Специфика методологии гуманитарного знания

Первыми, кто поставил вопрос о специфике методологии гуманитарных наук в контексте решения задачи их демаркации (разведения) с естествознанием, были философы баденской (фрейбургской) школы неокантианства Вильгельм Виндельбанд (1848 – 1915) и Генрих Риккерт (1863 – 1936). До неокантианцев проблема своеобразия гуманитарных наук открыто не ставилась, считалось, что они отличаются от естественных предметом исследования: первые нацелены на изучение культуры, духовных явлений, вторые – природных явлений. Именно эту традиционную дихотомию «наук о духе» и «наук о природе» подверг критике Виндельбанд в Страсбургской речи 1894 года. Причиной послужило двойственное, парадоксальное положение с психологией, для которой нельзя найти место между естествознанием и «наукой о духе»: «на основании её предмета её можно охарактеризовать только как науку о духе и, в известном смысле, как основу всех остальных; но все её приёмы, её методологические тенденции всецело принадлежат естествознанию»[66]. Выход из сложившейся неудовлетворительной ситуации Виндельбанд видит в том, чтобы отбросить традиционное разделение наук по предмету в пользу введенной им дихотомии по методу: «номотетический» – «идиографический».

Номотетический (от греч. nomos — закон) метод – генерализующий, объяснительный, его смысл в подведении единичных явлений под общий закон, в фиксации универсальных связей (например, в так падение тел на землю подводится под закон всемирного тяготения). Идиографический (от греч. idios — свой, своеобразный и grapho — пишу) метод – индивидуализирующий, описательный, цель его применения – как можно подробнее описать события и факты, воссоздать их со всей возможной полнотой и богатством. Причём выбор фактов осуществляется учёным на основе процедуры «отнесения к ценностям», т.е. выбираются и описываются не любые события и явления, а только те, которые представляют некоторую ценность. Последователь Риккерта, известный социолог Макс Вебер (1864 – 1920) считал, что учёный выражает интерес эпохи и именно в соответствии с ним делает выбор тех или иных фактов.

Следует отметить, что и для неокантианцев, и для Вебера «образцовой» идиографической наукой была история. Отсюда проистекает и ограниченность их позиции: они распространили методологические стандарты истории на всё гуманитарное знание. Тогда как, на наш взгляд, история – совершенно особая, междисциплинарная, синтетическая область знания, не являющаяся самостоятельной наукой. Как подчёркивали сами неокантианцы, историк при исследовании прошлого использует категориально-понятийный аппарат других наук – правоведения, искусствознания, психологии (с высоты сегодняшнего дня мы добавили бы в этот ряд и культурологию, и политологию, и даже философию истории) – собственного же научного языка у истории нет.

Следующий важный шаг в развитие представлений о специфике гуманитаристики сделал Вильгельм Дильтей (1833 – 1911), представлявший наряду с Г. Зиммелем, О. Шпенглером, А. Бергсоном и др. «философию жизни». Дильтей проводил демаркацию между гуманитарными и естественными науками не только по методологическому основанию (как неокантианцы), но также и по предметному. Универсальным методом всех «наук о духе» выступает у него процедура понимания,противопоставляемая объяснению,свойственному «наукам о природе». Понимание направляется на соответствующий ему объект, в качестве которого выступает «жизнь»[67].Схватить последнюю во всей её текучести, богатстве, противоречивости и призвано понимание, которое, как и сама жизнь, носит в значительной степени иррациональный характер. Тем не менее, понимание обладает рядом преимуществ и особенностей по сравнению с объяснением:

1) понимание не примысливает к наблюдаемым феноменам причинную связь[68];

2) понимание достигается не через один интеллект, а посредством взаимодействия всех душевных сил;

3) в понимании отделение существенного от несущественного происходит спонтанно;

4) понимание содержит момент иррационального, не может быть целиком сведено к вербальному уровню;

5) понимание носит синтетический, а не аналитический характер;

6) предметом понимания всегда является единичное и индивидуальное;

7) понимание носит телеологический и смыслопостигающий характер[69].

По существу, Дильтей мистифицировал и иррационализировал процедуру понимания, оторвал её от объяснения, незаконно противопоставил последнему, тогда как реальное движение познания предполагает их плодотворное единство. Отказ Дильтея от использования в «науках о духе» метода объяснения превращает последние в чисто феноменалистское, описательное познание, лишённое предсказательной силы и закрывает им возможность перехода от явления к сущности.

Однако, нельзя не отметить и положительные стороны концепции Дильтея, связанные не только с разработкой категории понимания, но также с антиредукционистским пафосом, связанным с отстаиванием специфичности гуманитаристики, с защитой свободы и автономии человека.

Значительный вклад в разработку методологии гуманитарных наук внёс наш соотечественник, выдающийся литературовед Михаил Михайлович Бахтин (1895 – 1975). Своеобразие и плодотворность идей Бахтина во многом обусловлена тем, что за эталон гуманитарной науки он взял не историю, как неокантианцы, а именно литературоведение – одну из самых «человечных» и в то же время богатых, сложных, обладающих собственным концептуальным аппаратом, дисциплин.

Вслед за Дильтеем, Бахтиносновной методологической процедурой гуманитарных наук считал понимание, однакотрактовал его в рациональном ключе, не сводя к вчуствованию: в процессе понимания мы должны не терять, не растворять своё «Я» в чужом сознании, а поддерживать дистанцию между собой и понимаемым субъектом, т.е. быть в ситуации «вне-находимости».

Новаторство Бахтина связано, прежде всего, с двумя идеями: тезисом о тексте как главном и, по сути, единственном предмете гуманитарного знания[70] и с утверждением принципиальной диалогичности гуманитарного познания. Первая идея, даже если текст трактовать предельно широко[71], несмотря на сегодняшнюю широкую популярность[72], не выдерживает серьёзной критики:

во-первых, текст – это лишь форма, в которой выражает себя сознание, тогда как выявление специфики гуманитаристики необходимо производить на основе содержания гуманитарного мышления;

во-вторых, текст – это нечто застывшее, окончательное, навсегда данное, тогда как живой человек постоянно изменяется;

в-третьих, речь – не единственная (хотя и главная) форма манифестации человеческой личности[73], внутренний мир субъекта может быть познан также через мимику, жесты, интонации, понимание которых имеет свою специфику;

в-четвёртых, с текстами имеют дело не только гуманитарные, но также общественные (в частности, социология), естественные (география, картография) и технические (инженерная графика) науки.

Центральная идея Бахтина, идея, вошедшая в «золотой фонд» современной методологии – это идея диалога.Именно в диалогичности, т.е. в отношении к исследуемому объекту (личности, культуре и др.) не как к вещи, а как к субъекту, он видел главную отличительную особенность человекознания[74]. В диалоге как в фокусе сходятся воедино все части его гуманитарного мышления: текст может быть понят только в бесконечном общении с другими текстами; понимание всегда есть взаимопонимание, устанавливаемое в диалоге Я и Ты.

В результате изысканий неокантианцев, В. Дильтея и М.М. Бахтина, а также многих других учёных[75], рассмотреть вклад которых, к сожалению, не позволяет ограниченный объём и иные задачи данного пособия, к концу 20-го столетия сформировался гносеологический образ гуманитарного знания, характеризующийся определённым набором базовых черт. Последние делятся на две группы, соответственно, по предметному и методологическому основаниям.

Предметное своеобразие гуманитаристики в противовес натуралистике очерчивается сквозь призму следующих основных диспозиций:

1) Субъективное – объективное.Объект «наук о природе» существует объективно, вне человеческого сознания, тогда как объект «наук о духе» – внутренний мир субъекта, обладающий специфическими закономерностями.

2) Свобода – необходимость. Натуральные процессы протекают по твёрдо установленным, неизменным законам, зная которые можно достоверно предсказывать ход событий. Жизнедеятельность человека, напротив, предполагает наличие свободы выбора, отсюда – невозможность абсолютной предсказуемости.

3) Телеологизм – каузализм. В природе явления и процессы определяются собственным прошлым: зная начальные условия и закон протекания явления можно предсказывать будущее состояние. В социальном мире индивид движим своими мотивами, оказывается способным к целеполаганию, постановке перспективных задач.

4) Непосредственность– опосредованность. Собственный внутренний мир дан субъекту прямо и непосредственно, тогда как внешняя реальность воспринимается опосредованно, через органы чувств, способные закрыть нам доступ к бытию-самому-по-себе (кантовская «вещь в себе»).

5) Уникальность– гомогенность. Природные объекты изоморфны друг другу: например, два электрона совершенно идентичны по всем своим свойствам. Каждая человеческая личность, напротив, уникальна, обладает собственной судьбой, самобытным внутренним миром.

Методологическая специфика гуманитарного знания также определяется через противопоставление естествознанию по следующим параметрам:

1) Идиографизм -- номотетизм. Личностное может быть лишь описано, тогда как естественные процессы фиксируются посредством подведения под номологические утверждения.

2) Индивидуальное – типическое. Гуманитарий оперирует индивидуальными понятиями, естествовед – универсалиями и типажами, конструирование которых связано с выхолащиванием индивидуального и уникального.

3) Диалогизм – монологизм.«...Субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, познание его может быть только диалогическим»[76]; «точные науки – это монологическая форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней».[77]

4) Холизм -- элементаризм. Изучение душевного мира может быть только целостным, значение отдельных его компонентов понимается лишь в контексте целого; естествознание, напротив, разлагает действительность на элементы, изучает целое через его части.

5) Понимание -- объяснение. Если объяснение выявляет причинные зависимости, подводит единичное явление под общий закон, то понимание имеет дело со смыслами и ценностями; объяснение всецело рационально, тогда как понимание содержит иррациональные моменты.

6) Пристрастность – нейтральность. «Невозможно понять текст вне системы ценностей и оценок, ведь он имеет смысл лишь как определенная позиция по отношению к различным ценностям: добро – зло, истина – ложь, прекрасное – безобразное, полезное – вредное и т.д.»[78].

7) Многозначность – однозначность. «Произведение содержит в себе одновременно несколько смыслов в силу самой своей структуры, а не в силу недостатков тех, кто его читает. Именно в этом и состоит его символичность: символ это не образ, это сама множественность смыслов»[79].

Необходимо подчеркнуть, что выделенные особенности облика рациональности гуманитарных наук носят конкретно-исторический характер, являются квинтэссенцией философских изысканий вышеназванных теоретиков, которые, стремясь показать специфичность гуманитарного поиска, в определённой мере были пристрастны, что проявилось, в частности, в недооценке, некотором третировании естествознания. Радикально противопоставив мир культуры миру природы, они не смогли, с одной стороны, увидеть черты общности между ними и, с другой стороны, взглянуть на естествознание сквозь призму потенций его развития. Одним словом, реальные различия двух типов знания они неправомерно возвели в ранг абсолютных противоположностей. В свете утверждающейся ныне постнеклассической рациональности подобное резкое противопоставление гуманитарного и естественнонаучного способов освоения мира выглядит анахронизмом, нуждающимся в преодолении. Речь, конечно же, не идёт о полной ликвидации различий между двумя отраслями науки, но лишь о смягчении конфронтации, нахождении общих точек соприкосновения.

Безусловно, традиционное выделение человека из природного царства на основе приписывания ему таких свойств, как субъективность, разумность, креативность, способность к рефлексии и целеполаганию, способность к саморазвитию и самосовершенствованию оправданно, но оно не должно восприниматься как свидетельство противостояния, абсолютного разрыва двух миров: социо-гуманитарного и природного. Оба мира неоднородны, включают области разного уровня сложности, а между самими мирами существуют переходные ступени и генетическая связь[80],они находятся во взаимодействии друг с другом[81].

Человек представляет собой многоуровневое образование, которое может исследоваться как естественными, так и гуманитарными науками. Конкретный индивид может быть рассмотрен и как физический объект, и как средоточие химических превращений, и как биологическое существо, обладающее собственной анатомией, физиологией, инстинктивными формами поведения. Таким же образом может быть препарирована и психика человека, включающая в себя одновременно простейшие реакции и высшие психические функции, генетически запрогаммированное и культурно обусловленное, детерминируемое ситуацией и свободно выбранное.

Онтологическое единство мира предполагает и единую науку, нацеленную на его освоение. Противостояние гуманитарной и естественнонаучной методологии, казавшееся ещё сто лет назад незыблемым и непреодолимым, ныне постепенно уходит в прошлое, что проявляется в широком развитии в науке интеграционных процессов и междисциплинарных исследований, взаимном сближении познавательных арсеналов гуманитаристики и натуралистики[82]. Наконец, с эстетической точки зрения единая наука выглядит более приглядной и гармоничной, чем в разделённом на два диаметрально противоположных типа знания виде.

Поэтому наиболее приемлемой представляется позиция гносеологического унитаризма, подчёркивающая необходимость признания единства науки, но не в ущерб своеобразию методологических стандартов отдельных дисциплин. Нельзя ни третировать, ни обособлять, ни превозносить гуманитарное знание. В рамках единой науки отдельный тип знания не вправе претендовать на господство, но сосуществовать в одной семье взаимодействующих и взаимообогащающих способов освоения мира. В таком контексте уместно говорить как об эталоне науки вообще, так и об идеально-типическом образе гуманитарного знания. Последний, безусловно, является плодом творчески-конструктивной деятельности разума, а потому не должен иметь явных коррелятов в лице отдельных гуманитарных наук. На наш взгляд, осуществлявшиеся в истории философии попытки построения единой методологии гуманитарного знания, основывавшиеся на абсолютизации в качестве эталона гуманитарной науки вообще стандартов рациональности частных гуманитарных дисциплин (для неокантианцев таким эталоном была история, для структуралистов – лингвистика, для М.М. Бахтина – литературоведение), нельзя признать вполне правомерными, поскольку другим гуманитарным дисциплинам навязывались не вполне адекватные методы, идеалы и нормы познавательной деятельности.

Не претендуя на окончательное решение проблемы специфичности гуманитарного знания, обозначим принципиальные моменты нашей собственной позиции. Самобытность гуманитаристики проистекает, в значительной степени, из её предметного своеобразия, которое определяется довольно условным разделением природы и культуры, естественного и искусственного, объективного и субъективного. Объектом гуманитаристики оказывается опредмеченное духовное, через которое манифестируется внутренний субъективный мир личности или духовно-материальный мир культуры[83]. Задача гуманитария не ограничивается проникновением в эти миры и их мысленной реконструкцией, но также включает в себя необходимость поиска инвариантов, законоподобных связей и отношений, которым эти миры подчинены.

Однако определяющим основанием для проведения линии демаркации между гуманитарным и негуманитарным исследованием является, на наш взгляд, совокупность философских представлений, образующих фундамент любой теории и, тем самым, задающих направление научного поиска. Философские основания определяют всё мировидение учёного, инициируют построение исходной теоретической модели объекта исследования, предопределяют выбор методов и инструментов, с помощью которых препарируется изучаемый фрагмент реальности, и, наконец, формируют цели и задачи исследования, а вместе с ними и конечные результаты.

Таким образом, человекоразмерная реальность вполне может быть предметом негуманитарного исследования и, наоборот, естественно-природное бытие изучаться методами гуманитаристики. Так, например, в классическом бихевиоризме, рассматривающем человека как сложную машину и отрицающем возможность научного постижения субъективности, реализуется первый подход. Осуществление второго подхода можно усмотреть, с одной стороны, в средневековом отношении к природе как к созданию Бога, а потому имманентно обладающей красотой и целесообразностью, и, с другой стороны, в современном экологическом сознании, в рамках которого природа предстаёт не только как предмет познания и полезная вещь, но и как нечто самоценное, т.е. в аксиологической плоскости[84].

Какие же философские основания, принятые учёным, делают его исследование гуманитарным? Речь, прежде всего, должна идти об определённом философском, т.е. являющимся предметом выбора на основе философской веры, образе человека, поскольку именно человек выступает и главным субъектом истории, и творцом культуры. На извечный вопрос о том, что есть человек, какова его природа, философы отвечали по-разному. Так, Ж.-О. де Ламетри уподоблял человека машине, часовому механизму, тогда как для Ж.-П. Сартра главнейшим сущностным качеством человека является способность к свободному выбору, сопряженная с абсолютной ответственностью. Дать научный ответ на вопрос о природе человека невозможно, невозможно как в силу принципиальной неисчерпаемости предмета познания, так и в связи с очевидным фактом незавершенности, историчности человека. Однако без предварительного решения этого вопроса нельзя начать научный поиск: так же, как любой эмпирический факт теоретически нагружен и имеет смысл лишь в рамках теории, так и всякая теория, в свою очередь, неизбежно опирается на предпосылочное знание, ядро которого составляют философские основания.

Таким образом, гуманитарное знание оказывается таковым не столько потому, что в нём используются те или иные специфические методы познания и его предметом оказываются области бытия, так или иначе связанные с бытием человека. Гуманитарность знания проистекает, прежде всего, из философских представлений о человеке, изначально принятых субъектом познания[85].

Вполне адекватным для гуманитарного знания образом человека будет, по нашему мнению, такой, в котором человеческое существо наделяется следующими качествами:

n субъективность, т.е. признание наличия у каждого индивида собственного внутреннего мира, обладающего относительной самобытностью и возможностью быть осознанным хотя бы частично;

n свобода, т.е. способность осуществлять реальный выбор между представившимися альтернативами, совершать поступки и нести за них ответственность;

n телеологичность, означающая, что человек движим не столько своим прошлым, сколько будущим, что он способен проектировать своё будущее, ставить себе цели и добиваться их осуществления;

n гетеростатичностькакимманентное внутренней сущности человека стремление к самосовершенствованию, самопреодолению, личностному росту, как отсутствие самоуспокоенности на достигнутом;

n креативностьотличается от пассивного желания приспособиться к миру тем, что предполагает наличие в человеке активного творческого начала, обращенного к миру и кристаллизующегося в деятельности по переустройству себя и внешней среды;

n рациональность проистекает из презумпции разумности, целесообразности, организованности жизнедеятельности человека, которая, будучи таковой, может быть понята и осмыслена сторонним наблюдателем (в частности, учёным-исследователем);

n позитивностьпротивостоит негативным, деструктивным аспектам человеческой природы и выражается в направленности человеческих поступков к реализации общественно-значимых ценностей, к достижению и умножению в мире добра, истины, красоты.

n многомерностькак признание единства духовного и телесного, биологического и социального аспектов (уровней) человеческого бытия.

Образ человека, сочетающий в себе вышеуказанные черты, обеспечивает единство гуманитарного знания и может выступить базисом для конструирования эталона гуманитарной теории. Иными словами, в качестве гуманитарной может быть признана та концепция, в основе которой лежат философские предпосылки существенно коррелятивные, созвучные обозначенному выше представлению о сущности человека.

Несмотря на то, что представленная модель человека, в определенной мере, есть плод творчества автора, возникает она не на пустом месте. Своими корнями такое видение человека уходит в глубину мировой культуры, проистекает из гуманистической традиции по философскому осмыслению человеческого бытия, которая испокон веков стремилась возвысить личность, защитить её право на свободу, достоинство, самобытность.

Возможно, кроме указанных восьми качеств человеческому существованию в мире можно приписать и иные, может быть, не менее значимые черты, однако насущной необходимости в этом нет. Более полный, объёмный и детальный образ человека рискует оказаться слишком жёстким, сковывающим полёт мысли, ограничивающим свободу исследования. С другой стороны, обосновываемое видение человека, благодаря своей незавершенности, эскизности, оказывается в высокой степени конгруэнтным не только западной мысли, но и модернизирующимся культурам традиционных (прежде всего, восточных) обществ.

Необходимо отметить, что данный образ человека не претендует на описание фактического обстояния дел в нашей жизни, но, обладая нормативным, идеальным, прескриптивным характером, показывает, каким должен быть индивид, к чему ему надлежит стремиться. Поэтому гуманитарное знание не может быть нейтральным в смысле научной объективности и беспристрастности, но является морально нагруженным и ценностно окрашенным. Руководствуясь определённым видением человека, учёный формирует не только основы собственного мировоззрения, но и выбирает стратегию познавательного поиска, использует соразмерные методы. Знание как результат познания не есть зеркальный слепок с реальности, но выступает в качестве продукта взаимодействия субъекта и объекта. Субъект пропускает объект через всё богатство своей души, преобразуя его, открывая в нём новые грани, невидимые другими людьми. Говоря метафорически, исследователь-гуманитарий смотрит на мир сквозь особые «очки», а потому видит мир в ином свете, чем учёный-естественник. К сожалению, смотреть на мир совсем без «очков» не может ни первый, ни второй.

Выявив характерные предметные и методологические черты гуманитаристики и естествознания в целом, целесообразно теперь рассмотреть, как эти особенности преломлялись в истории психологии, в которой борьба между гуманитарной и естественнонаучной парадигмами является «основным фактом», существующим в рамках «пространства» психологического знания в течение последних ста лет[86].