Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770—1831)

Как указывает Е.И. Басин, изучая знаковые аспекты искусства, Гегель подробно исследует три основные вида репрезентации (и коммуникации) значения в искусстве: изобразительную (иногда она называется «образной»), символическую и знаковую.

Изображения стремятся копировать предметы природы в том виде, в каком они действительно существуют; они воспроизводят то, что уже существует во внешнем мире в той форме, в какой оно существует. В этом смысле искусство выступает как формальное, как подражание данным предметам. И хотя Гегель считает, что для искусства существенно то, что оно творит в форме внешних и тем самым естественных явлений, цель искусства состоит в чем-то другом, чем просто формальное подражание, которое заботится лишь о том, чтобы правильно подражать. Изображение льва в искусстве, считает Гегель, не столько показывает, что оно совершенно подобно живому льву, но и что образ побывал в представлении и обрел источник своего существования в человеческом духе и его продуктивной деятельности. Мы получаем теперь уже не представление о некотором предмете, а представление о некотором человеческом представлении.

Интерес искусства и состоит в том, чтобы поставить перед своим взором и передать другим эти исходные созерцания, «всеобщие существенные мысли», а не просто воспроизвести льва, дерево как таковые или какой-нибудь другой единичный предмет.

Подлинному изображению в искусстве присуща полная адекватность, соразмерность его своему значению, смыслу. Нарушения отмеченной адекватности и соразмерности связаны, по Гегелю, уже с другими средствами репрезентации и коммуникации значения и смысла — символами, аллегориями, знаками.

Ближе всего к изображению, по Гегелю, стоит символ. Гегель различает два значения термина «символ». Символ понимается им как законченный тип художественного созерцания, другое значение — это символ, рассматриваемый с «формальной стороны» как одно из средств репрезентации и коммуникации значения. Определяя символ в его втором значении, Гегель пишет: «символ представляет собой непосредственно наличное или данное для созерцания внешнее существование, которое не берется таким, каким оно непосредственно существует ради самого себя, и должно пониматься в более широком и общем смысле. Поэтому в символе мы должны сразу же различать две стороны: во-первых, смысл и, во-вторых, выражение этого смысла. Первый есть представление или предмет безразлично какого содержания, а второе есть чувственное существование или образ какого-либо рода» (Гегель Г.В.Ф. Эстетика. Т. 1. С. 264; цит. по: Басин). В символах чувственно наличные предметы уже в своем существовании в своей внешней форме обладают значением, заключают в себе содержание выявляемого ими представления. Но вместе с тем символ «должен вызывать в нашем сознании не самого себя как данную конкретную вещь, но лишь то всеобщее качество, которое подразумевается в его значении». Например, лев — символ силы, лисица — хитрости, круг — вечности и т.п.

По мере движения от изображения к символу и символическому выражению связь между значением (смыслом) и средством коммуникации приобретает все более условный характер, вследствие чего это средство превращается в знак.

Более полное и развернутое определение знака дано в «Философии духа» (1830). Освободившись от содержания образа, общее представление становится чем-то созерцаемым в произвольно избранном им внешнем материале, оно порождает то самое, что (в определенном различии от символа) следует назвать знаком. Необходимо научиться понимать значение знаков. В особенности это справедливо относительно знаков языка. Знак есть непосредственное созерцание, представляющее совершенно другое содержание, чем то, которое оно имеет само по себе... Знак отличен от символа, последний есть некоторое созерцание, собственная определенность которого по своей сущности и понятию является более или менее тем самым содержанием, которое оно как символ выражает; напротив, когда речь идет о знаке как таковом, то собственное содержание созерцания и то, коего оно является знаком, не имеют между собой ничего общего.

Гегель подчеркивает, что «знак следует рассматривать как нечто весьма важное». Оперируя знаками, познание обнаруживает большую свободу и власть при пользовании созерцанием, чем при оперировании символами. Знаки и язык, их взаимосвязь необходимы в системе познающей деятельности (Гегель Г.В.Ф.

Эстетика. Т. 4. С. 414—415; цит. по: Басин). Вместе с изображениями и символами знаки являются теми средствами, с помощью которых внешняя действительность косвенно (в отличие от непосредственного действия на органы чувств) «проникает» в созерцание и представление. Знаки несут содержание действительности.

Важность учения о знаках у Гегеля связана главным образом с тем, что это учение лежит в основе его понимания языка. Гегель подчеркнул, что обыкновенно не обращают внимания на взаимосвязь знака и языка в системе познающей деятельности. В действительности же в языке средство общения является только знаком. В языках определенные звуки являются знаками определенных представлений, чувств и т.д. Это значит, что преобладающая часть звуков языка связана с выраженными посредством них представлениями лишь случайным для содержания образом, хотя исторически и можно было бы доказать, что эта связь между ними первоначально носила иной характер. Можно поэтому сказать, что эта связь носит произвольный внешний характер.

В языке имеются особые звуковые выражения, подражающие внешним предметам, но принцип подражания ограничен звучащими предметами (шум, жужжание, треск и т.д.), и эти звукоподражания не «должны составлять богатство развитого языка». Иное дело — форма, формальная сторона языка, грамматика. По Гегелю, «логический инстинкт» порождает грамматическую сторону. Последняя есть дело рассудка, который запечатлевает в языке свои категории.

С помощью членораздельного произношения звуков могут быть обозначены не только образы в своих определениях, но и абстрактные представления. «Конкретное представление вообще превращается словом-знаком в нечто безобразное, отождествленное со знаком... Слово заменяет собой образ» (там же: 416).

Речь — это форма объективности для субъективности. Только речь в состоянии вобрать, выразить и поставить перед представлением все то, что сознание задумывает и духовно формирует в своей внутренней деятельности. Именно в языке человек сообщает и делает понятными для других представления как таковые. Слово есть наиболее понятное и соразмерное духу средство сообщения, которое может постигнуть все и возвестить обо всем, что только движется и внутренне присутствует на высотах и в глубинах сознания.

Язык — это существование, непосредственно обладающее самосознанием. В языке реализуется самосознание народа. Овладение языком служит мощным инструментом развития мышления. Через все расширяющееся знание языка дух ребенка все больше возвышается над чувственным, единичным, поднимаясь к всеобщему, к мышлению. Слова становятся для нас как бы формами, по которым мы образуем наши идеи. И соответственно с этими формами мы привыкаем все воспринимать и формируем все, что видим и замечаем. Мысль Гегеля, что в соответствии с языковыми формами люди привыкают воспринимать и формировать все, что видят и замечают, трансформировалась у Гумбольдта в его учение о «внутренней форме».