ПОЧЕМУ ДЕТИ ССОРЯТСЯ)

Аня (5 лет) не пошла в детский сад. Она осталась дома со своей любимой мамой. Она так ждала этого дня, ей так хотелось побыть дома, а вот теперь ей почему-то скучно. Она ходит по ком­натам, перекладывает игрушки с одного места на другое, смотрит в окно и не знает, чем заняться. Мама уже почитала ей сказку, поиграла с ней, но все равно чего-то не хватает.

— Мама, а можно я зайду за Мариной и позову ее?

— Ну конечно можно, зайди, если хочешь.

Через некоторое время девочки с энтузиазмом начинают иг­рать: «Это у нас стол, это моя плита, я буду обед готовить...» Уже совсем не скучно, и даже, наоборот, очень весело. Так про­ходит примерно полчаса. И вдруг из детской комнаты раздаются гневные крики:

•— Не туда ставишь, ты все не так делаешь, смотри!

— Пусти, я сама!

— Отдай, это мое!

— Уходи, ты все испортила! Ты все поломала!

— Хорошо, я уйду, Анечка, но больше уже никогда не приду!

— Ну и не приходи, я с тобой больше не дружу!

Хлопает входная дверь, Аня, рыдая, жалуется маме на против­ную Маринку, Но через полчаса опять становится нестерпимо скучно: «Мам, можно я зайду за Мариной?»

Опять девочки играют вместе, и все повторяется сначала. Почему же так происходит? С одной стороны, дети очень тянут­ся друг к другу, но с другой — часто ссорятся.

Чтобы разобраться в сложных детских отношениях; попытаем­ся понять, как маленькие дети воспринимают друг друга. Давайте подслушаем разговор наших подружек до того, как они поссори­лись.

_:— У моей куклы красивое платье!

— А- мне мама тапочки купила, смотри!

— Я буду дом для куклы строить, вот моя кроватка.

— А моя кукла лучше твоей, я ей косу заплетаю.

— А я своей бантики завязываю. Я уже умею бантики завязывать.

— А я умею принцессу с бантиками рисовать...

Здесь происходит то, о чем мы уже говорили. В каждой фра­зе ребенка в центре стоит «я»: у меня есть, я умею, я делаю и т, д. Дети как бы хвастаются друг перед другом своими умениями, достоинствами, имуществом. Все это важно продемонстрировать сверстнику, чтобы хоть в чем-то (а лучше во всем) превзойти своего партнера. Игрушка, которую никому нельзя показать» теряет половину своей привлекательности. Почему же для детей это так важно?

Прежде всего потому, что маленькому ребенку необходима уверенность в том, что его замечают, что он самый хороший, любимый и т. д. Эта уверенность отражает отношение к нему родителей, для которых их собственный ребенок всегда самый-самый. Пока малыш дома, ему не надо доказывать папе с мамой, что он самый хороший. Но как только он оказывается среди детей, эта истина перестает быть столь очевидной, и ребенку приходится доказывать свое право на уникальность и превосходство.

Наиболее простой способ — сравнение себя с тем, кто играет рядом и кто так похож на тебя. Правда, сравнивают себя с дру­гими маленькие дети весьма субъективно. Их основная задача — доказать свое превосходство, и для этого они прибегают к самым разным аргументам. Но за всем этим стоит: «Смотри, какой я хороший!» Вот для чего нужен сверстник! Он нужен для того, что­бы было с кем себя сравнивать (а иначе, как же можно доказать, что ты лучше всех), и еще для того, чтобы было кому показать свои достоинства. Получается, что маленький ребенок видит в сверстнике прежде всего предмет для сравнения с собой. А сам сверстник, его личность (интересы, действия, качества) как бы совсем не замечаются. Вернее, они замечаются, но только тогда, когда начинают мешать, когда сверстник ведет себя не так, как хотелось бы. И сразу же эти качества получают суровую и од­нозначную оценку:

— Не толкайся, дурак!

— Жадина ты противная!

— Ты все неправильно делаешь, хулиган!

Подобными эпитетами дети награждают друг друга на основа­нии отдельных безобидных действий: не даешь игрушку — значит, жадина, делаешь не так как я — значит, неправильно. Об этом ребенок откровенно и непосредственно сообщает своему малень­кому другу. Но ведь друг ждет от него совсем другого! Ему тоже нужны признание, одобрение, похвала!

Вот она, первая причина детских конфликтов. Каждому ребен­ку необходимо хорошее отношение сверстника. Но понять, что сверстнику нужно то же самое, он не может. Похвалить и одобрить другого ребенка для дошкольника оказывается очень трудно.

Почему дети не замечают чужих достоинств и подчеркивают только отрицательные черты в поведении сверстников? Дело в том, что дошкольники видят и воспринимают только внешний рисунок поведения другого, только его зримый, ощутимый результат. Они видят, что другие дети толкаются, кричат, мешают, отбирают игрушки и т. д. Но что каждый сверстник — личность, со своим внутренним миром, интересами,, желаниями, предпочтениями — им понять еще трудно. Да и собственный внутренний мир дети осознают еще очень плохо. Мы уже говорили о том, что дошколь­ники ведут себя импульсивно и зачастую не могут объяснить, за­чем и почему они что-то делают. Но если человек не осознает своих переживаний, намерений, интересов, то как же он может представить, что чувствуют другие? В этом и состоит вторая при­чина частых ссор и конфликтов детей.

Как помочь ребенку посмотреть на себя и сверстника со сто­роны?

Для этого мы организовали такую ситуацию. Двух детей при­глашали поиграть вместе в течение 20—30 минут. В комнате были карандаши, кубики, машинки — в общем все необходимое для иг­ры. Малыши начинали играть, и все было так, как бывает всегда, когда играют дети. А мы записывали на магнитофон их споры, объ­яснения и обвинения. (Дети, естественно, об этом не подозревали.) После игры дети возвращались к своим друзьям на улицу, а мы подзывали к себе одного из них и давали прослушать магнито­фонную запись. Надо ли говорить, как удивительно и интересно было ребенку слушать свой голос. Он, как правило, узнавал себя и своего партнера. Узнавал даже не по тембру голоса, а по содер­жанию высказываний, которые он, конечно же, вспоминал при про­слушивании. Если такого узнавания не происходило, мы помогали ему: «Это кто говорит? Узнаешь? Это ты, а это Саша...» И так до тех пор, пока ребенок безошибочно не узнавал себя и своего партнера;

И вот теперь, когда картина общения сверстников воспроиз­ведена и ребенок видит себя как бы со стороны, можно поговорить с ним о поведении друзей. Для этого мы выбирали какие-нибудь характерные фрагменты их взаимодействия (ссоры, предложения, возражения, раздел игрушек и т. д.) и задавали ребенку одни и те же вопросы: «Что ты делал? Как ты это делал? Почему ты это сделал? Зачем ты это сделал?» Точно такие же вопросы зада­вались по отношению к партнеру ребенка: «Как ты думаешь, по­чему он так сделал?» И т. д. Как вели себя дошкольники в такой непривычной для них ситуации? Начнем с примера.

Саша и Сережа во время игры никак не могли поделить грузовик с поднимающимся кузовом: обоим хотелось его взять себе. Они долго спорили, кто будет возить этот грузовик, не желая уступать его друг другу. В конце концов Сережа все-таки отдал машину Саше, а сам занялся кубиками.

Взрослый дал прослушать Саше фрагмент их диалога и стал задавать ему вопросы:

— Что вы с Сережей делали?

— Играли.

— А как вы играли?

— Просто в машинки, мне нужен был грузовик, а он не давал.

— А почему тебе нужен был грузовик?

— Я его хотел, а он не давал.

— Но зачем тебе грузовик?

— Хотел с ним играть (после долгого молчания).

— А как ты думаешь, почему Сережа не давал?

— Не хотел и не давал... (опять долгое напряженное мол­чание).

Вот и все объяснение: «Я хотел, а он не хотел». А то, что этот грузовик новый, что он привлекательнее всех других машин, что Сережа, так же как и он, Саша, хочет играть с этой игрушкой, потому что с ней интересно (у нее поднимается кузов),— это проходит как бы мимо сознания Саши. Для него важно лишь то, что Сережа не хочет дать ему машину. Желания и интере­сы самого Сережи для Саши как бы не существуют.

Но может ли он, Саша, как-то объяснить действия своего партнера? Чтобы выяснить это, взрослый задает Саше следующий вопрос: «А как ты думаешь, почему Сережа все-таки дал тебе этот грузовик?» Как ни странно, но этот вопрос побуждает маль­чика не к раздумьям, а к активным действиям. Он подбегает к ок­ну, высовывается на улицу, где гуляют дети (в том числе и Сере­жа), и кричит: «Сережа, ты почему дал мне грузовик?» Сережа в недоумении пожимает плечами. «Он не знает»!— уверенно сооб­щает Саша.

— Но ведь я спрашиваю тебя, как ты думаешь, почему он так сделал?

— Он не знает,— повторяет Саша,— как же я могу сказать, если он не знает...

Оказывается, Саша даже не допускает мысли о том, что он сам может догадаться, что движет действиями его сверстника, почему тот совершает те или иные поступки. Он и о своих-то мотивах ничего определенного сказать не может, кроме «хотел» или «не хотел».

Саша и Сережа — еще совсем маленькие. Им обоим скоро 4 года. Конечно, вопросы взрослого о мотивах поведения слишком трудны для них. Но все же даже таких малышей подобные во­просы не оставляют равнодушными. Некоторые дети, не ответив на них сразу, продолжают думать о них и потом, через какое-то время, сообщают: «Я рассердился, потому что он мой домик раз­ломал» или: «Я перестал рисовать, потому что Лена толкалась».

Эти продуманные сообщения — первый шаг к осознанию себя. Дети начинают понимать, что поступки людей — не случайные действия, что существуют причина и следствие, связанные в еди­ную цепочку. «Он домик разломал, поэтому я рассердился», «Она толкалась, поэтому я не мог рисовать». Конечно, звенья этой цепочки еще очень короткие. Но что характерно: ребенок видит причину, мотив своего действия прежде всего в поступках сверстника. Не в себе самом и не в окружающих предметах (это бывает очень редко), а в другом человеке. Поведение другого человека выступает как причина его действий, состояния, наст­роения. Даже маленькие дети (в 4 года) могут проследить объективную, безоценочную зависимость собственных действий от действий партнера: «Я увидел, как Леша рисует, и сам стал ри­совать». А когда ребенок видит в поведении сверстника причину собственных действий, он уже в состоянии рассматривать и свои действия (а значит, и себя) как причину действий другого: «Я ей сказал, как нужно в кубики играть, вот она и стала играть» или: «Я ей показала, как куклу причесывать, вот она и стала ее причесывать».

Примерно в 5 лет дети начинают отчетливо понимать, что они нужны друг другу. Конечно, потребность в общении со сверстни­ком появляется раньше (около 4 лет), но младшие дошкольники еще неосознанно тянутся к другим детям. А вот в 5 лет дети уже уверенно говорят о том, что играть лучше вместе. Стремление быть вместе становится типичным объяснением их поведения. Например, на вопрос «Почему ты стал возить кубики?» Вова уве­ренно ответил: «Потому, что мы с Колей дом вместе строили и нам нужны были кубики». А Лена обосновала свои действия так: «Я с Олей дружу, поэтому мы с ней делаем все вместе, что я, то и она. Я стала играть в куклы, и она со мной стала».

Надо сказать, что к 5—6 годам конфликтов и ссор становится меньше. Ребенку уже не так важно утвердиться в глазах сверст­ника. Гораздо важнее играть вместе, чтобы было интересно, чтобы построить большой дом из кубиков или устроить красивую ком­нату для кукол. И не так уж существенно, кто делает дом или комнату. Главное — делать это вместе. Все чаще дети говорят о себе с позиции «мы»: мы играем, у нас не получилось, мы пойдем и т. д. Даже когда ребенка спрашивали о его собственных, ин­дивидуальных действиях, например: «Почему ты вдруг начал пры­гать?» — он отвечал сразу за двоих: «Мы с Илюшей решили потанцевать». В этом «мы» неразделимо представлены «я» и «ты». А объединяет их всегда какое-нибудь общее занятие, дело, реше­ние. Другой ребенок (сверстник) здесь является необходимым условием этого общего дела: вместе веселее, интереснее, лучше получается.

Но кроме этого явного, осознанного стремления детей быть вместе, в дошкольном возрасте зарождается желание что-то сде­лать для друга. Вообще, интерес к сверстнику проскальзывает в отдельных высказываниях детей в З—4 года. Но сначала дети воспринимают друг друга только в их сиюминутных проявлениях, только «здесь и сейчас». Поэтому их интересует в сверстнике только то, чем он привлекает внимание к себе: что у него есть и что он делает. Интерес к другому связан с его конкретными, зри­мыми, ощутимыми проявлениями:

— Покажи, что у тебя есть?

— Во что ты играешь?

— Какой у тебя фартук?

Не правда ли, внешне это очень похоже на разговор Ани и Марины, который мы приводили вначале. Но по существу это уже совсем другое. За этими вопросами стоит не стремление похвастаться, не демонстрация себя, а интерес к сверстнику. Так приходит и понимание того, что у другого ребенка могут быть другие занятия, другие игры. Они не хуже и не лучше моих. Они другие. Но вот за этими иными занятиями и предметами дети еще не видят другого человека. Поэтому вопросы типа «По­чему и зачем его друг это делает?» для маленького ребенка слиш­ком трудны.

Только к 6—7 годам у ребенка проявляется интерес к самому сверстнику, не связанный с его конкретными действиями:

— Покажи, ты не ушибся? Тебе не больно?

— Хочешь откусить яблоко?

— Тебе понравился мультик по телевизору?

Несмотря на наивность и простоту этих вопросов, в них уже не только интерес к занятиям или имуществу другого ребенка, но внимание к нему и даже забота о нем. В них — зародыши но­вого отношения между детьми. Сверстник — это уже не только объект для сравнения с собой, это уже не только условие увлекательной игры, но самоценная и значимая человеческая личность со своими переживаниями и предпочтениями.

В нашей ситуации с магнитофоном старшие дети (6—7 лет) уже не удивлялись вопросам о том, почему они или их партнер совершают то или иное действие. Они, как и младшие, видели причину своих действий в сверстнике. Но если для младших до­школьников другой ребенок выступал как причина неудачных действий (толкает, мешает, шумит), то у старших он, напротив, становится целью их действий. Они специально что-то делали для своего приятеля и понимали это: «Я хотел ему помочь и поэтому стал строить вместе с ним»; «Я хотела, чтобы она поскорее хоро­шую вазу нарисовала, и поэтому стала искать ей острые каран­даши». Дети думают не только о том, как помочь другому в его конкретных детских занятиях, но и о его настроении и желаниях. Это очень важно. Они искренне хотят доставить друг другу ра­дость и удовольствие: «Я хрюкала, потому что хотела Юлю рас­смешить, она так любит смеяться!»; «Я этот рисунок рисовал, чтобы Света обрадовалась, когда я подарю его ей»; «Я стала в магазин играть, потому что Лена больше всего любит в магазин играть». Во всех этих объяснениях другой ребенок воспринимает­ся как цельная личность: он что-то любит, чему-то радуется, что-то хочет.

Конечно же, и в 6—7 лет дети ссорятся, дерутся, называют друг друга «жадинами» и «хулиганами». Конечно же, им тоже важно продемонстрировать себя и получить одобрение сверстни­ка. Но все же в этих отдельных высказываниях, в этом наивном стремлении помочь друг другу, сделать что-то приятное появля­ются ростки новых отношений между детьми, в центре которых уже не «я», а «мы». Эти ростки должны бережно поддерживать взрослые. Чтобы это примитивное детское «Смотри, какой я хо­роший!» (которое, увы, встречается не только у младших до­школьников) не задушило бы интерес к другому и желание по­мочь ему.

Конечно, сделать это непросто. Трудность в том, что многие особенности восприятия человека у детей связаны с тем, что ре­бенок видит и чувствует только то, что находится перед глазами, т. е. внешнее поведение другого (и те неприятности, которые это поведение может ему принести). А то, что за этим поведением стоят желания, настроения другого — им представить трудно. В этом детям должны помочь взрослые. Нужно расширить представления ребенка о человеке, вывести их за пределы воспринимаемой ситуации, показать другого ребенка с его «невидимой», внутрен­ней стороны: что он любит, "почему он поступает так, а не иначе. Сам ребенок, сколько бы он ни находился в обществе сверстников, никогда не откроет их внутренней жизни, а будет видеть в них лишь возможность для самоутверждения или условие для своей игры.

Но понять внутреннюю жизнь другого он не сможет, пока не поймет самого себя. Это понимание себя может прийти только через взрослого. Рассказывая ребенку о других людях, об их со­мнениях, раздумьях, решениях, читая ему книжки или обсуждая фильмы, взрослый открывает маленькому человеку то, что за каждым внешним действием стоит решение или настроение, что у каждого человека есть своя внутренняя жизнь, что отдельные поступки людей связаны между собой. Очень полезно задавать вопросы о самом ребенке и его побуждениях и намерениях: «Почему ты так сделал?», «Как будешь играть?», «Зачем тебе ку­бики?» и т. д. Даже если ребенок ничего не сможет ответить, ему очень полезно подумать об этом, связать свои действия с ок­ружающими людьми, попытаться заглянуть в себя и объяснить свое поведение. И когда он почувствует, что ему бывает трудно, весело или тревожно, он сможет понять, что окружающие его дети — такие же как он, что им тоже бывает больно, обидно, они тоже хотят, чтобы их любили и берегли. И может быть, Сережа перестанет быть «жадиной» оттого, что он хочет грузовик, а Ма­ринка уже не будет «противной» оттого, что ей хочется играть по-своему.