековедческой дисциплиной, ядром человекознания. И не только она может поучиться у физики и биологии, но и сама может дать немало ценного многим другим, более древним и развитым наукам. Наши основные тезисы, подлежащие защите и обоснованию в данном параграфе, состоят в следующем:

§ во-первых, развитие психологии конгруэнтно триаде «классика – неклассика – постнеклассика»;

§ во-вторых, стандарты рациональности гуманитарной психологии как наиболее прогрессивной парадигмы в современном «знании о душе» в высокой степени соответствуют идеалам и нормам неклассической и постнеклассической науки;

§ в-третьих, гуманитарная психология не просто соответствует этим стандартам, но и вносит значимый вклад в их утверждение, прояснение, конкретизацию и развитие[193].

В предыдущей главе были рассмотрены методологические особенности важнейших исследовательских программ в современной психологии. Опираясь на проведённый анализ, попробуем реконструировать логику развития психологического знания в течение последних 130 лет.

Первое, что бросается в глаза – это дивергенция психологии на две основные парадигмы, естественнонаучную и гуманитарную. Каждая из них складывается из самостоятельных исследовательских программ, эволюционно сменяющих друг друга. В рамках натуралистического подхода имеем следующий эволюционный ряд: интроспекционизм – бихевиоризм – когнитивная психология. В гуманитарной ориентации соответственно: понимающая психология – глубинно-динамический подход – гуманистическая психология. Данная схема носит упрощённый характер, ибо отмеченные программы, за исключением интроспекционизма, продолжают существовать и сейчас, однако нас интересует общая логика развития как каждой парадигмы, так и психологии в целом. По нашему мнению, и бихевиоризм, и психоанализ прошли высшую точку своего развития, обогатив «науку о душе» рядом непреходящих достижений, ныне они уже не способствуют прогрессивному сдвигу в решении проблем как в области теоретической, так и практической психологии. Проявляется это в том, что, во-первых, бихевиоризм и психоанализ теряют свою популярность среди психологов[194], во-вторых, и психоанализ, и бихевиоризм за последние 50-60 лет регулярно подвергаются модификациям, инициируя рождение новых теорий, обращаются к достижениям других школ, стараясь их ассимилировать, соединить с «твёрдым ядром» собственных исследовательских программ. Одним словом, оба направления переживают затяжной кризис. Но каковы его причины?

На наш взгляд, именно приверженность неадекватным онтологическим представлениям и познавательным стандартам классической рациональности является самой общей причиной кризиса этих исследовательских программ. Действительно, бихевиоризм опирается на классический механический образ человека как «сложной машины», исходя из классических принципов элементаризма и редукционизма, расчленяет целостную жизнедеятельность человека на отдельные реакции, исследует только один род причинных связей – от прошлого к будущему, игнорируя целевую причинность, придерживается идеала объективного описания, сосредотачивая внимание только на поведении человека, не придавая значения влиянию средств познания и ценностей исследователя на результаты научного поиска.

Также психоанализ во многом продолжает придерживаться некоторых устаревших представлений классической науки, среди которых отметим фундаментализацию сексуального инстинкта, энергетическое (по сути – механическое) описание психических процессов, предполагающее экономическую (количественную) трактовку сексуальной энергии, требование соблюдения нейтральности во взаимодействии врача и пациента (отсюда и положение пациента на кушетке так, чтобы он не мог видеть аналитика), тенденцию рассматривать многозначные символы как знаки, обладающие одним фиксированным значением.

Симптоматично, что и необихевиоризм, и неофрейдизм стремились избавить своих «ортодоксальных родителей» именно от классических представлений и регулятивов. В частности, необихевиоризм вводит целевую причинность (например, в лице «когнитивных карт» в «молярном» бихевиоризме Э. Толмена, которые управляют поведением и крыс, и человека), допускает существование интрапсихических феноменов, подлежащих научному изучению, тем самым делая образ человека более утончённым.

Также и критика психоанализа, осуществлявшаяся изнутри, т.е. бывшими адептами учения, направлялась именно на «классические» компоненты фрейдовской теории. Если основателем психоанализа любое действие индивида рассматривалось как причинно обусловленное, то А. Адлер выдвигает прямо противоположную идею[195]. Если для Фрейда всё богатство человеческой жизнедеятельности обуславливается метаморфозами либидо, то для Адлера существует множество иных детерминант: влияние социального окружения, стремление к совершенству, желание превосходить других, влияние стиля жизни[196], что конгруэнтно поликаузализму неклассики. Известно, что главной причиной «размолвки» между Фрейдом и Юнгом было нежелание последнего признать абсолютное значение принципа пансексуализма при интерпретации символов сновидений, т.е. отход Юнга от фрейдовского фундаментализма и однозначной трактовки содержаний бессознательного[197]. Собственно в неофрейдизме (К. Хорни, Г.С. Салливан, Э. Фромм) также расширяется поле детерминант человеческой жизнедеятельности за счёт учёта влияния социальной среды, межличностных отношений[198].

Но если бихевиоризм почти целиком «воспроизводит» «аксиомы» ньютоно-картезианской картины мира и соответствующей методологии, то психоанализ, как уже отмечалось, отличается половинчатостью, т.е. содержит не только классические, но и новые, неклассические представления и принципы, в частности, холизм, телеологизм, историзм.

Так, З. Фрейд, в противовес интроспекционизму и бихевиоризму, исследует не отдельные элементы психики или поведения, а целостную личность, взятую во всём богатстве её реальной жизнедеятельности[199], изучает не только причинно-следственные и функциональные зависимости между «компонентами психики», но пытается выяснить мотивы человеческого поведения, рассматривает индивида не статически, а эволюционно, сквозь призму его жизненной истории. «Коперниканский переворот» Фрейда в сфере гносеологии состоял в том, что он, по сути, впервые поставил под вопрос самого субъекта, который в рамках классики ассоциировался с самотождественным, самому себе ясным и прозрачным, находящимся вне истории и над миром, Сознанием.

Самое удивительное, состоит в том, что, во-первых, именно неклассические идеи и принципы фрейдизма остаются актуальными для современной психологии и, во-вторых, именно онтологические допущения и познавательные установки психоанализа, конгруэнтные рациональности гуманитарных наук, оказались в то же время соответствующими неклассической и постнеклассической рациональности. Иными словами, чем большим гуманитарным потенциалом обладает теория (психологическое направление), тем в большей степени она соответствует стандартам современной (неклассической и постнеклассической) науки.

Лидирующее положение в современной психологии занимают когнитивное и гуманистическое направления. Оба они приблизили психологическое знание к реалиям жизни во многом за счёт того, что «взяли на вооружение» более утончённый и в то же время более богатый философский образ человека. Однако, как было показано в предыдущей главе, когнитивная психология не свободна от классических естественнонаучных представлений, в частности, от элементаризма, от редукции человека к сугубо рациональному, компьютероподобному существу, хотя и обладающему некоторой свободой. В плане методологии когнитивная психология опирается на метод эксперимента, ориентированный на исследование, прежде всего, поведенческих характеристик человеческой активности в искусственно созданных, очищенных, нередко ограниченных пространством лаборатории, ситуациях. И всё-таки когнитивная психология намного ближе к идеалу современной науки, чем бихевиоризм и необихевиоризм, и не только потому, что отличается более тонким, мягким редукционизмом и не распространяет закономерности, открытые на крысах и голубях, на человека, но, прежде всего, потому, что опирается на образ человека, в котором ему приписываются черты, характерные для гуманитарного видения. Например, в когнитивной теории личности Дж. Келли природа человека «наделяется» таким «гуманитарными» чертами, как телеологичность, гетеростатичность, субъективность, рациональность, свобода[200].

Гуманистическая (а вслед за ней и трансперсональная, и, в некоторых отношениях, религиозная) психология ещё более радикально порывает с классической парадигмой, с образом «человека-машины» как существа, детерминируемого внешними для его внутреннего мира факторами. Самим своим появлением, способами постановки и решения проблем, создаваемой картиной мира гуманистическая психология знаменует вступление психологии в постнеклассическую фазу развития.

Сопоставление мировоззренческих и методологических особенностей как гуманистической психологии, в частности, так и гуманитарной психологии, в целом, с онтологическими и гносеологическими нормами постнеклассической рациональности показывает их почти полное совпадение. Такие черты познавательного этоса гуманитарной парадигмы в психологии, как нормативность, аксиологичность, практичность, операционально-деятельностная опосредованность, поликаузализм, холизм, телеологизм, историзм, синергизм, проблемоцентризм характеризуют также образ современной постнеклассической науки. Рассмотрим более подробно как некоторые из этих черт постнеклассической рациональности манифестируются в гуманитарной психологии.

В плане онтологическом, включающем в себя базисные, представления о природе изучаемой реальности, гуманитарная психология разделяет следующие особенности современной научной картины мира[201]:

Полифундаментализм. Богатство человеческой жизнедеятельности не может быть описано на основании какого-либо одного ведущего мотива, инстинкта, потребности и т.п. Также и бытие людей определяется множеством факторов, результатом пересекающегося взаимодействия которых оказывается уникальная история-судьба каждого индивида. Отсюда – необходимость отказа от поиска фиксированной, изначальной, абсолютной природы человека, признание последней исторически релятивной.

Холизм. Холистическое видение реальности, в противовес классическому элементаризму и сумматизму, зарождается в психоанализе и достигает апогея в трансперсональной психологии, распространяющей холистический взгляд не только на человека, но и на весь мир[202]. Человек в гуманитарной психологии не «собирается» из отдельных психических функций, способностей, деятельностей, а изначально рассматривается как духовно-душевно-телесное единство, бытийствующее в мире.

Историзм. Видение человека в гуманитарной психологии исторично, процессуально, что находит отражение и в языке. Для адекватного описания индивида оказывается необходимым использование таких категорий, как «жизненная история», «личностный рост», «процесс индивидуации», «самоактуализация», которые задают эволюционное видение объекта исследования[203].

Поликаузализм. Классическая наука признаёт лишь один вид детерминационных связей – причинно-следственные, от прошлого к будущему. Такому узкому «лапласовскому» мировидению противостоит иная, более широкая точка зрения. В мире человека определяющей оказывается целевая причинность: поведение рассматривается как мотивированное субъективными намерениями и желаниями. В глубинной психологии К.Г. Юнга вводится акаузальный принцип синхронности, предполагающий возможность совпадения близких по смыслу событий, разделённых во времени и (или) пространстве и никак не связанных цепями причинения[204]. Также можно говорить о когерентности (согласованности) различных событий в жизни индивида, которые, налагаясь друг на друга (как при резонансе), способны изменить судьбу человека[205].

Синергизм. Олицетворением современной науки, её своеобразным «представительским фасадом» следует признать обширную группу исследований, осуществляющихся в различных науках под общим именем «синергетики». Синергетическое видение реальности синтетично, т.е. не сводится к какому-либо одному принципу, и глобально, поскольку выстраивает совершенно новую картину мироздания на всех его уровнях, картину, глубоко оппозиционную классическим представлениям о бытии. Рассмотрение человека в качестве самоорганизующейся системы не только в высшей степени созвучно субъектоцентричной психологии, но в определённой мере продуцировано, инициировано гуманитарно-ориентированными психологическими исследованиями, в которых такой взгляд на человека начал утверждаться задолго до возникновения синергетики в качестве междисциплинарного подхода, претендующего на лидерство в науке. Видение человека сквозь призму синергетической картины мира и соответствующей методологии, как будет показано ниже, весьма эвристично и особенно значимо в плане преодоления дихотомии номотетического и идиографического.

Трансформация представлений об объекте исследования, осуществляемая современной наукой, необходимо ведёт к пересмотру традиционных средств, методов, приёмов познания, изменению взаимоотношений между теорией и реальностью, иной трактовке истины. Одним словом, новая онтология с неизбежностью требует новой гносеологии. В гносеологическом плане гуманитарная психология также разделяет наиболее фундаментальные установки и принципы современной научной рациональности, а именно:

Дополнительность. Ни одна теория личности не может дать истинной, полной, всесторонней картины реальности, относится ли последняя к человеку вообще, либо к конкретному индивиду. Единичная теория способна дать лишь частную, ограниченную истину о человеке, которая в иных условиях (например, на новом жизненном этапе, при общении с другими людьми или просто будучи осознанной) может превратиться в ложь. Адекватное описание человека, личности, индивида достижимо лишь в свете стереоскопического видения, создаваемого несколькими теориями. Это означает необходимость в духе методологической концепции П. Фейерабенда признания фундаментального значения требования пролиферации (размножения)различных теорий, включая и вненаучные (в частности, вырабатываемые в лоне религии) концепции. Чем больше таких альтернативных теорий, направлений, школ, гипотез, идей, тем больше вероятность того, что в их взаимодействии будет «схвачена» истина, реконструирован достаточно полный, богатый психологический «портрет» конкретного человека. Однако альтернативность не означает антагонизма, а, скорее, предполагает продуктивную взаимодополнительность концепций: ни одна из них не может владеть монопольным правом на истину. По существу, психология, как и наука в целом, должна стать «слепком» с современного демократического либерального общества западного типа, в котором декларируется и частично реализуется право людей на инакомыслие, проповедуется терпимость к чужим, даже совершенно иррациональным, взглядам. Таким образом, монологичность в трактовке человека должна уступить в психологии, в культуре в целом, место полилогу различных позиций.

Операционально-деятельностная опосредованность. Гуманитарная психология не безразлична к средствам, используемым для добывания истины, поскольку вполне осознает их детерминирующее воздействие на полученный научный результат, на жизнедеятельность личности. Язык теорииоказывается не только важнейшим инструментом познания, но и орудием формирования и преобразования реальности, прежде всего, психической. Усваивая фиксированную категориально-понятийную сетку, набор определённых образов и примеров, «оживляющих» и «одушевляющих» достаточно сухие и не всегда понятные концептуальные схемы, индивид в роли клиента или пациента начинает не только воспринимать себя и окружающих на основе исповедуемой теории, но и трансформирует своё поведение, своё мировоззрение в соответствии с её предписаниями. Таким образом, язык, будучи основным средством исследования в психологии, в существенной мере формирует объект изучения.

Реализм.В гуманитарной психологии человек изучается не в рафинированных экспериментальных ситуациях, а во всём богатстве собственной жизнедеятельности, в процессе действительного бытия в мире. Если классическое естествознание часто оперирует абстрактными, ненаблюдаемыми сущностями (напр., такими понятиями-объектами, как материальная точка, идеальный газ, абсолютное математическое время и др.), то в рамках субъектосодержащего психологического исследования учёный стремится воспроизвести реальность во всей её полноте, сложности и неоднозначности. Реализм в психологии (как, впрочем, и во всей неклассической науке) не означает отказа от использования методов теоретизирования и абстрагирования в научном познании, но, скорее, должен рассматриваться в качестве дополнения к теоретизму классической науки. Так, в современной физике широко используются модели, учитывающие факторы, от которых абстрагировалась физика прошлого века. Например, включение в модель идеального маятника трения в качестве дополнительного параметра кардинальноменяет всю картину: бесконечное движение становится конечным, а сама система превращается в диссипативную структуру с аттрактором, которым выступает точка равновесия[206].

Отмеченные выше характеристики гуманитарно-ориентированного психологического знания составляют неклассическую «часть» современной науки. Лейтмотивом собственно «неонеклассики» следует признать процесс очеловечивания науки, аксиологизации познания. Неудивительно, что психология, ставящая себе целью раскрыть «человеческое» в человеке, находится в средоточии этого процесса.

Аксиологизация познания, осуществляемая постнеклассической рациональностью, означает, прежде всего, превращение деятельности по добыванию истины из самоцели в средство, служащее интересам человека и человечества. Психологические теории, примыкающие к гуманитарной парадигме, в высокой степени соответствуют требованию инструментальности, поскольку конструируются не столько для отображения реальности, сколько для решения практических задач.

Гуманитарная психология также вполне разделяет неонеклассический «сдвиг с субстанциализма на креативизм, с онтологии на телеологию» (курсив мой. – А.К.)[207]. Этот сдвиг наиболее отчётливо просматривается в эволюции гуманитарно ориентированного психологического знания. Если Фрейд важнейшей задачей психотерапии считал освобождение пациента от страданий, доставляемых ему его болезнью, то целью гуманистической психотерапии становится созидание и самосозидание, со-творение обновлённой личности клиента в ходе диалогического общения с консультантом. Такое творчество осуществляется уже не с целью достижения некоторой общепринятой «нормы», но в соответствии с конкретной целью, в качестве которой выступает реализация определённого эталона, образца полноценно функционирующего человека.

Неонеклассичность субъектоцентричной психологии ярко проявляется и в такой её черте, как антиэкспериментализм.Вводимый некоторыми направлениями гуманитарной психологии запрет на проведение экспериментов с людьми вполне гомологичен отказу научного сообщества генетиков производить опыты по клонированию человека, поскольку знание, полученное в результате психологических экспериментов, может быть использовано для достижения неблаговидных целей: от манипулирования сознанием покупателей до политического манипулирования и массовой «промывки мозгов»[208].

По вопросу о практическом использовании психологического знания ценностно-целевые установки гуманитарной психологии также конгруэнтны постнеклассике. Для ведущего теоретика гуманистического подхода К.Р. Роджерса конечная цель психологической науки состоит в достижении личностного роста, увеличении автономности и свободы человека, становлении «открытого» демократического общества. В то же время лидер современного американского бихевиоризма Б.Ф. Скиннер видит предназначение психологии вполне в духе классической идеологии господства, покорения, но уже не природы, а мира человека, а именно в том, чтобы умело управлять как единичным индивидом, так и обществом в целом[209].

Проведённый анализ позволяет сформулировать ряд закономерностей, своего рода векторов, отображающих закономерности развития психологического знания на протяжении последних 130 лет, т.е. с момента зарождения научной психологии. Самая общая из них состоит в соответствии логики роста психологического знания последовательности смены типов научной рациональности: классического, неклассического, постнеклассического. Конкретизацию она находит в следующих частных векторах:

­ от элементаризма интроспекционизма и бихевиоризма к холизму гуманистической и трансперсональной психологии;

­ от механицизма бихевиоризма к синергизму гуманистической психологии;

­ от фундаментализма и монокаузализма фрейдизма и бихевиоризма к полифундаментализму, поликаузализму и телеологизму когнитивного и гуманистического подходов;

­ от аисторизма Вундта к историзму,акцентируемому психоанализом и трансперсональной психологией;

­ от нейтральности, свойственной программам Вундта, бихевиоризму и психоанализу, к эмпатически-пристрастному, ценностно-ангажированному познанию в ходе сотрудничества консультанта и клиента в гуманистической психологии;

­ от дескриптивных описаний, характерных для интроспекционизма, бихевиоризма, понимающей психологии В. Дильтея, психоанализа З. Фрейда, к прескриптивно-нормативному знанию, превалирующему в гуманистической и религиозной психологии;

­ от приоритета теоретического над прикладным, свойственного психоанализу, к проблемоцентризму когнитивной и гуманистической психотерапии;

­ от проблем психопатологии, решаемых психоанализом с целью адаптации индивида к социуму, к проблематике здоровой личности, исследуемой в гуманистической психологии.

Применительно к психотерапевтической и консультационной деятельности переориентация на постнеклассическую картину мира и методологию означает, что теперь психолог:

§ не нейтральный созерцатель, а соучастник процессов личностного роста клиента, направляющий их к Добру, к общечеловеческим гуманистическим ценностям;

§ не поклонник одной теории, а специалист, применяющий одновременно множество взаимодополнительных теорий, в результате чего созидается богатое, стереоскопическое видение клиента;

§ рассматривает человека как историческое, развивающееся существо (в идеале – реконструирует его жизненную историю, начиная с далёких предков и заканчивая актуальными событиями), взаимодействующее и зависимое от множества причин и факторов (генетических, физиологических, социальных, личностных, сознательных и бессознательных);

§ исходит из проблемы, а не из теории, иными словами, отдаёт предпочтение непредвзятому анализу фактов, остерегаясь подгонять их под теорию, но, скорее, ищет подходящий набор теорий, наиболее адекватных при решении конкретной проблемы.

Нельзя не отметить, что в современной философии науки и психологии немало исследователей также отстаивают положение о соответствии гуманитарной психологии идеалам и нормам неклассической и постнеклассической рациональности. Так, например, Л.И. Воробьёва определяет гуманитарную психологию как «постклассическое состояние или постклассический период развития как психологической науки, так и психологической практики», конкретизирует её важнейшие категории (символ, опыт, страдание, смысл, экзистенциальная ситуация, духовное освоение и др.) и методологические принципы гуманитарной психологической практики (запрет на проектирование результата, забота о добывании нового духовного опыта, диалог как основной метод работы, альтернативность объяснительных подходов и др.)[210]. Сходные идеи высказывают А.А. Пузырей[211], Б.С. Братусь[212], В.М. Розин[213].

Из числа зарубежных исследователей, осознающих неадекватность классического типа рациональности в отношении «науки о душе», необходимо отметить С. Грофа и А. Маслоу. Первый подвергает фронтальной критике ньютоно-картезианскую парадигму, демонстрируя глубокое знание как современной философии науки, так и новейших открытий сегодняшнего естествознания. Основные тезисы Грофа следующие:

­ ньютоно-картезианская парадигма, давно отвергнутая физикой, продолжает господствовать в науках о человеке, замедляя их прогресс[214];

­ важнейшими фундаментальными особенностями классической науки, наиболее опасными для психологии, являются: «вера в безграничную предсказуемость» событий действительности, отрыв сознания от материи, объективизм и материализм, отрицание над-сенсорных каналов передачи информации, отрицание роли Мирового Разума в развитии материи и эволюции жизни[215], сведение мистических, оккультных, первобытных практик к суевериям;

­ весь чувственно воспринимаемый мир, т.е. мир, изучаемый классической наукой, представляет лишь фрагмент реальности, её «развёрнутый порядок» и производен от более фундаментального «свёрнутого (неявного) порядка»[216];

­ индивиды, испытывавшие необычные состояния сознания, часто сообщают, что они входили в эти скрытые области реальности, в содержание которой входят «элементы коллективного бессознательного, исторических событий, архетипических и мифологических явлений, динамики прошлых воплощений»[217];

­ «материалы ЛСД-психотерапии, загадочные и необъяснимые с точки зрения механистической науки, представляют гораздо меньшие трудности, если подходить к ним в духе квантово-релятивистской физики, теории систем и информации, кибернетики или недавних открытий в нейропсихологии и биологии»[218];

­ будущая «холономная» парадигма ещё не оформилась, однако «даже в своих предварительных формах холономный подход даёт небывалые возможности в противоречивом поле современных исследований сознания»[219].

Солидаризурясь с критикой Грофа в адрес механистической науки, с его идеей об Информационном поле Вселенной, хранящем в себе сведения обо всех прошлых и будущих событиях мира, нельзя не отметить, что в своём критическом пафосе он заходит слишком далеко, предлагая, в частности, отказаться от таких фундаментальных ограничений, вводимых наукой, как трёхмерность пространства, необратимость времени, постоянство скорости света и др. В духе пантеизма Гроф призывает фундаментализировать сознание в качестве первоосновы бытия, принять существование высших «тонких» измерений. Одним словом, вместо научной картины мира Гроф агитирует принять за окончательно истинное видение реальности те образы, которые возникают в поле сознания субъекта после приёма галлюциногенов.

Оценка Маслоу современного состояния науки и места в ней психологии представляется более взвешенной. По его мнению, важнейшие недостатки классической модели науки, проявившиеся в академической психологии, таковы:

- нейтральность, т.е. отсутствие ценностно-этического измерения;

- ориентация на исследование нормы как среднестатистических значений личностных параметров;

- утверждение в качестве основных целей науки предсказания и управления поведением[220].