Факторы социальной мобильности

Общество, как мы уже отмечали, на разных этапах развития предоставляет неодинаковые возможности мобильности для своих членов. Шансы мобильности для конкретного человека зависят от множества факторов, которые можно рассмотреть на нескольких уровнях.

Макроуровень – тип социальной системы, этап социально-экономического развития. Два примера обществ, которые любят рассматривать социологи, – это кастовая система средневековой Индии и современное западное общество. Первый тип ближе всего к абсолютно закрытому обществу, когда рождение в определенной касте предопределяет социальную позицию человека, и выйти за пределы своей касты практически невозможно. Современное западное общество ближе всего к открытой стратификационной системе, когда шансы мобильности велики.

Если мы вспомним знаменитую «американскую мечту», то это именно мечта об обществе равных возможностей, о таком обществе, где каждый пастух может стать миллионером или, как минимум, достигнуть стандарта благосостояния, включающего собственные дом, машину для каждого члена семьи и стабильный доход. Какое-то время казалось, что действительно такое общество реально существует, и это есть доказательство прогрессивности западной модели капитализма и демократии. Заметим, однако, что широкие возможности для социальной мобильности в западных обществах связаны не столько с открытой избирательной системой, сколько с быстро развивающейся индустриальной экономикой. В СССР, традиционно рассматриваемом как пример закрытого общества, были сходные процессы мобильности: массовый переход из категории работников физического труда в категорию высококвалифицированных профессионалов-интеллектуалов, возможности быстрых карьер от рабочего до начальника на производстве. Именно индустриализация и научно-техническая революция предопределили мощные потоки восходящей вертикальной мобильности, свойственные всем экономически развитым и развивающимся странам.

В то же время экономики (особенно лидирующих западных стран) росли по объёму: повышался объем национального богатства, а вместе с ним росли доходы семей. Параллельно увеличивались социальные расходы, распространение получили социальные программы, в том числе по поддержке бедных. Все эти факторы привели к сглаживанию имущественного неравенства. Например, в США доля 1% наиболее богатых граждан в совокупном богатстве страны снизилась с 36,3% в 1929 году до 17,6% в 1976 году[6].

Новые технологии, удешевление производства продуктов и предметов обихода также позволили улучшить качество жизни (еще раз заметим, что сходные процессы происходили не только на Западе, но и в СССР, хотя и в меньшей степени). За это время сложилось общество потребления (иногда употребляют термин «общество изобилия»), мера социального успеха в котором – именно уровень потребления. И действительно, в жизни нескольких поколений продолжалась устойчивая тенденция: дети по уровню потребления, по уровню доходов и доступности благ практически всегда жили лучше родителей. И такая ситуация стала привычной.

С конца 1970-х годов в развитых странах начинает снова усиливаться неравенство. Если вернуться к тому же примеру о доле национального богатства, которым обладает 1% самых состоятельных, то к 1995 она вновь увеличилась и составила 39%, т.е. все достижения «общества равных возможностей» были нивелированы. Почему так получилось? Начала кардинально меняться экономика с переходом на стадию постиндустриального, высокотехнологичного общества, а традиционные отрасли, промышленность стали переживать кризис за кризисом, соответственно, снизилась оплата труда значительного числа рабочих, работников с невысоким уровнем образования. Кроме того, изменения в экономике не происходят безболезненно, они сопровождаются кризисами, свидетелями, а в известной мере и субъектами одного из них мы стали в 2008-2009 годах.

Кризисы последних двух десятилетий столь болезненно воспринимаются многими и у нас, и в западных странах именно в силу того, что рост потребления казался безграничным, возможности постоянного роста статуса – тоже. Но, как отмечают новые исследования, этот этап закончен, и социальная мобильность стабилизировалась. На ближайшие десятилетия, если не произойдет нового технологического прорыва, экономисты прогнозируют стабильность ведущих экономик, и поэтому ждать усиления социальной мобильности не приходится.

Другой макрофактор, который резко меняет всю социальную структуру и на время открывает фактически безграничные возможности для социальной мобильности, – это революции. Еще П.А. Сорокин, анализируя революцию 1917 года в России, сравнивая ее с Великой Французской революцией, революциями в других странах, писал: «Революция напоминает мне крупное землетрясение, которое опрокидывает вверх дном все слои на территории геологического катаклизма. Никогда в нормальные периоды русское общество не знало столь сильной вертикальной мобильности» [3]. В течение нескольких лет революции представители «правящего класса» фактически были уничтожены, большевики - до революции - маргиналы и подпольщики, придя насильственным путем к власти, резко повысили свой социальный статус. Затем, в соответствии с идеей «диктатуры пролетариата», статус одних групп (рабочие, солдаты) был повышен, другие группы (промышленники, религиозные деятели, дворяне и т.п.) очень быстро потеряли все преимущества своего прежнего статуса, т.е. пережили вертикальную нисходящую мобильность.