Лекция 10. Зарождение археологии внеевропейских земель. 18 глава

Hochholzer H. 1959. Typologie und Dynamik der Völkerwanderungen. – Die Welt als Geschichte, 19, H. ¾: 129 – 145.

Honigsheim P. 1928. Die Wanderung. – Verhandlungen d. 6. Deutschen Soziologentages, Zürich, Tübingen, ????????????????

Kölmann W. 1976. Versuch des Entwurfs einer historisch-soziologischen Wanderungstheorie. – Engelhardt U. (Hrsg.). Soziale Bewegung und politische Verfassung. Beiträge zur Geschichte der modernen Welt. Stuttgart, Ernst Klett ?????????????????

Knopf Th. 2002. Kontinuität und Diskontinuität in der Arcgäologie. Quellenkritische und vergleichende Studien (Tübinger Schriften zur frühgeschichtlichen Archäologie, 6). Münster, Waxmann.

Kulischer E. und A. 1932. Kriegs- und Wanderzüge. Berlin – Leipzig, De Gruyter.

Kurth G. 1963. Der Wanderungsbegriff in Prähistorie und Kulturgeschichte unter paläodemographischen und bevölkerungsbiologischen Gesichtspunkten. – Alt-Thüringen, Bd. 6. Weimar, 1 – 21.

Langham I. 1981. The building of British Social Anthropology: W. H. R. Rivers and his Cambridge disciples in the development of kinship studies, 1898 – 1931. Dordrecht, Holland, D. Reidel.

Latham R. G. 1851. Man and his migrations. London, John van Voorst.

Lee E. S. 1966. A theory of migration. – Demography, 3: 47 – 57.

Lowie R. H. 1921. Primitive society. New York, ??????????.

Lowie R. H. 1937. History of ethnological theory. New York, Farrar and Rinehart.

Myres J. L. 1933. The Cretan labyrinth: a retrospect of Aegean research. The Huxley memorial lecture for 1933. – Journal of the Royal Anthropological Institute, LXIII (quot. after the separate reprint).

Penk A. 1936. Völkerbewegungen und Völkerwanderungen. – Forschungen und Fortschritte, Bd. 12: 274 – 275.

Preidel H. 1928. Grundsätzliches zur Erschließung urgeschichtlicher Wanderungen. – Kossinna-Festschrift (Mannus, 6. Ergänz. Bd.): 278 – 283.

Ravenstein E. G. 1885, 1889. The laws of migration. – Journal of the Royal Statistical Society, 48: 167 – 227; 52: 241 – 301.

Rivers W. H. R. 1914. The history of Melanesian society. Cambridge, Cambridge University Press.

Rouse I. B. 1958. The inference of migrations from anthropolological evidence. – Thompson R. H. (ed.). Migrations in New World culture history. Tucson, Ariz. (University of Arizona Social Science Bulletin, vol. XXIX, no. 27): 63 – 68.

Rouse I. B. 1986. Migrations in prehistory. Inferring population movement from cultural remains. New Haven and London, Yale University Press (repr. 1989).

Rowe J. A. 1966. Diffusionism and archaeology. – American Antiquity 31 334 – 337.

Shennan S. 1995. Diffusion revisited. – Wither archaeology? Papers in honour of Evžen Neustupný. Praha, Institute of archaeology: 293 – 298.

Shilov V. P. 1989. The origins of migration and animal husbandry in the steppes of Eastern Europe. – Clutton-Brock J. (ed.). The walking larder: patterns of domestication, patoralism and predation. London, Unwinn Hyman: 119 – 125.

Tischler Fr. 1950. Vorgeschichtliche Völker- und Ideenwanderungen. - Saeculum, 1: 325 - ???.

Tischler Fr. 1954. Schöpferische Nachahmung in schriftlöser Gesellschaft. - Saeculum. 5 (4): ??????.

Trigger B. G. 1989. A history of archaeological thought. Cambrige et al., Cambridge University Press.

White L. A. 1945. 'Diffusion vs. Evoltution': an anti-evolutionist fallacy. – American Anthropologist 47: 339 – 356.

Zamojski J. E. 1995. Migracje masowe – czynnik przemian społeczeństw współczesnych. – Migracje i społeczeństwo. Warszawa, ???????????????

Иллюстрации:

10. Традиционная группировка антиэволюционных течений историографами.

11. Предлагаемое упорядочение историографической терминологии.

12. Портрет Артюра Гобино (разыскать).

13. Портрет композитора Рихарда Вагнера (разыскать).

14. Портрет Хустона Чемберлена (разыскать).

15. Генеалогическая классификация индоевропейских языков в лингвистике XIX века (Томсен 1938: 85).

16. Теория волн по И. Шмидту (Томсен 1938: 65, нижний правый угол)

Лекция 16. Шлиман

1. Легенда о Шлимане.Кто не знает Шлимана? Это, конечно, легендарный археолог. Всем известно, что 8-летним мальчиком, увидев на картинке в книге Гомерову Трою, он возмечтал найти ее и раскопать, что он обещал это отцу, но так как они были бедняками, то всю жизнь посвятил накоплению денег для этого предприятия и учил для этого нужные языки. Что когда накопил нужную сумму, он ликвидировал все дела и отправился в Турцию, где действительно нашел и раскопал древнюю Трою, царство Приама, чем, хоть и был самоучкой, посрамил профессиональных ученых. Что в последний день первой кампании раскопок (в последний день – надо же!) он обнаружил сокровище - клад Приама, который, чтобы скрыть от возможного ограбления, Шлиман не стал раскапывать с землекопами; а, распустив их, вынимал из земли сам; тут же его молодая жена, красавица-гречанка Софья, носила их под своей шалью в их шатер, где потом он примерял к ней золотые украшения Елены Прекрасной.

Всё это, в сущности, не легенда. Это миф созданный Шлиманом в старости о самом себе (Schliemann 1892/1961; Abenteuer 1958), а так как миф красивый, романтичный, то его размножили журналисты и историографы (Мейерович 1938; Штоль 1991; Ludwig 1931; Stone 1975 и др.). Ничего этого на деле не было, ни-че-го. Всё вымысел. Не мечтал 8-летний мальчик в 1829 году раскопать гомеровский город, и не мог мечтать, потому что тогда городов еще не раскапывали – за исключением Геркуланума и Помпей, но там особый случай – извержение вулкана, а что обычные города покрываются культурным слоем, обывателям еще не было известно. Раскапывали могилы и руины в Риме. Да и не собирался юный Шлиман быть археологом. В родительском доме осталась на садовой калитке вырезанная мальчиком подпись: "Heinrich Schliemann, Matrose" ("Генрих Шлиман, матрос"). Вот была его детская мечта, эту мечту он и осуществил, сбежав из лавки в юнги. Языки он в юности учил, но не возлюбленный якобы с детства древнегреческий, а новые, нужные в практической жизни. Миллионером он стал действительно, но никогда не сворачивал всех дел, а продал только торговые предприятия, оставив себе железные дороги, плантации, доходные дома, и отправился в кругосветное путешествие, а вовсе не в Трою.

Мечты об археологии вообще (не конкретно о Трое) появляются в его биографии, как можно проследить по письмам, только в пожилом возрасте, в России, и тому были свои причины. Тогда он отправился в Париж, где сел на студенческую скамью в Сорбонне, и слушал лекции французских профессоров о классических древностях. Правда, по классическим древностям лучше бы он послушал немецких профессоров и позанимался в Риме, но, во всяком случае, самоучкой он не был, получил профессиональное образование и защитил диссертацию по гомеровским древностям. Когда же оппоненты стали критиковать и оспаривать его диссертационные высказывания, он загорелся идеей опровергнуть своих критиков. В числе критикуемых утверждений было и местоположение Трои. Так он запланировал экспедицию туда, в северо-западный угол Турции.

Место это первым нашел не он. Оно уже было известно, последним перед Шлиманом его обследовал американец Калверт, живший там. Споры шли только о холмах этой местности, расположенных в нескольких километрах друг от друга, – под которым из них скрывается гомеровский город. Калверт указал ему, под которым – это Гиссарлык. Еще ранее это утверждали Макларен (публикации 1822 и 1863 г.) и Экенбрехер.

Шлиман обнаружил в своих раскопках надпись "Илион" в поздних, греческих слоях, а так как в "Илиаде" осаждаемый город именуется то "Илион", то "Троя", то для Шлимана и для всех в течение ста лет было ясно, что Троя найдена. Однако когда я сделал статистический анализ текста "Илиады" (Клейн 1986а; 1998), то обнаружил, что при словах "Илион" и "Троя" эпитеты разные, и они обрисовывают разные города, а в хеттских источниках я увидел два города на западе от хеттов – Уилюса (т. е. Илиос) и Таруиса (Троя). Значит, в "Илиаде" слились песни о разных городах. Если Илиос-Илион найден, то Троя – нет. Этот мой вывод признан таким выдающимся историком как И. М. Дьяконов и введен в его учебник древней истории. Добавлю также, что в раскопанном городе не найдено ни одного ахейского наконечника стрел, так что его осада ахейцами тоже под сомнением, как и Троянская война вообще (Клейн 1986б; 1994). Это эпос, а эпос часто выдает желаемые походы и победы за действительно осуществленные. Так, эпос сербов подробно повествует об осаде и взятии Стамбула, а в реальности было их поражение на Косовом поле.

Не могла красавица Софья носить золотые вещи из клада под своей шалью в шатер, потому что, когда нашли клад якобы Приама, Софьи даже не было в экспедиции. Она в это время писала мужу письма из Греции. Когда точно обнаружили клад, неясно: чтобы скрыть находку от турецких властей, Шлиман не сразу обнародовал ее, а описал потом. Он ведь обязан был сдать золото туркам, а решил его вывезти тайком. Есть даже подозрения, что это не единый клад, а вещи из разных мест, накопленные к последнему дню для контрабанды.

Как видите, вся легенда, точнее, весь миф рассыпается. Шлиман его создал тогда, когда его стали изображать охотником за сокровищами, ограбившим Турцию. Он хотел показать: нет, я не таков, я с детства нацелился… и т. д. К тому же Шлиман был вообще хвастуном и выдумщиком, чтобы не сказать патологическим лжецом. Всё, что он мечтал достичь, он изображал уже достигнутым. В его подробной автобиографии, издававшейся многократно, нужно проверять каждую деталь, и многие оказываются неверно изложенными.

Я пришел к этому выводу около сорока лет назад и написал тогда об этом книгу. У нас ее издавать не хотели, и руководитель археологии ГДР в 1970 г. попросил прислать мои результаты ему для издания. Он действительно издал их, но под своим именем, даже не упоминая моего (Herrmann 1974, также 1881). Я сразу же в письмах и заявлениях руководству ГДР, а потом печатно (глухо в Самойлов 1993: 25 – 26; Klejn 1991: 46; четко в Клейн 1998: 8) уличил его в плагиате, возражений не было. У меня были не все шлимановские вымыслы разоблачены, еще ряд авторов приложил свои усилия (публикации У. М. Колдера из университета штата Колорадо – с 1972, Д. Э. Трейла – с 1979), и теперь вырисовывается более ясная картина.

Колдер и Шиндлер сравнили шлимановскую автобиографию с рассказом патологического лжеца из драмы "Пер Гюнт" Ибсена, написанной в 1867 г. и переведенной на немецкий в 1881. Всё совпало! Будто Шлиман списывал свою автобиографию 1881 г. с героя Ибсена! (Calder 1972: 352; Schindler 1980). В "Пер Гюнте":

Если быть с вами откровенным,

Я обыкновенный самоучка,

Ничего я не познал методично…

В зрелом веке я начал

Эту науку…

Примите также во внимание,

Что когда я приехал на Запад,

Я был нищим, с пустой мошной…

Спустя 10 лет меня уже называли Крезом…

Оттуда я одним шагом перешагнул к вратам Трои…

(Ибсен. "Пер Гюнт", акт IV, 98 слл.).

В 1867 г. о Трое Шлиман еще не помышлял. А в "Пер Гюнте" уже и это есть! Видимо фигура хвастливого нувориша была типичной для периода бурного развития капитализма, и романтические мотивы для самовозвеличения были одни и те же…

Что ж, в итоге еще одна сказка разрушена, и нет великого человека? О нет, совсем не так. Шлиман – фигура, гораздо более крупная, чем тот герой романтической легенды, которым он хотел предстать перед историей. Он был чрезвычайно известен, больше любого археолога. Слава у него была громкая, хотя и сомнительная, с привкусом скандальности. Его во многом обвиняли, частью справедливо, частью – нет. Он не нашел Трою, но то, что он открыл, – не просто сенсация, а одно из Великих Археологических Открытий, а вклад его в историю нашей науки измеряется не только его открытием. Но величие его, не оцененное должным образом современниками, не вполне понято до наших дней. Я постараюсь это показать.

2. Биография и материалы. Жизнь Шлимана распадается на несколько очень разных периодов. Сначала полунищенское детство в мелком государстве Мекленбург-Штрелиц на севере Германии, потом полное приключений отрочество на чужбине – в Голландии, потом 18 лет стремительного купеческого обогащения в России, затем три года путешествий по миру и занятий журналистикой и три года запоздалого университетского образования в Париже, и, наконец, блистательные два десятилетия совершенно сказочных раскопок в Турции и Греции. Фигура чрезвычайно переменчивая: юный авантюрист, искатель приключений, потом вдруг услужливый приказчик, потом скупой и алчный русский купец и калифорнийский золотоискатель, потом любознательный путешественник и прилежный студент и, наконец, самоотверженный и щедрый ученый. Как происходили такие сногсшибательные трансформации, такие резкие переходы из одного периода в другой, как вообще сформировалась такая уникальная личность – это занятный феномен. Но в шлимановских трансформациях есть внутренняя логика.

Первый очерк своей автобиографии, еще сухой и неприкрашенный, Шлиман поместил в 1869 г., публикуя свою диссертацию "Итака". Но уже при жизни большинство репортёров, писавших о нем, да и после его смерти многие биографы (наиболее известны Seifert 1913; Ludwig 1931; Meichner 1954; Payne 1959; Poole 1986; Duchêne 1995) представляли его как охотника за древними сокровищами, за золотом. Чтобы опровергнуть эту обидную карикатуру, Шлиман и стал формировать свой совершенно противоположный образ на основе художественного вымысла. Оптимальный вид он получил в предисловии к "Илиону" в 1881 г. Затем его вдова Софья Шлиман поручила Альфреду Брюкнеру дополнить легенду самого Шлимана дополнительной информацией из других его трудов. Эта развернутая "автобиография" стала стандартным жизнеописанием Шлимана (Schliemann 1892; девятое издание вышло в 1961 г., сводку см. в Abenteuer 1958). Наиболее солидный биограф Шлимана Эрнст Мейер (Meyer 1969) и Генрих А. Штолль, немецкий археолог, автор полудокументального романа о Шлимане (Schliemann 1957; Штоль 1991), оба приняли этот миф. Вместе с ними – авторы сотен исследовательских и популярных биографий (в библиографии Г. Корреса числится к 1974 году 2300 публикаций). До нынешних дней наиболее проницательным анализом биографии остается маленькая книжка Д. Н. Егорова (1923). Наиболее систематическое собрание разоблачений в сборнике под редакцией Колдера и Трейла в 1986 (Calder and Traill 1986) и в книгах Трейла (Traill 1993; 1995).

Неудивительно, что миф, созданный Шлиманом держался так долго, около ста лет. Нажим Шлимана на историографов был очень велик: автобиография, 18 рукописных томов биографического дневника и 150 полевых дневников, 60 тысяч писем на 12 языках. Правда, их сопоставление между собой и с внешними данными и позволило придти к сенсационным разоблачениям. Но еще при жизни Шлимана Артюр Гобино, родоначальник расовой теории, называл его "бесстыдным шарлатаном, лгуном, способным на любую фальсификацию", а Конце считал его кладоискателем и позером. Шарлатаном он не был, лгуном был, кладоискателем не был, позером был. Кем он, безусловно, не был, это ничтожеством. Когда знаменитый британский археолог и методолог археологии Крофорд спросил крупного ориенталиста профессора Сэйса, когда, по его мнению, началась современная археология, тот ответил: "Со Шлиманом" (Crawford 1960: 29). На мой взгляд, это преувеличение, но для меня несомненно, что он был великим археологом.

У него две биографии. Одна – романтическая и выдуманная, другая реальная, не менее увлекательная и открывшаяся только в конце ХХ века.

3. Воспитание. Сын обедневшего пастора Эрнста Шлимана в деревушке Нейбуков, (тогда государство Мекленбург) при рождении в 1822 г. был назван Йоган Людвиг Юлиус или коротко Юлиус, но когда умер старший брат Генрих, младший был переименован в его память (рис. 1). Вскоре из Нейбукова переселились в Анкерсхаген, неподалеку. По воспоминаниям сестры, Генрих мечтал стать матросом. Мать умерла, когда ему было девять, а отец (домашний тиран и неудачник) был арестован за долги. Мальчик отбыл к дяде, тоже пастору, в Калькхорст возле Любека. Нездоровье и нищета прервали его школьные занятия, и он провел пять с половиной лет учеником и подручным лавочника. В этой лавке и сформировались его характер, мировоззрение и понимание человеческих отношений. Однажды, поднимая тяжелую бочку, он повредил себе спину и вынужден был покинуть лавку.

Недолго думая, он отправился в Гамбург, где нанялся юнгой на корабль, плывущий в Венесуэлу. В декабре 1841 г. бриг потерпел крушение у берегов Голландии, но команда благополучно выбралась на берег. В письмах сестре и в автобиографии Шлиман живописует, как он носился несколько часов по бурным волнам, уцепившись за пустую бочку, и чудом спасся, потеряв все вещи, но из других автобиографических сочинений выясняется, что сундучок с его пожитками сохранился, и даже старые письма в нем не подмокли. Шлиман остался в Голландии, работал почтальоном и начал самостоятельно изучать иностранные языки – голландский, датский, английский и греческий, но не древний, а новый, встречающийся в корреспонденции. Это пригодилось, и к 1844 г. 22-летний Шлиман уже занимает хорошо оплачиваемое место агента большой торговой фирмы Шрёдеров, ведающего перепиской фирмы. Фирма торговала с Россией, и Шлиман начал изучать русский язык. Изучал он его по неимоверно архаической поэме Тредьяковского, но скоро мог вести контакты с русскими купцами, в том числе устные, с приезжими.

Так он познакомился и подружился с московским купцом Сергеем Афанасьевичем Живаго, который был его более чем вдвое старше. Тот обещал ему помощь в России. В январе 1846 г. 24-летний Шлиман был послан в Петербург как торговый агент фирмы Шрёдер. В Петербург прибыл человек предприимчивый, мобильный, работящий и способный к языкам. В детстве он был обделен достатком, достоинством, родительской любовью и заботой, жизнь вообще была к нему неласкова; он привык всего добиваться собственными усилиями в суровом мире и был снедаем неутолимым честолюбием.

4. Андрей Аристович в Петербурге. На следующий год после приезда Андрей Аристович Шлиман (так он теперь именовался) открыл в Петербурге собственное дело – оптовую перепродажу индиго, сандала и других москательных товаров. По несколько кораблей с грузом этих товаров, заказанных им, приходили в месяц. В 1847 г. он принял русское подданство и с тех пор именовал себя русским, страну – "моей возлюбленной Россией", а город – "моим волшебным Петербургом". Между тем, его младший брат Людвиг, двинувшийся по примеру старшего брата добывать фортуну, оказался в Калифорнии, где в золотой лихорадке и погиб. В 1849 г. Шлиман отправился спасать его имущество ради сестер, но застрял там на полтора года, открыв возле приисков меняльную контору для золотоискателей. По его рассказу он побывал в столице Штатов, его приняли президент и сенат, он выступал с трибуны перед 800 сенаторами (это 27-летний меняла, для сенаторов мальчишка!) – всё это обычные шлимановские враки (это проверено и доказано). А меняльную контору он действительно вел. Это был опасный бизнес, зато за год меняла удвоил свое состояние. Но, предпочтя стабильность Николаевской России дикому западу, он вернулся в Россию. Хорошо еще, что он не стал рассказывать, как его в Петербурге принимал император (хотя, может быть, кому-то на Западе он это и рассказывал).

В 1852 г. он женился на Екатерине Петровне Лыжиной, дочери адвоката, ведшего его дела, и двое братьев ее были адвокаты. Андрей Аристович похвастался своим немецким родственникам, что женился по горячей любви и что невесте 18 лет, но на деле ей было 26 (по тому времени это старая дева), она была некрасива (рис. 2), и то вышла за него замуж после долгих колебаний и только ради денег. У них было трое детей – сын и две дочери. Но жена его терпеть не могла, уговаривала завести любовницу – это бы ее избавило от тягостной обязанности обнимать его. Несчастный муж даже обращался в полицию, не может ли она заставить его жену исполнять супружеские обязанности. Жили они на 1-ой линии Васильевского острова в каменном доме на четвертом этаже в квартире из 14 комнат, большой, но не великолепной – такая могла бы принадлежать преуспевающему врачу или профессору или солидному чиновнику. Но не знатной персоне.

Во время Крымской войны Шлиман втянулся в торговлю селитрой для пороха и свинцом для пуль, которые закупал за рубежом и контрабандой провозил в Россию. На этом он сделал огромную прибыль.

5. Преобразование личности. Но в конце 50-х годов он испытал несколько раз страшный шок, который заставил его поставить под вопрос всю свою жизнь. Пожар пронесся по его складам в Мемеле, разрушив значительную часть его товаров, а соседей по складам и вовсе разорив. А в 1857 г. мировой экономический кризис основательно потряс его финансовую обеспеченность. Хотя Шлиман выдержал эти финансовые бури, он задумался над тем, что богатство - слишком шаткая вещь, слишком ненадежная, непрочная, чтобы делать ее главной жизненной целью и на нее возлагать все надежды. Мечтая о славе и достоинстве, он повернул свои чаяния к научной деятельности и путешествиям.

Были широко известны путешественники предшествующего века – века Просвещения. О них писались книги, их награждали орденами и титулами.

Самым ярким французским путешественником этого времени был граф Луи-Антуан де Бугенвиль (Bougainville, 1729 - 1811), ученик энциклопедиста Даламбера и фаворит мадам де Помпадур, математик и филолог, читавший Руссо и вдохновленный прочитанным. Он предпринял "славное путешествие". В молодости он сражался с англичанами в Квебеке (Канада), а когда французы потерпели поражение, перенес свою активность на море. Он основал базу на Фокландских островах, уже объявленных английскими, прошел Магеллановым проливом и посетил патагонцев, и вступил в контакт с огнеземельцами. В своем кругосветном путешествии 1765 г. он нашел и место, вроде бы отвечавшее теории Руссо. Это острова Таити. Островитяне принесли провизию и предложили приезжим своих жен, которые восхитили матросов своими пропорциями. Их постоянным занятием было "искусство удовольствия". В 1771 г. вышла брошюра Бугенвиля с описанием архипелага Таити. Энциклопедист Дени Дидро (Diderot) по свежим впечатлениям написал в 1772 г. "Добавление к путешествию Бугенвиля".

Прекраснодушное видение Бугенвиля натолкнулось на жесткие возражения его коллег. Его английским соответствием и соперником был капитан Джеймс Кук (Cook, 1728 - 1779). Происходящий из бедноты, Кук в 14 лет устроился на корабль (это было начало Шлимана, но с другим продолжением) - через 10 лет был уже капитаном. В 1767 в ответ на успех Бугенвиля англичане послали Кука с экспедицией в южные моря. Прибыв на Таити, он безуспешно пытался прекратить любовные похождения матросов с таитянками, которые расшатывали дисциплину и распространили среди таитян венерические заболевания. В описаниях Кук не столько удивляется пропорциям таитянок, сколько их способностям воровать. В последующих экспедициях он обследовал остров Пасхи, Тасманию и др.

Великие путешественники жили и в XIX веке, были современниками Шлимана. Особенно прославился Александр фон Гумбольдт (1769 - 1859). В детстве он не отличался ни здоровьем, ни талантами, и сверстники прозвали его "маленьким аптекарем" за страсть к гербариям и коллекционированию насекомых. Учась в Геттингенском университете, где он изучал финансы, он собирал и изучал минералы, и в 1790 г. опубликовал работу о них. В университете он подружился с Георгом Форстером, вернувшимся из экспедиции с Куком. Восприняв от Форстера интерес к странам и народам и страсть к путешествиям, Гумбольдт изменил программу обучения - начал изучать геологию, астрономию, анатомию и языки.

Получив огромное наследство после смерти матери в 1796 г., в 1799 г. Александр Гумбольдт отправился с французским естествоведом Эмом Бонпланом в Южную Америку, где они пять лет обследовали истоки рек Ориноко и Амазонки. Вернувшись с громкой славой, Гумбольдт поселился в Париже, где он посвятил себя изданию результатов своих исследований с Бонпланом - к 1834 г. они составили 23 тома. В 1829 г. 60-летний Гумбольдт совершил экспедицию в Россию, проехав по Уралу, Сибири и Средней Азии и предсказав обнаружение алмазов в Зауралье. Повсеместно его встречали, как не встречали никакого богатея. Гумбольдт ввел в науку использование изотерм, распознал плодородие гуано, в метеорологии выяснял происхождение штормов, в геологии изучал вулканы, в ботанике - ареалы растений, зонирование растительности, в физической географии проводил магнитные измерения, и т. д. В его честь названы города, графства, реки, озера, горы и самый большой ледник мира. Гумбольдт был очень дружен с королем Франции Луи-Филиппом Орлеанским, но сопровождал на международные конгрессы и короля Пруссии, а затем прусский король затребовал ученого к себе в Берлин и часто с ним советовался.

Знать Европы (и в Германии и в России) увлекалась античными древностями. Это увлечение перерастало в науку, началась эпоха Великих Археологических открытий. Раскопки Ниневии (1848 – 1849) прославили англичанина Остина Генри Лэйярда, и в 31 год ему был пожалованы титул доктора Оксфордского университета, и он был избран ректором Эбердинского университета. Сэр Генри Ролинсон, открыв и расшифровав Бехистунскую надпись в Персии, получил за это докторскую степень и дворянское звание. Француз Огюст Мариетт, раскопавший Серапей и сфинксов в Египте, получил от египетского хедива титул бея.

Славу можно было добыть и в России. Ученые путешествия по Сибири, Уралу и Волге были первым средством добывания географических, этнографических и археологических знаний в XVIII и первой половине XIX века. В новое время ученые путешествовали в Крым и Новороссию, и книги об этих путешествиях пользовались чрезвычайной популярностью.

К 1856 г. состояние Шлимана достигло одного миллиона талеров (талер был в то время эквивалентен рублю), и в его письмах и дневниках стали появляться первые знаки того, что он подумывает о смене образа жизни. Он думал о том, что пора оставить коммерцию и сосредоточиться на науке. Вот когда он стал изучать латынь и древнегреческий и завел дружбу с преподавателями из университета и педагогического института. Это было первым вступлением Шлимана в академическое сообщество. Целый ряд новых идеалов всплыл в его дневниковых пометках: хорошо бы делать долгие путешествия к далеким местам, от Греции до Бразилии; изучать языки, философию, археологию и Гомера; купить собственное имение в стране и жить, удалясь от торговли; жить в каком-нибудь университетском городе в Германии. Троя не упоминается.

Вроде всё это были маниловские мечтания. Но нет, в 1859 г. Шлиман отправился из России в дальние путешествия. Его маршрут никак не подтверждает его позднейшего утверждения, что его вела мечта увидеть Трою: путь его лежал в Скандинавию, Германию, Италию, Египет, Палестину, Сирию, Грецию и Киклады. Турции нет.

Тут он засомневался в рациональности решения начать жизнь сначала. Не поздно ли? Судебная тяжба о собственности позвала его в Россию, и он вернулся в коммерческий мир с новым запалом. Импортировал хлопок, чай, сахар, бумагу и прочее. Скоро он удвоил свое состояние – довел его до двух миллионов талеров. В 1861 г. тщеславный мекленбуржец отослал в Германию свой фотопортрет в шубе и надписал, что он, некогда подмастерье у лавочника, теперь купец первой гильдии в Петербурге, почетный гражданин Петербурга и Директор Императорского Банка (рис. 3). Приврал мекленбуржец. Не был он тогда ни почетным гражданином, ни купцом первой гильдии в Петербурге. Он зарегистрировался сначала как нарвский купец второй гильдии (через Нарву шли его сухопутные грузы), потом как купец первой гильдии в Нарве, и только в самом конце жизни в России - петербургский купец первой гильдии. Титул почетного гражданина получил позже автоматически – как купец первой гильдии, оставляющий дела. Директором Императорского Государственного Банка никогда не был.

Вообще Шлиман был неудовлетворен своим положением русского купца. Во-первых, он был далеко не самым богатым и почитаемым. Целый ряд его знакомых (например, Прокопий Пономарев) был и гораздо богаче и более осыпан наградами. Во-вторых, капитализм был еще не очень развит в России: даже у богатых купцов награды были куда менее престижными, чем у родовитой знати, генералов, чиновников (Пономарев имел только низшие степени орденов), а слава – неизмеримо меньше, чем у ученых. Культ интеллигенции, представление о ее особой миссии – это был специфически русский феномен. Именно поэтому Шлиман тянулся к тем, кого в России считали элитой нации – к интеллигенции. В кругах русской интеллигенции тогда особенно ценилось классическое образование. Либеральные литераторы связывали его с демократией, консерваторы видели в нем противостояние материализму.

Шлиман сблизился с петербургскими профессорами-выходцами из Германии, в частности с историком профессором Лоренцом из Главного педагогического института, латынь учил у профессора Людвига фон Муральта, уроки древнегреческого брал у студента Петербургской Духовной Академии из Греции Феоклетоса Вимпоса. Итак, в Петербурге Шлиман не только скопил деньги для своих раскопок, но и вывез из России свою тягу к наукам.