Рассказ о галльских мучениках

(отрывок из письма галльских христиан церквам Малой Азии)

Весь неистовый гнев и толпы, и легата¹, и солдат обрушился на Санкта, диакона из Виенны, на недавно крестившегося Матура, на пергамца Аттала, всегда бывшего опорой и оплотом здешних христиан, и на Бландину: на ней Христос показал, что ничтожное, незаметное и презренное у людей — у Бога прославлено за любовь к нему. Боялись за нее все: и мы, и ее земная госпожа, сама бывшая в числе исповедников, считали, что у Бландины по ее телесной слабости не хватит сил на смелое исповедание². Она же исполнилась такой силы, что палачи, которые, сменяя друг друга, всячески ее мучили с утра до вечера, утомились и оставили ее. Они удивлялись, как Бландина еще живет, хотя все тело у нее истерзано и представляет собой сплошную зияющую рану. Но блаженная, как настоящий борец³, черпала новые силы в исповедании; она не чувствовала боли, повторяя: “Я христианка, у нас не делается ничего плохого”.

И Санкт мужественно переносил страдания, которые были сверх всех человеческих сил и которыми умучивали его люди. Беззаконники надеялись услышать от него недолжное слово, вырванное непрерывными тяжкими пытками, но так тверд был он в своем отпоре, что даже не назвал ни своего имени, ни национальности, ни родного города, не сказал — раб он или свободный; на все вопросы он отвечал по-латыни: “Я христианин”.

Через несколько дней беззаконники вновь принялись пытать мученика, рассчитывая, что если они подвергнут его распухшие и воспаленные члены тем же мучениям, то они или одолеют его — а он тогда не мог вынести даже прикосновения руки — или он умрет под пыткой и смерть его напугает остальных. Ничего подобного с ним, однако, не случилось: в последующих пытках он, вопреки всеобщим ожиданиям, окреп, распрямился, приобрел прежний облик и способность пользоваться своими членами; вторичные пытки стали ему не в наказания, а, по милости Христовой, в исцеление.

Епископское служение в Лугдуне было вверено блаженному Пофину. Было ему за 90 лет, телесно он очень ослаб, с трудом дышал по причине телесной слабости, но был укреплен духом рвения и гоним жаждой мученичества. Воины подвели его к судье. Их сопровождали городские власти и огромная толпа, вопившая на все лады так, словно он сам был Христом. Исповедание его было прекрасно. На вопрос легата, что это за бог у христиан, он ответил: “Будешь достоин — узнаешь”. Тогда его безжалостно поволокли, всячески осыпая ударами. Стоявшие рядом, не уважая его старости, били его руками и пинали ногами; находившиеся подальше швыряли всем, что попадало под руку. Пофина, едва дышавшего, бросили в тюрьму, и через два дня он испустил дух. И тут проявилась великая милость Господня. Схваченные первоначально и отрекшиеся все равно содержались в заключении и были тоже пытаемы — в то время отречение было бесполезно. Но если радость мученичества, надежда на обещанную награду, любовь к Христу облегчали участь исповедников, то отрекшихся сильно мучила совесть. Когда узников выводили, то их сразу можно было отличить по виду. Исповедники шли веселые: на их лицах была печать благодати и славы; оковы казались достойным украшением. От них исходило благоухание Христово; некоторые даже думали, что они умащиваются благовонием. Отрекшиеся шли понурые, приниженные, всякое благообразие было ими утрачено; к тому же язычники оскорбляли их, как низких трусов. Видя это, и остальные укреплялись. Схваченные, не сомневаясь, произносили свое исповедание, не раздумывая над диавольскими доводами.

Матура, Санкта, Бландину и Аттала бросили в амфитеатре зверям и языческой бесчеловечности. Матур и Санкт вновь прошли в амфитеатре через все мучения, будто раньше вообще ничего не претерпели. Наконец их посадили на железное кресло; чад от поджариваемых тел окутал их. Язычники не унимались и бесновались, желая победить их выдержку, но ничего не услышали от Санкта, кроме тех слов, в которых он с самого начала привык излагать свою исповедь. Так как мученики долго оставались живы, то в конце концов их прикололи.

Бландину решено было подвесить к столбу на съедение зверям. Так как ни один зверь не прикоснулся к ней, то ее сняли со столба и опять отправили в тюрьму. Чернь настойчиво требовала казни Аттала (он был человеком известным). Он вышел, готовый к борьбе; совесть его была чиста, он по-настоящему был наставлен в христианском учении и всегда свидетельствовал у нас об Истине. Его обвели вокруг амфитеатра; впереди несли дощечку с латинской надписью: “Это Аттал — христианин”. Хотя народ и кипел от ненависти к нему, но легат, узнав, что он римский гражданин, приказал держать его в тюрьме вместе с стальными, о которых он послал письмо Кесарю: он ждал решения⁴.

А пока что время для них не шло праздно и бесплодно: живые оживили мертвых — мученики простили отрекшихся, и великая радость была у Девы Марии. Большинство отступников вернулось к вере, загорелось и выучилось исповеданию. Ожившие, полные сил подходили они к кафедре для нового допроса.

От Кесаря пришел ответ: исповедников мучить; кто отречется, тех отпустить. Легат велел римским гражданам отрубить головы, а остальных бросить зверям.

^1.