Проблемы войны и мира в политико-правовой мысли

На протяжении всей своей истории человечество страдало от войн и мечтало о вечном мире. Между тем на деле мирные периоды были лишь краткой передышкой между войнами. За последние 5,5 тыс. лет в мире произошло примерно 14,5 тыс. войн, от которых погибло свыше 3,6 млрд. человек.[178] Судьбы войны и мира находятся в руках военной политики, ибо война как социальное явление возникла вместе с политикой и государством. Политика формирует цели и задачи войны, определяет ее средства и условия, начало и конец. Однако возможна ли ответственная, разумная, гуманная военная политика? Этот вопрос встал перед человечеством в наше время, в конце второго тысячелетия. Казалось бы, решение найдено: необходимо овладеть новым политическим мышлением, - и эпоха военных конфронтации останется позади. Между тем третье тысячелетие началось с новых тревог и угроз безопасности народов и государств. Одним из центров социально-политического напряжения стала Россия, которая стремится совершить движение от тоталитаризма к демократии и обрести свое место и статус в глобализирующемся мире. Одновременно она представляет ныне объект повышенного внимания и определенных притязаний и претензий со стороны целого ряда других стран. Положение усугубляется внутриполитическими проблемами, необходимостью преодолевать последствия кризиса 90-х годов, который самым негативным образом сказался на положении дел в военной сфере. Как в такой ситуации строить свою военную политику новому демократическому государству? После 2000 г. ситуация в стране и армии стала меняться к лучшему. Однако насколько устойчива эта позитивная динамика?

Проблема военной политики слабо исследована в политологии и сопредельных областях знания – политической социологии, военной политологии, философии войны и политики. Даже существующие определения военной политики в справочной и научной литературе грешат неточностью и тем, что принято называть «редукцией к бесконечности», когда одно неизвестное определяют через другое неизвестное (например: «военную политику» через «внешний потенциал», «военные силы», «военную мощь» и т.д.). Автор ставит целью определение контуров того, что можно было бы назвать теорией военной политики. Полагаем, что такая задача актуальна не только в теоретическом отношении, в частности, для становящейся новой науки – военной политологии, но и обусловлена острыми практическими потребностями: ведь военная политика связана с самыми животрепещущими проблемами человеческой жизни, будущего цивилизации.

Армия исследуется не только военной теорией, но и философией, социологией, политологией. Для военной теории – это совокупность военных сил, органов их управления и обеспечения, предназначенная для ведения боевых действий. С позиции философии с ее системными подходами, армия – социотехническая системы, структурно и функционально упорядоченная для достижения военного насилия. Свой теоретический «образ» армии создает и социология: на макроуровне – это упорядоченная совокупность институтов военного насилия; на уровне микросоциологии она совокупность социальных ролей, выполняемых в рамках института военной службы. Для нас в первую очередь важен подход политической науки, которая исследует армию как организационно оформленный институт государства, выполняющий политические цели. Сказанное касается и такого объекта исследования, как военная политика.

Проблема соотношения войны и политики насчитывает длительную историю становления.[179] Начиная с глубокой древности, война как борьба между племенами, народами, целью которой были нажива и грабеж, являлась постоянным спутником развития человечества. По некоторым данным, за последние 5 600 лет произошло более 14 500 войн. Однако политический характер война приобрела по мере возникновения государства и политики как сферы регуляции властных отношений. Осмысление различных аспектов соотношения войны и политики начинается в учениях Древнего Востока и Античности. Отдельные догадки на эту тему мы находим в Пятикнижии Моисея и других частях Ветхого Завета (например, призыв пророка Исайи «перековать мечи на орала»), в древневавилонском памятнике XVII в. до н.э. «Законы Хаммурапи», в догматах брахманизма «Законы Ману» (IV в. до н.э.), в сочинениях древнекитайского философа Сунь Цзы (около V в. до н.э.) и др.

Условия рабовладельческого общества включали войну как необходимый, «естественный» момент жизнедеятельности людей. Любые территориальные, этнические, расовые, религиозные конфликты неминуемо вели к организованной борьбе средствами вооруженного насилия, то есть войне. На заре человеческой истории войны отличались особой жестокостью, кровопролитиями, фанатической ненавистью к врагу. Украшением колесницы фараона-победителя, к примеру, служили гирлянды отрубленных голов неприятеля. Главной функцией армии считалась захватническая, завоевательная, направленная на расширение территорий, приобретение добычи и пленных, которых обращали в рабов. Воины пользовались определенными привилегиями и обычно образовывали отдельную социальную группу, чья профессия передавалась по наследству.

Со временем в сферу войны и военных действий внедряются особые политико-организующие идеи и начала, которые определялись режимом политической деспотии. В основе их лежали религиозно-мифологические представления о власти и политическом порядке как божественном установлении. Отсюда и армия начинает рассматриваться не только как орудие насилия, но и как сила порядка и опора государственной власти. Так, древнеиндийский мыслитель А. Коутилья (Чананья) в своем трактате «Артхашастра» (IV – III вв. до н.э.) определяет войну как одну из форм политики государя, наряду с такими установлениями, как состояние мира, нейтралитета, союзнических отношений или ситуации подготовки к будущим войнам. При этом властителю рекомендовалось использовать армию не только для внешних действий, но и для подавления народного недовольства внутри страны.

«Законы Ману» (VI в. до н.э.) рассматривают войну не просто как грубое насилие, но и как особые межгосударственные отношения, которые обусловлены общественной необходимостью и регулируются определенными правилами, сообразно военным целям. По сути, здесь уже были заложены основы того, что позже получило название «право войны» (объявление войны, реквизиция собственности врага, содержание военнопленных, условия перемирия и др.).

В древнекитайской политической мысли, наряду с теориями, оправдывающими военную агрессию (таковы взгляды теоретика легизма Шан Яна, IV в. до н.э.), высказывались и идеи в защиту гражданского мира. Так, Конфуций (VI – V вв. до н.э.) был сторонником ненасильственных методов управления; он отвергал ожесточенную борьбу за власть, бунты; призывал правителей и подданных строить взаимоотношения на началах добродетели. В сочинениях древнекитайского мыслителя Сунь Цзы (около 500 лет до н.э.) важный источник военной силы усматривался в единении правителя и народа, хотя главная роль отводилась все-таки полководцу как носителю стратегического разума и вершителя судеб войны. Через трактат Сунь Цзы «О военном искусстве» проходят мысли о том, что основная цель войны – «иметь выгоду», а высшее искусство полководца в том, чтобы «покорить чужую армию не сражаясь», то есть посредством военной хитрости, подрывных действий, морально-психологического разложения противника.[180] Иначе говоря, используя не только собственно военные, но и морально-политические средства. Законы Хаммурапи в Древнем Вавилоне (XVII в. до н.э.) защищали воина от произвола командиров, предусматривая выкуп из плена, обеспечение семьи воина. На договорной основе иногда строились и межгосударственные отношения. Так, договор 1278 г. до н.э. между египетским фараоном Рамзесом III и хеттским царем Хаттушми III на целое столетие определил мирные отношения этих государств друг с другом. Разумеется, указанные идеи можно рассматривать как некие зародыши того, что со временем получит название «военной политики».

Большинство мыслителей эпохи Античности рассматривали войну как правомерное и справедливое дело: ведь она была основным источником рабской силы, без которой не могло существовать рабовладельческое хозяйство. В то же время все более определенно утверждается взгляд на войну и военное дело как на сферу политики. Древнегреческий историк Фукидид (V – IV вв. до н.э.) обратил внимание на роль силового фактора при решении международных отношений во время Пелопонесской войны. При этом он предложил различать причины и повод к войне. Афинский оратор Демосфен (IV в. до н.э.) впервые стал различать войны справедливые и несправедливые. Первые ведутся ради защиты Отечества, вторые – во имя корысти, выгоды. В Древнем Риме в рамках теории справедливой войны различают также принципы оправданного вступления в войну (лат. jus ad bellum) и справедливого ведения войны (лат. jus in bello); они регулируют решения двух родов: о начале войны и о порядке ее ведения.

Постепенно античные мыслители разделились в своем отношении к войне: одни склонялись к точке зрения о неустранимости войны как средства разрешения международных споров; другие искали способов «отмены» войны или утверждали, что, в конечном счете, «война ведется ради мира»[181] (и это нашло отражение в латинской пословице «хочешь мира – готовься к войне»). Так, Платон был противником войны, считая ее вынужденной мерой на пути к миру: война – средство, целью народов является мир. Аристотель видел смысл общественного объединения людей в достижении общественного блага и справедливости. Принцип войны противоречит этому, поэтому мыслитель также оценивал его в целом отрицательно. В то же время он разделял концепцию «справедливой» войны: ведь последняя есть основной источник рабской силы, без которой не может быть общественного блага в городе-полисе. В итоге война признается этим политологом частью искусства управления государством.[182]

Эпоха Средневековья, которая характеризуется утверждением теократических государств, рассматривала историю человечества как борьбу «двух градов»: Божьего и светского. Отсюда формируется двойственная оценка войны и назначения воинской деятельности. Августин Блаженный (354– 430) одобрял войну как продукт божественного предопределения, который ведется во имя христианской веры. Это оправдывало, в частности, крестовые походы против неверных во «имя блага христианского мира и справедливости». В то же время мыслитель осуждал светские агрессивные войны, главным образом, обращая внимание на их нравственно-этическую сторону. Мир как желанное состояние общественной жизни может быть достигнут лишь в результате воспитания людей в духе взаимопонимания, прощения, принципа «все люди – братья». Официальной идеологией Средневековья стало учение Фомы Аквинского (1226–1274), утверждающего идею «законных войн»; то есть санкционированных теократической властью. Такая война порождена «законными причинами», преследует «законные цели» и ведется «законной властью».[183]

Если теократическая власть Запада в Средние века благословляла крестовые походы, то на Востоке, и прежде всего – в мусульманском мире, шло формирование принципов «джихада», «священной войны за веру». Эти идеи опирались на Коран, собрание высказываний пророка Мохаммеда, и шариат – мусульманское право. Со временем понятие джихада конкретизировалось как религиозная война с «неверными» за распространение ислама. Идея джихада сыграла определенную положительную роль в национально-освободительных движениях мусульманских стран, сплачивая различные по классовому составу силы участников «борьбы за веру». Религиозные войны вели к ожесточению народов мира, насаждали взаимную нетерпимость.

Эпоха Возрождения и Реформации ознаменовалась поворотом от установок Средневековья к представлениям и ценностям зарождающегося капитализма. Это – принципы практической выгоды, пользы, компромисса, а также индивидуализма, защиты человеческой личности, ее жизненных благ и личного счастья. Н. Макиавелли (1469–1527) определяет политику как «совокупность средств, которые необходимы для того, чтобы придти к власти и полезно использовать ее».[184] Выдвинутый им принцип политического реализма предполагает учет условий («текущих ситуаций») и ориентацию на практическую пользу. Отсюда следует, что ради упрочения государственной власти допустимо использовать любые средства, нарушая и религию, и мораль («все средства хороши для достижения цели»). Одним из важнейших средств расширения и укрепления власти государя, по его мнению, является война и армия, ибо сила – решающий фактор политики. Разумеется, в эту эпоху раздавались и голоса мыслителей-гуманистов, таких, как Эразм Роттердамский (1469–1536), которые решительно осуждали войну, показывая бедствия, которые она несет человечеству. Ученый был убежден, что не насилие и война, а прочный мир – «источник, отец, кормилец, умножитель и защитник» человеческой жизни, благосостояния и культуры. «Нет такого худого мира, который был бы хуже самой удачной войны»[185], – утверждал Э. Роттердамский. Однако «жалобы мира» гуманистов были слабо сдерживающим моментом для политиков, ориентированных на принципы силы и выгоды.

С эпохи Просвещения завершается переход от традиционного общества к индустриальному. Слом сословной иерархии феодализма; интенсивное развитие машинного производства на основе успехов естественных наук и технического знания; участившиеся торговые и культурные связи между регионами и странами; утверждение принципов рационализма, здравого смысла, права, свободы вовсе не исключили войну из общественной жизни. Скорее ее позиции упрочились. Европейская цивилизация вырывалась вперед за счет откровенного грабежа народов традиционного мира (Индия, Китай, Мексика, африканские страны). Промышленная революция сопровождалась технологической революцией в военном деле; на смену лукам, арбалетам, конным рыцарям идут мушкеты, ружья, пушки, пеший строй. Крупные державы вводят призыв, формируют массовые армии. Политическая идеология и культура, с одной стороны, обосновывали устои новой социально-политической реальности; с другой – обнажали ее противоречия, уязвимые стороны.

Можно ли остановить войны, причины которых кроются, по мнению многих просветителей, в несовершенстве самой человеческой природы, в присущих человечеству зависти, соперничестве, жажде славы? По сути, как отметил Т. Гоббс (1588–1679), в обществе идет постоянная «война всех против всех». Иначе говоря, война – это «естественное» состояние общества. Чтобы изменить этот порядок вещей, который ведет к смерти, надо соединить «естественный» страх смерти с социальным разумом, законами и нормами правовой государственности, на основе которой народы могут приходить к соглашению, приостанавливать войны, заключать мир.[186]

Ш. Монтескье (1689–1755) полагал ошибочным тезис о том, что война – это «естественное» состояние людей. Причины войны мыслитель видел в несовершенстве форм власти, способов правления. Именно деспотические, монархические государства чаще всего стремятся к войнам. «Дух монархии – война и распределение территорий, дух – республики – мир и умеренность».[187]

Важные идеи, конкретизирующие «право войны», в свое время развивал Г. Гроций (1583–1645). В противовес распространенной в предыдущие исторические периоды точке зрения о том, что война стоит над правом, он показал, как именно право способно ограничить произвол властителей, и прежде всего – военный. Если война перестает подчиняться праву, она превращается в убийство, грабеж, насилие, считает политолог. По сути, он впервые подвел к пониманию роли международного правопорядка в ограничении «свободы» войны. Гроций ставил вопрос о необходимости специального органа для разрешения конфликтов между государствами, выступал за право народов на суверенитет, против войн, направленных на порабощение других стран и народов.[188]

Социалисты-утописты подчеркивали, что войны сохранятся до тех пор, пока повсюду не будут уничтожены частная собственность и классовое угнетение. Только это условие обеспечит равноправие народов и путь к вечному миру, сделав людей «счастливыми и довольными».[189]

Проницательные мыслители во все времена задавались вопросом: если миром правят законы разума, то почему результаты человеческих действий так разительно не соответствуют их целям, почему так живуче общественное зло, в том числе и такое, как война? XIX век и начало XX века продемонстрировали создание все более совершенных средств оружия, а значит, уничтожения людей: винтовка, скорострельные пушки, пулеметы, танки, военные корабли, взрывчатые и отравляющие вещества.

Достижением немецкой классической философии явилось утверждение о политической природе войн. Догадки такого рода были высказаны уже Г. Гегелем (1770–1831). «Войсками пользовались для достижения особых целей политики».[190] Рассматривая войну как социальное зло, немецкий теоретик тем не менее настаивал на созидательной роли этого зла в истории: «высокое значение войны состоит в том, что, благодаря ей, … сохраняется нравственное здоровье народов…; подобно тому, как движение ветра не дает озеру загнивать, … так и война предохраняет народы от гниения, которое непременно явилось бы следствием продолжительного, а тем паче вечного мира».[191] Война многое истребляет, но многое и создает, прокладывает новые пути, по которым развивается цивилизация, идет общение народов.

Опираясь на идеи Гегеля, немецкий военный теоретик К. фон Клаузевиц выдвинул классическую формулу: «война есть не что иное, как продолжение государственной политики иными средствами».[192] Иначе говоря, сущность войны не может быть понята и оценена вне учета целей воюющих сторон и той государственной политики, которая их формирует. Война является актом насилия, но его масштабы зависят от политических целей. «Когда политика становится более мощной, то таковой же становится и война».[193] При этом под самой политикой прусский генерал понимал прежде всего «разум олицетворенного государства», представителя «интересов целого общества».[194] Отсюда следовало, что всякая война является исторически необходимой, законной. Призывы гуманистов к «вечному миру», разумеется, звучали и в XIX веке. Таковой была известная программа И. Канта, изложенная в его «Трактате о вечном мире», когда все конфликты предлагалось регулировать дипломатическими переговорами и нормами международного права.[195] Однако война уже прочно вошла в политическую жизнь и ценности индустриального общества. Личностью и завоевательными походами Наполеона Бонапарта восхищалась Европа. Настоящий апофеоз войны и сильной личности, прообразы которых виделись в римских легионерах и японских самураях, утверждала философия Ф. Ницше. С 1801 по 1900 гг. Франция находилась в состоянии войны 74 года; Англия и Испания по 53,5 года; Россия – 53 года; Турция – 39,5 лет; Австро-Венгрия – 25 лет.[196]

Тем не менее на основе методологических подходов марксизма в XIX веке углубляется представление о политической природе войны. Отталкиваясь от формулы К. Клаузевица о том, что война есть продолжение государственной политики иными средствами, К. Маркс и Ф. Энгельс обратили внимание на экономические основы политики, продолжением которой является война, а также на связь войны с классовыми интересами господствующих классов. Война - закономерное явление эксплуататорского общества, основанного на системе социального и национального унижения, утверждал марксизм. Специфика армии, по К. Марксу, в том, что она способна отстаивать не только интересы господствующих классов, но и интересы общенациональные. Ф. Энгельс отмечал, что освобождение пролетариата «будет иметь особое выражение в военном деле и создаст свой особый, новый военный метод».[197] Речь шла о всеобщем вооружении народа в период революционных, гражданских войн. Мыслитель сделал также важный вывод о зависимости хода и исхода войн от соотношения материально-технических, организационно-тактических и морально-психологических сил воюющих сторон. При относительной сопоставимости, равнозначности первых двух факторов победа определяется, в конечном счете, моральным духом войск. Он отмечал, что пренебрежение к «моральному фактору» нередко приводило к краху многие блестяще разработанные стратегические планы. По Ф. Энгельсу, в понятие «моральный фактор» входят степень дисциплинированности армии, её стойкости в бою и способности, готовности переносить тяготы войны.[198] Применительно к условиям революционной войны моральный фактор включает в себя идеологическую стойкость, убежденность борцов в правоте своего дела. Нетрудно заметить, что концепция войны и армии теоретиков марксизма была обусловлена тезисом о том, что насилие – это «повивальная бабка истории».

Проблемы отношения к войне, оценки ее природы и социальной роли занимают значительное место в философско-политических дискуссиях XIX века в России. Здесь сложилась своя система военного дела и прочные воинские традиции, обоснованные в деятельности и трудах Петра I, П. А. Румянцева, А. В. Суворова, М. И. Кутузова, Ф. Ф. Ушакова, П. С. Нахимова и др. Подробнее об этом пойдет речь дальше. Однако предметом острого обсуждения стал вопрос о том, совместимы ли войны с нормами православной культуры, христианской этики. Неприятие войны, воинской деятельности, сложившейся в армии системы военно-патриотического воспитания в наиболее категоричной форме было присуще Л. Н. Толстому.

Другие деятели русской философии и культуры заняли более умеренные, а то и альтернативные позиции. По мнению В. С. Соловьева, война – в целом богоугодное дело, ибо она в полной мере может выявить истинность нравственных начал народной жизни. Соглашаясь с Т. Гоббсом, что «война всех против всех» является некой изначальной житейской нормой человеческих отношений, Соловьев показывает, в чем именно состоит созидательный смысл нравственности и веры как высших, божественных регуляторов человеческого бытия в воинском деле.

Диалектическую позицию в этом споре занял Н. Г. Чернышевский. Он критиковал тех зарубежных и русских теоретиков, кто рассуждает о войне и армии вне связи с оценкой характера самой войны и целей воюющих сторон. Согласно этому ученому, существуют два условия морального перевеса над противником в военных действиях: 1) понимание армией полезности войны для народа; 2) уверенность ее в своих силах и страстное желание победы над врагом.

Требование социально ответственного поведения политиков и военных как необходимость учета «человеческой цены» военных побед, как противодействие агрессии – философия ненасилия вошла в арсенал отечественной и мировой культуры. В социальной практике XX века это воплотилось в требованиях гражданского противодействия милитаризму, в движениях против военных авантюр, в сопротивлении насилию, террору, в том числе – и революционному.

На рубеже XIX – XX веков толстовская идея ненасилия приобретала особую актуальность. Мир вступал в полосу мировых войн и революций. Войны эпохи империализма характеризуются повышением роли экономического фактора и расширением материально-технической базы вооруженных сил, применением разнообразного оружия, сложной боевой техники, возрастанием разрушительной силы военных средств; участием широких народных масс, созданием и применением многомиллионных армий, а отсюда и усилением роли морально-психологического фактора; но главное – колоссальными человеческими жертвами, потерями, которых не знала предшествующая мировая история. В Первой мировой войне (1914 – 1917) участвовали 33 страны с населением 1,1 млрд. человек, потери составили 25 млн. человек. Во Второй мировой войне (1939 – 1945) приняли участие 62 страны с населением 1,7 млрд. человек; потери же составили 56 млн. человек.[199]

В отличие от тех теоретиков, кто так или иначе оправдывал первые войны эпохи империализма, Ленин показал, что нельзя определить характер войны вне политики государства до войны: ведь война есть продолжение этой политики, только иными, насильственными, средствами. По сути политика многих «великих» держав была агрессивной, направленной на захват чужих территорий, на колонизацию народов. Осуждая империалистические войны, вождь мирового пролетариата обосновал моральное право на «революционную войну угнетаемых против угнетателей». Для Ленина «справедливая война – та, которая соответствует интересам пролетариата».[200]

Последующая история и политическая наука прошедшего столетия подвели к пониманию того, что война, особенно мировая, является сложным общественно-политическим явлением, включающим различные формы противостояния: собственно военного (вооруженного), дипломатического, идеологического, информационного. Вместе с образованием СССР в 1922 году мир разделился на две системы, конфронтационно противостоящие друг другу (мир капитализма и мир социализма), которые по сути пребывали в ситуации непрерывной войны разного типа. Войны, в частности, в виде открытого или замаскированного вмешательства развитых капиталистических стран в дела других государств и народов, шли и в рамках «империалистической системы» с целью «передела» уже поделенного мира. Особая роль фактора войны в XX веке привела к тому, что некоторыми политиками, например, Э. Юнгером, феномен войны мифологизируется, представляется как центральное «апокалиптическое» переживание века, событие, определившие его культурный облик.[201]

В то же время с конца XIX века предпринимаются многократные попытки «обуздать войну», ввести ее в рамки международной законности.

В результате Второй мировой войны и последовавшей за ней «холодной войны» сложилась новая геополитическая обстановка, составными элементами которой явились биполярный мир, то есть два противостоящих друг другу военно-политических блока, которые возглавляли СССР и США, и ракетно-ядерный паритет этих великих держав, выполнявший роль сдерживающего фактора против начала третьей мировой войны. Это не исключило всякого рода локальные войны в различных регионах мира. Решение глобальных проблем, и, прежде всего – проблемы выживания человеческой цивилизации в ядерный век – невозможно более без мирного сосуществования разных стран и народов, их диалога и приоритета общечеловеческих ценностей. Указанные идеи были закреплены Делийской декларацией 1986 года о безъядерном и ненасильственном мире, Договорами о ликвидации ракет средней и меньшей дальности и другими документами. Казалось, что человечество, наконец, вступает в золотой век своего существования. К сожалению, последующие события не дают оснований для благодушия. Военная напряженность не ушла из жизни планеты. Многополярная модель мира разбила глобальный антагонизм общественно-политических систем на множество региональных, национально-территориальных, религиозных и других военных конфликтов. Возникли новые вызовы и угрозы международной безопасности.

Вторая половина XX века, и особенно его последние десятилетия, которые характеризуются постепенным переходом к постиндустриализму, предлагают концепцию войны как сложного общественно-политического явления, включающего различные формы противостояния: не только собственно военного, но и дипломатического, идеологического, информационного. В этот период рождаются идеи управления войнами, особенно мировыми, на основе политического диалога и приоритета общечеловеческих ценностей. Минувшее столетие убедительно показало также слабость двух альтернативных позиций относительно войны, которые были свойственны политической мысли прошлого, а именно – милитаризма, прославлявшего и оправдывавшего войну, и пацифизма, который исходил из морального осуждения войн и пытался чисто волевыми мерами и гуманистическими призывами «отменить» их. Точку зрения, к которой приходят человечество и его общественная мысль на исходе XX века, можно назвать социально-политическим реализмом: поскольку война тесно связана с экономикой и политикой, и это явление нельзя просто «отменить», его нужно ввести в цивилизованные рамки, сделав предметом деятельности социально ответственной военной политики.