О ХАРАКТЕРЕ ПЕРВОБЫТНОГО ЯЗЫКА

На основе мнений ученых, исследовавших прежде всего историю языка, можно в общих чертах, гипотетически, но с определенной долей вероятности представить некоторые черты первоначального языка, его фонетическую, грамматическую, содержательную стороны. К сожале­нию, наука не располагает методом и методиками реконструкции языка первобытного общества, поэтому можно предположить лишь наиболее общие его черты.

Единицей общения в первоначальную эпоху языка, по общему, можно сказать, признанию, было слово-предложение, т. е. такое синкретическое, нерасчлененное образование, которое совмеща­ло явно не выраженную психологическую двучленность и, с точки зрения современных лингвистических представлений, сочетало в себе в зародыше номинативную и предикативную функции.

Мы попытаемся хотя бы приблизительно представить первоначаль­ный язык, установить те исходные условия и причины, которые в конечном счете из весьма ограниченного количества членораздельных звуков, выражавших близкие к нерасчлененному восприятию мыслительные комплексы, условно называемые словами-предложениями, привели к современным развитым языкам, способным отразить настоящий человеческий мир во всем его много­образии. Свои предположения мы строили на том, что необходимо должно было присутствовать — психологически и лингвистически — в первоначальных актах речи, неинстинктивных и общих, но намеренных и индивидуальных, одновременно рассчитанных на понимание други­ми участниками речевого общения.

Не будучи расчлененным, слово-предложение, надо думать, заклю­чало в себе определенные зачатки предицирования, поскольку так или иначе соотносило свое содержание с действительностью. Внутренне слово-предложение включало в себя такие психологические центры, которые соответствовали наиболее типичным реальным отношениям первобытных людей между собой, между человеком и действительно­стью (субъект — действие, субъект действие —объект). О необходимо­сти в общении выражать в языке явно или неявно, т. е. в зачаточной форме, определенные категории еще в древнейших состояниях языка Потебня писал следующее: «...Язык, обозначающий действия, но ли­шенный способности обозначать носителя этих действий, не мог бы быть выразителем самого грубого и простого человеческого мышления.

бо мышление, основанное на самосознании, начинается со способ­ности разлагать восприятие на основные его части, т. е. отделять носителя действия от самого действия и соединять их друг с другом. Такая способность разлагать и слагать была уже присуща сознанию первого человека» (22, с. 89). Об этом пишут и современные исследо­ватели первобытной речи (5, с. 102 и ел.). Скорее всего, слова-предло­жения напоминали «психологическую, коммуникацию» А.А. Шах­матова, сочетающую психологическую расчлененность, двучлен­ность предложения при ее невыраженности в языковом знаке (23, с. 29 и ел.).

Сочетая в себе номинативные и предикативные функции, слово-предложение представляло собой внутреннее диалектическое противо­речие. Выступая внутренним источником движения и развития, это противоречие в конечном итоге приводит к разделению этих функций в знаках и тем самым к расчленению слова-предложения.

Не вступая в дискуссию о том, как выражались в слове-предложе­нии субъект и предикат, укажем на ту точку зрения, которая представ­ляется нам наиболее вероятной. Субъектом в первобытном слове-предложении надо полагать, выступал сам обозначаемый предмет, предицируемый актуальным его названием-указанием в виде данного слова-предложения. О таком характере первоначальных слов-предложений писали многие ученые. Так, Г. Пауль утверждал, что первообразования, с которых началось формирование языка, со­ответствуют цельным чувственным образам и выступают как простей­шие предложения, характер которых можно себе представить на примере предложений, состоящих из одного слова, типа: «Пожар!», «Воры!» и т. п. «Подобно им,— продолжает Г. Пауль,— первообразова­ния тоже представляют собой, собственно говоря, одно лишь сказуе­мое, причем в роли подлежащего к нему выступает какое-нибудь чувственное впечатление» (24, с. 223). О таком характере первоначаль­ных слов-предложений пишет и Г. Шухардт (25, с. 80).

Реальность слова-предложения в эпоху становления человеческого языка доказывается не только изначально не прекращающейся диф­ференциацией частей речи, предполагающей в весьма отдаленном прошлом их восхождение к определенному нерасчлененному языко­вому единству, но и несомненной генетической близостью первона­чальной вербальной мысли к нерасчлененному чувственному восприятию явлений действительности. Разумеется, у нас нет основа­ний отождествлять первобытное слово-предложение с отдельными типами односоставных предложений современных языков; односостав­ные предложения являются элементами системы, проделавшей мно­готысячелетний путь развития. О современных предложениях типа «Пожар!», «Стыд!», «Хорошо!» и т. п. Потебня пишет: «Они не перво­образны, ибо находятся в зависимости от строя нынешнего языка, объясняются этим строем, как его части, вместе с ним предполагают

продолжительное развитие языка» (22, с. 85). Но вместе с тем тот Же Потебня отмечал характерную черту развития языка и мышления: язык не отбрасывает прошлые достижения мысли, а развивает и углубляет их. На психологическое и языковое сходство односоставных (номина­тивных) предложений и древних слов-предложений указывают и другие ученые, например Г. Шпет (26, с. ПО и ел.), В.В. Бабайцева (27, с. 55-65; 25).

Первобытный язык включал в себя незначительное количество слов-предложений. Об этом могут косвенно свидетельствовать и дан­ные этимологического анализа современных европейских языков. Так, по мнению Потебни, А.Ф. Потта и других ученых, эти языки насчи­тывают 500—1000 исходных непроизводных корней (2, с. 503). Надо думать, в первобытном языке слов-предложений было значительно меньше. Вот, например, что пишет о количественном составе слов-предложений древнейшего языка Г. Шухардт: «Древнейший язык насчитывал, конечно, ничтожно малое количество слов, и этим сло­варем человек мог удовлетворяться не дольше, чем, например, камен­ной палицей неизменной формы, то есть, возможно, какие-нибудь десять тысяч лет. Рост словаря, как и в наши дни определялся ростом потребностей; задержка в росте последних неминуемо вызывала при­остановку в росте первого. Прежде чем человек довел свой словарь до такого количества слов, которое, на наш взгляд, способно дать право средствам речевого общения называться языком, должно было пройти невообразимо долгое время» (25, с. 76).

Количеству первичных слов-предложений соответствовало, надо полагать, и незначительное количество фонематических единиц. Од­нако этого количества было достаточно, чтобы с помощью различных комбинаций этих материальных и идеальных элементов выразить в речи необходимые сообщения, а в дальнейшем развитии языка создать новые единицы материального и идеального порядка.

Ученые XIX в. вели оживленный спор о том, какими были корни первобытного языка — глагольными или именными? Между тем этот спор лишен оснований, поскольку первые слова-предложения не были глаголом или именем в современном смысле слова. Внутренне слово-предложение было двучленно, поскольку называло и сообщало о чем-то, т. е. о наличии или отсутствии обозначаемого в действитель­ности. И только длительная эволюция разделила в специальных язы­ковых знаках это внутреннее противоречие, постепенно выделив из этой синкретической единицы два грамматических и смысловых центра в соответствующем оформлении — прототипы того, что мы называем в современных языках глаголом и именем. Потебня доказал рост их противоположения по направлению к современному состоянию языка (22, с. 84, 516).

Появление первых слов-предложений знаменует собой и начало формирования системы языка. Ее зачатки можно видеть в потенци-

альной двучленное™ слова-предложения, в его обобщенном характере, выделении по каким-то признакам обозначаемого, в образовании значений и их связей, смыслоразличительности первых звуковых еди­ниц и др. Например, С.Д. Кацнельсон, исследуя язык отсталых племен, относимых к первобытным, в частности семантику имен, совмещаю­щих функции существительных и прилагательных, отмечает весьма развитую их многозначность и образность (20, с. 86—106). Потребность постоянного знакового обслуживания жизни и деятельности челове­ческого сообщества необходимо делает саму речевую деятельность изначально системообразующей. Главную системообразующую роль в этом процессе становления языка, как говорилось выше, играет форма языка.

Активная системообразующая роль формы заключается в действии ее возобновляющихся всякий раз, узаконенных в данном языке правил и приемов взаимоотношения между фонематическими единицами и выражаемыми с их помощью значениями, построении речи-мысли, в типовых связях между этими единицами и др. Форма регулирует взаимоотношение материальных и идеальных единиц языка в их отражении предметов и явлений действительности. Форма делает возможным это отражение и облегчает его, поскольку она вбирает в себя весь предшествующий опыт такого отражения и закрепляет его в соответствующих единицах, в стереотипах их применения, в правилах их связей. Высказанная вовне с помощью слова-предложения мысль внутренне уже сложна, заключает определенное противоречие, а сле­довательно, потенциально эволюционна и системна, на что обратил внимание Г. Шпет: «Первая же форма предложения самая простая и неразложимая на другие предложения, номинативное предложение, уже пригодно для такого рода эволюции, ибо обладает неопределенным запасом потенциальной смысловой энергии» (26, с. 110—111).

С фонетической стороны первоначальный язык отличался незна­чительным количеством фонематических единиц, причем это были скорее слоги, а не отдельные звуки и притом сложные по своему образованию. Как считает О. Есперсен и другие ученые, «простота фонетической стороны скорее невозможна, она предполагает значи­тельное развитие языка» (2, с. 528). Несмотря на небольшое количество таких фонематических единиц, их возможная сочетаемость с избытком выполняла смысло-различительные задачи при образовании новых значимых единиц формирующегося языка. Первобытная речь с фоне­тической стороны отличалась активностью, сопровождалась видимым проявлением чувств, страстностью, что наблюдают исследователи речи у современных отсталых племен.

Членораздельный звук, как это следует из предыдущего изложения, формировался в предложении, точнее в первобытном слове-предложе­нии, представляющем собой дифференцированное выражение содер­жания. Так, например, Д.Н. Кудрявский утверждает: «...Члено-

раздельность речи состоит в связи с ее сложным составом; она возни­кает только в предложении и в нем находит свое естественное выра­жение» (29, с. 58). Это утверждение обоснованно и вполне закономерно. Оно подтверждает разделяемое многими учеными положение, что генетически единицы языка, формирующие его строй (части речи, грамматические формы, словообразовательные аффиксы, составные единицы и их функции, модели сочетаний единиц и др.) идут из синтаксиса, поскольку именно в связной речи реально существует язык, осуществляется и воплощается речевая деятельность. Однако языковеды как-то упускали из виду, что истоки формирования фонемы также восходят к синтаксису; ее становление как единицы языка осуществлялось в предложении, в коммуникативной единице.

Такое утверждение позволяет сделать весьма продуктивные, на наш взгляд, заключения об исходной позиции синкретической единицы слова-предложения в поступательном движении языка, в формирова­нии его фундаментальных единиц, включая фонему. В этом непрерыв­ном под воздействием человеческой деятельности движении языка и мышления постепенно формировались и отпочковывались различные языковые единицы, знаменовавшие собой образование и развитие и тем самым усложнение структуры языка.

Сам факт формирования фонематической единицы в слове-пред­ложении свидетельствует о предельно уходящей, исторически длитель­ной дистанции развития языка от первоначальных слов-предложений, совмещавших номинативную и предикативную функции, до современ­ного состояния языка, где номинативное и предикативное значения и функции структурно, грамматически и лексически разграничены. В структуре современного языка фонема и предложение как конститу­тивные единицы языка занимают полярное положение. Оно указывает на тот огромный путь, какой прошли современные языки в своей эволюции, и те исключительные по своей значимости изменения, которые произошли в этой эволюции.

Релевантность фонемы в современных языках определяется ее положением в слове или морфеме. Согласно МФШ, фонема опреде­ляется в конечной семантической единице языка — морфеме. Таким образом, если в исходной позиции образования языка релевантность фонемы осуществлялась в единице, выступавшей как предложение, то в современных языках — в минимально значимой единице, которая нередко равняется одной фонеме и может выражать ряд значений (ср.: флексии). Слово-предложение было одновременно и номинативной единицей, словом, являющимся и в современных языках основной номинативной единицей, в которой осуществляется смыслоразличи-тельная функция фонемы. Однако такое сужение языкового «простран­ства», в котором изучается фонема, не идет на пользу познания объективного ее положения в системе языка. И в современном языке она не перестает быть единицей языка в целом, место ее

в системе не ограничивается рамками слова или морфемы. Только ее отношения с языковыми единицами, в том числе и синтаксическими, стали несравненно более сложными и утонченными, обусловленными языковой системой в целом (см. гл. III).

Смыслоразличительность фонемы действует там, где формируется основная, узловая единица языка. В первоначальном языке это было слово-предложение. В современных языках такой единицей, по мне­нию одних лингвистов, является номинативная единица языка — слово, по мнению других,— морфема. Однако и те и другие согласны, что это фундаментальные, конститутивные единицы языка.

Среди языковедов, занимающихся проблемой происхождения язы­ка, распространено мнение, что первобытное слово не способно к обобщению; оно обозначает конкретные предметы и явления. Обоб­щение становится возможным значительно позже по мере развития языка и мышления. Однако такие утверждения принижают возможно­сти человеческого мышления не только в первоначальном вербальном его выражении, но и в довербальном. Символический знак, а слово принадлежит к таковым, появляется тогда, когда человеческое мыш­ление достигло в своем развитии способности к обобщению. Воспри­нимая повторяющиеся явления природы, охотясь за животными, птицами, разыскивая съедобные растения в разное время и в разных местах и т. д., первобытный человек не придумывал им ежедневно новые названия: он их узнавал. Более того он мог их называть и в их отсутствие. В этих мыслительных операциях необходимо активизиро­валось не только абстрагирование, но и другие психологические про­цессы, и прежде всего память. Таким образом, действительный мир сам подталкивал первобытного человека к обобщению.

Свойство обобщать и закреплять обобщение в языковом знаке не есть какое-то имманентное, загадочное свойство языка и мышления. Общее, служащее материалом, основой обобщения, существует в от­дельном предмете или явлении. Любой предмет представляет собой единство общего и единичного. Это единство отражается и в чувствен­ном образе, служащем материалом для образования значения слова, где происходит абстрагирование общих признаков воспринимаемых предметов определенного порядка. Рефлективное осознание человеком того, что слово обобщает и что своим обобщением оно обязано самой действительности, происходит сравнительно поздно; оно далеко не всегда очевидно и для современного носителя языка.

Природа, окружающий мир «подсказывали» и продолжают «под­сказывать» многое, создаваемое человеком. Человек открывает то, что объективно существует в действительности. Усвоенное в субъективной форме объективное содержание не может не воздействовать на мыш­ление человека, хотя средства и формы познания, в свою очередь, не могут не влиять на результаты этого познания. Мир так устроен, что он существует в виде классов предметов и явлений. Содержанием и

основой языковых обобщений является сама действительность. Но человек эти «подсказываемые «природой обобщения оформляет и выражает в субъективной, человекообразной форме и в таких степени, ракурсе и объеме, в каких действительность открывается ему в его субъективном опыте. Отсюда своеобразие и неповторимость органи­зации и отражения действительности в каждом языке.

Представляя себе характер первобытной речи, мы должны иметь в виду, что в эпоху образования языка известная триада, отражающая форму существования и реализации языка в современных условиях (язык — речь — речевая деятельность), выглядела совершенно иначе, точнее,— она была в зачаточном состоянии. Надо полагать, основным действующим фактором в тех условиях была речевая деятельность, неразрывно связанная, в свою очередь, с предметной деятельностью начинающего говорить человеческого сообщества, не выделяясь из нее. Сущностный компонент триады — язык как общее, в отвлечении от конкретных реализаций — начинал только формироваться и его осоз­нание как особого феномена действительности было делом далекого будущего.