О «нерепрезентативности» субъектов экспериментов и лабораторных условий

Другие часто выдвигаемые возражения против лабораторных экспериментов заключаются в том, что ситуации, создаваемые в лаборатории,— искусственные, а про испытуемых в этих опытах нельзя сказать, что они являются обычными людьми. Критики полагают, что даже если мы будем рассматривать поведение субъекта как агрессию, то все равно ведь в большей части опытов принимают участие студенты, а они сильно отличаются от остальной части населения: они моложе, активнее, более склонны к риску и так далее. Другие люди могли бы совершенно иначе отреагировать на условия эксперимента. Так что, по мнению скептиков, мы действительно не можем делать обобщений из этих «нерепрезентативных» лабораторных примеров и применять их к более широким слоям населения.

Такого рода критика относится в равной мере и к ситуации в лаборатории, которая, как полагают, совершенно не похожа на обычные жизненные ситуации. Ссоры, происходящие между людьми дома, в мотелях, на улицах, даже отдаленно не напоминают ситуации в университетской лаборатории. Критики задают вопрос: откуда мы можем знать, что испытуемые в естественных ситуациях будут действовать так же, как и в лаборатории? В итоге критики настаивают на том, что эксперименты совершенно не отражают жизнь за пределами лаборатории. Так как экспериментальные ситуации и субъекты не дают репрезентативных примеров реальной жизни, то, следовательно, подобные эксперименты никак не объясняют поведение обычных людей в реальной ситуации.

Возможности и пределы опытов. В ответ на критику я ограничусь краткими замечаниями по ряду вопросов, уже подробно освещавшихся мною в другом месте (см., например: Berkowitz & Donnerstein, 1982).

Я ни в коей мере не хочу принижать значение репрезентативности исследований. Тем не менее необходимость соответствия участников опытов и ситуаций реальности во многом определяется целями эксперимента. Эксперимент проводится (или должен проводиться) для расследования причинных возможностей, а именно: могут ли отличия переменной А (обычно называемой «независимой переменной») — например, (А1) просмотр фильма с насилием и (А2) просмотр неагрессивного фильма, — привести к отличиям переменной Б («зависимой переменной»), например агрессивного поведения? Отдельный эксперимент может лишь служить образцом работы, которую надо провести, чтобы ответить на этот вопрос о причинно-следственной связи, а результаты данного опыта лишь сделают возможным подобное утверждение, но не дадут окончательного ответа. Так, результат эксперимента может свидетельствовать о возможности предполагать, что просмотр фильмов с применением насилия вызывает у зрителей рост агрессивности.

Но поскольку участники лабораторных опытов и ситуаций не представляют людей вообще и обычные ситуации, ученые с помощью этих экспериментов не могут оценить точную частоту или силу данных эффектов в обычной жизни. На основании опыта они не могут назвать данных о воздействии агрессивных фильмов, как не могут и определить вероятность того, что просмотр таких фильмов вызывает открытые проявления агрессии. Нельзя также определить степень влияния наблюдаемого насилия на последующее агрессивное поведение зрителей.

Это не означает, что исследователи, пользуясь результатами экспериментов, не могут делать приблизительных оценок воздействия независимой переменной (скажем, агрессивности названных фильмов) на изменение зависимой переменной (в данном случае агрессивного поведения зрителей). Как уже говорилось в главе 7, статистиками были разработаны методы оценки силы влияния независимой переменной на зависимую переменную для серии опытов. Используя эти статистические процедуры, Вуд, Вонг и Чечир сделали выводы о том, что в ряде проанализированных ими опытов фильмы с демонстрацией насилия влияли на агрессивное поведение зрителей «от незначительной до умеренной степени» (Wood, Wong & Chachere, 1991). Следовательно, можно говорить о том, что эпизоды с насилием, распространяемые через средства массовой информации, могут повысить уровень насилия своей аудитории от «незначительной до умеренной степени».

Это все же только догадка, так как данная оценка относится к влиянию, которое изучалось в ходе исследований, использованных для анализа Несмотря на тот факт, что результаты статистического анализа ряда экспериментов укрепляют нашу уверенность в том, что независимая переменная действительно влияет на зависимую переменную, статистика ничего не говорит ни о том, какое количество людей поддается этому влиянию, ни какую роль будет играть это влияние в других ситуациях. Мы могли бы получить точные цифры только в том случае, если бы субъекты и ситуации экспериментов являлись миниатюрными копиями людей и ситуаций, относительно которых исследователи хотят сделать обобщения.

В целом данные экспериментов, изложенных в этой книге (равно и в любой другой), надо воспринимать как обоснованные предположения о том, какие факторы влияют на агрессию. Чем лучше эксперимент, чем чаще сходные исследования показывают сопоставимые результаты, тем сильнее можете вы быть уверены в правильности сделанного предположения о причинах данных взаимоотношений. Так как вы не можете быть полностью уверены в том, что сделанное вами предположение верно, то результаты, представленные в этой книге, на сегодняшний день можно считать лишь хорошо обоснованным прогнозом.

О возможных экспериментальных артефактах¹

Экспериментаторы сталкиваются и с другой проблемой: участники экспериментов нередко прекрасно понимают, что за ними наблюдают исследователи. Вполне вероятно, что это понимание может сдерживать поведение испытуемых, не давая им вести себя естественно. Например, испытуемые могут руководствоваться стремлением «порисоваться» перед психологами-наблюдателями или пожелают помочь исследователям получить ожидаемый результат. Так как эти мотивы могли бы исказить реакцию субъектов на эксперимент, важно тщательно рассмотреть экспериментальные артефакты.

__________________

¹ Артефакт (от лат. arte/actum — искусственно сделанное) — процесс или образование, несвойственное организму в норме и вызываемое самим методом его исследования.

В какой степени участники лабораторных опытов пытаются «выполнить требования» экспериментаторов? Довольно большое количество психологов полагают, что действия субъекта во время эксперимента на самом деле зависят от его желания помочь исследователям достичь своих целей. Как считают эти психологи, поскольку испытуемые согласились участвовать в исследовании, то они хотят помочь экспериментаторам и послужить делу науки. По этой причине они будут пытаться понять гипотезу исследователей и вести себя так, чтобы эту гипотезу подтвердить.

Попробуем с этой точки зрения рассмотреть лабораторные опыты по агрессии. Если бы. испытуемые нажимали на кнопку электрошока только из-за того, что им казалось, будто этого от них хотят экспериментаторы, а не потому, что желали причинить боль человеку в соседнем помещении, лабораторное исследование было бы совершенно неправдоподобным. Тем не менее я сомневаюсь, что многие испытуемые в действительности очень хотят помочь экспериментаторам или оправдать их ожидания.

Предположение о существовании общего желания подтвердить гипотезу исследователя впервые было выдвинуто Мартином Орном, выдающимся исследователем гипноза. (Две наиболее важные работы по этой теме: Orne, 1962, 1970.) Под впечатлением того, с какой охотой субъекты соглашались выполнять почти любое отдаваемое приказание экспериментатора, каким бы глупым и бессмысленным оно ни казалось внешнему наблюдателю, Орн сделал вывод, что многие испытуемые заключают своего рода негласный психологический контракт с ученым, проводящим эксперимент. Согласившись участвовать в опыте, они предположительно молча соглашаются быть «хорошими» испытуемыми и, таким образом, собираются выполнять все, что попросит экспериментатор. Орн развивает мысль о том, что многие участники эксперимента, будучи «хорошими испытуемыми» стремятся помочь ученому подтвердить его гипотезу.

Орн сравнивает испытуемого с покупателем, торгующимся с продавцом подержанных автомобилей. Он заинтересован в «товаре» (эксперименте) и в то же время несколько скептически относится к тому, что ему говорят. Так, настаивает Орн, испытуемые опытов обычно слишком проницательны и опытны, чтобы верить в «легенду» экспериментатора, поэтому они ищут такую разгадку ситуации в лаборатории, которая объяснила бы, что же в действительности имеет в виду экспериментатор. Когда они находят разгадку, которую Орн называл «характеристиками требований» (demand characteristics), то действуют в соответствии с ожиданиями экспериментатора, отчасти чтобы быть хорошими, сотрудничающими испытуемыми, отчасти из любви к науке.

Я затрагивал эту тему в нескольких работах (см., например: Berkowitz & Donnerstein, 1982; Berkowitz & Troccoli, 1986), и мне не обязательно приводить здесь подробное опровержение данной точки зрения. Все же некоторые моменты столь существенны, что о них следует сказать еще раз.

Во-первых, результаты некоторые из исследований, приводимых в поддержку гипотезы выполнения требований (demand compliance), сами по себе сомнительны. В частности, некоторые психологи пытаются обосновать данное понятие, показав, что многие испытуемые могут на самом деле знать, какого поведения ожидает от них экспериментатор в данной ситуации. Они описывали студентам эксперименты с агрессией и просили предсказать, что именно в сложившихся условиях будут делать испытуемые. Во многих случаях студенты совершенно правильно определяли, как поведут себя испытуемые. Тогда критики сделали вывод о том, что испытуемые в реальных экспериментах всего лишь выполняли требования исследователей; они знали заранее, чего от них хочет экспериментатор, и «шли навстречу» его желаниям. (Одну из версий такого вида доводов можно найти в работе: Schuck & Pisor, 1974.)

Если мы рассмотрим этот аргумент более внимательно, то поймем, что его обоснование неудовлетворительно. Демонстрация того факта, что наивные наблюдатели могут предсказать результат опыта, не обязательно означает, что результаты эксперимента основываются на желании испытуемого удовлетворить требования исследователя. Кроме того, люди действительно обладают некоторыми знаниями о человеческом поведении и порой могут предсказать результаты эксперимента, основываясь на этом знании. В качестве иллюстрации представьте себе, что вам говорят об эксперименте, в котором мужчинам — студентам университета демонстрируют фильм, изобилующий эротическими эпизодами, а вам нужно предсказать, будут ли эти мужчины в результате сексуально возбуждены. Разве вы не предположите, что испытуемые будут размышлять на эротические темы и испытывать возбуждение? Конечно, верно и то, что многие испытуемые в такого рода экспериментах в действительности демонстрируют сексуальные реакции на эротические фильмы. Ваша точная оценка, очевидно, не означает, что реальные участники таких экспериментов всего лишь разыгрывали психологов, когда проявляли свои сексуальные мысли и желания. Они и в самом деле сексуально возбудились, и вы знали, что они могут себя так повести.

Доводы в пользу конструктной валидности параметров лабораторной агрессии также противоречат тезису о выполнении требований. Вернемся к экспериментам со стимуляцией боли. Маловероятно, что большинство студентов университета смогут предсказать полученный результат (усиление стимуляции вместе с возрастанием боли жертвы), поскольку и некоторые выдающиеся психологи не ожидали ничего подобного. Данные результаты слишком неочевидны, чтобы их могли предсказать студенты. Таким образом, невозможно, чтобы эти результаты были получены только на основании ожиданий испытуемых.

Проблема опасения оценки (evaluation apprehension) в лабораторных экспериментах. Я все же признаю, что лабораторные эксперименты по понятным причинам не лишены ошибок и артефактов. В действительности поведение испытуемых часто искажается беспокойством, которое охватывает многих участников экспериментов. Юные студенты, незнакомые с психологическими исследованиями и участвующие в одном из первых в своей жизни экспериментов, склонны верить в то, что исследователь изучает их личность — что «их психику анализируют». В частности, находясь в лаборатории, они могут испытывать состояние, именуемое психологами «опасением оценки» (evaluation apprehension). Они хотят выглядеть психологически здоровыми и хорошо адаптирующимися. Эксперимент для них — возможность показать, что они «хорошие», и такие испытуемые не демонстрируют антисоциального поведения.

Опасение оценки — серьезная проблема в экспериментальном исследовании агрессии. Когда субъект пытается казаться здоровым и хорошо адаптирующимся, то обычно он склонен сдерживать нападение на имеющийся в наличии объект. В результате испытуемые проявляют в лаборатории меньшую агрессивность, чем в других ситуациях. Большинство лабораторных экспериментов поэтому направлены на то, чтобы ослабить у испытуемых сдерживающие механизмы. В ходе опыта испытуемым дают какой-нибудь законный предлог, чтобы они могли наказать жертву. В противном случае агрессия в ходе эксперимента едва ли будет заметна.

Лабораторное изучение выполнения требований и опасения оценки.Не имея точных данных, люди могут высказывать разные мнения о выполнении требований и опасении оценки. В конечном итоге необходимо подвергнуть тезис выполнения требований эмпирическому тестированию для того, чтобы определить, действительно ли испытуемые пытаются подтвердить гипотезы экспериментатора.

Один подобный тест, особенно уместный для описываемых в этой книге экспериментов, проверяет эффект оружия, исследование которого Энтони Лепаж и я провели в 1967 году (подробное описание см. в главе 3). Это исследование и несколько последующих экспериментов продемонстрировали, что одно лишь присутствие оружия заставляет людей проявлять более сильную по сравнению с обычной ситуацией агрессивность. Как вы могли бы, пожалуй, предположить, результаты данного эксперимента вызвали противоречивые отклики, ряд критиков считали, что результаты обусловливались главным образом требованиями экспериментаторов. С их точки зрения, студенты ухватились за гипотезу исследователей — что пистолеты сделают их более агрессивными — и затем пытались оправдать ожидания экспериментаторов.

Чарльз Тернер и Лиин Саймоне, которые тогда работали в Университете штата Юта, Солт-Лейк-Сити, попытались выяснить, насколько правомерно данное возражение, умышленно изменяя знания субъектов о заинтересованности экспериментаторов в их реакции на оружие (см.: Berkowitz & LePage, 1967; Turner & Simons, 1974).

Пока очередной наивный субъект ожидал в приемном помещении лаборатории, другой студент (помощник исследователей) входил в эту комнату якобы для того, чтобы взять свои книги, но на самом деле сообщал субъекту некоторую информацию. Одним из испытуемых он говорил только то, что сам участвовал в исследовании, оставляя их неосведомленными. У других субъектов помощник создавал средний уровень осведомленности, сообщая, что не верит в легенду экспериментатора, а еще одна группа получала высокую степень осведомленности — им говорили, что экспериментатор интересовался тем, как они отреагируют на присутствие оружия. Затем помощник уходил из помещения. Входил экспериментатор, отводил каждого субъекта по отдельности в лабораторию и рассказывал легенду, использовавшуюся в первоначальном эксперименте Берковица—Лепажа: что исследование посвящено психологической реакции на стресс. Затем у половины мужчин в каждой из групп с разной степенью осведомленности экспериментатор создавал сильное «опасение оценки», сообщая им, что данное исследование оценивает, насколько они хорошо адаптируются, для того чтобы определить взаимосвязь между психологической реакцией и психологической неприспособленностью.

После того как вся эта информация полностью сообщалась, начинался предполагаемый «реальный» эксперимент. К испытуемому прикреплялись электроды, и ему давали задачу, которую надо было решить. Он записывал ответы таким образом, чтобы «партнер» в соседней комнате смог их оценить. Все субъекты были спровоцированы: они получали по семь ударов электричеством — негативную оценку партнера. Как и в оригинальном эксперименте, испытуемого затем отводили в контрольную комнату с шоковым аппаратом. Там он обнаруживал оружие (предположительно забытое каким-то другим экспериментатором) на столе возле пульта с кнопками для электрошока. Затем каждому испытуемому показывали решение задачи, предложенное партнером, и давали возможность наказать партнера, назначив ему от одного до десяти ударов электрошоком.

Рис. 13-2 показывает среднее число ударов электрошоком, которое наносил испытуемый в зависимости от уровня своей осведомленности и степени опасения оценки. Шкала показывает, что оба вида изменений в ходе эксперимента влияли на агрессию испытуемых. Как и ожидалось, мужчины, уверенные в том, что исследователи изучают их адаптируемость, наносили партнеру меньше ударов. Еще важнее то, что осведомленность испытуемого в заинтересованности исследователей их реакцией на оружие также снижала их стремление подвергать жертву наказанию. Тогда как интерпретация в духе выполнения требований экспериментатора подразумевала, что наибольшее количество ударов нанесут те испытуемые, которые знали о целях эксперимента, в реальности эта группа мужчин оказалась наименее склонной наказывать партнера.

Оба эффекта были, вероятно, вызваны желаниями испытуемых казаться хорошими. Предполагали ли они, что исследователи интересовались степенью их неприспособленности и/или их реакцией на оружие, эти мужчины, по-видимому, считали, что проявят психическую ненормальность, если будут чересчур агрессивны. Они ограничивали свою агрессию, чтобы произвести на экспериментаторов хорошее впечатление.

Выводы очевидны. Нелегко провести хороший лабораторный эксперимент. В условиях лаборатории присутствуют практически все виды психологических влияний, они могут обусловить поведение испытуемых и даже исказить их реакцию. Внимательный ученый должен попытаться свести к минимуму источники ошибок. Значительную проблему могут представлять мотивы испытуемого в экспериментальной ситуации. Однако отметим, что в основном мотивы, искажающие поведение, работают против исследователя агрессии. Во многих примерах впечатляющие результаты лабораторных исследований были получены именно вопреки осведомленности испытуемых об интересе к их агрессивности, а не благодаря ей.

РЕЗЮМЕ

Так как многие идеи, изложенные в этой книге, основываются на лабораторных экспериментах, в данной главе я изложил некоторые pro и contra лабораторных исследований в сфере социальной психологии, и в особенности в экспериментах, посвященных изучению агрессии. Большинство экспериментов в данной области использовали процедуру с применением машины агрессии Басса, но применялись и другие методы. Возникает законный вопрос о том, имеют ли что-то общее между собой различные методы измерения агрессии. Однако, как показывает недавний статистический анализ результатов исследований, по большей части индикаторы гипотетической лабораторной агрессии действительно отражают силу агрессивных тенденций.

Обращаясь к вопросу валидности лабораторных измерений, отмечу отличия, проводимые психологами между очевидной валидностью, конструктной валидностью и критериально-связанной валидностью. Доказательства, представленные в этой главе, показывают, что, несмотря па то что поведение в условиях лаборатории может и не напоминать «реальную» агрессию (то есть эти измерения демонстрируют низкую степень очевидной валидности), в целом они обладают конструктной валидностью (то есть поведение испытуемых в лабораторных условиях напоминает их обычные агрессивные поступки). В работах по этой тематике данные экспериментов обладают и критериальной валидностью (то есть они имеют отношение к какому-то определенному критерию, в данном случае — к агрессивности в реальной обстановке). Что касается поведения в условиях лаборатории, то важно отметить его значение для испытуемого (то есть отражает ли оно стремление испытуемого причинить другому человеку боль), а не физическое проявление агрессии.

Критики указывали на недостаточную репрезентативность лабораторной ситуации и испытуемых, утверждая, что поведение студентов университета в помещении лаборатории почти ничего не объясняет в поведении большинства людей в обычной жизни. Отвечая на это возражение, замечу, что цель эксперимента — проверить каузальную гипотезу, поэтому при проведении опытов особенное значение имеет экспериментальный контроль, а не репрезентативность испытуемых или ситуаций. С другой стороны, однако, так как лабораторные испытуемые и ситуации чаще всего не отражают реальных людей и естественные ситуации, их нельзя применять для оценки величины или частоты данных явлений в реальной жизни.

Последняя проблема, рассматривавшаяся в данной главе, относится к влиянию артефактов, которые могут исказить поведение испытуемых в лаборатории. Я настаиваю на том, что критические замечания по поводу данных лабораторных экспериментов, якобы полученных в результате стремления испытуемого выполнить требования исследователя, сильно преувеличены. Доводы в пользу такой критики сомнительны, есть очень мало свидетельств о том, что предполагаемое выполнение требований действительно может исказить общую картину эксперимента. Мои аргументы подтверждает тестирование в эксперименте с влиянием оружия. Но, сводя к минимуму значение проблемы выполнения требований, я признаю, что важным артефактом является опасение оценки. Многие испытуемые в экспериментах действительно пытаются произвести на исследователей хорошее впечатление и сдерживают свои социально неодобряемые тенденции. Это означает, что позитивные результаты лабораторных опытов с агрессией получены вопреки подозрительности испытуемых и их предположений о реальных целях исследователей, а не благодаря этим догадкам.