О ТРУДОВОЙ КОНЦЕПЦИИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЯЗЫКА Л. НУАРЕ - Ф. ЭНГЕЛЬСА

Суждения Энгельса о происхождении языка, содержащиеся в ряде работ («Немецкая идеология», «Происхождение семьи, частной собст­венности, государства», «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»), в советской науке расценив&чись как единственно верная, законченная теория, принадлежащая одному из основоположников марксизма. Однако ее теоретическое родство с высказанными ранее взглядами на эту проблему Ч. Дарвина, Л. Нуаре очевидно, особенно последнего. Поэтому в нашем очерке целесообразно объединить этих авторов.

Л. Науре считал, что своим возникновением язык обязан общей деятельности человеческою сообщества, выражению повышенного чувства общности. Звук возник в общей деятельности людей как неотъемлемый, сопровождающий эту деятельность элемент. Будучи постоянно связанным с тем или другим видом деятельности, звук превращается в постоянный ее символ. По мере того, как эта деятель­ность начинает касаться других сопутствующих ей предметов, звук-символ начинает обозначать и эти предметы. Поэтому первые слова, по Л. Нуаре, обозначали конкретные виды деятельности, распростра­няясь затем на предметы и явления, сопровождающие эти виды деятельности. Л. Нуаре, как и Энгельс, солидарен с дарвиновской теорией происхождения человека и языка. Правда, сам Л. Нуаре был скромного мнения как о своей, так и дарвиновской гипотезе проис-

хождения языка. О своей и дарвиновской гипотезе Л. Нуаре пишет следующее: «Различие между моей и дарвиновской гипотезой заклю­чается только в том, что я предположил в качестве содержания первого звука речи нечто более обычное, известное, я сказал бы, пожалуй, нечто более человечное, именно враждебное племя, тогда как Дарвин сделал первым объектом общего познания хищного зверя,— попытка, которая при некотором раздумий обнаруживает свою полную несостоятель­ность, так как объект ужаса, испуга, отвращения представляет, по-ви­димому, всего менее данных для того, чтобы вступить в ясную, светлую, спокойную область языкового мышления, не говоря уже о том, чтобы сделаться ее зародышем. Впрочем, то же самое возражение можно сделать и моей теории. Рассматриваемые с другой точки зрения, эти гипотезы никак не могут выдержать более серьезную критику» (2, с. 488).

Разделяя дарвиновскую теорию происхождения человека, Энгельс, естественно, видел в формировании человеческого мышления и языка закономерное следствие эволюции высших животных, а именно: обезь­ян. Однако и с точки зрения эволюционной теории его концепция отличается схематичностью, в ней отмечаются явные натяжки, произ­вольные допущения. Он, например, считает, что люди овладели чле­нораздельным звуком, обитая «по крайней мере, частью на деревьях; только этим и можно объяснить их существование среди крупных хищных зверей» (30, с. 23). Это суждение Энгельса объединяет факты (и с точки зрения эволюционной теории), не могущие быть, по нашему мнению, одновременными по своему образованию и существованию.

Собственно язык начинается с использования членораздельного звука для передачи мысли. Мысль должна быть готовой к дискретности и членораздельности, чтобы вызвать к жизни необходимую для своей передачи дискретность, членораздельность звука. Следовательно, мысль должна была достичь высокой степени развития до языка. Энгельс совершенно исключает неязыковые средства общения, кото­рые могли быть вполне достаточными в условиях начинающегося человеческого сообщества. Однако в этих условиях оно, думается, обладало необходимыми возможностями и способностями, чтобы за­щититься от хищных зверей, потому что представляло собой пусть весьма примитивную, но человеческую организацию.

Для производства членораздельного звука необходимо было верти­кальное положение человека, длительный период собственно человеческой деятельности. Сомнительно, что это было возможно при обитании людей на деревьях. Биологические, мысли­тельные, общественные предпосылки образования языка не могут быть одновременными и с точки зрения принятой Энгельсом эволюционной теории. Он объединяет процессы и факты, которые, как можно только предполагать и по этой теории, разделены во времени миллионами лет.

Во времена Энгельса уже существовала значительная научная ли­тература, в которой, на наш взгляд, убедительно доказывалось, что образованию языка исторически длительное время должно было пред­шествовать вертикальное положение человека. Поскольку вертикаль­ное положение освобождало верхние конечности, то образованию речи предшествовала также предметная деятельность человека, его труд. Условия жизни, борьба за существование объективно требовали рас­ширения деятельности человека, изготовления примитивных орудий труда; все это, в свою очередь, стимулировало развитие мышления.

Трудовая деятельность человека, предшествовавшая языку, была возможна при условии сравнительно высокой степени развития мыш­ления. Мыслительные процессы, связанные с трудом, предполагают цели трудовых операций, способы и средства их исполнения, после­довательность и логику действий, представление о конечном результате своих действий и др. Продукт труда, пусть примитивный, был матери­альным воплощением тех мыслительных и деятельностных операций, которые требовались для его изготовления. Продукт труда был своего рода обобщением, несмотря на свою конкретность, и знаком создан­ного, потому что человек мог впринципе изготовлять подобный продукт или орудие, а не только данный, конкретный. Этот продукт труда служил ему материальным закреплением его действий, мыслей, навыков и тем самым представлял собой образец, модель для изготов­ления подобных предметов. Это было предметное мышле-н и е, решительно отличающееся от мышления животных, включающее тонкие логические операции, чисто человеческие психологические процессы.

По своей природе предметное мышление не находится в исключа­ющем друг друга противоречии с языковым мышлением. Более того, они генетически родственны и даже тождественны, поскольку языко­вое мышление (ср. перцептивную функцию языкового знака) опери­рует теми же предметами, их связями, отношениями и т. д., что и предметное, только в «снятом» виде, в отвлечении. Предметное мыш­ление подготовляет языковое; с появлением языковых и других знаков оно непосредственно взаимодействует с абстрактным мышлением, и в последующей истории человечества это взаимодействие становится постоянным.

Все указанные выше необходимые биологические, психологиче­ские, социальные факторы не одновременны по своему формированию и действию (с точки зрения эволюционной теории), а скорее последо­вательны. И неизвестно, сколько миллионов лет должно было пройти, чтобы вертикальное положение, степень развитости мышления, раз­витие и координация органов произношения достигли такого уровня, когда стало возможным образование языка.

Возникновение языка было одновременно и существенным преоб­разованием мыслительной деятельности человека. Однако и довербаль-

ный уровень мышления первобытного человека должен был быть достаточно высоким и подготовленным, чтобы такое преобразование стало возможным.

Весьма примечательно объяснение Энгельсом самого процесса возникновения языка. Приведем выдержку из его работы «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»; эта цитата обошла все наши учебники и учебные пособия, языковедческие и философские труды, где обсуждался данный вопрос. Однако в объяснении процесса возникновения языка нетрудно заметить логические упущения, лаку­ны. Общеизвестен тезис Энгельса: труд создал человека, труду обязан своим образованием и язык. Энгельс, в частности, пишет: «Развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стало ясней созна­ние пользы этой совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формирующиеся люди пришли к тому, что у них явилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала свой орган; неразвитая гортань обезьяны медленно, но неук­лонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научились произносить один членораздельный звук за другим» (31, с. 134). Такое объяснение возникновения языка Энгельс называет «единственно правильным».

Не принижая роли совместного труда в процессе образования человеческого общества и языка, мы вместе с тем должны указать и на другие факторы, способствовавшие, надо думать, совместной дея­тельности и общению, а следовательно, и возникновению языка: взаимоотношение полов, отношения между родителями, родителями и детьми и др.

Но особенно вольно и схематично звучит ключевое положение, выделенное Энгельсом, о том, что у людей явилась в процессе труда потребность сказать что-то друг другу, потребность создала орган и т. д. В этом ключевом пункте своей концепции происхождения языка Энгельс не отличается от авторов многих, по сути, фантастических теорий происхождения языка.

Создание языка, по Энгельсу, из «потребности что-то сказать друг другу» предполагает осознание первыми людьми того, каким образом это можно сделать. То есть концепция Энгельса исходит из намерен­ности создания языка. Между тем языковеды XIX в. отвергли идею о намеренности создания языка. Язык образовался объективно, незави­симо от воли людей, бессознательно. Люди осознали, что они обме­ниваются мыслями с помощью языка тогда, когда он уже был создан; причем не отдавая себе отчета в том, как это произошло. И мы, спустя миллионы лет, не можем однозначно ответить на этот вопрос.

Как мог человек, не знающий, что с помощью звука можно высказать мысль, издавать какие-то звуки для передачи своей мысли

другому? На чем основана уверенность, что другой человек, услышав такие звуки, догадается, что им передается мысль и поймет ее так же, как и сам говорящий? Эти вопросы остаются без ответа в теории намеренного создания языка и при условии предшествующего суще­ствования других средств общения. Видный немецкий языковед, со­временник Энгельса, Г. Пауль утверждал: «До возникновения языка человек даже не знает, что с помощью звуков он может что-то сообщить другому человеку» (2, с. 224). Подобные суждения высказывали и другие ученые, например, А.Л. Погодин: «...Для того чтобы выражать с предвзятой целью свои чувства какими бы то ни было знаками, необходимо сознание того, что цель взаимопонимания может быть достигнута с помощью каких бы то ни было знаков, а ведь в этом-то и заключается вся проблема происхождения языка» (2, с. 470).

О языке как таковом можно говорить тогда, когда он становится средством общения. Это положение требует раскрытия самого меха­низма общения, делающего возможным взаимопонимание общающих­ся. Слово должно стать произносимым и слышимым единством. Для понимания мысли говорящего слышимое слово должно представлять собой единство с тем, что слушающий знает и что он, в свою очередь, может произносить. Такое единство и тождество имеет место несмотря на то, что слово в устах того же слушающего звучит не совсем так, как у данного говорящего и вызывает не вполне тождест­венное представление. Тем не менее слушающий отождествляет слы­шимое слово и его значение с тем, что он знает и произносит. Истоки языка, таким образом, предполагают выработку типов звуков, т. е. их фонемизацию,а также известное обобщение. Обмен мыслями с помощью языка предполагает знание языка в отвлечении от конкрет­ного его применения. Как это может быть достигнуто в первоначальную эпоху формирования и становления языка? Формула Энгельса не учитывает реальный весьма длительный механизм этого становления. Как мы говорили выше, этот процесс становления должен был происходить при «поддержке» других функционально соотносительных или тождественных субстратов мысли, ее знаков, невербальных средств коммуникации — простейших, как и первоначальные звуки. Здесь, однако, надо заметить, что это знаки простейшие по своей функции, но не простейшие по своему исполнению. Первоначально звук как символ мысли мог быть понят слушающим адекватно с пониманием говорящего при условии применения звука в типичном сочетании с другими субстратами, воплощениями этой мысли — жестом, мимикой, «выразительными движениями», действиями и другими невербальны­ми средствами коммуникации (В. Вундт, 2, с. 538 и ел.).

Поскольку сам процесс общения был непрерывен, то изменение средств общения шло незаметно путем замещения, функционального наследования новыми знаками результатов мыслительной деятельно­сти, подобно тому, как происходят изменения в современных языках, где также возможны исторические функционально внепрерывные сме-

ны коммуникативных систем; но, разумеется, первые происходили в течение несравненно более длительного времени. Такая постепенная смена предполагает функциональную преемственность, а следователь­но, тождество исторически сменяемых и сменяющих средств общения и выражения мысли.

Но главное в данной проблеме представляется в другом. И Гум-. больдт и Потебня не отрицали того, что человек скорее всего нашел членораздельный звук либо его прототип в междометии или «подслу­шал» его в природе. Между тем главным условием и предпосылкой образования языка эти ученые видели в духовном, мыслительном развитии человека. Необходимость членораздельного (артикулируемо­го) звука для мысли возникает тогда, когда она дошла в своем развитии до такого уровня и совершенства, которые потребовали соответствую­щего ее природе средства выражения и воплощения. Использование членораздельного звука продиктовано качествами самой мысли. Ины­ми словами, членораздельность звука заимствована у свойств самой мысли.

Человек в своем духовном развитии в тех земных условиях, какие его окружали, из всех возможных средств выражения и воплощения мысли выбрал в практике общения — стихийно и бессознательно — наиболее подходящее, а точнее — единственно соответствующее в существующих условиях его духовному, мыслительному состоянию, выражению мысли, а именно: членораздельный, артикулируемый звук. Первопричина возникновения языка, таким образом, в уровне разви­тия человеческой мысли, уже достигшей и без языка весьма высокой степени развития и оказавшейся способной и готовой к тем решитель­ным преобразованиям, какие дает языковое мышление.

Проблема происхождения языка предполагает, таким образом, исследование прежде всего общих биологических, психологических и социальных предпосылок и условий, определивших в совокупности объективную, стихийную необходимость образования языка. Именно поэтому названные авторы уделяли преимущественное внимание пси­хологическим и социальным факторам в изучении данной проблемы. Выбор и использование членораздельного звука были, несомненно, важной задачей, без решения которой невозможен был язык. Но это, надо полагать, была задача подчиненная и производная от главного фактора — степени развития мышления человека. Именно такой ос­новополагающей ролью мышления объясняется удивительное много­образие звуковых систем существующих нескольких тысяч языков при определяющем едином принципе их образования: использо­вание артикулируемого звука для выражения мысли. Этим объясняется, кроме того, всегда возможный перевод с одного языка на другой, а также перевод «звукового языка» в различные конвенциональные знаковые системы при тождестве выражаемой мысли, начиная от изобретения письменности, до современных автоматизированных ис­кусственных языков. Этот принцип снимает, как кажется, другой

дискутируемый вопрос, связанный с происхождением языка: в одном месте или в разных местах Земли мог появиться язык, вернее — языки. Языки возникали там и тогда, где и когда духовное и общественное развитие первых людей достигало такого уровня, при котором образо­вание языка становилось объективно возможным и необходимым.

СОД ЕРЖАНИЕ

98.