Глава 23. Инвазионизм и библейская археология 17 глава

Культура, по Уайту, нечто совершенно иное по сравнению с обществом. Общество – это скопление живущих вместе организмов, значит, оно есть и у животных. Многие животные организованы в общества. Для нас и для многих антропологов или этнологов или этологов стадо или стая – не общество. Для Уайта – общество, хотя человеческое и отличается от него. Специфика человеческого общества – наличие культуры.

“Культура, – писал Уайт, – должна объясняться в присущих ей терминах, и, хотя это может показаться парадоксальным, непосредственным объектом изучения человечества оказывается вовсе не человек, а культура. Наиболее реалистичная и научно адекватная интерпретация культуры будет достигнута в том случае, если мы отвлечемся от существования самого человека”.

Для Уайта характерен известный физикализм – если не редукция, то уподобление социокультурных явлений физическим, а их изучения - физике, ведущей науке первой половины ХХ века.

Культуру (напоминаю, он сюда относил всё человеческое поведение, всё социальное) он считал термодинамической, механической системой – системой преобразования энергии. Ведь именно в результате работы культуры построены и работают все электростанции, движутся поезда и самолеты, взрываются атомные бомбы. А раз так, то к культуре должны быть применимы законы термодинамики. По законам термодинамики энергия стремится к равномерному рассеянию в пространстве, а структура Вселенной – к упрощению (увеличению энтропии). В живых организмах процесс направляется в противоположную сторону – к накоплению энергии, к усложнению структуры. Культура служит механизмом для обуздания, “запрягания” (harnessing) энергии, то есть для связывания ее в целях использования.

И Уайт формулирует “основной закон эволюции культуры”: “культура развивается вместе с возрастанием количества энергии, ежегодно обуздываемой на душу населения” (он есть уже в первой его книге 1949). А средство обуздания – технология. При равной энергии прогресс зависит от развития техники.

Он даже предложил формулу на манер физических:

C = E + T,

где С есть culture, E – energy, T – technology.

Технологический аспект культуры у Лесли Уайта воздействует на другие ее аспекты – социологический, идеологический, сентиментальный (аспект чувства). Эту позицию можно определить как технологический детерминизм. Тут у Уайта близкое к марксизму понимание механизмов построения общества и механизмов развития культуры. Близкое, но отнюдь не совпадающее. У Маркса, как известно, практически вообще понятие культуры отсутствует в системе категорий исторического материализма, тогда как у Уайта это ключевое понятие. У Маркса базис воздействует на надстройки, но под базисом имеются в виду производственные отношения, поскольку именно они находятся внутри общества как системы. У Уайта же воздействие осуществляют непосредственно производительные силы, и то не все – без самих людей.

Стадии развития культуры разделены у Уайта революциями. В первобытное время единственной рабочей силой был сам человек, в единицах измерения энергии это 1/20 лошадиной силы. Затем следуют три революции: 1) аграрная, 2) топливная, 3) термоядерная. История человечества у Уайта есть, прежде всего, история техники.

Уайт измеряет общественный прогресс 1) количеством обуздываемой за год энергии на душу населения, 2) эффективностью технологических средств, с помощью которых энергия обуздывается, 3) количеством производимых продуктов и услуг. Советский этнограф Юлия Аверкиева (1979: 208) едко замечает: “Он измеряет эволюцию культуры в лошадиных силах”.

Для советской науки было привычно измерять прогресс, конечно, положением общественного строя на пятиступенчатой лестнице социально-экономических формаций. Капитализм выше феодализма, социализм выше капитализма и т. п. Но население социалистической Камбоджи уменьшилось на много миллионов человек всего за несколько лет социалистического правления – неужели это прогресс? Если же как-то измерять качество жизни, то и подавно социалистические страны не выдерживают проверки на прогрессивность.

Онако все эти измерения прогресса совершенно не учитывают успехов в социальной организации и в достижении гуманной морали, а они нередко гораздо важнее для людей.

В последней книге (1975) Уайт изменил представления о роли культуры. Прежние были чересчур телеологичны и оптимистичны. Всё равно, что считать функцией Земли – служить человечеству, кормить и поить его и т. п. Иллюзия жила, пока Уайт подобно большинству антропологов занимался первобытными культурами, дописьменными. Там можно видеть взаимную поддержку, кооперацию, равенство, законы гостеприимства. Словом, культура выступает как благожелательный опекун человечества.

С переходом к классовому обществу проявляются ее деструктивные начала. Культура оказывается фатальной, неуправляемой силой, схожей по масштабу со стихийными катастрофами – геологическими и космическими. Именно от культуры исходит уничтожение природы, опустошение целых местностей, загрязнение природной среды. С помощью достижений культуры происходит взаимное массовое уничтожение людей. С этими печальными констатациями Уайт ушел из жизни.

10. "Многолинейный эволюционизм" Стюарда.Джулиан Х. Стюард (Steward, 1902 – 1972, рис. 4) младше Уайта на два года и умер на несколько лет раньше. Практически они прошли по жизни параллельно, но эволюцию Стюард стал пропагандировать позже, чем Уайт, и не столь беззаветно.

Студент Крёбера в Калифорнийском университете, в Беркли, он в молодости, как и положено воспитаннику ученика Боаса, опровергал Моргана – его идею матриархата и его эволюцию семьи (впрочем, эти положения Моргана и Уайт не принимал). Заинтересовался же он темой воздействия среды на развитие культуры и формированием в связи с этим разных регионов развития культуры.

Стимулом к этим размышлениям послужили работы Витфогеля. Китаист Карл Витфогель (Wittfogel, 1896 – 1987) взялся за проблему, поставленную еще Карлом Марксом. Маркс выделил для первобытной эпохи “азиатскую формацию”, явно как локальную. Карл Витфогель постарался выяснить, в чем своеобразие этой провинции. В книге 1938 г. “Теория ориентального общества” (на немецком языке) он построил так наз. “гидравлическую теорию”. На Востоке в засушливых странах кто владеет водой, тот владеет всем. Поэтому те, кто мог организовать ирригацию и владеть ее постройками и соответствующей речной территорией, оказывались властелинами всех, кто ею пользовался, и могли контролировать обширные пространства и массы людей. На этом основывался восточный деспотизм. В 1957 г. он дополнил эту теорию книгой “Восточный деспотизм”.

Уже у Витфогеля сделан переход от частного китайского материала к теории, охватывающей весь Древний Восток и даже более поздние времена – вплоть до аллюзий к деспотическим режимам коммунистического Китая и СССР. Стюард организовал симпозиум для развития результатов Витфогеля (опубл. в 1955: «Ирригационные цивилизации: Сравнительное исследование. Симпозиум по методам и результатам в межкультурных закономерностях»). Еще раньше он возвел эту теоретическую конструкцию на более высокую ступень обобщения, написав книгу “Культурная причинность и закон: опыт формулирования ранней цивилизации”, одновременную с первой книгой Уайта (1949). В то же время он стал редактором 6-томного издания “Руководство по Южно-Американским индейцам” (1946 – 1950).

В 1955 г. вышла его основная теоретическая книга “Теория культурных изменений” (Theory of culture change”). Речь тут шла об эволюции, но он пользовался этим термином неохотно – “за неимением лучшего”. А вот охотно он пользовался термином “исторической школы” “culture change” (“культурное изменение”) и вынес его в заглавие. Он, как раз признававший себя неоэволюционистом, боялся, что термин “эволюция” введет читателя в заблуждение, представит автора как однолинейного эволюциониста прежних времен, а он этого не хотел. Такой эволюции он чурался. Ведь он установил, что эволюция по-разному проходила в разных регионах, в разной среде, в разных природных условиях. Поэтому он придерживался теории “многолинейной эволюции” (то есть множественности эволюций).

Вообще его ученики различали три вида эволюционных теорий (Carneiro 1973):

1) т. однолинейной эволюции – это старики Тайлор и Морган, теория формировалась из философского обобщения сразу всего материала и принимала единые для всех стран ступени эволюции;

2) т. универсальной эволюции – Лесли Уайт, эта теория выводилась дедуктивно из неких общих принципов и выявляла общие для всего человечества законы;

3) т. многолинейной эволюции – Джулиан Стюард (и Чайлд), теория выводилась индуктивно из региональных результатов.

Стюард считал, что обобщать можно, но лишь после отдельного исследования каждого конкретного варианта. Уайт язвит по этому поводу: Джулиан Стюард “принимает эволюцию поштучно”, он похож на человека, который готов признать, что эта река течет с горы и та река течет с горы, но боится признать, что реки текут с гор. Нет, не боится, но он хочет, чтобы это было признано лишь потом, после проверки каждого отдельного случая.

На этой основе сложилось учение Стюарда о “культурной экологии”, как видно по его книге «Эволюция и экология: очерки социальной трансформации» (1977).

Причины различий развития в разных регионах – воздействие природной среды, к которой культура должна адаптироваться, ибо она и есть средство адаптации человека к среде (Cohen 1968). Как мы помним, это еще Чайлд провозглашал. А среда в разных регионах разная.

“Культурная экология” определяет процесс приспособления данной культуры к данной естественной среде. Культурная экология отличается от “человеческой экологии” и “социальной экологии”: те суть просто биологическое приспособление человека и общества к среде. А культурная экология объясняет различные особенности культуры.

Могло бы сложиться впечатление, что многолинейный эволюционизм больше географический детерминизм, чем эволюционизм. Нет, это не совсем географический детерминизм. Географический детерминизм учитывает всю совокупность естественных особенностей среды, а культурная экология – лишь те ресурсы, от которых зависит существование данной популяции. Это мог бы быть техно-средовой детерминизм. Но выбор этих ресурсов определяется культурными факторами. Так, китайцы могли бы пить молоко, но не пьют. Татары могли бы есть свиней, но не едят. То есть зависимость от среды не прямая. Так что правильнее было бы определить этот детерминизм как культурно-экологический.

Такие регионы со своеобразной, отличной от других регионов культурой, в школе Боаса было принято называть “культурными ареалами” (да этот термин часто применяется и до сих пор). Стюард предложил несколько иное понятие – “культурный тип”. Там, в “культурном ареале”, учитываются все элементы культуры, а здесь лишь совокупность некоторых избранных функционально взаимосвязанных черт, которые присутствуют в двух или более культурах, но не обязательно во всех. Выбор определяется поставленной проблемой. Культурный тип характеризуется чертами, которые образуют ядро культуры (core), возникают вследствие адаптации к среде и характеризуют одинаковый уровень интеграции. То есть здесь учитывается и динамика культурно-исторического процесса, диахроническое развитие.

11. Ученики Уайта и Стюарда. И Уайт, и Стюард по американскому определению – социо-антропологи, но, занимаясь эволюцией, они неизбежно разрабатывали преисторию, и, как пишут историки американской археологии Уилли и Сэблоф, "Уайт и Стюард имели больше влияния в археологии, чем в своей собственной отрасли" (Whilley and Sabloff 1986: 182). Всё же учениками их были очень видные антропологи.

Ученики детализировали развитие культуры. Развитость культуры, ее место в поступательном ходе истории характеризуется уровнем социокультурной интеграции. Традиционные уровни: семья – племя – государство.

Двое учеников – ученик Стюарда Элман Сервис (Service) и ученик Уайта Маршалл Салинз (Sahlins, род. 1930) разработали новую классификацию единиц социальной интеграции на разных уровнях, разных ступенях культурно-исторического процесса. Критериями послужили формы обмена и т. п. Существенным было введение между племенем и государством промежуточной ступени, которую они назвали “вождество” (в какой-то мере вождество соответствует "военной демократии" Энгельса). Схема получилась такой:

band – tribe – chiefdom – state (орда – племя – вождество – государство).

Это сформулировано наиболее полно в книгах: «Э. Сервис. Первобытная социальная организация», 1962 (Е. Service. 1962. Primitive social оrganization) - второе издание 1975 наз. «Происхождение государства и цивилизации» (Origins of the state and civilization) и М. Салинз. Люди племени, 1968 (M. Sahlins. 1968. Tribesmen). Мортон Фрайд (1967) предложил иное членение, также применяемое: эгалитарные общества, ранжированные (с имущественным неравенством и неравенством статуса) и стратифицированные (с политическим контролем одного слоя над другим).

Учеником обоих лидеров, Уайта и Стюарда, был Марвин Харрис (Harris, род. 1929). Это ему принадлежит термин и понятие “культурный материализм”, выражающее философский аспект неоэволюционизма (Drew 1984). Основоположником этого философского течения он считает Маркса, но от Маркса берет только материализм, отвергая революционность и связанную с ней диалектику. В революционной партийности и ангажированности ему претят подтасовки фактов, необъективность, предубеждения, чуждые науке. В диалектике он видит всего лишь игру словами, хитрое выкручивание из трудных ситуаций, попытку уйти от противоречий философскими выкрутасами, метафизику. Гегеля, считает он, никто бы и не вспоминал сейчас, если бы Маркс не придал ему значения. “Гегель – это мартышка, взобравшаяся на плечи Маркса”.

Но поскольку он принимает материальный детерминизм – обусловленность духовной и социальной жизни материальными факторами, – убеждения его материалистичны. Он считает, что дальнейшее развитие материализм Маркса получил у Уайта и Стюарда, а сам он, Харрис, лишь усовершенствовал его. Усовершенствование заключается в том, что его детерминизм шире, даже чем техно-средовой детерминизм Стюарда. Харрис предпочитает говорить о “техно-экономико-экологическом детерминизме” или “демо-техно-экономико-экологическом детерминизме”. То есть он придает главную роль в формировании культуры технике, демографии и экономическим отношениям. Всё это разные сферы культуры. Поэтому он считает возможным называть материализм неоэволюционистов вместо диалектического культурным.

Эти его заключения были сформулированы главным образом в его книге “Природа культурных вещей” (1964).

Через четыре года вышел его монументальный труд по истории антропологических учений – “Становление антропологической теории: история теорий культуры” (1968).

Одним из первых применений неоэволюционной теории американцев непоосредственно к археологии было выступление Бетти Меггерс, ученицы Уайта. В 1960 г. в статье "Закон культурной эволюции как практический инструмент исследования" она переделала формулу Уайта, приблизив ее к идеям Стюарда. Исходя из того, что в малых обществах нет других источников энергии, кроме человеческих, Е в формуле культуры можно понимать не как Энергию (Energy), а как Среду (Environment). Формула получится:

Культура = Среда х Техника.

А это значит, что любой археолог, способный реконструировать среду и технику, может определить по ним уровень культуры.

12. Кросс-культурный анализ неоэволюциониста Мёрдока. Одновременно с Уайтом и Стюардом в антропологии подвизался еще один крупный неоэволюционист, очень своеобразный. Джордж Питер Мёрдок (Murdock, 1897 – 1985, рис. 5) учился и работал в Йельском университете, где работали Самнер и Келлер. Он старше Уайта на 3 года и начал свою карьеру ассистентом Келлера. Для него, как и для Уайта и Стюарда (и разумеется Самнера с Келлером) эволюция – центральная тема интересов. Он стремился выявить ее закономерности, видел антропологию номотетической наукой, но его не очень интересовала диахрония, поступательное развитие. Он не был историком. Его занимал вопрос, как эти законы выявить в синхронных срезах, сопоставляя разные регионы, разные культуры. В этом плане он ближе к структуралистам.

В 1945 г. вышла его статья “Общий знаменатель культур”. Сопоставляя разные культуры, он устанавливал их сходства и пришел к выводу, что такие сходства неизбежны. Он сформулировал “принцип ограниченных возможностей” (“principle of limited possibilities”). Суть его в том, что природа человека, условия внешнего мира, физические и химические возможности материала и т. д. налагают ограничения на действия человека, на его поступки, творчество и, следовательно, на изменчивость культуры. Она не безгранична. Самнер и Келлер учили: культура не варьирует бесконечно. Поэтому культурные сходства – не случайность, а закономерность.

Но Мёрдок делает тут оговорку. Природные ограничения применимы к некоторым областям культуры – к тем, где есть границы человеческим реакциям на вызовы среды, то есть к конструкции вещей, к эксплуатации материальных ресурсов, к демографическим отношениям и т. п. А в других вопросах – нет. Язык, церемонии, фольклор, искусство, даже технические изобретения – здесь потенциальные возможности бесконечны. В этих сферах если есть культурное сходство, то его нужно объяснять диффузией.

Через четыре года вышла его теоретическая книга – “Социальная структура” (1949). Она одновременна с пионерскими работами Уайта и Стюарда, но продолжает традицию спенсеризма. Мёрдок полностью отрицает какие бы то ни было различия между биологической и социальной эволюцией (это против него и его учителей была направлена впоследствии критика Салинза). Обе они одинаково многолинейны, случайны и непредсказуемы – в этом он согласен со Стюардом, первая крупная книга которого вышла в один год с этой книгой Мёрдока. Эволюцию, пишет Мёрдок, “нельзя ни предсказать, ни предопределить, ни целенаправить”.

Но есть законы эволюции. Эволюция идет в сторону равновесия. Изменения культуры – нарушения и восстановления равновесия. Нарушения происходят из-за воздействия природных условий, природа ведь меняется – климат, география, растительность, животный мир; меняются и местности, в которые попадают люди. А восстановление равновесия – это дело адаптации. Эволюция культуры есть процесс приспособления (адаптации) человека к среде. Тут Мёрдок тоже согласен со Стюардом.

Культуры образуются из разных устойчивых комбинаций одних и тех же элементов, число их ограничено. Меняются лишь их сочетания. Это еще один стимул сопоставлять культуры.

Все неоэволюционисты были исполнены пафоса научности, оптимизма в уподоблении антропологии естествознанию, по крайней мере, в методологии. Уайт выражал свои законы в формулах. Но у Мёрдока сциентификация антропологии нашла наиболее полное выражение. Свои сопоставления культур он поставил на базу статистики и комбинаторики, устанавливал статистические характеристики культурных явлений и проводил их корреляции.

Еще с 1937 г. он стал собирать материалы для статистического обследования культур – “межкультурный обзор” (cross-cultural survey”). Он старался выразить все данные о культурах полно и точно, в математических терминах. При этом, как и подобает неоэволюционисту, он с презрением отзывался о предшественниках – Боасе и его школе. Те требовали сравнивать культуры только как цельные единства. Мёрдок же заявлял, что сравнивать имеет смысл, только расчленив на элементы, по элементам. Утверждать, что можно сравнивать культуры только в целом – значит утверждать, что они не сопоставимы вообще.

Его кросс-культурный обзор стал внушительным институтским проектом и получил название “По-региональная Картотека Человеческих Отношений” (Human Relations Area Files – HRAF). К 1967 г., за тридцать лет работы, картотека разрослась чрезвычайно. Она содержала описание св. 240 культур, почти полмиллиона страниц с данными, упорядоченными по явлениям, областям и культурам (хотя компьютеров еще не было в обиходе). Картотека хранится в Иельском университете, а микрофильмированные копии к концу 80-х были также во Франции, ФРГ и Швеции. Сейчас благодаря Интернету возможен более широкий доступ.

Первая часть картотеки – “Общее описание культур мира” – географическая: она делит человечество на 8 регионов, а те на субрегионы, внутри каждого – конкретные этнокультурные группы. Каждой присвоен код, в котором первая буква обозначает регион (Африку, Северную Америку и т. п.), вторая субрегион (обычно государство), а цифры – порядковый номер группы. Вторая часть – предметная: “Общее описание культурных материалов”. Здесь сферам культуры и группировкам культурных компонентов соответствуют 79 разделов, каждый из которых делится на рубрики, обозначаемые тройным цифровым кодом: род явления, его вид и конкретная спецификация. Указав соответствующие коды обеих рубрикаций, исследователь может быстро получить ксерокопию или микрофильм всех собранных по этому вопросу данных с указанием времени сбора информации в поле, автора текста и его профессиональной квалификации по пятибальной шкале, точно совпадающей с нашей школьной (от единицы до пятерки).

Выявляя законы по этим материалам, можно спутать сходства, обусловленные едиными законами, с теми, которые вызваны просто родством или контактом (“проблема Гэлтона”). Чтобы этого не произошло, Мёрдок и Уайт опубликовали в 1969 г. стандартную кросс-культурную выборку культур мира (World Ethnographic Sample) из 186 отобранных и проверенных (на взаимонезависимость) культур и стратифицированную выборку из 60 культур. Скажем, в 34 шкалах представлены сведения об обхождении с детьми – пеленание, техника ношения, отношение к плачу, наказания, церемонии и проч.

В журнале “Этнолоджи”, основанном им в 1962 г., с 1967 г. Мёрдок начал публиковать “Этнографический атлас мира” (World Ethnographic Atlas). Это готовые таблицы сведений по огромному числу обществ (более 1000). Материалы кодированы и сведены в 100 с лишним шкал, указывающих, представлено ли в данном обществе то или иное явление и в какой степени (по 6-бальной шкале). Правда, к неопубликованным таблицам доступа нет.

Теперь можно было устанавливать корреляции: где больше А, там больше (или меньше) Б, и т. п. В трудах Мёрдока содержатся не только материалы описательного характера, но и установленные корреляции между различными показателями в разных обществах. Корреляций множество, и они составляют почву для разного рода закономерностей, которые теперь можно обсуждать на основе точных данных. Так, сон мальчиков до позднего возраста в одном помещении с матерью и патрилокальность поселения связаны с инициациями, матрилокальность поселения – с кувадой, и т. д.

Отношения между этими данными Мёрдок исследует и сам, формулируя их в виде теорем и аксиом. Тут он сталкивается с критикой. Харрис, например, заявляет, что его теоремы и аксиомы бессодержательны, не связаны с реалиями. Он предлагает различать формулы по содержанию: последовательность во времени, причинную зависимость и предсказательные возможности корреляций. Мёрдок их отождествляет, а это разные вещи. Как и все сциентизаторы, Мёрдок несколько механистичен (Coult and Haberstein 1965; Erasmus and Smith 1967; Naroll 1970).

Но, так или иначе, корреляции проделаны, представлены и являются достоверными данными, которыми можно пользоваться, их можно обсуждать. Труд жизни Мёрдока грандиозен. Это сильное продвижение по пути сциентизации некоторых сфер культурной антропологии. Аналогичного труда в археологии пока нет.

13. Роберт Бредвуд и неолитическая революция. Хотя неоэволюционисты-антропологи имели огромное влияние на американскую и всю мировую археологию, сами они археологией мало интересовались. Чайлда они практически не замечали. Иное дело американские археологи, особенно занимавшиеся Ближним Востоком и ездившие туда в экспедиции. Развитие и реализацию идей Чайлда на археологическом материале осуществили два американца, два Роберта – Роберт Бредвуд и Роберт Адамс, а третий американец, Ричард МакНиш, развивал идеи Стюарда.

Роберт Джон Бредвуд (Robert John Braidwood, 1907 - 2004, рис. 6) сын фармацевта из Детройта, происходит из семейства с шотландскими корнями. Получив образование архитектора в Мичиганском университете к 1929 г., он обнаружил, что в обстановке Великой Депрессии не может найти ей применения. Тогда он вернулся в университет, чтобы получить диплом по антропологии и истории искусства. В числе экзаменов, которые годились для этого, он решил избрать древнюю историю, как самый легкий предмет, но неожиданно для себя заинтересовался содержанием. Его преподаватель так восхитился иллюстрацией, которую молодой архитектор изготовил для своей курсовой работы, что пригласил Бредвуда участвовать в экспедиции. Так в 1930 – 31 гг. Бредвуд попал в Селевкию в Сирии (работы там велись зимой: летом слишком жарко), а с 1933 г. связался с экспедицией Восточного Института Чикагского университета (это соседний с Мичиганским) в Сирии.

Тем временем, в 1933 г. он окончил университет, в 1937 г. женился на Линде Шрейбер, и они стали работать вместе в экспедициях Восточного Института, которым в Чикагском университете руководил известный ориенталист Брестед. Это тот самый Брестед, который под влиянием Флиндерса Питри искал в Ираке древнейшую цивилизацию, давшую начало египетской, и которому принадлежит название для стран Ближнего Востока "Плодородный Полумесяц" (имеется в виду дуга, идущая от долины Нила через Палестину и Сирию к Месопотамии). Сначала это была Амукская экспедиция Генри Фрэнкфорта (Henry Frankfort, 1897 - 1954), у которого Бредвуд учился. Фрэнкфорт, эмигрант из Голландии, копал в Египте, а после 1929 г. – в Ираке и пришел к выводу, что эти культуры совершенно различны, самостоятельны и не могут иметь общего происхождения. Поскольку Фрэнкфорт не был профессором, руководить диссертацией он не мог. Он посоветовал Бредвуду обратиться к Чайлду в Эдинбург, и Бредвуд отправился в Шотландию. Чайлда застал на раскопках и получил согласие, но тут умер Брестед, Фрэнкфорт был назначен профессором и смог руководить диссертацией Бредвуда. Однако добрые отношения с Чайлдом остались, и Бредвуд попал под его влияние. Кроме определяющего влияния Чайлда, Бредвуд впоследствии также находился под впечатлением работ Гаролда Пика и Герберта Флёра (их "Крестьяне и керамисты" была опубликована в 1927 г.) и Грэйема Кларка ("Доисторическая Европа" 1952 г.). Интересовался он и междисциплинарными экспедициями С. П. Толстова в Средней Азии.

В 1938 г. работы в Амуке окончились (опубликованы они будут только в 1960 г., через 22 года) и 31-летний Бредвуд с женой были зачислены студентами в Чикагский университет, где посещали семинар Фрэнкфорта и лекции историка Древнего Востока Олмстеда, в 1943 Бредвуд защитил диссертацию. Никакие раскопки на Ближнем Востоке вести во время войны не было возможно, и Бредвуд немного поработал на раскопках в Мексике. Как он пишет в воспоминаниях, "Притягательность, которой ранние народы Ближнего Востока обладали для меня, не распространялась на обитателей Американского Юго-Запада. Не знаю, почему" (Breadwood 1989: 92).

Тогда между мезолитической натуфийской культурой и неолитическими Сиалком, Хасунной, Амуком, Иерихоном IX и Фаюмом А был резкий разрыв. C 1946 cохранилась схема Бредвуда, на которой эта лакуна была изображена (gap-chart). Эту зияющую лакуну и заполнили раскопки Джармо. Бредвуд был полон энтузиазма уловить начало неолитической революции Чайлда. Он понимал, что ее главный фактор - это доместикация животных и растений, а для нее нужны пригодные дикие формы. По разным данным (для растений они были выявлены еще Вавиловым) он предположил, что этот очаг находился не совсем в районе Плодородного Полумесяца, а где-то рядом, но это нужно было подтвердить археологическими фактами – датированными находками в стратифицированном поселении. В 1947 г. начались раскопки Бредвуда в Джармо, ранненеолитическом поселении в Ираке. В Джармо Бредвуд провел три полевых сезона, продолжавшихся с сентября по июнь. Но во время раскопок Джармо Бредвуд старался придерживаться такого календарного плана: на один сезон полевых работ два года обработки материалов (так что три сезона, начавшись в 1947, окончились в 1955). Но полная публикация трех сезонов в Джармо последует в 1983 г., т. е. через 28 лет после окончания полевых работ.

Сам Бредвуд так сравнивал прежние экспедиции на Ближнем Востоке со своей. Прежние экспедиции выбирали для раскопок пункт, связанный с громким историческим названием, т. е. упоминаемый в Библии или других письменных источниках - site-name digging "раскопки памятников-имен" – называет это Бредвуд (Braidwood 1972: 48), стремились открыть дворцы, крепости и статуи, ну и, конечно, таблички с письменностью. Они нанимали сотни землекопов (иногда более тысячи), которые работали под наблюдением нескольких археологов. Бредвуд же искал никому неизвестную деревню бесписьменного народа, чтобы ухватить начало земледелия и скотоводства. Он нанимал несколько десятков человек, а в сотрудничестве с ним работали в поле геоморфолог, палеонтолог (Фредерик Барт, впоследствии известный антрополог), палеоботаник, палинолог, специалист по радиоуглероду и микроанализам керамики, сам он специализировался по типологии керамики, а жена Линда – по каменным орудиям. Это была междисциплинарная (как у нас говорят, комплексная) экспедиция.

В третий сезон разгорелся спор за самое раннее неолитическое поселение между ним и Кэтлин Кеньон из Лондона, давно копавшей Иерихон в Палестине. В Иерихоне она установила самые ранние городские стены и докерамический неолит, получивший радиоуглеродную дату (еще не калиброванную) ок. 6000 до н. э., тогда как Джармо получил 4750. Выходило, что Иерихон с его ранним урбанизмом опережал во всем Джармо. Последующие радиоуглеродные даты для Джармо расположились вокруг 6750 (до калибрации).