Глава 23. Инвазионизм и библейская археология 4 глава

В 1896 г. вышла его резкая критическая статья против эволюционизма “Об ограниченности сравнительного метода” (The limitations of the comparative method of anthropology). Он выступает не только против “однолинейного эволюционизма”, но и вообще против спекулятивных построений, за объективность и научную осторожность. Все теории прогресса – от Спенсера и Моргана до марксистской – он объявил “социологическими схемами”. Реальны лишь факты и их непосредственные обобщения. Сравнительному методу эволюционистов он противопоставил “индуктивный исторический метод”.

Отвергнув эволюционизм и противопоставив эволюции конкретную историю, Боас действовал в том же направлении, что и диффузионисты. В ранних работах Боас действительно рассматривал культуру как случайное сочетание элементов, соединенных диффузией и аккультурацией. “Не будет преувеличением сказать, – писал он в “Задачах этнологии” (1887) – что нет народа, обычаи которого не подвергались бы влияниям других культур” (1887: 631). В 1911 г. (“Ум первобытного человека”) он принимал, что история развивалась главным образом путем культурных контактов.

Под его влиянием диффузионистское направление в США пустило корни. В одной из ранних статей Ралфа Линтона с юмором описывается типичный американский завтрак, в котором, как оказывается, чуть ли не все продукты (помидоры, кофе, сахар, картофель и проч.) и все застольные обычаи (пользование скатертью, салфетками, вилкой, ложкой и т. д.) и все используемые вещи (фарфор, фаянс, стекло, одежда) заимствованы белыми американцами у других народов. Статья заканчивается иронически – описанием того, как, потребив всё это, американец усаживается читать газету, придуманную тоже не в Америке и напечатанную, буквами заимствованными у финикийцев, на бумаге, изобретенной в Китае, и благодарит христианского, то бишь, еврейского бога Иегову за то, что он стопроцентный американец.

Но в 20-е и 30-е годы Боас подверг критике и крайности диффузионизма. В статьях “Методы этнологии” (1920), “Эволюция и диффузия” (1924) и в других работах он писал, что порок диффузионизма состоит в том, что тот считает культурные формы статичными, неизменными, передающимися в ненарушенном виде, тогда как такой стабильности нет. Другой недостаток диффузионистских схем состоит в неверии в самобытное творчество народов. Возникли же когда-то и где-то заимствуемые ныне формы, но если они возникли раз, то почему не могли возникнуть и еще раз где-то независимо? Особенно Боас критиковал схемы моноцентрического и однонаправленного диффузионизма – писания Гребнера, Смита, Перри.

В 1911 г. он рецензировал книгу Гребнера, критикуя его подход как слишком механистичный. Нельзя понять культуру без понимания психологии ее народа. Он не уставал, повторяя свое наставление: «быть скорее сверх-осторожным в признании трансмиссии причиной аналогий».

3. Культурные ареалы. У Боаса было множество учеников, в основном культур-антропологов, но также и археологов.

Старейшим из последователей Боаса был Кларк Уисслер (Wissler, 1870 – 1947), куратор антропологического отдела Музея естественной истории в Нью-Йорке. В его книге “Американский индеец” (1917) дано этнографическое описание коренного населения Америки с регистрацией географического распределения каждого явления. В Музее уже давно шло упорядочение материала по культурам и географическим ареалам. С 1906 г. Уисслер выдвинул понятие “культурного ареала”, в “Американском индейце” представил полное изложение конкретного районирования, а в книге “Человек и культура” (1933) – теоретическую концепцию.

Всё начинается с районирования частных явлений (вещей, церемоний и т. п.) – “культурных черт” (culture traits). Частое сочетание определенных черт образует комплекс (trait-complex). Многие ареалы распространения разных явлений (типов жилья, черт хозяйства, обрядов и т. п.) своими границами почти совпадают. То, что получается в результате совпадения, это “культурные ареалы”. Культурные ареалы Уисслера сильно напоминают археологические культуры, только те беднее и уже. Культурные ареалы объединяются в огромные “пищевые области”: северного оленя-карибу, лосося, маиса и др. – по основным средствам добывания пищи. Во всей аборигенной Америке восемь “пищевых областей”.

Уисслер различал центр ареала и его периферию. В центре располагались носители культуры, типичной для этого ареала. Они разрабатывали типичные комплексы культуры - не благодаря исключительным творческим способностям, а просто потому, что были первыми иммигрантами в этот район и должны были приспосабливаться к новой природной среде. А на периферии располагались производные культуры, в которых эти типичные комплексы “проявляются уже в истощенной форме, так как ими утрачены многие элементы, представленные в центре” (1933: 57). То есть весь ареал представлялся как “последовательность зон диффузии вокруг центра” (1933: 23). Процесс диффузии описывался Уисслером так: “Географическое распространение комплексов элементов имеет тенденцию к кругу или радиации из центра. Но иногда диффузия носит нерегулярные формы… Сначала диффузия происходит в пределах культурного ареала, а затем перешагивает за его границы и становится континентальной” (1933: 129 – 130).

Позже Уисслер заимствовал от археологов (а те – от биологов) идею, что центральные элементы ареала моложе, поскольку там идет неустанная разработка новых форм, а периферийные – древнее.

“Культурный ареал” Уисслера весьма напоминает “культурный круг” Ратцеля и Фробениуса, но эта идея выдвинута американцами на десятилетие позже – параллельно с разработкой этого понятия Гребнером и Анкерманом и в очень схожей форме, только терминология другая.

Наряду с Уисслером ареалами занимался другой старейший ученик Боаса, немец из Австрии, натурализировавшийся в США, Альфред Крёбер (Kroeber, 1876 – 1960), ставший в Америке Элфридом Кроубером. Обосновавшись в Калифорнийском университете, в Беркли, он стал виднейшим теоретиком школы. Археологию он тоже практиковал, и многие его нововведения имели широкое влияние в археологии. В частности в 1917 г. он ввел в американскую археологию заимствованную от Флиндерса Питри сериацию (хотя, как и Питри, не употреблял этого термина). А в 1930-е годы, развивая идеи партикуляризма, он первым со своими учениками в Калифорнии стал составлять для культур и памятников как можно более полные списки признаков ("списочно-элементный подход" – trait-list approach). Впоследствии он несколько отошел от атомарного подхода Боаса.

4. Сериация и "стратиграфическая революция". Как и Ратцель, Фробениус и Гребнер, их американские последователи были этнологами (или культур-антропологами). Но для археологов их труды были очень влиятельны: археология в США развивалась в рамках антропологической науки. Собственно же в археологии диффузионистскую тенденцию проводил Макс Уле.

Макс Уле (Max Uhle, 1856 – 1944, рис. 1) на два года старше Боаса и прибыл, как и Боас, из Германии. Он родился в Дрездене, изучал лингвистику в Гёттингенском и Лейпцигском университетах, потом работал в музеях Лейпцига, Дрездена и Берлина, где и заинтересовался археологией доколумбовой Америки. В 1892 г. Берлинский этнографический музей командировал его на раскопки памятников инков и индейцев Боливии. В 1897 – 1901 гг. он раскапывал ряд поселений в Перу. С 1901 г. он стал работать в Калифорнийском университете (Беркли), с 1906 г он стал директором столичного музея в Лиме (Перу), потом профессором нескольких южноамериканских университетов. Он копал в Перу, Боливии, Чили и Эквадоре (всё это западное побережье Южной Америки) более 30 лет. В 1933 г., когда евреи и либералы бежали из Германии, он вернулся в Германию, где стал профессором Берлинского университета, продолжая заниматься американской археологией.

Уле ввел в Америке стратиграфические раскопки (по слоям с прослеживанием мельчайших изменений от слоя к слою) и методику хронологической классификации материала Флиндерса Питри (названную позже в Америке сериацией). Уле фактически также ввел в Америке понятие археологической культуры и понятие стилистического горизонта, хотя и не определял их (а термин "горизонт" и не употреблял).

В своих эквадорских сочинениях (1920-е годы) он развивал сугубо диффузионистские построения о происхождении и влияниях майя и других цивилизаций Америки.

Диффузионистский характер носит и "архаическая гипотеза" Герберта Спиндена, выдвинутая в 1917 г. и развитая в его учебнике 1928 г. ("Происхождение цивилизаций в Центральной Америке и Мексике"). По этой гипотезе, американская неолитическая культура (Спинден называет ее "архаической") возникла в Центральной Америке и оттуда распространилась на Южную, дав начало цивилизациям майя, инков и ацтеков (рис. 2 и 3).

С совершенствованием эволюционизма и развитием трансмиссионизма связана так наз. "стратиграфическая революция" в США. Американские археологи долго не придавали большого значения детальному прослеживанию стратиграфии. Дело в том, что господствовавшее мышление миграциями и крупными культурными сдвигами (каменный век, доколумбовы цивилизации, европейские пришельцы) навевало безразличие к прослеживанию мелких хронологических изменений: крупные сдвиги будут зафиксированы и без них. Когда же эволюционизм достиг уровня выявления хозяйственного и прочего развития внутри каждой культуры, а контакты стали пониматься в рамках трансмиссии и постепенного накопления пришлых черт, археологи обратили внимание на стратиграфию.

Первыми отличились в этом деле молодые археологи Мануэль Гамио (Manuel Gamio, 1883 - 1960), ученик Франца Боаса, и Нелс С. Нелсон (Nels C. Nelson, 1875 - 1964), работавший раньше у Элфрида Крёбера, ученика Боаса.

Боас подсказал Гамио провести стратиграфические раскопки в Мексике, чтобы уточнить последовательность доколумбовых культур. В 1911 г. Гамио заложил семиметровой глубины шурф и брал оттуда керамику и другие находки по условным пластам от 20 до 60 см толщины каждый. Черепки разного вида подсчитывались и показали постепенное увеличение одной керамики и уменьшение другой, итог – последовательность трех культур.

Нелс Нелсон (рис. 4) родился в маленькой деревушке в Дании как Нельс Нильсон, увлекался романами Фенимора Купера об индейцах и следом за родственниками эмигрировал в Америку. Сначала он там работал у фермера, посещал среднюю школу (поступил в первый класс 17 лет, окончил в 21). Потом в Калифорнии поступил в Стэнфордский университет изучать философию, но бросил, узнав, что его профессор, прочтя Канта 26 раз, не вынес из этого ничего, кроме изумления. Случайно знакомый пригласил его на раскопки, и тут он вспомнил свое детское увлечение индейцами и поступил в Беркли на археологию, получив, наконец, и место в музее антропологии (Thomas 1979: 33 – 36).

Через Крёбера он испытал некоторое влияние Макса Уле, поработал в поле под его руководством, а после экспедиции в Центральную Азию в 1913 г. побывал в Европе на раскопках Обермайера и Брёйля. На Юго-Западе США в 1913 и 1915 гг. он стал шурфовать ряд памятников и опубликовал результаты в 1915 и 1916 гг. Он собирал керамику из одинаковых по толщине пластов (в один фут каждый) и на таблице проставлял цифры каждого вида керамики столбиками – уменьшение и увеличение каждого вида были видны наглядно, как на диаграмме сериации.

Широкомасштабные стратиграфические раскопки стал вести Элфрид В. Киддер (Alfred Vincent Kidder, 1885 – 1963, рис. 5), современник Нелсона. Отец Элфрида, горный инженер, дружил с антропологами-эволюционистами Люисом Морганом и Фредериком Патнемом, а также с геологами Агассизом и Пампелли. Элфриду, так сказать, на роду было написано совершенствовать стратиграфию. Окончив Гарвардский университет, полевой методике он обучался там у Рейснера, последователя Флиндерса Питри. Его раскопки на пуэбло Пекос в штате Нью Мексико были крупномасштабными и длительными (1915 - 1924); первым из трех названных археологов Киддер стал применять раскопки по естественным слоям, а не по пластам (условным слоям). Для него это было необходимо: пуэбло – это индейские поселения из каменных домов с плоской крышей и террасообразными этажами на склонах. Простое деление по метрам или футам глубины явно исказит картину, наглядна необходимость делить материал по наклонным естественным слоям (рис. 6). За ним это стали делать и другие в Америке. Поначалу он выделил четыре основных слоя: Basketmakers (Изготовители Корзин), Post-Basketmakers, пуэбло и пост-пуэбло. Иногда он называл эти комплексы культурами и даже выделял их территориальные варианты.

5. Уникальность Чайлда. Расцветумеренного диффузионизма начинается всё-таки в Европе, и его основатель – Гордон Чайлд.

Чайлд занимает в истории археологии особое место. Он возвышается над ней как фигура исключительной величины, как самый крупный археолог своего поколения – и самый загадочный. На конференции, посвященной его столетию, Брюс Триггер, написавший книгу о нем, сказал: "Тридцать пять лет после его смерти Чайлд остается загадкой" (Trigger 1994: 10). Изучать его биографию очень трудно, хотя о нем написан ряд книг и множество статей (Clark 1976; Piggott 1958; Trigger 1989; Green 1980; McNairn 1980; Tringham 1983; Loré 1987; Sherratt 1989; Harris 1994). Трудно не только потому, что он принадлежит к нескольким течениям, но и по особенностям личности. Он был замкнут, холост и имел мало близких друзей. У него почти не было собственных учеников. По выражению Грэйема Кларка о нем, человек до невероятной степени совпадал со своей работой (the man was his work).

Почему он был так замкнут? Стюарт Пиготт отвечает: потому что был уродлив (рис. 7 - 8) и был в Англии чужаком, происходя из Австралии. Кларк с этим диагнозом не согласен: вряд ли это так, ведь Чайлд очень любил фотографироваться, был благосклонен к общению с дамами. Во время лекций с большим самодовольством разглаживал усы. Кларк скорее склонен объяснять его замкнутость пережитыми в Австралии разочарованиями в увлечениях и положением новичка в археологии Англии. Новичком Чайлд был, однако, вначале, да и все проходят эту стадию, а потом?

На мой взгляд, сказывалась уникальность его места в науке, уникальность позиции, изолированность. Он был очень одинок.

6. Австралия – Оксфорд – Австралия. Чайлд до обращения к археологии. Вир Гордон Чайлд (Vir Gordon Childe, 1892 – 1957) всегда зовется по своему второму имени "Гордон", которое повторяет девичью фамилию его матери. Он родился в семье настоятеля церкви в Северном Сиднее, и отца не любил, подчеркивал свой атеизм. До 15 лет обучался в семье, вне школы, и был воспитан в духе честности, требовательности к себе, доброжелательности к людям – служения их благу. С детства он усвоил евангельские заповеди в плане морали, этики, но не в теологическом понимании. Он вырос не религиозным (кстати, отец его был настоятелем церкви Св. Фомы – Неверного!) и примкнул к социалистам (т. е. к лейбористам).

В Сиднейском университете он изучал классическую филологию, и впоследствии он отдыхал с томиком Пиндара в оригинале. Там он сдружился (на всю жизнь) с Гербертом Виром Эваттом, впоследствии лидером австралийских лейбористов. В 1914 г. 22-летний Чайлд прибыл в Оксфорд изучать классические древности, в частности посещал и семинар Бизли и Тодда по классической археологии вместе с сестрой Артура Эванса, но она окончила по археологии, а он нет, хотя и написал в 1915 г. статью по минийской керамике. Но ее брат сэр Артур Эванс и его друг профессор Джон Л. Майрс были оксфордскими учеными, произведшими огромное впечатление на Чайлда (правда, Майрс в эти годы мало жил в Оксфорде – он был занят на эгейском театре военных действий, выполняя разведывательные задания и руководя греческими партизанскими налетами на турецкое побережье). Майрс по своим взглядам весьма напоминал Шухардта: он тоже верил в единство языка, культуры и расы, в превосходство индоевропейской расы, организованной и разумной, над восточными, склонными к изуверским религиям и тирании, и тоже связывал культурные и политические достижения с индоевропеизацией.

В Оксфорде Чайлд сдружился на всю жизнь с Раджани Палм Даттом (впоследствии лидером британской компартии) и переселился с ним из общежития колледжа на частную квартиру в одну комнату, где они вели жаркие дискуссии по марксизму. Получил он в 1916 г. степень бакалавра литературы по классической филологии, а в 1917 диплом с отличием по гуманитарному знанию. Его работа на степень бакалавра была выполнена под руководством Майрса и называлась "Влияние индоевропейцев на доисторическую Грецию". Таковы уже тогда были его интересы в науке.

В 1917 г. он вернулся в Австралию и в 1918 г. устроился преподавать в средней школе недалеко от Брисбейна. В обстановке милитаристского угара его пацифистские речи обратили его школьников против него. Класс, вооруженный трубочками, обстреливал учителя горохом, и эта травма, возможно, усилила его стеснительность на публике. В Сиднейский университет его не взяли из-за левой политической активности. Вступив в лейбористский Союз Демократического Контроля, Чайлд уже в 1919 г. стал личным секретарем лидера этого движения Джона Стори, который в 1920 г. стал премьер-министром штата Новый Южный Уэлс, где город Сидней, а Чайлд – секретарем премьер-министра. Он был послан в Лондон для связи с лейбористским движением, но в 1921 г. лейбористы в Австралии потерпели поражение, и Чайлд оказался без работы.

Он разочаровался в своей партии. Он мог вблизи наблюдать апатию рабочих, за которых лейбористы распинались и от имени которых правили, и повальную коррумпированность лейбористских лидеров (как это обычно бывает со многими левыми, дорвавшимися до власти). Как честный человек Чайлд написал и в 1923 г. опубликовал критическую книгу, которая называлась "Как лейбористы правят" (How Labour governs). Теперь он не будет иметь ничьей поддержки в Австралии.

В 1922 г. он живет в Англии, где зарабатывает переводами археологических работ с французского, итальянского и русского. Ему уже 30 лет.

7. "Рассвет". А в 1925 г., всего через три года, вышла археологическая книга Чайлда, которая враз сделала его знаменитым. Странные и блистательные три года! За эти три года он превратился из молодого (но не юного) лейбористского чиновника с классическим образованием филолога в крупнейшего преисторика-археолога мира! Как это произошло? Мы знаем, что за эти годы он совершил несколько путешествий - в Грецию, на Балканы, в Центральную Европу, провел раскопки неолитического поселения Скейра Брей на Оркнейских островах близ Англии. Очевидно, проштудировал гору литературы. Уже в марте 1924 г. он читал лекции в Обществе антиквариев о британских кубках в европейской хронологии. А в 1925 выходит его книга "The dawn of European civilisation" ("Рассвет европейской цивилизации"), ставшая бестселлером для профессионалов, выдержавшая много изданий и переведенная на основные языки (есть и русский перевод 1952 года – "У истоков европейской цивилизации").

Всё это совершенно парадоксально и необъяснимо. Ведь он самоучка в археологии. Сам пишет, что, подобно Косинне, пришел в археологию из филологии в надежде найти прародину индоевропейцев. Кларк пишет о нем: плохой лектор без влечения к учительству. Пиготт добавляет: он был плохой раскопщик и плохо рисовал. И в завершение снова Кларк: еще хуже он был как администратор. Сравниться с этим могло только его вождение машины: Шеррат передает рассказ Эд. Пиддока, которого Чайлд как-то вез и застрял на перекрестке, пережидая многие смены красного зеленым на светофоре. Когда Пиддок решился заметить, что, может быть, стоит уже ехать, Чайлд воскликнул: "О, простите – я думал, что это Вы ведете машину" (Sherratt 1989: 158). Сам Чайлд в своем прощальном слове признает:

"Наиболее оригинальный и полезный вклад, который я мог внести в преисторию – явно не новые данные, спасенные блестящими раскопками, и не терпеливое исследование в пыли музейных шкафов, и не хорошее обоснование хронологической схемы или свежее определение культуры, а скорее интерпретационные концепции и методические объяснения" (Childe 1958: 69 = Retrospect).

Есть ли внутренняя логика в этом молниеносном взлёте, в ценности этого вклада, в формировании именно такого вклада?

Интерес Чайлда к происхождению индоевропейцев был иным, чем у Косинны – не только потому, что начался не от германских древностей, а от классических (греческих и римских), и не только потому, что сопряжен был не с националистическими (шовинистическими) взглядами, а с социалистическими и интернационалистскими убеждениями, но и потому, что Чайлд привык глядеть на Европу извне как на нечто цельное. А Первая мировая война усилила это впечатление: для австралийца это была европейская война, причем после войны подобные настроения возникли и в Европе: сходств между европейскими народами оказалось больше, чем различий. К тому же в Австралии Чайлду особенно бросались в глаза общие отличия всех европейцев от австралийских аборигенов - его "земляков", как он их называл (заметьте: не соплеменников).

Эта цельность Европы, эта общность идоевропейцев и их отличия от других, в частности их преуспевание в мире, их прогресс по сравнению с остальными, требовала объяснения. Ведь Чайлд не мог прибегнуть к объяснению божьей волей – как его отец. Не мог объяснить и расовой природой, как Косинна. Но и эволюционизм не давал объяснения – только констатировал отставание одних народов от других. Да и географический детерминизм объяснения не давал – ведь все континенты отстали от Европы, в том числе и имевшие схожие природные условия. Современных оснований для различий вообще не видно. Значит, истоки различий нужно искать в далеком прошлом, когда были заложены основания европейского превосходства. Античный, классический мир – это уже Европа, уже основы европейской цивилизации. Значит, искать нужно глубже, взяться за истоки греческой культуры. Свою первую лекцию (1924 года) Чайлд начал словами: "Публикация первого тома "Дворца Миноса" Эванса начала новую эру в преистории всей Европы…".

Отсюда – концентрация интересов и название первой книги Чайлда, 1925 года, – "The dawn of European civilisation" ("Рассвет европейской цивилизации"). И декларация в предисловии к первому изданию:

"Моя тема – основание европейской цивилизации как особого (своеобразного) и индивидуального проявления человеческого духа… Среди народов раннего бронзового века Эгейского мира, Дунайской равнины, Скандинавии и Британии мы можем распознать уже выражение тех самых качеств – энергии, независимости и изобретательности, которые отличают западный мир от Египта, Индии или Китая" (Childe 1925: ???).

Чайлда занимал один вопрос: как и почему эти качества выработались. Для ответа нужно было рассмотреть обстоятельства – природу, культурно-исторические факторы, и, прежде всего, связать европейские материалы в одно целое.

Тогда было только две концепции, позволявшие объединить Европу в одно целое – миграционизм Косинны и гипердиффузионизм Эллиота Смита. Чайлд позже (Retrospect) писал, что выступил против обеих. Верно. Но он и использовал обе, а в 1928 г. участвовал в сборнике в честь Косинны. Но особенно ему пригодились трансмиссионизм Монтелиуса и диффузионистские взгляды Эванса и его друга Майрса на рост догреческой цивилизации. Книга Джона Майрса 1911 г. и называлась похоже: "Рассвет истории" (это был образец!). В ней Майрс рисовал распространение техники из Египта и Месопотамии в Европу. Чайлд и в конце жизни писал о своей книге: "Единственной объединяющей темой было озарение европейского варварства восточной цивилизацией" (Childe 1956: 70).

По собственному признанию Чайлда, из континентальной археологии он взял само понятие (археологической) культуры и географическое (территориальное) разграничение культур, - полагают, что от Косинны (Veit 1984), но мне представляется, что скорее от Эрнста Вале (совпадения точнее). От Монтелиуса и Смита он взял больше: основную идею – диффузию культурных благ с Востока. Но если Монтелиус рассматривал страны как ступени продвижения металла и типологии металлических артефактов, а Эллиот Смит объединял все страны египетским комплексом (мумификация, камерная гробница и т. д.), то Чайлд поступал иначе. Введя понятие археологической культуры, он связывал соседние культуры влияниями и заимствованиями, идущими от более восточных и южных к более западным и северным. Он прослеживал эти связи всё дальше на запад и север, и лишь эти многостепенные связи объединяли все культуры в один массив. А чтобы иметь возможность прослеживать такие связи, каждая культура была представлена как комплекс элементов – типов, по ним и устанавливались связи (формулировку дал в 1929 г.). Отчасти такое понимание развилось благодаря появившемуся функционализму – первые книги его лидеров Малиновского и Рэдклиф-Брауна вышли в 1922 г.

Диффузию в отличие от моноцентрических диффузионистов Чайлд прослеживал не по одному каналу и не из одного источника (Египта или Шумера), а из разных мест широкого ареала Ближнего Востока по многим каналам средиземноморского бассейна. В способах распространения культурных новшеств трансмиссии (влияния и заимствования) явно преобладали у него над миграциями. И часто прибывали оттуда по этим каналам не готовые новации, а только стимулы для их возникновения. Но как из них творились новые элементы – неясно, а диффузия рассматривалась как "единственная объединяющая тема" (так она названа в Retrospect). И это стало главным.

Перебирая эти связи культур, Чайлд чувствовал, что где-то здесь кроется ответ на его главный вопрос – о причинах успеха европейцев. Но в "Рассвете" ответ на этот вопрос не был дан. Публика, однако, не знала, что для него этот вопрос главный, для нее тех новаций, которыми изобиловала книга, было достаточно. По сравнению с "Рассветом" Чайлда, с его сложной сетью связей, концепция Эллиота Смита сразу стала выглядеть примитивной, односторонней и архаичной. На сцену выступил модифицированный диффузионизм, академичный, фундированный, умеренный и разносторонний. Для Чайлда это был принцип. Он, например, отвергал иную трактовку развития мегалитов потому, что она недостаточно обоснована "и что она противоречит принципам диффузии" (Чайлд 1952: 374).

Чайлд признавал, что данные, которые можно извлечь из мегалитов, очень скупы. Но он построил картину распространения мегалитов с юга Европы – с пиренейского полуострова и островов Средиземноморья по всей Европе. Да, в мегалитах нередко лежит много скелетов.

"Однако они никогда не располагаются стратиграфическими слоями, как телли; их нельзя классифицировать на основе смены погребений или поселений. Последовательность культур приходится устанавливать на основании типологического изучения, которое не может быть проверено ни стратиграфическими данными, ни изолированными находками, содержащими достоверно датируемые предметы ввоза. Поэтому типологическая последовательность культур может быть определена лишь на основе априорных принципов. В соответствии с общими исходными положениями, принятыми в этой книге, мы положили в основу своей интерпретации принцип диффузии.

В результате мы пришли к выводу, что многие разновидности находок иллюстрируют постепенный упадок культуры. Приняв чисто эволюционистскую точку зрения, Бош Гимпера детально разработал более или менее связную картину культурного развития, диаметрально противоположную той картине, которую мы предлагаем в настоящей книге" (Чайлд 1952: 352).

Новый подход был и по сравнению с Монтелиусом. Тот датировал в основном типы и памятники. Чайлд заявил: "В классификации остатков возможно первым шагом должно быть ныне причисление их к их культурной группе; это культуры должны классифицироваться, а не индивидуальные остатки" (Childe 1935: 5). Чайлд усилил диффузионное начало по сравнению с Монтелиусом. Тот придерживался "длиной хронологии", считая, что новации быстро проникали с Древнего Востока в Европу. Чайлд сменил даты европейских культур с "длинной" на "короткую хронологию", увеличив зазор между европейскими памятниками и их источниками на Ближнем Востоке.

"Такая хронология, - писал он, - не только дает связную цельную картину, она не только хорошо согласуется с априорными предположениями; основанный на ней обзор раскрывает перед нами деление на культурные зоны, совершенно подобные тому делению, которое дает письменная история со второй половины I тысячелетия до н. э. до падения Рима, деления, которое может быть выведено из самого принципа диффузии" (Чайлд 1952: 447. – Курсив мой. – Л. К.).

Вот именно! Он сам признавал, что достаточно фактов для обоснования "короткой хронологии" у него не было. "Длинная хронология", признавал он, "и вытекающие из нее следствия не могут быть опровергнуты на основании каких-то отдельных конкретных фактов. Мы отвергаем ее здесь в основном по соображениям общего характера – как малоправдоподобную" (Чайлд 1952: 452). О "короткой хронологии он писал: "В приведенных ниже хронологических таблицах отдельные столбцы нередко можно продвигать вниз и вверх совершенно свободно и независимо один от другого" (Чайлд 1952: 447).

И более обобщенно:

"В результате нашего обзора доисторической Европы мы обнаружили фрагменты мозаики варварских культур, или вернее, фрагменты нескольких мозаик, нагроможденных одна на другую. Все данные настолько неполны, что отдельные кусочки мозаики можно комбинировать в виде различных узоров. Часто бывает трудно установить, к какой мозаике относится тот или иной фрагмент. В результате перекладывания отдельных кусочков из одной мозаики в другую узоры совершенно изменяются и общая картина становится совсем иной… Принятый здесь узор был установлен, следует сказать откровенно, в той же степени на основании субъективных соображений, как и в результате переплетения его составных частей" (Чайлд 1952: 446).