Pax Romana и греческое образование и воспитание

Итак, свершилось – римский мир, Pax Romana, стал фактом . Что представлял собой этот мир? Старые и новые историки пытаются представить его как некий гуманный, совершенный тип мирового устройства. «Римляне, – писал Полибий, – покорили своей власти весь известный мир, а не какие?нибудь его части, и подняли свое могущество на такую высоту, которая немыслима была для предков и не будет превзойдена потомками». Действительно, римляне сокрушат самые могущественные державы – Карфаген, Македонию, царство Селевкидов.

Покорят они и многие азиатские царства, и античную Грецию. Аппиан писал в «Римской истории»: «Ни одна держава, вплоть до наших дней, никогда нигде не достигала таких размеров и не имела такого длительного существования. Ведь даже владения эллинов, если кто?либо соединил бы воедино владения афинян, лакедемонян и фиванцев, властвовавших одни за другими, начиная с похода Дария, откуда начался особенно блестящий период их деятельности, вплоть до гегемонии Филиппа, сына Аминты, над Элладой, не могли бы показаться столь обширными, как владения римлян… И вообще эллинское могущество, хотя они со всей страстью и боролись за гегемонию, нигде не выходило прочно за пределы Эллады, хотя они проявляли выдающуюся доблесть, отстаивая независимость своей страны. Со времен же Филиппа, …и Александра, сына Филиппа, как мне кажется, они и вовсе действовали дурно и недостойно самих себя». Завоевав Грецию, римляне превратили ее в рядовую провинцию – Ахею.

Рим воплотил мечту о глобальном Гегемоне, словно ставил целью выполнение миссии Зевса на Земле. А потому, победив Филиппа Македонского, римляне предоставили Греции свободу, сохраняя присутствие их гарнизонов в Коринфе, Деметриаде, Халкиде. Греция получила свободу, хотя и лишь как сателлит. Учитывая ее сложное международное положение, решение в общем?то было оправдано. Но греки стали громогласно возмущаться и требовать, чтобы с них «сняли оковы». Греки? этолийцы утверждали, что римский император Тит снял с них оковы, но тут же набросил веревку на шею. Тит решился вывести войска. Говорят, когда во время Истмийских игр неожиданно толпе заявили, что отныне Греция свободна, что римский сенат и император возвращают им желанную независимость, как и право жить по отеческим законам, а заодно освобождают Ахейю от постоя войск и податей, родился неимоверный взрыв энтузиазма, выразившийся в страшном крике. Даже вороны попадали замертво… Римляне проявили дипломатическую мудрость, сохранив за побежденными внутреннюю свободу. Они не покушались ни на конституции, ни на законы, не назначали ей наместников и не лишили ни одного из наследственных царей власти. Отнятые территории не переходили в полную собственность Рима. Конечно, у некоторых близких к римлянам по культуре народов это вызывало своего рода эйфорию.
Учитывая, что римляне вели себя вполне корректно, соблюдая известный такт, греческая аристократия согласна была обслуживать имперские цели Рима (раз уж не было другого выхода). Говорят, что и Пергам стал мощным государством, а Ливия выросла в размерах. Конечно, в известном смысле жить под властью одного господина (Рима) спокойнее и безопаснее, чем находиться в процессе постоянных войн всех против всех. Когда споры решает один вселенский судья, хотя бы тот же Рим, неизбежно воцаряется больший порядок. Рим прекратил войну Пергама и Вифинии, предоставил автономию Греции, вырвал Ливию из когтей Карфагена, потребовал от Антиоха Эпифана прекратить войну против Египта. Он требовал от других ограничить силу их армий и флота. Все это так… Но почему, во имя чего? Вовсе не потому, что римляне, по словам настроенного к ним дружески и союзнически Полибия, как некие исключительные люди, были «одарены возвышенною душой и благородными чувствами», и не потому, что соболезнуют всем несчастным и «спешат услужить всякому, кто прибегает к ним за покровительством». Они думали только о том, чтобы в первую очередь услужить самим себе . Обычно вместо дани побежденные народы должны были выплачивать Риму контрибуцию, рассчитанную на десятки лет. Чтобы выплаты были надежными и стабильными, нужен был мир. Всем известно, что воюющие стороны вынуждены тратить на войну огромные средства. И война за свободу Греции велась не из каких?то гуманных побуждений. Нет, с завоеванием Греции открывалась дорога ко всей Азии, к богатейшим и непокоренным странам мира.

Акрополь в Пергаме. Реконструкция

Римские политики, не стесняясь, прямо говорили о целях подобной экспансии. Римский консул заявил своему войску: «Вам надлежит помнить, что воюете вы не только за свободу Греции, хотя и это было бы величайшей честью, – вы освобождаете от этолийцев и Антиоха страну, ранее освобожденную от Филиппа. Вашей наградой станет не только то, что находится в царском лагере, в добычу достанется и все снаряжение, которое там со дня на день ожидают из Эфеса. А затем римскому господству откроются Азия, Сирия и все богатейшие царства, простирающиеся вплоть до восхода солнца. А после что нам помешает от Гадеса до Красного моря раздвинуть границы римской державы вплоть до Океана, что окаймляет земной круг? И весь род людской станет чтить имя римлян вслед за именами богов! Да будут души ваши достойны подобной награды, чтобы завтра с божественной помощью мы славно сразились в решительной битве». Да и судьбу Пергама нельзя рассматривать вне связи с тем, что последний бездетный пергамский царь завещал свои владения Риму. Согласитесь, образ благородной и справедливой империи не вырисовывается.
Позволим себе с долей скепсиса взглянуть на утверждение даже известнейшего историка. «Римляне, – писал Плутарх, – заслужили не только похвалу, но приобрели всеобщее доверие и огромное влияние – и по справедливости. Римских магистратов не только охотно принимали, но и сами приглашали их, им вверяли судьбу не только народы и города – даже цари, обиженные другими царями, искали защиты у римлян, так что в скором времени… все стало им подвластно». Даже вечно недовольные, воинственные иудеи, прослышав о славных римлянах, об их щедрости и благородстве, об отсутствии у них якобы зависти и ревности, решили довериться их власти – и стали искать их покровительства и защиты. И все же мы уверены: Плутарх скорее всего принимает желаемое за действительное.

В свою очередь, многие цари и подчиненные Риму державы не «лишились клыков и ногтей». Они просто спрятали их на время в силу обстоятельств, вот и все. Достаточно вспомнить восстание Ахейского союза против римлян (146 г. до н. э.). Хотя ахейцев и называли последними героями Эллады, оно было быстро подавлено. Более жизненна и реалистична картина, описывающая, как у дверей сената в Риме до открытия толпятся цари, униженно добиваясь приема римских властей. Иные из подвластных царей вползали туда в рабском наряде и на четвереньках. Греция, ставшая вассалом Рима, узнала, что означает быть под пятой могущественной империи. Сюда зачастили посольства, состоящие из сенаторов. Рим фактически заставлял темпераментных южан действовать строго по указке, менял границы, обучал войска, готовил элиту, решал внутренние вопросы, ставил или изгонял вождей политических партий, оплачивая услуги. Вам ничто это не напоминает?!
Столь щадяще?милостивое поведение римлян в отношении греков объясняется их культурным влиянием. Что же происходило тогда на небосводе культуры? Одни (Шпенглер, Тойнби и Сорокин) склонны воспринимать эпоху Рима как закат культурного эллинского цикла, как «угасание творческой потенции эллинского духа». Другие говорят о «непрерывности в образованности Запада» (Ясперс). Правильнее было бы вести речь о новом и важном витке в развитии науки и культуры. Такой взгляд ближе к истине. Ведь у господства Рима была своя логика. Не стоит разрывать формулу «singuli et universi», ибо индивидуальное начало так же живет в коллективном, как и коллективное – в индивидуальном. Хотя наивно представлять Рим лишь как триумф «коллективного мира» над «индивидуальным» греческим миром.

Портрет римского мальчика. Эрмитаж

Италия и ранее была очень тесно связана с Микенской Грецией. Показательна попытка сближения судеб двух выдающихся мужей Греции и Рима (по формуле драматурга Энния, Эней был внуком Ромула). Колонизация сблизила культуры и нравы двух соседних регионов еще более. Римляне знакомятся с греческим образом жизни (книги, библиотеки, предметы одежды и роскоши, ученые рабы?греки). Проявлению интереса к Греции способствовала и миграция греческих интеллигентов. В 240 г. до н. э. римляне впервые познакомились с комедиями и трагедиями, написанными хотя и на латыни, но на основе греческих аналогов. Грек?вольноотпущенник Андроник перевел на латынь «Одиссею» Гомера. Он же написал по поручению жрецов первую латинскую хоровую песнь. Особенно популярны были греческие мифы. Греческие герои становятся римскими. Таков Геракл. Как и подобает истинному герою, он спасает людей от бед и чудовищ. Деяния его явились демонстрацией безграничных возможностей героического духа. Его считают своим предком многие народы. Профиль бородатого Геракла чеканили на монетах в глубокой древности разные древние государства. Его можно увидеть на полустатерах Дикеи, выпускавшихся еще в VI в. до н. э., на монетах македонского царя Аминты III (389–364 гг. до н. э.). Схожие образы содержат монеты Филиппа II и Александра Македонского. На свой лад и вкус изобразят Геракла и римляне. Солдатский император Коммод выпустил монеты с изображением Геракла со своим профилем. Образ Геракла среди изображений героев, найденных в Галлии (на инталиях), составлял четверть всех прочих. Так что не будем доводить культ Геракла до апогея и абсурда. В Рим проникают научные понятия и категории (диалектика, классификация предметов, понятий, этические нормы). Лукулл привез с Востока сферу с движениями Луны, Солнца и звезд. Известны и труды Теренция Варрона, плодовитого оратора и ученого, затронувшего едва ли не все области наук, известных в Греции и Риме. По мере роста богатств римское общество стало все больше нуждаться в просвещенной обслуге из греков (врачи, учителя, историки, чтецы, секретари и т. д.). Вспомним хотя бы судьбу воина и историка, грека Полибия, взятого Римом в заложники и прославившего его.

Ритуальное чтение и жертвоприношение. Вилла Мистерий

Нельзя не упомянуть о роли греческого образования в воспитании римлян. От первых двух веков рим?ской истории нет никаких свидетельств, касающихся обучения детей. По словам историков, первые упоминания о школе относятся к 449 г. до н. э. В больших и малых городах Италии появляются школы, которые посещают дети из лучших семейств. Как скажет Диоген: «Наука и образование для юношей служат целомудрием, для старцев – утешением, для бедных – богатством, для богатых – украшением». Некоторое представление о том, как римляне воспитывали детей, могут дать сведения, полученнные от Катона Старшего. Тот взял на себя все заботы по воспитанию сына: руководил физическими упражнениями, учил, как владеть оружием, плавать, учил грамоте и праву и т. д. С этой целью он сам написал для себя учебное пособие, которое помогло ему воспитывать и учить сына. Катон Старший считал, что в обязанности отца входит сделать из сына гражданина и доблестного солдата, и вообще научить его достойной жизни. То была сугубо практическая система воспитания, и она приносила свои плоды. Сын всегда был при нем, учась правилам поведения, речи, манерам. Ранний Рим воспитывал в строгости и чистоте своих детей. Будучи цензором, Катон исключил из сената Мавлия за то, что тот средь бела дня поцеловал жену в присутствиии дочери. Увы, пройдет не так много времени, и римские семьи будут представлять собой очаги порока. Однако к моменту схватки с Карфагеном римская молодежь была воспитана и выучена, к счастью, в должном ключе… Она была мужественна, дисциплинированна, патриотична, закалена, верна долгу – и готова к битве. Во всяком случае, хотелось бы, чтобы российская молодежь была подобна ей. «Кто не учит сына ремеслу, учит воровству». (Талмуд)
Начиная с эпохи Пунических войн стала меняться и система воспитания. По мере побед и накопления значительного богатства в некоторых римских семьях, у многих появилась возможность нанять частного учителя. Возникают частные школы, которые вначале носят название ludus (от лат. игра). Каждый желающий мог стать учителем, сняв небольшое помещение и устроив там школу. Первое время государство вообще не имело никакого отношения к школам. Каждый учился на свой страх и риск. В начальных школах обучали читать, писать и считать. Учителя начальных классов принадлежали к низшему классу общества. Нередко это были вольноотпущенники или рабы. Был такой раб и у Катона Старшего, хотя он предпочел учить сына самостоятельно. А вот в других семьях обучение поручалось рабам, которых называли презрительно «грамотей» или «педагог». Писать дети учились с помощью стиля (заостренной палочки) на вощеных дощечках. Счету обучались, считая на пальцах, а потом производили несложные действия на тех же дощечках. Уровень образования был, конечно, не очень высок, но грамотой все владели. Историк Полибий вспоминал, как пароль передавался римским воинам в письменной форме.
Правда, инициатива создания школ в Риме принадлежала тогда не государству, которое устранилось от выполнения столь многотрудной задачи, но частным лицам. Посещение школ не было строго обязательным. Хотя уже в V в. до н. э. встречаются наименования неких училищ, возникших неподалеку от Форума. По словам Ливия, обычным явлением городской жизни стал и гул голосов «в школах грамоты». Римская школа долгое время оставалась частною: изучали там латынь и счет (считали на пальцах или с помощью абака – счетной доски). Мальчики учились вместе с девочками. Курс начальных наук заканчивался уже к 11–12 годам. О том, что уровень познаний «грамотеев» был не очень высок, свидетельствуют и многие надписи, найденные на стенах разрушенной Помпеи.

Памятник Неволеи Тихе. Помпеи

Уроки проходили на открытом воздухе. Тем более что учиться в школах?лачугах было не очень?то и удобно. Помимо грамоты тут давались некоторые отрывки из законов. Цицерон вспоминал, как он выучивал наизусть законы Двенадцати таблиц. Ребенок, окончивший начальную школу, в 12–13 лет переходил к грамматику, а в 16 лет поступал в школу ритора. Помещение грамматика было более комфортабельно. Стены заведения могли украшать бюсты знаменитых писателей и философов, барельефы со сценами из Гомера и, возможно, даже и географические карты. В школу мог тогда зайти кто угодно, ибо детям ничто не угрожало. Поэтому там всегда было много народа.
Постепенно Эллада берет культурный реванш. Растет интерес к изучению греческого языка. Без знания греческого уже немыслим культурный человек. Римские анналисты Фабий Пиктор, Цинций Алимент пишут труды по?гречески. Во II в. до н. э. большинство сенаторов владеет греческим языком. Сципион Эмилиан и все члены его кружка бегло говорят по?гречески. Публий Красс даже изучает греческие диалекты. Свободно владеет греческим языком Цицерон. Многие на нем говорят: консулы и вожди Помпей, Цезарь, Марк Антоний, Август. И даже свою последнюю в жизни фразу, обращенную им к Бруту, Цезарь произнес по?гречески: «И ты, дитя моё…» Греческие гувернеры и преподаватели философии заполнили римские дома. Возник новый прибыльный рынок знаний. В дальнейшем зарождается и система высшего образования. В высших слоях общества появляется невиданный интерес к философии, литературе, истории, поэзии Греции. Например, Цезарь встретил известие о гибели Тиберия Гракха стихом Гомера. Последняя фраза Помпея, за минуты до его гибели – цитата из Софокла, которую он обращает к жене и сыну. Молодежь из знатных семей все чаще едет для изучения греческой философии, риторики, языка в Афины или на Родос. Овидий скажет: «Учение переходит в нравы». Образованная часть римского общества впитывала знания греков. Гораций напишет:

В Риме воспитан я был, и мне
довелось научиться,
Сколько наделал вреда ахейцам
Ахилл, рассердившись.
Дали развития мне еще больше
благие Афины, –
Так что способен я стал отличать
от кривого прямое,
Истину?правду искать среди
Академа?героя.

Должность педагога возникла в Риме не сразу. Вначале эта миссия полностью возлагалась на отцов семейств. Осознание необходимости систематического обучения и воспитания привело к появлению в состоятельных семьях домашних учителей. Стала выделяться и особая категория людей из числа грамотных и достаточно образованных рабов (servi litterarii), становившихся педагогами (или дословно – «детоводами»). Наемные учителя чаще всего выбирались из числа оседлых чужеземцев, что в целом указывает на невысокую привлекательность труда педагогов. Им даже не разрешали именовать себя «учителем» (по?латыни «профессором»); но называли «школьным надзирателем» или же «начальником школы» (magister ludi). Платили учителям начальных школ гроши (из этих сумм он должен был еще и выделить средства для того, чтобы снять помещение для школы). Поэтому порой такие школы устраивались просто на улице, так как для их открытия никаких разрешений не требовалось. Начинались уроки рано (еще до петухов), шли весь день, а заканчивались поздно. Девочки и мальчики обучались совместно. Так как книги были дороги, в начальной школе использовали тексты, записанные под диктовку учителя. В лучшем положении были «грамматики» и риторы средних и высших школ, пользовавшиеся привилегиями императора.

Календарь со сменными штырями из Рима

В школе грамматика главным предметом была литература и поэзия. Студенты знакомились по переводам с произведениями греческой литературы (Гомер, Плавт, Теренций, Гесиод, Менандр, Эзоп). Историей часто пренебрегали. Оттого и не разглядели будущего. Хотя считалось престижным выучить наизусть несколько фраз или отрывков из Тита Ливия, Саллюстия, Виргилия, Горация, Овидия, Лукана, Стация и т. д. Что же касается собственно риторики, имелись риторы латинские и греческие, то есть появилась своего рода специализация. Чтобы подвигнуть юношей к изучению ораторского искусства, устраивались состязания между молодыми ораторами, и победителей награждали триумфом. Преподавание точных и естественных наук находилось на очень низком уровне. Цицерон говорил, что геометрия сводилась к искусству измерять, поскольку изучали скорее ремесло землемера, чем науку геометра. Астрономию изучали как поэтический вид. К искусству относились в высшей степени пренебрежительно. Лишь в редких случаях детей обучали искусствам (да и то в силу необходимости). Так, Фабий Пиктор отдал сына учиться живописи, поскольку его сын был немой и отец хотел как?то скрасить ему жизнь. К музыке, танцам римляне вообще относились с презрением. И даже занятия гимнастикой не приветствовались. Нагота казалась римлянам в высшей степени безнравственной, возмутительной. На палестры римляне взирали как на школы праздности и разврата, что странно для нации воинов. Сенека говорил, что занятия тут составлены из масла и грязи. Таковы были вначале римские нравы.

В отличие от греков, более обращавших внимание на воспитание гражданина и человека, римляне делали больший акцент на практические навыки. Римляне старались приобщить потомство к труду земледельца, торговца, ремесленника. Хотя Сенека и скажет: «Учимся не для жизни, а для школы», понимали, что без трудового воспитания у нации нет будущего. Катон наставлял:

Если имеешь детей, а богатств
не имеешь, – старайся
Делу детей научить, чтоб могли
с нищетою бороться.

У римлян даже слово «обучение» мысленно отделялось от слова «воспитание». Цицерон говорил: «Отечество родило нас и воспитало с тем, чтобы мы отдали все силы своего духа, таланта и знаний его благу: поэтому мы должны изучать те науки, которыми мы можем принести пользу государству; в этом высшая мудрость и доблесть». На тех же позициях стоит Плиний Младший: «Кто же будет настолько терпелив, что захочет учиться тому, чего не сможет применить на деле?» Об этой прагматической стороне характера обучения у римлян писал и Гораций:

Грекам Муза дала гений высокий,
изящное слово
Кроме величия, славы не алчут
они награждения;
Римлян же дети учатся вечно
с трудом и усильем,
На сто частей как делить асс
без всякой ошибки.

В школах поддерживалась суровая, а порой и жестокая дисциплина. В порядке вещей были брань и побои, которыми осыпали учеников учителя, эти сеятели разумного и вечного. Тем от них крепко доставалось. Поэт Гораций вспоминал, что во время обучения в школе единственное, что запечатлелась в его сознании, была щедрость учителя на удары. О том, насколько безрадостным и мрачным было пребывание в стенах школы, говорит признание Августина. Вспоминая школьные годы, он говорил (возможно, преувеличивая), что всякий, кому предоставят выбор между смертью и возвращением в школу, выберет смерть. Не все стремились к знаниям. Широко распространены были равнодушие и лень. Некоторые старались увильнуть от занятий, прогуливали уроки. Придумывались различные болезни (натирали глаза оливковым маслом, пили настойку из тмина и т. п.). На уроках дети не слушали педагогов и болтали. Тут же следовало наказание. К помощи кнута прибегали чаще, чем к помощи стило. Учили детей при помощи розг и палок (лат. per baculinum). Поэт Марциал даже назвал розгу «скипетром педагога»(ferula). С тех пор закрепилось выражение «пройти сквозь лозу учителя», что означало окончить курс школы. Хотя Сократ сказал: «Когда слово не бьет, то и палка не поможет».

Урок. Учитель в середине

Мудрые всепонимающие учителя – миф, навеянный очевидной склонностью мышления к стереотипам, воспринимающим античность как «золотой век». Дабы стряхнуть это наваждение, вспомним одну из эпиграмм Марциала, где автор говорит: «В них сама жизнь говорит: это я». В другой он же жалуется; «Проклятый школьный учитель, ненавистный и мальчикам и девочкам! Еще не пели петухи, а из твоей школы уже несется твое свирепое ворчанье и звуки ударов». Причем трость использовалась для легких наказаний. В серьезных случаях на зад школьника обрушивались розги или ремень. На помпей?ской фреске показано, как помощник учителя с видимым удовольствием сечет ученика под строгим взором учителя. Такое воспитание приносило свои плоды. Воспитание и образование осуществлялось лицами, коих Гревс верно называл «просветителями поневоле». В «Книге зрелищ» Марциал говорит учителю:

Учитель школьный, сжалься
над толпой юной.
Когда ты кудряшами осажден будешь,
И милым будет для всех них
твой стол детский,
Ни математик ловкий, ни писец скорый
Не будет окружен таким, как ты,
кругом.
Сияют дни, когда восходит Лев
знойный
И ниве желтой зреть дает июль
жаркий:
Ременной плети из шершавых
кож скифских,
Какой жестоко бит келенец был
Марсий,
И беспощадной феруле – жезлу
дядек –
До самых Ид октябрьских дай
поспать крепко:
Здоровье – вот ученье
для детей летом.

Реакция бедных учителей объяснима. Ну какой из раба «образованец»?! Живя подачками, достававшимися с барского стола, получая за труд мизерные деньги, учителя и не могли относиться к занятиям с вдохновением. Положение учителя средней школы («грамматики») было лучше, чем у учителя начальной школы. Они больше получали, их допускали в знатные семьи. И все?таки даже Цицерон невысоко ставил труд педагога. Многие из них имели слабую квалификацию. Профессия учителя не пользовалась популярностью. Сюда часто попадали случайные люди. Учителя находились в жесткой зависимости от хозяина и их отпрысков. Как правило, профессиональную нишу заполнили учителя?выходцы из Греции. Были достойные, гуманные и добрые учителя, подобные Филокалу («любителю прекрасного»), о котором говорит надгробная надпись эпохи Августа. Тот был ко всем благожелателен, ни в чем никому не отказывал и никого не обидел.

Свитки, дощечки и чернильница с пером

Свое участие в воспитании юношества принимали поэты, писатели, историки. К поэзии отношение римлян в целом было уважительным. В «Нравственных письмах к Луцилию» Сенека писал, что греки и римляне дают детям заучивать наизусть изречения (то, что греки называют «хриями»). Их особенно легко воспринимает детская душа, еще не способная вместить более сложное и глубокое видение и понимание жизни. Просвещенным людям стыдно «срывать цветочки изречений, опираясь, как на посох, на немногие расхожие мысли, и жить заученным на память». Они должны стоять на своих собственных ногах, а не только запоминать чужое. Философ советует «не упираться глазами в образец и не оглядываться всякий раз на учителя». Хотя, конечно, бывали и исключения.

А. Тадема. Чтение Гомера

Скажем, Катон подчеркивал, что в старые времена поэзия «была не в чести», а тот, кто ею увлекался или обнаруживал склонность к пирушкам, того называли бездельником. Платон также считал поэзию вредной, а мифы безнравственными. Свою позицию Платон объяснял тем, что поэзия далека от истинного бытия и порождает в головах иллюзорный мир. Согласитесь, что это довольно странный упрек со стороны первого идеалиста мира, породившего утопические видения, весьма далекие от реальности. Но вот ученик Платона, Аристотель, эта «самая универсальная голова», как говорил о нем Ф. Энгельс, напротив, считал поэзию не только исключительно полезной, но в каком?то смысле даже более высоким родом искусства, чем философия или та же история. В своей «Поэтике» он разделяет их функции, отмечая, что задача поэта – говорить вовсе «не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможно в силу вероятности или необходимости». Историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозою (ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли оно, или в прозе), – нет, продолжает Аристотель, различаются они более тем, что один говорит о том, что было, а другой – о том, что могло бы быть. Поэтому, на его взгляд, «поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история – о единичном». Нам следует запомнить это определение Аристотеля, ибо мы постарались, насколько это было в наших силах, объединить историю и поэзию.
Поэзия доступнее массе, нежели серьезные, но порой весьма трудные для понимания научные работы. Гений римской комедии Тит Макций Плавт (254–184 гг. до н. э.) влачил в Риме жалкое существование, выступая учителем римской толпы. В его комедиях действуют хитроумные рабы, мастеровые, учителя, сводники, гетеры. Темы эти получат развитие в пьесах Шекспира, Мольера, Брехта. Плавт сравнил процесс образования и воспитания молодых людей со строительством дома. Его надо содержать в полном порядке на протяжении всей жизни («Привидение»):

Вот что сказал я о доме.
А теперь хочу я вам
Разъяснить, какое сходство
есть у человека с ним.
Во?первых, родители – вот кто
строитель,
Они для детей воздвигают фундамент.
Выводят, старательно ставят
все скрепы
На всеобщее благо, народу в пример.
Ни сил не жалеют своих, ни достатка.
Расход не в расход для себя полагают,
Отделка – ученье наукам, законам,
Труды, издержки снова.
А все затем, чтоб дети их могли
служить в пример другим.
Когда ж идти на службу им военную,
кого?нибудь
Опорой из родни дают.
Тогда из рук строительских выходят,
а прослужат год,
То видно уж на опыте, постройка
хороша ль была?
Так?то вот я и сам дельным был,
честным был
До тех пор, как в руках был
своих мастеров,
А потом, только лишь стал своим
жить умом,
Я вконец тотчас же погубил
весь их труд.
Лень пришла. Мне она сделалась бурею,
И ее тот приход мне принес
град и дождь…
Погиб фундамент, и никто
не может больше мне помочь.
В сердце боль: знаю я, чем я стал,
чем я был:
Молодых всех людей, как гимнаст,
превзошел.
Диск, копье, бег, езда –
было все мне легко.
Так я жил хорошо.
Образцом моя служила твердость,
бережливость всем,
Люди лучшие желали у меня
учиться им.
А теперь уже ничто я,
и по собственной вине.

Римляне взяли у греков многое в науках и методах обучения. Математику изучали, по словам Цицерона, лишь в той мере, насколько это необходимо для ведения счета. Астрономию учили лишь в целях применения в мореплавании и земледелии, а обучение музыкальному искусству считалось и вовсе делом едва ли приличным. Сципион Африканский возмущался: «Сыновей и дочерей нашей знати обучают лживым и постыдным искусствам: они с плясунами, музыкантами и певцами ходят в школы комедиантов. Я не поверил своим глазам, но сам увидел, как в танцевальной школе 500 мальчиков и девочек, в том числе один 12?летний отрок, отплясывали такой танец, на который самый презренный раб не решился бы без стыда». Образование носило в Риме, как отмечалось, сугубо утилитарный характер. Но по мере того как шло становление системы обучения, росли потребности людей и в духовной сфере. Ведь чем выше запросы общества, тем лучше должно быть образование.

Сыновья Агриппы и Юлии: Луций и Гай

Скажем, победивший эллинов Луций Эмилий Павел, поставивший Грецию под контроль Рима, был и одним из первых, кто признал роль и значение эллинской культуры и образования. Его дети стали воспитываться на греческий лад, а за ним последовали и другие. Кратес Милосский, посол царя Аттала, читал лекции по грамматике на греческом языке (145 г. до н. э.). В конце 2?й пунической войны из южной Италии прибыл в Рим и полугрек Энний, ставший там одним из видных поэтов. Увлечение греческим языком среди римлян оказалось столь велико, что когда через десять лет греческие философы Карнеад, Критолай и Диоген, не владевшие латынью, прибыли в Рим в качестве послов, многие из молодых римлян могли слушать и понимать их лекции. Греческого посла, не владевшего латынью, в годы правления Суллы понимали без переводчика. Делаются переводы «Одиссеи» Гомера, драм Еврипида и т. д. Разумеется, ученые своими трудами способствуют внедрению латыни. Первым римским филологом стал Луций Элий Стилон Преконин (род. в 150 г. до н. э.), учитель Варрона и Цицерона. Марк Теренций Варрон пишет сочинение «О латинском языке» («De lingua latina»).

Мальчик с голубем и буллой на шее

Образование не исчерпывалось только официальной школой. Плоды мудрости и знаний собирали повсюду. Нередко на это занятие уходила вся жизнь. Однако учение само по себе крайне редко становилось целью и смыслом бытия. «Наши соотечественники, желавшие прославиться мудростью, – писал Цицерон, – всегда стремились полностью охватить все, что можно было изучить в нашем отечестве». А также и за его пределами – в Египте, Сирии, Иудее, Месопотамии. Культура распространяется вглубь и вширь среди римских граждан. Теперь уже просвещенный римлянин не скажет подобно Луцилию (II в. до н. э.): «Мой конь, мой конюх, мой плащ, моя палатка полезнее, чем философ». Растет число латинских учебников, развивается литература. На лекциях, по примеру Кратеса, читают не только Гомера, но и труды отечественных писателей: «Пуническую войну» Невия, «Хронику» Энния, стихотворения Луцилия. Возникло важное культурное явление – публичная лекция. В какой мере все это способствовало развитию образования? Очевидно, в немалой. Хотя формально эти лекции не были преподаванием для юношества, но они хорошо подготовляли юношество к чтению и пониманию классической латинской литературы. Таким образом, обозначился складывающийся образец гуманитарного высшего образования. Заметно вырос интерес к поэзии, литературе, историческому прошлому римлян.

Книжные свитки

По мере того как культура римлян, да и вообще многих латинян, росла, они потянулись к книгам… Уже во II–I вв. до н. э. в Риме появились первые частные библиотеки. Обычно книги доставались полководцам вместе с награбленными сокровищами. Луций Эмилий Павел после победы над македонцами перевез в Рим книжное собрание македонского царя Персея. Сулла отправил из Афин в Рим часть библиотеки Аристотеля, принадлежавшую Апелликону с острова Теос. Появились и публичные библиотеки. Такую библиотеку вздумал создать еще Цезарь, поручив это дело Марку Теренцию Варрону. Смерть его помешала тогда строительству. Несколько десятилетий спустя к проекту Цезаря вернулся Азиний Поллион, который и основал такую библиотеку при храме Свободы на римском Форуме. Октавиан Август открыл свою библиотеку на Палатине при храме Аполлона в 28 г. до н. э., хотя та сильно пострадала при пожаре Рима (64 г.). И хотя библиотеки часто горели, все же к царствованию Константина в Риме насчитывалось 28 библиотек. Существовали библиотеки и в иных городах.

Двустворчатый «книжный шкаф» для папирусов

Политики, полководцы, сенаторы и даже императоры стали, что называется, «пописывать». Будущий император Клавдий I в юности написал на латинском языке свою биографию, а также ряд сочинений на греческом – карфагенскую историю и историю этрусков. Но чтобы что?то написать, прежде надо было немало прочесть, а для чтения необходимы книги. Книги же содержатся, как известно, в библиотеках. Витрувий отмечает огромную значимость библиотеки для лиц, занимающихся государственными, научными или литературными делами: «Кроме того, их библиотеки, картинные галереи и базилики должны сооружаться с пышностью, в которой они не уступят общественным постройкам…» О своей библиотеке писал и Плиний Младший. Богатые библиотеки имели в Риме Марк Теренций Варрон, известный ученый?энциклопедист, а также Лукулл, прославившийся не только роскошными приемами, но и весьма ценным и обширным собранием книг.

С. В. Балакович. Катулл читает свои стихи

Литература, разумеется, потребовала немалых усилий и по развитию издательского дела (перепись стихов, трагедий, комедий, басен и т. д.). Известностью в Риме пользовался Спурий Кларан, поставлявший сенату и читавший на публике трагедии Энния («римского Гомера»), стихотворения Катулла, лирику. Иным поэтам платили за рифмоплетство вполне прилично (груды серебра). Особенно популярен был Катулл, нравившийся одинаково знати и простонародью. Правда, чаще уделом поэтов оставалась почти неприкрытая бедность. Катулл, бесстрашный Катулл, бичевавший своими политическими эпиграммами даже Цезаря, писал друзьям:

Мой Фабулл! Накормлю тебя отлично
В дни ближайшие, если бог поможет.
Только сам озаботься угощеньем,
И вином, и хорошенькой девчонкой,
И весельем, и острыми словами.
Озаботься всем этим, и отлично
Угостишься, дружок! А у Катулла
В кошельке загнездилась паутина…

Тогда в Риме вошло в моду собирание редких книг. За ними охотились, их бережно хранили, любовно переписывали. Цицерон сообщает в письме Аттику, что получил от некоего Петта множество книг, и в другом письме приглашает того в свое поместье, желая похвастаться своим богатством: «Увидишь удивительный перечень моих книг, составленный Тираннионом…» В библиотеке были как латинские, так и греческие книги. Как и в поздние времена, для иных богачей собрания книг становились предметом накопительства, символом престижа, чтобы пускать пыль в глаза. Таких людей высмеивали Сенека, Лукиан, Ювенал. Ведь представители бедной «римской интеллигенции» не имели средств для покупки книг. Эту столь типичную для всех времен