Хеттская и хурритская литературы 28 глава

Истоки древнеиндийского эпоса ищут обычно в ведийской литературе. Фрагменты эпоса иногда видят в диалогах-гимнах «Ригведы» (например,

236

в гимне о переправе войска бхаратов под водительством Вишвамитры через реки Випаш и Шутудри), иногда — в ведийских воинских или хвалебных песнях, иногда — в легендах брахман, где вставные стихи по своему языку и метру близки эпическим (например, в легенде о Шунахшепе из «Шатапатха-брахманы»). Однако вряд ли в любом из таких отрывков можно обнаружить эпический сюжет или тем более считать его законченной эпической песней. Скорее, в них просто проникли отзвуки эпической традиции, которая развивалась в Индии параллельно с традицией ритуальной и философско-религиозной поэзии, а не отпочковалась от нее в какое-то сравнительно позднее время.

О наличии такой традиции говорят уже брахманы, которые наряду с ведами упоминают в качестве чтимых и популярных литературных памятников итихасы (букв. «так именно было») и пураны (букв. «сказания о древности»), содержание которых составляют легенды о богах и демонах, рассказы о царях, мудрецах и героях прошедших времен. При этом если ведийские гимны надлежало, по указанию брахман, произносить жрецам или брахманам, то героические истории и легенды пересказывали выходцы из иных каст. Так, «Шатапатха-брахмана» (XIII, 1, 5, 5—6; XIII, 4, 3, 3) сообщает, что при жертвоприношении коня днем поют о жертвах брахманы, а ночью под аккомпанемент лютни поют о воинах и битвах «люди благородного происхождения» — кшатрии («раджанья»).

Наиболее часто для обозначения эпического певца употреблялся термин «сута». «Махабхарату», по ее же свидетельству, поведал отшельникам-мудрецам, живущим в лесу Наймиша, сута Уграшравас; в той же «Махабхарате» все описание великой битвы, составляющее центральную часть поэмы, вложено в уста суты Санджаи, рассказывающего о ходе сражения слепому царю Дхритараштре. Само слово «сута» означает возницу, придворного. Видимо, в обязанности сут, сопровождавших своего господина на битву, входило также сочинение и декламация панегириков и поэм, воспевающих его подвиги или подвиги его предков.

Помимо сутов, древнеиндийский эпос называет и другие группы певцов: магадхов, вандинов, кушилавов и т. п. Сейчас уже трудно установить, в чем состояла разница между ними; возможно, они представляли собою различные группы сказителей, и, в частности, кушилавы были странствующими певцами, исполнявшими в первую очередь «Рамаяну». В самой «Рамаяне» — видимо, в качестве своего рода расширенной этимологии слова «кушилава» — рассказано о том, как два сына Рамы — Куша и Лава, странствуя с места на место, повторяют песнь о Раме, услышанную ими от ее создателя Вальмики.

Нам неизвестно, существовали ли в Древней Индии иные эпические поэмы, кроме «Махабхараты» и «Рамаяны». Если и существовали, то они либо вошли в состав «Махабхараты» и «Рамаяны» в качестве вставных эпизодов, либо, оттесненные на периферию сказительского репертуара, никогда не были записаны. Во всяком случае, начиная с I тыс. н. э. в памяти индийцев сохранились только эти два классических эпоса, ставшие постоянным источником подражания и вдохновения буквально для всех индийских поэтов и мыслителей от древних времен и до наших дней.

«Махабхарата», или «Великое [сказание о потомках] Бхараты», — произведение необычайно большое. Оно состоит приблизительно из ста тысяч двустиший-шлок (т. е. более чем в восемь раз превышает, например, «Илиаду» вместе с «Одиссеей») и разделено на 18 книг, или парв. К ним в качестве приложения присоединена еще 19-я книга — «Хариванша» («Родословная Хари [Вишну]»), которая первоначально была, возможно, самостоятельной поэмой.

По всей вероятности, в таком объеме «Махабхарата» возникла не сразу, а в ходе многовековой традиции устного исполнения. Сам текст эпоса свидетельствует по крайней мере о трех его редакциях. Введение в «Махабхарату» сообщает, что сочинил поэму мудрец Вьяса, которому, помимо «Махабхараты», приписывалась редакция вед и пуран, а затем пересказал ее своему ученику Вайшампаяне. Тот, в свою очередь, прочитал поэму во время великого змеиного жертвоприношения царя Джанамеджаи. Его чтение слушал сута Уграшравас, который по просьбе отшельников рассказал «Махабхарату» в третий раз в лесу Наймиша. «Махабхарата» дает сведения и о начальных размерах поэмы (в одном случае говорится о 8 800, в другом о 24 000 шлок). В соответствии с этими данными самого эпоса современные исследователи различают несколько стадий его создания, отделяя сравнительно ранний текст — «Бхарата» — от текста, дополненного и освященного традицией, — «Махабхараты».

О длительном периоде сложения эпоса говорят также особенности его языка, стиля и метрики. Эпический санскрит многих отрывков поэмы близок к языку поздних ведийских текстов, а в других случаях он мало чем отличается от классического санскрита, от языка пуран; некоторым частям «Махабхараты» свойствен простой и лаконичный стиль, напоминающий

237

брахманы и упанишады, но есть части, изобилующие сравнениями, аллитерациями, описаниями в духе так называемого «украшенного» стиля классической эпохи; наконец, наряду со шлокой — основным метром «Махабхараты», развившимся из ведийского размера ануштубх, — встречаются и иные метры, иногда более раннего, чем шлока, а иногда более позднего происхождения.

Период, в течение которого создавалась «Махабхарата», обычно определяют примерно в семь-восемь веков — от IV в. до н. э. до IV в. н. э.; при этом учитывают, что знакомство с ранними формами эпоса обнаруживают уже грамматик Патанджали (II в. до н. э.) и, возможно, некоторые ведийские и буддийские сутры (IV—III вв. до н. э.), а эпос в его полном объеме, в 100 000 шлок, знают авторы надписей и поэты (Бана, Кумарила) середины I тыс. н. э.

Как явствует из самого названия эпоса, да и всего его содержания в целом, «Махабхарата» — это прежде всего сказание о борьбе за власть между двумя царскими родами — кауравами и пандавами, принадлежащими к одному племени бхаратов. Кровопролитная битва между ними, в которой приняли участие, как утверждает «Махабхарата», чуть ли не все остальные племена и государства северной Индии, надолго запечатлелась в памяти потомков, и ее героическое описание послужило основой для великого национального эпоса, подобно тому как Троянская война вызвала к жизни эпос Гомера.

У нас есть некоторые косвенные свидетельства реальности рассказанных в «Махабхарате» событий; так, уже «Ригведе» было хорошо известно племя бхаратов, жившее между верхним Гангом и Джамной; «Яджурведа» говорит о поле Куру, на котором, по преданию, происходила битва; брахманы, а также буддийские и джайнские тексты знают некоторых героев «Махабхараты». Однако даже если бы не было этих свидетельств (следует признать, что сами по себе они могут быть истолкованы по-разному), у нас все же нет серьезных оснований сомневаться в конечной исторической основе индийского эпоса, который, хотя и в преломленной по законам эпического жанра форме, передает подлинные события, надолго сохранившиеся в народной памяти. Историки почти единодушны теперь в том, что битва между кауравами и пандавами, хотя размеры и значение ее в поэме явно преувеличены, была историческим фактом и что она происходила где-то между XII и X вв. до н. э. Вот что рассказывает о причине этой битвы и о самой битве «Махабхарата»:

Страница рукописи «Махабхараты»

XVI—XVII вв. н. э. Институт Бхандаркара (Пуна).

В городе Хастинапуре^*, столице страны бхаратов, после смерти своего старшего брата Панду царствовал потомок рода Куру — слепой царь Дхритараштра. У Панду от его двух жен, Кунти и Мадри, было пять сыновей (пандавов): Юдхиштхира, Бхима, Арджуна, Накула и Сахадева. У Дхритараштры от его супруги царицы Гандхари родились одна дочь и сто сыновей (кауравов), среди которых он особенно любил своего первенца — Дурьодхану. Пандавы и кауравы воспитывались вместе при дворе Дхритараштры и вскоре прославились своими познаниями в науках, искусствах и военном деле. Когда они достигли совершеннолетия, их наставник брахман Дрона устроил для своих питомцев воинские состязания, на которые собралось великое множество знати и простого народа. И кауравы, и пандавы обнаружили несравненное мастерство в стрельбе из лука, фехтовании,

238

поединках на палицах, управлении боевыми колесницами. Но всех превзошел своей ловкостью и силой любимый ученик Дроны — Арджуна. Пандавы были полны гордости ввиду успеха Арджуны, а кауравы возненавидели своих двоюродных братьев и начали тайно злоумышлять против них.

Согласно закону и обычаю царем в Хастинапуре должен был стать старший из пандавов — Юдхиштхира. Но Дурьодхане удалось на время удалить пандавов из столицы. Он посоветовал им посетить празднество в городе Варанавате. А там по тайному приказу Дурьодханы для пандавов был построен смоляной дом, который слуга Дурьодханы должен был поджечь, чтобы братья в нем сгорели заживо. Однако пандавы вовремя догадались о злодейском замысле, они тайным ходом вместе со своей матерью выбрались из западни, а в доме вместо них сгорела с пятью сыновьями некая нищенка, случайно туда забредшая. Когда обнаружили останки погибших, Дхритараштра и его сыновья уверились, что пандавов уже нет в живых, и лицемерно о них сокрушались.

Между тем пандавы неузнанными удалились в лес, опасаясь дальнейших козней Дурьодханы, и жили там под видом брахманов-отшельников. Много испытаний они перенесли, много славных подвигов совершили. Храбрый Бхима убил в поединке ракшасу Хидимбу, пытавшегося умертвить пандавов, и ракшасу Баку, требовавшего для себя человеческих жертв. Однажды пандавы явились в столицу страны панчалов, куда со всех сторон собрались цари и царевичи, желая добиться руки прекрасной царевны Драупади. Отец Драупади, царь Друпада, назначил женихам испытание. Мужем своей дочери он согласился объявить того, кому удалось бы из могучего лука царя поразить пятью стрелами цель. Никто из соискателей не смог даже натянуть тетиву лука. Только один Арджуна с честью выдержал испытание, и Драупади досталась пандавам, которые решили, что она будет их общей женой.

Арджуна и его братья раскрыли царю панчалов свои истинные имена, а вскоре и кауравы узнали, что их соперники не погибли, как они полагали, но живы и благоденствуют. Тогда Дхритараштра, несмотря на сопротивление Дурьодханы, решил разделить свое царство: восточную часть с Хастинапурой он оставил себе и своим сыновьям, а западную отдал пандавам, где они выстроили прекрасный город Индрапрастху^*.

Много лет пандавы во главе с Юдхиштхирой счастливо правили своей страной. Росло их могущество, и, предприняв военные походы на север и юг, восток и запад, братья подчинили себе почти всех царей Индии. Но вместе с ростом их силы росли зависть и ненависть кауравов. Дурьодхана послал Юдхиштхире вызов на игру в кости. Считалось бесчестным уклониться от такого вызова, и Юдхиштхира сел играть, хотя его противником оказался искуснейший знаток этой игры дядя кауравов Шакуни. Юдхиштхира проиграл все: деньги и имущество, рабов и скот, свою страну и даже родных братьев. Он поставил тогда на кон самого себя — и проиграл, поставил последнее, что у него было, — прекрасную Драупади, — и проиграл снова. Кауравы стали глумиться над братьями, ставшими их рабами, и особенным унижениям подвергли Драупади. Но, испуганный зловещими предзнаменованиями, Дхритараштра освободил Драупади и разрешил ей выбрать три дара. Драупади попросила свободы для братьев, а затем Дхритараштра вернул им и царство. Однако спустя немного времени Дурьодхана снова втянул Юдхиштхиру в игру, и на сей раз, опять проиграв, Юдхиштхира принужден был на 12 лет удалиться вместе с братьями в изгнание, причем еще один год по истечении двенадцати пандавы были обязаны неузнанными прожить в каком-либо городе.

Пандавы честно выполнили все условия: тринадцатый год они провели в услужении у царя матсьев Вираты и помогли ему отразить грабительский набег кауравов на его страну. В битве с матсьями кауравы узнали в своем победителе Арджуну, но срок изгнания истек, и пандавы могли уже не скрывать свои имена.

Пандавы потребовали от Дхритараштры вернуть им их владения, и тот вначале был склонен согласиться на их требование. Но честолюбивый и коварный Дурьодхана сумел переубедить своего отца. Война стала неизбежной.

К Курукшетре, полю, на котором суждено было произойти великой битве, стянулись несметные полчища. Кауравы, призвав на помощь вассальных царей, собрали многомиллионное войско, почти столько же воинов сражалось на стороне пандавов. В войске кауравов, помимо самого Дурьодханы, выделялись своей храбростью и силой двоюродный дед кауравов — мудрый и справедливый Бхишма, наставник царевичей в воинском искусстве Дрона, внебрачный сын матери пандавов Кунти — Карна, который не мог простить братьям насмешек над его происхождением, царь мадров Шалья, царь синдхов Джаядратха и многие другие могучие воины. В войске пандавов стяжали себе славу бессмертными подвигами все пять братьев, сын Арджуны Абхиманью, царь панчалов Друпада,

239

царь матсьев Вирата, но особо важную роль играл среди них вождь ядавов Кришна — воплощение бога Вишну на земле, — который, хотя и дал обет не принимать непосредственного участия в битве, однако фактически руководил пандавами, помогая им хитроумными советами.

Восемнадцать дней длилось сражение. Счастье склонялось то на одну, то на другую сторону. Умирали от ран простые пехотинцы и всадники, умирали и великие воины. Один за другим погибли предводители войска кауравов: Бхишма и Дрона, Карна и Шалья. В последний день битвы от руки Бхимы пал Дурьодхана. От всего войска кауравов осталось лишь три человека. Но под покровом ночи им удалось пробраться в лагерь пандавов и перебить всех уцелевших врагов, за исключением пяти братьев, Кришны и еще одного воина.

Так окончилась битва. Пандавы одержали в ней победу, но сами были не рады той ужасной цене, которую они за нее заплатили. На поле, усеянном трупами погибших, произошло примирение пандавов с Дхритараштрой и Гандхари, неутешно оплакивающей своих сыновей. По приказу Юдхиштхиры запылали тысячи погребальных костров. Опечаленный Юдхиштхира решил остаток своей жизни провести в лесу отшельником. Но братьям удалось убедить его до конца исполнить долг кшатрия и стать царем. Коронация была торжественно отпразднована в Хастинапуре. Спустя некоторое время Юдхиштхира совершил великое царское жертвоприношение коня, его войско под предводительством Арджуны покорило всю землю, и он царствовал, повсюду упрочив мир и согласие.

Между тем престарелый царь Дхритараштра, Гандхари и мать пандавов Кунти, избравшие для себя участь отшельников, погибают от лесного пожара. Умирает Кришна, которого ранил в пятку — единственное уязвимое место на теле Кришны — некий охотник, приняв его за оленя. Узнав об этих новых горестных событиях, Юдхиштхира наконец осуществляет давнее намерение — назначает своим преемником внука Арджуны Парикшита, а сам вместе с братьями и Драупади покидает царство. Один за другим не выдерживают тяжелого пути через Гималаи и умирают Драупади, Сахадева, Накула, Арджуна и Бхима. Когда в живых остался один Юдхиштхира, его у священной горы Меру встречает Индра и с почетом провожает на небо. Но на небе Юдхиштхира не находит своих братьев и узнает, что они мучаются в аду. Тогда Юдхиштхира отказывается от небесного блаженства и, желая разделить участь своих близких, просит и его отвести в ад. Перед воротами ада заканчивается последнее испытание пандавов, мрак преисподней рассеивается, и отныне душе Юдхиштхиры, как и душам его братьев и других благородных воинов, суждено пребывать в раю, наслаждаясь обществом богов, гандхарвов и апсар.

Таково в общих чертах сказание «Махабхараты». Однако удивительной особенностью индийского эпоса — и это в первую очередь отличает его от иных классических эпосов мира — является то, что основной сюжет занимает не более четвертой части всей поэмы. Остальные три четверти содержания составляют вставные эпизоды, вплетенные в ткань главного повествования, но самостоятельные по своему характеру и часто искусственно, по крайней мере на первый взгляд, с ним сопряженные. Именно эти эпизоды сделали понятие «героического эпоса» слишком узким по отношению к «Махабхарате» и превратили ее в своего рода энциклопедию моральной, политической и социальной жизни, каковой она навсегда осталась для индийцев, называющих ее «пятой ведой».

Среди вставных эпизодов, иногда коротких, а иногда занимающих по нескольку тысяч шлок, часто встречаются мифы и легенды, рассказы и басни, моральные поучения и притчи, философские, этические и политические трактаты и т. д. и т. п. Некоторые из них, образуя небольшие, но вполне законченные по содержанию эпические поэмы, сами по себе стяжали славу шедевров мировой литературы.

Здесь прежде всего следует назвать сказание о Нале (впервые ставшее известным русскому читателю в переводе В. А. Жуковского), которое поведал Юдхиштхире мудрец Брихадашва, чтобы утешить его в изгнании (III, 50—78). Поэма рассказывает о трогательной и верной любви к Налю царевны Дамаянти, о несчастии Наля, проигравшего своему брату в кости царство и все имущество, о бедственных скитаниях Наля и Дамаянти в лесу, их горестной разлуке и наконец радостной встрече и дальнейшей счастливой участи. Не описания внешних событий, даже не сам сюжет, а переживания героев, символика и язык любви и верности, несчастья и радости привлекли к себе внимание творцов сказания. Поэма овеяна необычной для древней поэзии романтикой чувства, особенно ее первые главы, где рассказано, как златокрылый лебедь становится вестником любви для Наля и Дамаянти, как Наль, подавляя охватившее его отчаяние, должен исполнить обещание, которое невольно дал богам, и сообщить Дамаянти об их притязаниях на ее руку, как Дамаянти отвергает величественных, украшенных свежими венками Индру, Агни, Варуну и Яму и выбирает себе в супруги покрытого пылью и потом, представшего перед ней в увядшем венке Наля.

Не менее известна и поэма о Савитри (III,

240

277—283). Тема борьбы любви со смертью раскрыта в ней на мифологическом сюжете, пронизанном высоким нравственным пафосом. Савитри избирает себе в мужья Сатьявана, сына слепого царя, изгнанного из царства, хотя она знает, что ему суждено прожить всего только год. Вместе с мужем она живет в лесу, без жалоб перенося все невзгоды, а когда приближается роковой час его смерти, кладет голову мужа себе на колени и без страха встречает бога смерти Яму, явившегося за душой Сатьявана с петлей в руках, в багряной одежде, огнеокого, лучезарного, как солнце. Мольбы, обращенные Савитри к Яме, исполнены такой самоотверженности, любви, мудрости, сознания истины и долга, что Яма поочередно награждает ее щедрыми дарами: возвращает ее свекру зрение и царство, обещает сто сыновей ей и ее отцу и, наконец, отказывается лишить жизни Сатьявана.

Вставные истории «Махабхараты» пересказывают, по сути дела, всю индийскую мифологию. Здесь и мифы о старых ведических божествах Агни, Индре, Варуне и Ваю; и мифы о новых богах, оттеснивших древних, — Вишну, Шиве и Брахме; и знакомый уже нам миф о потопе; и популярный миф о пахтанье океана, по которому боги и демоны-асуры, используя гору Меру в качестве мутовки, а царя змей Васуки как веревку, взбалтывали океан до тех пор, пока из морской пены им не удалось добыть луну, богиню красоты и счастья — Лакшми и напиток бессмертия — амриту (I, 15—17); и мифы о святых мудрецах-риши, например о Бхригу, сделавшем огонь всепожирающим (I, 5—7), или об Агастье, выпившем океан, чтобы боги смогли истребить укрывшихся на его дне демонов (III, 100—103).

Наряду с героическими сказаниями, мифами и легендами, «Махабхарата» содержит большое количество басен и притч, почерпнутых, по-видимому, из фольклора и народной поэзии. Среди притч «Махабхараты» широко известна притча о разговоре океана и реки (XII, 118). Океан спрашивает реку, почему она вырывает могучие деревья, но не трогает слабый тростник, и река объясняет, что деревья истощают свои силы, сопротивляясь потоку, а тростник склоняется перед ним и снова распрямляется, когда тот проносится мимо. К распространенным по всему миру басенным сюжетам принадлежат басни «Махабхараты» о шакале, который воспользовался помощью других зверей, чтобы заполучить добычу, а потом съел ее в одиночку; о коте, притворившемся благочестивым аскетом и беспрепятственно истребившем пришедших к нему на поклонение мышей; о птицах, которые, соединив свои усилия, улетели от охотника вместе с сетью, и др. Интересно, что не всегда басни входят в «Махабхарату» как иллюстративные вставки. Так, история о вражде ворон и сов, составившая впоследствии рамку третьей книги «Панчатантры», рассказана в качестве эпизода основного повествования: один из трех уцелевших в битве кауравов увидел, как к дереву, на котором спали тысячи ворон, ночью подлетела сова и всех их перебила; это натолкнуло его на мысль напасть в темноте на спящий лагерь пандавов.

Наконец, наиболее значительное по объему место среди вставных эпизодов «Махабхараты» занимают тексты, имеющие философскую и религиозную, этическую и политическую окраску. Именно этим текстам «Махабхарата» в первую очередь обязана тем, что в Индии она стала своего рода кодексом человеческой жизни, раскрывающим содержание ее главных, согласно индийской традиции, целей: дхармы — «нравственного закона», артхи — «практического поведения», камы — «любви» и мокши — «освобождения».

Так называемые «ученые» разделы «Махабхараты» появляются в эпосе почти на всем его протяжении. Они часто, казалось бы, совершенно заслоняют основное повествование и переносят читателя в область отвлеченных рассуждений и дидактики. Иногда они составляют лишь небольшие отрывки, формально связанные с движением сюжета и поступками героев, иногда заполняют целые книги.

Так, почти вся XII и XIII книги «Махабхараты» заняты поучениями двоюродного деда кауравов и пандавов Бхишмы, который, ожидая своей смерти, рассказывает окружившим его пандавам об обязанностях царя, правах и долге четырех варн, законах государства и семейной жизни. Наставления в политике и праве чередуются в поучении Бхишмы с изложением основ космогонии, нравственности и религии, и все это, в свою очередь, украшено поучительными легендами, притчами, афоризмами и диалогами, которые придают этим книгам эпоса поэтическую силу и выразительность.

Содержание «Махабхараты» в целом оставляет, таким образом, впечатление причудливой литературной мозаики, произвольного соположения разнородных по своему характеру отрывков и текстов, дерзкой, но малоискусной попытки в пределах одного произведения совместить несовместимое. Казалось бы, творцы «Махабхараты» в течение многих столетий нагромождали вокруг древнего эпического ядра буквально все, что было у них под рукой: героические песни и фрагменты аскетической поэзии, брахманские легенды и фольклорные притчи, философские трактаты и дидактические наставления.

241

Признавая, что каждый из таких элементов или слоев «Махабхараты» в высшей мере ценен, некоторые ученые все же полагают, что, объединенные вместе, они заслоняют друг друга, противоречат один другому и практически разрушают эпос как целое. «В определенном смысле, — пишет автор трехтомной истории индийской литературы М. Винтерниц, — «Махабхарата» в общем не единое поэтическое произведение, а скорее „целая литература“». Иными словами, привлеченные популярностью, которую приобрела «Махабхарата» уже в первых ее редакциях, компиляторы эпоса, по мнению Винтерница, усердно соединяли все, что представляло, с их точки зрения, интерес, в громоздкую форму своеобразной древнеиндийской энциклопедии.

Считая, что текст «Махабхараты» сложился в процессе многократной и несогласованной компиляции, многие исследователи усматривают в нем большое число противоречий. Иногда, на их взгляд, эти противоречия касаются частностей сюжета, иногда — основных идейных мотивов эпоса. К числу последних принадлежат не раз вызывавшие недоумение противоречия в обрисовке главных героев «Махабхараты». Сочувствие читателей эпоса — в том виде, в каком он дошел до нас, — безраздельно принадлежит пандавам. Они обрисованы в целом как великие и храбрые воины, справедливые, честные и мудрые мужи. Дело, которое они защищают в битве с кауравами, — справедливое, и победа в конечном счете на их стороне. Они любимы своими подданными и всем народом, будучи щедрыми и благородными правителями, заботятся о нем и даже в изгнании избавляют людей от злых чудовищ и притеснителей. Кауравы, наоборот, злы, тщеславны и мстительны. Ни сознание собственной неправоты, ни мудрые и благоразумные советы, которые дают им их советники, ни даже умеренность требований и миролюбие панданов не могут удержать их от коварных козней и от кровопролитной войны. Поэтому их гибель в эпосе знаменует торжество справедливости и добродетели.

Но с этой характеристикой вступивших друг с другом в смертельную борьбу родов многое, казалось бы, находится в разительном противоречии. Прежде всего, на стороне кауравов сражается немало безупречных героев. Среди них мужественный и благородный Карна, пощадивший четырех побежденных им братьев-пандавов, и мудрый наставник царевичей Дрона, и Бхишма — воплощение государственной и воинской мудрости. Далее, «Махабхарата» рассказывает, что буквально все вожди кауравов погибли в битве в результате предательства или бесчестных уловок со стороны пандавов. Так, Дрону они обманули, сказав, что убит его сын, после чего для престарелого брахмана жизнь потеряла смысл, и он перестал сражаться; Карне нанес смертельный удар Арджуна, когда колесо колесницы Карны увязло в земле и по правилам чести поединок должен был быть прекращен; Дурьодхане Бхима раздробил бедра запрещенным ударом палицы ниже пояса. И даже Кришна, который в «Махабхарате» выступает как воплощение высшего бога Вишну, как идеал добродетели и мудрости, неожиданно оказывается совершенно неразборчивым в средствах и дает пандавам советы, хотя и принесшие им победу, но по сути своей нечестные и коварные.

Подобного рода противоречия привели отдельных ученых к мысли, что первоначально положительными героями эпоса были не пандавы, а кауравы и лишь впоследствии они поменялись местами. Это еще раз подтверждало их вывод, что «Махабхарата» — не последовательное, связанное единой художественной идеей произведение, а плод многочисленных, довольно неуклюжих переработок и произвольного объединения разнохарактерного материала. Тем самым известное в науке представление об эпосе как об искусственном собрании «малых песен», которое давно уже признано несостоятельным по отношению к поэмам Гомера или например, сказанию о Нибелунгах, и по сию пору в какой-то мере осталось приложимым к «Махабхарате».

Однако ряд иных европейских и индийских ученых, и среди них Й. Дальман, В. Пизани, издатель критического текста эпоса В. С. Суктханкар, хотя часто исходят из разных предпосылок, справедливо, на наш взгляд, указывают, что «Махабхарата» — единое произведение не только в своих гипотетически реконструируемых первых редакциях, но обнаруживает четкость художественного замысла, целостность идейной концепции и в той форме, в какой она дошла до нашего времени.

В. Пизани, в частности, обратил внимание на то, что вставные эпизоды «Махабхараты», и повествовательные, и дидактические, появляются в ней не случайно и хаотично, а заполняют, как правило, временные лакуны в основном сюжете, не нарушая тем самым гармонии эпоса. Так, их больше всего встречается в III книге, где речь идет о 12-летнем изгнании пандавов и сюжет почти не движется. Подобным же образом XII и XIII книги поучений Бхишмы как бы призваны заполнить собой время между окончанием войны и последним странствованием пандавов.

Не могут быть доказательством компилятивности «Махабхараты» и упомянутые выше противоречия

242

в описании главных действующих лиц. В неменьшей степени такие противоречия свойственны и иным произведениям мирового эпоса, где характеристика главных героев не всегда оказывается столь выпрямленной, какой обычно ждут от памятников глубокой древности (ср. характеристики Одиссея, Агамемнона и даже Ахилла), а их противники обычно трактуются с уважением и даже симпатией (ср. характеристики Приама, Гектора и т. д.). Однако еще более существенно, что в «Махабхарате» эти противоречия в значительной мере вообще снимаются или оказываются мнимыми, если рассмотреть их с точки зрения общего смысла, художественной идеи эпоса.

Основной пафос «Махабхараты», свойственный, видимо, в той или иной мере эпической поэзии в целом, — это пафос героической активности. Но в индийском эпосе понятие героического действия получает своеобразную трактовку, обусловленную спецификой отраженного в нем религиозно-философского мировосприятия, проблема активности решается в интеллектуальном и этическом планах. В «Махабхарате» постоянно звучит тема бренности окружающего мира, роковой власти времени, которое уносит с собой бесследно и человеческие жизни, и могучие империи. Битва на поле Куру предопределена, и никто не в силах повлиять на ее исход. Но это не значит, что человек должен отречься от мира, должен оставаться пассивным, приняв аскетическую мораль. Человек обязан действовать, он не может не действовать, но его действия должны быть подчинены особому моральному императиву, высшему долгу (дхарме), сливающему его судьбу с всеобщей гармонией Вселенной. Этот высший долг имеет мало общего с понятием обыденного, индивидуального долга. Он должен быть очищен от любого рода эгоистических устремлений, включая сюда даже такие, которые кажутся благородными, но по сути дела направлены на благо индивидуума, отвечают лишь его личным желаниям, привязанностям или склонностям. Этот долг состоит в наилучшем исполнении своего предназначения на земле, наилучшем не с точки зрения отдельной личности, а с точки зрения вечного и непреложного морального закона индуизма.