НЕ ПОДДАЮЩИЙСЯ РАЦИОНАЛИЗАЦИИ ОСТАТОК

Впрочем, это утверждение о принципиальной объяс-нимости живого существа справедливо лишь в той мере, в ка­кой мы считаем данными нынешние структуры его тела; иначе говоря, мы поступаем при этом таким образом, как будто его историческое возникновение нас не интересует. Но как только мы задаем себе вопрос, почему определенный организм имеет данную, а не иную структуру, мы вынуждены искать важней­шие ответы в предыстории соответствующего вида. Если мы спрашиваем, почему наши уши находятся как раз на этом мес­те— по обе стороны головы, то этот вопрос допускает закон­ный каузальный¹⁰ ответ: потому что мы происходим от предков, дышавших в воде и имевших в этом месте жаберную щель, так называемое брызгальце, сохранившееся при переходе к сухо­путному образу жизни в качестве проводящего воздух канала и после изменения функции используемое для слуха.

Число чисто исторических причин, которые надо было бы знать, чтобы объяснить до конца, почему организм устроен «так, а не иначе», если не бесконечно, то, во всяком случае, настолько велико, что для человека в принципе невозможно проследить все такие цепи причинных связей, даже если бы они имели ко­нец. Таким образом, всегда остается, как говорит Макс Гарт-ман, некоторый иррациональный, или не поддающийся рациона­лизации, остаток. То обстоятельство, что эволюция произвела в Старом Свете дубы и человека, а в Австралии — эвкалипты и кенгуру, обусловлено именно этими уже не поддающимися ис­следованию причинами, которые мы обозначаем обычно песси­мистическим термином «случай».

Каузальный, от лат. causalis — причинный.

Хотя, как надо снова и снова подчеркивать, в качестве естествоиспытателей мы не верим в чудеса, т. е. в нарушения всеобщих законов природы, мы вполне отдаем себе отчет в том, что нам никогда не удастся до конца объяснить возникновение высших живых существ из их более низкоорганизованиых пред­ков. Как подчеркнул Майкл Поланьи, высшее живое существо «несводимо» к своим более простым предкам, и живая система еще менее может быть «сведена» к неорганической материи и происходящим в ней процессам. Впрочем, в точности то же от­носится к сделанным человеком машинам, которые представля­ют поэтому хорошую иллюстрацию того, в каком смысле здесь понимается несводимость. Если имеется в виду их современ­ное, физическое устройство, то они до конца поддаются анали­зу, вплоть до идеального доказательства правильности анали­за —полной осуществимости синтеза, т. е. практического изго­товления. Но если имеется в виду их историческое, телеономное¹¹ становление как орудий Homo sapiens, то при попытке объяс­нить, почему эти машины устроены, «так, а не иначе», мы стал­киваемся с таким же не поддающимся рационализации остат­ком, как и в случае живых систем.

Как можно предположить, Поланьи далек от того, чтобы по­стулировать виталистические¹² факторы; но чтобы полностью ис­ключить такое недоразумение, я предпочитаю говорить, что си­стема, принадлежащая более высокому уровню интеграции, не выводима из более низкой, как бы точно мы ее ни знали. Мы знаем с полной уверенностью, что высшие системы возникли из низших, что они построены из них и до сих пор содержат их в качестве составных частей. Мы знаем также с полной уве­ренностью, каковы были предыдущие стадии, из которых воз­никли высшие организмы. Но каждый акт построения представ­лял собой «Fulguratio», случившуюся в эволюции как единствен­ное, своеобразное событие, и это событие в каждом случае носило характер случайности или, если угодно, изобретения.

Телеономный, связанный с целями, с целесообразностью. Виталистический — признающий наличие в организмах нематериальной, сверхъестественной силы («жизненная сила», «душа» и др.), управля­ющей жизненными явлениями.