Задачи судебно-психологической экспертизы.

Основная задача судебно-психологической экспертизы состоит в оказании помощи органам правосудия при решении вопросов психологического содержания. Деятельность судебно-психологической экспертизы осуществляется в пределах ее научной компетенции и в соответствии с требованиями действующего уголовно-процессуального законодательства. Главная функция судебно-психологической экспертизы заключается в получении на основе практического применения специальных психологических знаний и методов исследования новых фактов, позволяющих точно и объективно оценивать индивидуальные особенности психической деятельности обвиняемых, свидетелей и потерпевших. Такими данными могут быть сведения о познавательной деятельности (от простейших ощущений до высших форм мышления), ситуативно обусловленных эмоциональных реакциях, стойких психических состояниях и качествах личности. Необходимо особо подчеркнуть, что судебно-психологическая экспертиза исследует главным образом проявления психики человека, не выходящие за пределы нормы. Иными словами, судебно-психологическая экспертиза проводится преимущественно в отношении психически здоровых людей.

Общим принципом судебно-психологической экспертизы является направленность исследования на анализ содержания и структуры индивидуального сознания людей в момент совершения конкретных поступков или отражения явлений действительности.

Всестороннее и полное расследование и судебное разбирательство уголовных дел включает в себя изучение и анализ психологических механизмов поведения людей, в частности степени его осознанности. В тех случаях, когда психологические вопросы не могут быть решены на основе профессионального и житейского опыта юристов, особенно остро ощущается потребность в проведения судебно-психологической экспертизы.

Понимание задач ифункций судебно-психологической экспертизы на любом этапе ее развития определялось содержанием законодательства, в условиях которого она осуществлялась, методологическими принципами правовой науки и различных психологических школ и направлений.

Трудно сказать, когда потребность юристов в глубоком познании внутренних, скрытых от стороннего наблюдателя человеческих переживаний достигла такой остроты, что стала побуждать их при рассмотрении конкретных уголовных дел искать помощи у сведущих в этих вопросах лиц.

В России первая известная нам попытка судебно-психологической экспертизы относится к 1883 году. Она была предпринята при расследовании уголовного дела по обвинению московского нотариуса Назарова в изнасиловании актрисы-любительницы Черемновой.

Как сообщила следствию Черемнова, в день преступления она дебютировала на сцене. Томительное ожидание спектакля, волнение, пережитое на сцене, вызвало у Черемновой, по ее словам, такой глубокий упадок физических и душевных сил, что, оставшись наедине с Назаровым, она была не в состоянии оказать ему сопротивление. Желая получить объективные сведения о влиянии на психику связанных с первым выступлением на сцене переживаний, следователь решил допросить двух известных русских актрис М. Н. Ермолову и А. Я. Гламу-Мещерскую.

Проведенное актрисами исследование, или, правильнее говоря, воспроизведение воспоминаний о собственных переживаниях в день дебюта, конечно, еще очень далеко от подлинно научной судебно-психологической экспертизы, однако сам приведенный случай говорит о многом. Он показывает, что уже в те далекие времена делались попытки отойти от традиции решения психологических вопросов только на основе юридических знаний, отражает стремление объективизировать анализ сложных психических явлений¹.

В более зрелом виде мысль о принципиальной возможности использования специальных психологических знаний в уголовном процессе была высказана в конце прошлого века. К этому же времени относятся и первые попытки проведения научной судебно-психологической экспертизы по сложным уголовным делам. Стремление привлечь психологов к участию в уголовном процессе в качестве экспертов можно объяснить по крайней мере двумя обстоятельствами: во-первых, наметившимся переломом в развитии психологии, все более заметным превращением ее из интроспективной области знаний в экспериментальную науку; во-вторых, желанием многих прогрессивно мысливших юристов поставить уголовный процесс на уровень новейших научных достижений.

В начале нынешнего столетия к созданию основ судебно-психологической экспертизы обратились такие известные психологи, как 3. Клапаред, К. Марбе, В. Штерн и некоторые другие. Ученые смело вторгались в область юридической практики и оставили интересные, хотя и спорные, образцы экспертных психологических исследований. Они отражают настойчивые попытки приблизиться к научному анализу сложных проявлений психики свидетелей, потерпевших, обвиняемых, основанному на объективных экспериментальных данных. На этом пути поборникам развития судебно-психологической экспертизы не удалось избежать некоторых серьезных ошибок. Едва ли не самой глубокой и опасной среди них было преувеличение реальных возможностей нового вида экспертного исследования, попытки поставить его в совершенно исключительное положение, вывести за рамки общеправовых и процессуальных принципов использования специальных знаний в уголовном процессе.

При первых шагах судебно-психологической экспертизы некоторые юристы и психологи видели ее будущее главным образом в исследовании свидетельских показаний. Увлеченные этой идеей, они полагали, что эксперт-психолог не должен ограничиваться установлением только принципиальной возможности конкретного человека испытывать определенные ощущения или выяснением вопроса о допустимости формирования у него зрительных, слуховых и прочих чувственных образов, представлений памяти, составляющих психологическую основу свидетельских показаний. Самые горячие энтузиасты судебно-психологической экспертизы желали слышать от психолога окончательное суждение о достоверности свидетельских показаний, забывая, что это составляет неотъемлемую функцию органов- правосудия. Не имея четкого представления о границах компетенции судебно-психологической экспертизы, юристы иногда выносили на ее разрешение вопросы правового содержания, такие, например, как вопрос о мотивах преступления, характере вины и др.

Отдельные отрицательные тенденции, наметившиеся еще в первый период становления судебно-психологической экспертизы, в условиях буржуазного уголовного процесса постепенно углублялись, в результате чего в капиталистических странах она во многом утратила свой прогрессивный характер, превратившись в некоторых своих проявлениях в попирающее правовые гарантии орудие психического воздействия на личность.

В дореволюционной России наиболее последовательным пропагандистом применения психологических знаний в судебной практике был Л. В. Владимиров². Он предлагал, в частности, подвергать медико-психологическому обследованию каждого обвиняемого, которому может быть назначено наказание, связанное с лишением свободы. К сожалению, Л. В. Владимиров не видел существенной разницы между психологией и психиатрией, поэтому его взгляды не всегда были достаточно четкими и определенными.

Спустя десятилетия идеи Л. В. Владимирова получили развитие в работах советских авторов, считавших полезным обязательное медико-психологическое обследование не только обвиняемых, но также потерпевших и свидетелей, в особенности несовершеннолетних и малолетних³.

В 20-х — начале 30-х годов особенно интенсивно разрабатывались теоретические вопросы судебно-психологической экспертизы; в этот период экспертное психологическое исследование стало постепенно внедряться в практику судопроизводства, так как «в кабинетах научно-судебной экспертизы до 1931 г. существовали секции криминалистической психологии и психопатологии»⁴. Разумеется, как и всякое новое дело, судебно-психологическая экспертиза испытывала трудности в своем развитии, объяснявшиеся в первую очередь ошибками в определении ее предмета и в отграничении от других видов судебных экспертиз, а также по-прежнему дававшим себя чувствовать стремлением экспертов-психологов выходить за пределы своей научной компетенции.

Совершенно очевидные в наши дни заблуждения сторонников судебно-психологической экспертизы были подвергнуты советскими процессуалистами справедливой критике, которая, однако, со временем трансформировалась в полное и безоговорочное отрицание судебно-психологической экспертизы вообще как института, якобы чуждого советскому уголовному процессу⁵. Эту точку зрения невозможно оценить иначе, как ничем не оправданную крайность. Правильно выступая против реакционных взглядов буржуазных ученых на цели и задачи использования психологии в юридической практике, наши отечественные процессуалисты допускали просчет в том, что видели корни частных дефектов судебно-психологической экспертизы в самой ее природе, забывая, что характер применения специальных знаний в уголовном процессе зависит не только от содержания и методов той или «ной области науки, но определяется также правовыми нормами, регулирующими практику судебной экспертизы. Поэтому критики судебно-психологической экспертизы не видели возможностей ее развития в рамках советского уголовного процесса в совершенно ином, чем в капиталистических странах, направлении. Одно из главных возражений против судебно-психологической экспертизы основано, например, на произвольном ее отождествлении с проверкой психологическими методами достоверности и надежности свидетельских показаний. На самом же деле экспертное психологическое исследование может и должно преследовать иные цели.

Еще один довод против судебно-психологической экспертизы основывался на утверждении о слабости психологии как науки. Из этого следовал вывод о бесплодности психологического исследования, ничего не прибавляющего к представлению о сущности психических явлений по сравнению с тем, что дает элементарное наблюдение с позиций так называемого «здравого смысла». Иными словами, любое заключение судебно-психологической экспертизы заранее объявлялось антинаучным.

Многочисленные выступления представителей правовой, науки против судебно-психологической экспертизы, обвинения, ее в антинаучности, утверждения о «недопустимости» и «непредусмотренности законом» этого вида экспертного исследования способствовали распространению среди научных и практических работников юстиции резко отрицательного отношения к возможности привлечения психологов к участию в уголовном процессе в качестве экспертов. В сфере юридической практики это предубеждение выразилось в полном прекращении еще в середине 30-х годов производства судебно-психологических экспертиз, а в области теории привело к отказу от попыток исследования самых острых проблем применения данных психологии для релей правосудия.

Отрицание научности результатов психологического исследования имеет «историческое» происхождение. Более 60 лет назад А. Ф. Кони писал: «Экспертиза чувств и впечатлений вводит исследователя в область проявлений индивидуальных настроений под влиянием состояния здоровья, темперамента и целого ряда почти неуловимых для постороннего условий и обстановки каждого данного случая. Вывод сведущих людей должен быть (безусловно объективным, тогда как такая экспертиза, имея чисто субъективный характер, неизбежно должна приводить к произвольным выводам»⁶.

Под влиянием высокого авторитета А. Ф. Кони приведенное высказывание еще до недавнего времени принималось некоторыми учеными за аксиому. Чем еще можно, например, объяснить звучащее анахронизмом замечание А. К. Давлетова: «Психолог может судить о чувственных свойствах того .или иного индивидуума лишь исходя из субъективного умозаключения»⁷. Продолжая свою мысль, А. К. Давлетов приходит в конце концов к заключению, что судебно-психологическая экспертиза не в состоянии дать больше, чем умозаключение следователя⁸.

Однако за несколько десятилетий, отделяющих нас от А. Ф. Кони, психология проделала огромный путь и давно утвердилась в системе наук о человеке как самостоятельная научная дисциплина, располагающая объективными методами исследования, и уже хотя бы поэтому заслуживает иного, чем в 1912 году, отношения к себе.

Только сохранявшимся до середины 60-х годов искусственным разрывом между юридической наукой и практикой, с одной стороны, и психологией — с другой, можно объяснить недооценку последней как специальной области знаний. На это указывает, в частности, сформулированная Р.Д.Рахуновым мысль, что «изучение личности обвиняемого и свидетелей, поскольку это относится к области психологии, составляет прямую и неотъемлемую функцию суда»⁹. Пожалуй, только в одном Р. Д. Рахунов прав: изучение личности обвиняемых и свидетелей, бесспорно, составляет функцию суда, но совсем не потому, что «это относится к области психологии». Строго говоря, изучение личности относится также к области философии, социологии, антропологии, психиатрии, педагогики и ряда других дисциплин. Каждая из «их имеет свой подход к исследованию специфических проблем человеческой личности. Вопрос, следовательно, состоит не в признании за кем-то монопольного права на изучение личности участников уголовного процесса; он заключается в другом: как изучать личность, какие средства для этого использовать? Есть все основания считать, что судебно-психологическая экспертиза является тем процессуальным действием, которое помогает суду решать сложные психологические вопросы на уровне современных научных достижений.

Правда, Р. Д. Рахунов видит опасность судебно-психологической экспертизы в том, что она «умаляет роль внутреннего убеждения судей»¹⁰. Нечто подобное высказывалось ранее и другими авторами¹¹. Приведенные соображения заставляют задуматься о том, существует ли с процессуальной точки зрения разница между судебно-психологической экспертизой и другими видами судебных экспертиз, действительно ли она таит в себе неотвратимую угрозу обычному процессу формирования внутреннего убеждения следователей и судей? Удовлетворительного ответа на поставленный вопрос в упомянутых работах мы не находим, да и вряд ли он вообще существует. Попытки поставить судебно-психологическую экспертизу в исключительное положение, приписав ей несуществующие пороки, по нашему мнению, беспочвенны и имеют субъективный характер. Нельзя при этом забывать, что, как пишет А. С. Экмекчи, «замена квалифицированного судебного эксперта-психолога рассуждениями суда по вопросам психологии является неквалифицированной, что может повести и зачастую ведет к полностью или частично неправильным выводам»¹².

Если же посмотреть на дело с объективных позиций, то нетрудно заметить, что никаких правовых препятствий для развития судебно-психологической экспертизы в нашей стране не существует.

В ст. 78 УПК РСФСР и соответствующих статьях УПК союзных республик говорится, что экспертиза назначается в тех случаях, когда необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле. Уголовно-процессуальное законодательство не определяет конкретных видов судебных экспертиз, возможных, допустимых или даже обязательных. Поэтому не имеет почвы под собой заявление, что среди них «судебно-психологическая экспертиза не предусмотрена»¹³.

Как видно из законодательной формулы, один из основных признаков судебной экспертизы — использование в уголовном процессе специальных познаний. Этот признак служит одновременно критерием при определении конкретного вида судебной экспертизы, так как специальные познания могут относиться только к какой-то сфере деятельности людей. Определяя общие признаки специальных познаний, А. А. Эйсман отмечает, что «это знания не общеизвестные, не общедоступные, не имеющие массового распространения, короче, это знания, которыми располагает ограниченный крут специалистов»¹⁴. Следовательно, отказаться от судебно-психологической экспертизы можно было бы только в случае признания всех сведений о закономерностях психической деятельности людей общеизвестными и общедоступными, что фактически означало бы отрицание психологии как науки.

Специальные познания в области психологии составляют научный фундамент судебно-психологической экспертизы, которая, по выражению А. Р. Ратинова, не что иное, как «форма применения психологических знаний в судопроизводстве»¹⁵.

Субъективное отношение к судебно-психологической экспертизе, каким бы оно ни было, не может устранить объективно существующую потребность в исследовании в рамках уголовного процесса психологических вопросов.

Г. М. Миньковский первым среди советских юристов нарушил существовавшую два с лишним десятилетия традицию отрицания допустимости судебно-психологической экспертизы в нашем уголовном процессе. Еще в 1959 году Г. М. Миньковский прямо указал не только на необходимость при расследовании некоторых уголовных дел использования в форме экспертизы специальных психологических познаний, но и иа общие задачи и перспективы развития судебно-психологической экспертизы¹⁶.

Вслед за Г. М. Миньковским многие советские ученые — процессуалисты, криминалисты, психиатры, практические работники органов юстиции — обратились к разработке теоретических и практических проблем судебно-психологической экспертизы. Последними в дискуссию о целях, задачах и возможностях судебно-психологической экспертизы включились психологи. Такое парадоксальное, «а первый взгляд, положение объясняется не тем, что психология как наука была совершенно не готова к использованию ее данных в юридической практике, но почти полной оторванностью психологов от этой области жизни и неразработанностью пограничных между психологией и правовыми науками вопросов.

В последнее десятилетие произошли большие перемены в оценке роли и значения судебно-психологической экспертизы. В связи с этим накал споров о ее принципиальной допустимости заметно ослабел. Наиболее актуальными стали проблемы собственно теории судебно-психологической экспертизы, определение ее методологических принципов и компетенции, разработка методов экспертного исследования, формирование необходимых для его широкого внедрения в следственную и судебную практику навыков у экспертов-психологов и практических работников органов юстиции.