Хеттская и хурритская литературы 8 глава

Тем не менее мы будем вынуждены придерживаться жанровой классификации и ограничиваться лишь указанием на примерное время создания того или иного памятника, если это возможно. Сложность проблемы и краткость нашего обзора не позволяют провести последовательную хронологическую градацию памятников вавилонской литературы, поскольку этот вопрос требует специального исследования.

Число памятников вавилонской литературы очень велико, так что многие из них придется оставить без упоминания. Мы остановимся только на некоторых произведениях, которые кажутся нам наиболее типичными для отдельных жанров, и при этом будем вынуждены не всегда придерживаться хронологического порядка. Так, мы начнем наш обзор с памятника довольно позднего, но зато, на наш взгляд, такого, на котором лучше всего можно показать характерные и новые черты аккадской литературы по сравнению с литературой шумерской.

В то время как у шумеров не засвидетельствовано ни одного самостоятельного космогонического произведения, среди памятников вавилонской литературы важное место занимает «Поэма о сотворении мира» («Энума элиш»): она является вторым — после эпоса о Гильгамеше — по величине текстом и состоит из семи клинописных таблиц по 125—165 строк каждая.

Поэма написана архаизированным языком, строго выдержана по размеру; начало ее несколько напоминает шумерские заставки-прологи, повествующие о первых деяниях богов:

Когда вверху — небеса без названья,
А внизу земля была безымянна,
Когда Апсу, первородный их создатель,

103

И хаос Тиамат, что их породила,
Воды свои воедино мешали,
Ни болот, ни строений не было видно,
Когда боги не сияли во славе,
Имен не давали, не вершили судеб,
Тогда среди хаоса возникли боги,
Лахму и Лахаму нарекли имена им.
И прежде, чем выросли эти боги,
Аншар и Кишар великие созданы были,
Проходили дни, протекали годы,
И Ану, их наследник, отцам своим равный,
Он сравнился с Аншаром, его сын первородный.
Себе равным Ану породил Нудиммуда.
Нудиммуд, отцами своими рожденный,
Разумом ясен, многомудр и всесилен,
Превзошел он Аншара, своего деда,
Среди братьев ему не было равных.
Собираются вместе боги-братья,
Беспокоят Тиамат, вверх стремятся,
Чрево Тиамат они возмущают
Посреди небес своим весельем.

Особенно возмущен весельем молодых могучих богов Апсу, который вместе со своим везирем Мумму отправляется к Тиамат и просит разрешения погубить беспокойных богов. Тиамат согласия на гибель богов не дает. Тогда Апсу и Мумму решают действовать одни. Но Нудиммуд (Эа), который всеведущ и премудр, узнает их планы и опережает врагов. Он убивает Апсу, предварительно усыпив его, а Мумму берет в плен. Над убитым Апсу он возводит жилище и называет его Апсу (мировой пресноводный океан). В нем рождается прекрасное божественное дитя, «ребенок-солнце», Мардук, превосходящий всех созданных до него богов, в том числе и отца своего Нудиммуда (Эа).

Тем временем божества старшего поколения осыпают Тиамат упреками:

Когда Апсу, супруга твоего, убивали,
Ты с ним не была, сидела молча...

Они призывают Тиамат отомстить за Апсу, и та, разъярившись, начинает готовиться к битве. Она создает полчища страшных драконов и чудовищ и во главе их ставит бога Кингу, которого делает своим мужем. Затем собрание старших богов выбирает Кингу правителем, и Тиамат вручает ему скрижали судеб.

Таково содержание первой таблицы. Далее рассказано, как Эа, прослышав о приготовлениях к битве, обращается к Аншару и просит у него совета. Тот предлагает ему сразиться с Тиамат. Эа, видимо, отказывается (текст в этом месте плохо сохранился). Тогда Аншар обращается к Мардуку, но тот ставит условие: если он победит Тиамат, боги должны признать его первым среди них, и он будет повелевать ими. Боги возмущены, они и слышать не хотят о притязаниях Мардука. Однако другого выбора нет:

Они ели хлеб, вино они пили,
Сладкое вино их плоть связало,
Отяжелели тела их после пива,
Великая усталость сковала печень,
И Мардуку спасать себя поручили —
Ему поставили престол величья,
Пред своими отцами он сел в совете.

Боги избирают Мардука своим главой. Затем подробно описывается подготовка Мардука к сражению с Тиамат и сам бой, которому предшествует их словесная перепалка. Тиамат раскрывает пасть, чтобы проглотить Мардука, но тот насылает ветер, который мешает ей пасть закрыть. Ветры проникают в утробу Тиамат, а Мардук пронзает ее стрелой и убивает. Расправляется Мардук и со свитой Тиамат, а у Кингу отбирает скрижали судеб.

После гибели Тиамат начинается сотворение мира. Мардук рассекает тело Тиамат на две части. Из одной он делает небо, запирает его на засов и приставляет стражу, чтобы на землю не просочилась вода. Из другой — создает землю, воздвигает на ней дворец Эшарра и разрешает Ану, Энлилю и Эа жить в их внеземных городах.

Таблицы V и VI посвящены созданию небесных светил, определению порядка их движения, а также сотворению человека:

Мардук, услышав богов призывы,
В сердце своем задумал образ,
Уста открыл он и молвит Эа
О том, что в сердце решил и замыслил:
«Свяжу я кровью остов из глины,
Слеплю существо, назову Человеком.
Создам существо — Человек ему имя.
Пусть богам он служит, а те б отдохнули».

По совету Эа боги убивают Кингу и создают из его крови род человеческий. Затем боги решают отблагодарить Мардука за все его благодеяния и строят ему «небесный» Вавилон с храмом Эсагила, а также устанавливают на небе лук Мардука. Поэма заканчивается гимном Мардуку, составляющим содержание VII таблицы, в которой перечисляются все его 50 имен, а также заслуги и благодеяния перед человечеством.

Таким образом, цель создания поэмы ясна: она должна была объяснить и оправдать возвеличение почти неизвестного до XIX—XVIII вв. до н. э. города Вавилона и его местного божества — Мардука. Стало возможным благодаря этому определить примерное время создания памятника: поэма была написана не ранее

104

XVIII в. до н. э. При этом большинство исследователей, основываясь на специфике описания Мардука в поэме в сравнении с его же изображением в надписях царя Хаммурапи (1792—1750 гг. до н. э.), а также на стилистическом и филологическом анализе поэмы, относят ее создание к самому концу старовавилонского, или касситского, времени, скорее всего к XV—XIV вв. до н. э.

«Энума элиш» и по языку, и по стилю, и по назначению своему являет нам яркий и характерный пример культового, храмового эпоса: она была частью новогоднего богослужения. Характерно, что такую же роль этот эпос играл и в Ассирии, только там уже в конце II тыс. до н. э. Мардука заменил бог Ашшур, центральное божество ассирийского пантеона.

Мифы о сотворении мира и рода людского, как правило, сопровождаются в вавилонской литературе сказаниями о человеческих бедствиях, о гибели людей и даже о разрушении Вселенной. Как в шумерских, так и в вавилонских сказаниях подчеркивается, что причина бедствий — злоба божеств, их желание уничтожить людей полностью или частично. Бедствия эти ощущаются не как законное возмездие за людские грехи, но как злой каприз какого-либо бога или группы богов.

В этом отношении очень характерно сравнительно позднее сказание о боге чумы и разрушения Эрре (оно создано, видимо, не ранее XI в. до н. э.). Вначале рассказывается, как к верховному божеству Мардуку, восседающему на троне в Эсагиле, приходит бог Эрра и говорит, что храм и украшения обветшали, их следует обновить. Мардук возражает, что для этого он должен оставить свой трон и спуститься в бездну Апсу, а это сулит неисчислимые бедствия: когда в прошлый раз, перед потопом, он оставил свое место, то «звезды сбились со своего пути». Эрра, цель которого — погубить человечество, предлагает себя в замену, пока Мардук спустится к Апсу. Мардук соглашается, и, когда он удаляется, страну постигают всевозможные бедствия: на нее нападают враги, «правители забывают свой долг» и т. д. В конце концов богам удается смягчить гнев Эрры — его душа насытилась видом несчастий и разрушений, и он обещает вновь возродить Вавилонию.

Эта поэма, создание которой, по-видимому, вызвано бедствиями, обрушившимися на Вавилонию в конце II тыс. до н. э. (возможно, в связи с нашествием в южное Двуречье арамейских племен, которые в тексте названы сутиями), интересна для нас и в том отношении, что она проливает свет на теологические концепции вавилонян, в частности на представление о некоем физическом и духовном равновесии мира, которое зависит от присутствия на своем месте верховного бога. Интересна и композиция эпоса: несмотря на то что он богат событиями, прямого изображения действия в нем почти нет, он весь состоит из диалогов между богами и косвенных рассказов о случившемся. В конце пятой таблицы дано имя составителя эпоса: «Кабту-илани-Мардук, сын Дабибу, был составителем этой таблички. Это приснилось ему ночью, и, когда он рассказал все утром, не опустил ни одной строки и ни одной не прибавил».

Другое сказание о гибели людей и мира — миф о потопе, в основу которого, по всем данным, легла шумерская легенда о Зиусудре, — дошло до нас в двух вариантах в виде самостоятельного мифа об Атрахасисе («Превосходящем мудростью») и рассказа о потопе, вставленного в эпос о Гильгамеше (табл. XI эпоса).

Миф об Атрахасисе, впервые полностью опубликованный в 1969 г. У. Г. Лэмбертом и А. Р. Миллардом (Оксфорд, 1969), сохранился в двух версиях — старовавилонского и новоассирийского времени, причем более полной является старовавилонская версия, которая состоит из трех таблиц.

Таблица первая посвящена сотворению человека в варианте, близком к шумерскому мифу: боги вынуждены трудиться (копать каналы, таскать корзины с тяжестью) и очень недовольны этим. Особенно тяжело приходится богам Игигам, которые работают на Ануннаков. Игиги поднимают бунт, собирается совет богов, на котором решено обратиться к богине Мами-Нинту и к Энки, чтобы те создали человека и он стал бы работать за богов. Человек создается из глины и из крови убитого бога. Но «не прошло и двенадцати сотен лет, страна разрослась, расплодились люди». Шум людей мешает Энлилю, который собирает совет богов, и на нем принимается решение поразить человечество болезнями. Тут впервые на сцене появляется Атрахасис, который спрашивает у Энки о причине наказания людей и возможности избегнуть этого наказания. По совету Энки он обращается к мудрейшим старцам с призывом умилостивить Намтара, бога судьбы. Конец таблицы разбит, но, видимо, жертвы Намтару возымели действие, ибо снова «не прошло и двенадцати сотен лет, страна разрослась, расплодились люди».

Вторая таблица начинается с описания нового бедствия, которое наслано на людей по требованию Энлиля, — засухи и страшного голода: «черные пашни побелели, просторное поле рождает соль» (засоление почвы — бедствие, постепенно уничтожившее плодородие почв Двуречья, на которое исследователи древней экономики обратили внимание сравнительно недавно).

105

По совету Энки на этот раз люди приносят жертвы богу дождя и бури Ададу, и страна вновь избавляется от гибели. Тогда боги решают устроить всемирный потоп, описанию которого и посвящена последняя, третья, таблица эпоса. Энки, который вместе с богами поклялся не открывать решения богов, все же сообщает его «стене и тростниковой хижине» и приказывает Атрахасису построить большой корабль (маленький фрагмент касситского времени сохранил нам название корабля — «Судно, которое сохраняет жизнь»). По предсказанию Энки, потоп должен длиться семь дней и семь ночей. Отрывок, рассказывающий об отплытии Атрахасиса, очень плохо сохранился, но, видимо, Атрахасис берет на корабль свою семью и близких, а также животных и растения. Затем следует само описание потопа:

День начал менять лики,
Загремел Адад в черной туче.
Как только услышал он голос Адада,
Залил смолой и задраил двери.
Взревел Адад в черной туче,
Забушевали яростно ветры,
Лопнул канат, зашвыряло судно.
Ураганом потоп пронесся,
По людям прошелся, подобно битве,
Один не может узнать другого,
Увидеть друг друга в разрушенье.
Как бык ревущий, потоп бушует,
Как дикий осел, завывает ветер!

Конец поэмы также сохранился плохо, понятно только, что боги, сами испугавшись потопа, прекращают его и, кажется, готовы обратиться к Мами-Нинту и Энки, чтобы снова создать человечество. Атрахасису же, по-видимому, была дарована вечная жизнь.

В эпос о Гильгамеше сказание о потопе вошло в переработанном виде, получив при этом соответствующее обрамление, — рассказ вложен в уста очевидца потопа Ут-Напишти.

Стилистически незначительно отличаясь от эпоса об Атрахасисе, описание потопа в «Гильгамеше» эмоционально гораздо более насыщено и принадлежит к наиболее поэтически зрелым произведениям вавилонской литературы:

Едва занялось сияние утра,
С основанья небес встала черная туча,
Адду гремит в ее середине,
Шуллат и Ханиш идут перед нею,
Идут гонцы горой и равниной...
Ходит ветер шесть дней, семь ночей,
Потопом буря покрывает землю,
При наступлении дня седьмого
Буря с потопом войну прекратили,
Те, что сражались подобно войску.
Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.
Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,
Я взглянул на море — тишь настала,
И все человечество стало глиной!
Плоской, как крыша, сделалась равнина.
Я пал на колени, сел и плачу,
По лицу моему побежали слезы...

(Перевод И. М. Дьяконова)

Две вавилонские поэмы — о богах Нергале и Эрешкигаль и о нисхождении в преисподнюю богини Иштар (переработка известного шумерского варианта) — относятся к кругу мифов о подземном царстве. Миф о Нергале и Эрешкигаль повествует о том, как богиня Эрешкигаль получила супруга. Известны две версии поэмы, более краткая и более длинная, одна из которых была найдена в Эль-Амарне и датируется XIV в. до н. э.

Основное содержание мифа сводится к следующему: боги устраивают пир, на который Эрешкигаль отправляет своего посла Намтара с тем, чтобы он получил ее пиршественную долю. При его появлении на пиру все боги встают с мест, кроме Нергала. Узнав о случившемся, разгневанная Эрешкигаль требует отыскать виновного и доставить в подземное царство. Трижды ищет Намтар виновника в толпе богов, но Нергал каждый раз прячется за его собственной спиной. Наконец, Намтару удается опознать Нергала. Нергал спускается в подземный мир, подходит к трону, хватает Эрешкигаль за волосы и стаскивает с трона, угрожая смертью. Перепуганная богиня молит о пощаде, предлагает себя в супруги и обещает власть над подземным царством. Нергал соглашается. Несмотря на то что герои сказания носят шумерские имена, миф этот в шумерском варианте неизвестен. В аккадской мифологии Нергал, покровитель города Куты и бог подземного солнца, в какой-то мере дублирует Шамаша.

Второй миф — о нисхождении богини Иштар — весьма наглядно показывает подход вавилонских авторов к шумерским оригиналам. По содержанию поэма близка шумерской, но она гораздо короче: выброшены многочисленные повторы, текст стал более сжатым и лаконичным. Изменен конец поэмы, который кажется непонятным, если только не рассматривать его как сокращенную запись сценического действия. Возможно, что поэма в целом была мистерией, которая разыгрывалась двумя партиями (каждый ее отрывок можно рассматривать, как диалог двух партнеров, прерываемый ремарками-комментариями, исполняемыми хором), а заключительная часть была связана с массовым действом, и текст давал для него

106

лишь отдельные наметки (например, вступление, начальные реплики партий). Характерно, что в этой поэме, в отличие от шумерской, прямо говорится и подробно объясняется, что Иштар — богиня плодородия: как только она опустилась под землю, на земле прекратились случка животных и деторождение.

До нас дошло значительное число вавилонских мифов о героических подвигах богов и смертных. Среди них миф о том, как бог Лугальбанда отнял у птицы Анзу (Анзуд) похищенные ею у Энлиля таблицы судеб; миф о борьбе бога Тишпака с гигантским чудовищем Лаббу — ожившим рисунком Энлиля и др. Мотив борьбы бога-героя с чудовищем — тема вообще гораздо более характерная для вавилонской, чем для шумерской поэзии. И уже вавилонское сказание о сотворении мира, сюжет которого подчинен описанию подвигов верховного божества, эпическая разработка в нем эпизодов сражения бога с чудовищем, олицетворяющим враждебную стихию, свидетельствуют об определенной эволюции сказания-мифа в сравнении с аналогичным жанром шумерской литературы. Действительно, тема героической борьбы бога, подробное описание не просто деяний, но мотивов деяний божества оказываются специфическими именно для второго, вавилонского, периода литературы Двуречья.

Еще более наглядны изменения в сказаниях о смертных героях, которые, как мы видели, в шумерской литературе преобладали. В вавилонской литературе мы наблюдаем скорее обратную картину: число героев-богов становится больше, а о смертных героях до нас дошло куда меньше рассказов, чем от более раннего периода истории Двуречья. Нам, по существу, известны только четыре таких героя в вавилонской литературе: Гильгамеш, Адапа, Этана и Атрахасис. Но зато вавилонских героев мы уже с полным правом можем назвать эпическими, и сказание по крайней мере об одном из них, Гильгамеше, является подлинным произведением героического эпоса. Однако, прежде чем перейти к рассмотрению этого важнейшего памятника литературы Двуречья, коснемся двух других, весьма любопытных вавилонских эпосов — сказания о рыбаке Адапе и сказания о полете Этаны на орле.

Адапа — легендарный уроженец древнего шумерского города Эреду, и, видимо, сказание о нем принадлежит к циклу легенд этого города. Поэма об Адапе дошла, однако, в сравнительно поздней передаче — через Вавилон. Основная запись этого произведения найдена в Египте, где писцы изучали аккадский — международный язык этого времени, и датируется XIV в. до н. э.

Может быть, из-за фрагментарности памятника сюжет сказания кажется преднамеренно усложненным и не всегда последовательным. В городе Эреду живет премудрый Адапа, сын бога Эа. Адапа — «мудрец и хлебопек Эреду», к тому же он еще и рыбак и снабжает рыбой своего отца Эа. Однажды, во время рыбной ловли, налетает Южный ветер. Улов Адапы пострадал. В ярости Адапа ломает Южному ветру крылья, и семь дней тот не может летать над землей. Владыка небес Ану разгневан и требует наказания виновника. Отец Адапы, Эа, желая спасти сына, учит его, как вести себя при встрече с Ану:

Тебе предложат еду смерти — не ешь.
Тебе предложат воду смерти — не пей.
Дадут тебе чистую одежду — облачись в нее, елеем умастись.

Кроме того, Эа советует Адапе, перед тем как предстать перед Ану, облачиться в траур, чтобы задобрить стражей небес, Думузи и Гишзиду, а на вопрос, почему он в трауре, отвечать: «В стране нашей пропало два бога — Думузи и Гишзида, и по ним-то я и ношу траур».

Адапа выполняет советы своего отца; Думузи и Гишзида, растроганные ответом Адапы, задабривают Ану, и тот меняет решение. Ану собирается подарить Адапе вечную жизнь и предлагает ему еду жизни и воду жизни. Однако Адапа, принимая их за пищу смерти, отказывается, следуя совету отца.

Удивленный Ану спрашивает Адапу, по чьему наущению он действует. Услышав ответ: «Так приказал мне отец мой, Эа», — Ану гневно распоряжается: «Схватите его и швырните на землю». Так мудрец Адапа лишается вечной жизни.

Перед нами — широко распространенный в мировом фольклоре мотив: потеря человеком бессмертия в результате его же ошибки. Возможно даже, что это наиболее древний из записанных вариантов этого мотива. Однако не этим, вернее не только этим, интересно сказание. Оно, по всей видимости, трансформированная версия еще более древней легенды, и характер этой трансформации весьма знаменателен для вавилонской литературы.

Нелогичность сказания и его композиции сразу бросаются в глаза, и именно это обстоятельство часто приводит исследователей в недоумение. Так, Адапа, отправляясь на небо к Ану, встречает там Думузи и Гишзиду, которые названы в тексте «стражами небес». Но Думузи и Гишзида в шумерской мифологии — боги подземного царства (правда, Думузи, по шумерским версиям, проводит там всего полгода), и по ним носят траур, потому что они жители

107

«страны без возврата». Далее, не вполне ясны мотивы поведения Ану, который дважды меняет свое решение о судьбе Адапы.

Нам кажется, что объяснить противоречивость сюжета можно лишь в том случае, если предположить, что в оригинале сказания Адапа на самом деле умирал или по крайней мере должен был умереть. Действительно, как иначе можно понять поведение Адапы на суде у бога? Он не ест, не пьет, облачается в чистую одежду и умащается елеем, т. е. исполняет предписанный предсмертный ритуал (ср. поведение Энкиду в шумерском сказании о Гильгамеше «Энкиду и подземный мир»). Именно смертью Адапы вызвано и странное появление богов подземного царства Думузи (Таммуза) и Гишзиды.

Роль Ану в первоначальном варианте сказания могла заключаться в том, что, умилостивленный Адапой, он отменял смертный приговор. Если это так, то редактор вавилонского текста не только меняет композицию сказания, но и заставляет Ану вновь лишить героя бессмертия — мотив чрезвычайно популярный именно в вавилонской литературе.

Поэма об Этане, предание о котором также восходит еще к шумерскому периоду истории Двуречья, дошла до нас в трех редакциях — старовавилонской, среднеассирийской и новоассирийской, но все версии сохранились весьма плохо.

Между находящимися в нашем распоряжении отрывками текста трудно уловить связь или хотя бы установить порядок, в котором они следовали в поэме.

В одном отрывке идет речь о правителе-пастыре города Киша Этане, который отправляется на небо искать «камень родов». Часть исследователей полагает, что путешествие Этаны связано с каким-то общественным бедствием, может быть неурожаем. Другие видят причину поисков «камня родов» в бесплодии самого Этаны или же связывают их с тяжелыми родами жены.

Другой отрывок поэмы содержит историю орла и змеи. Орел предлагает змее свою дружбу, и животные дают клятву верности перед богом солнца Шамашем:

День за днем повседневно блюдут они клятву:
Онагра ль, тура орел изловит —
Ест змея до отвала и едят <ее> дети.
Газель, оленя змея изловит —
Ест орел до отвала и едят <его> дети...
.................
И орлиные дети подросли и окрепли,
А затем, как орлята подросли и окрепли,
Орлиное сердце задумало злое,
Детей у друга пожрать ре<шил он>,
И открыл он уста, говорит <своим детям:>
«Детей змеиных пожрать хочу я»...
...............
Маленький птенчик, весьма разумный,
К отцу-орлу обращает слово:
«Не ешь, отец мой, сети Шамаша тебя покроют.
Переступивших стези Шамаша,
Шамаш карает жестокою дланью».
Не слыхал он, не выслушал слов малютки,
Пожрал, спустившись, детей змеиных...

(Перевод В. К. Шилейко)

Змея обращается к богу с мольбой о мести, и Шамаш, наказывающий всякую несправедливость, предлагает змее спрятаться в туше дикого быка, дождаться там орла и с ним расправиться. Змея поступает, как ей советует Шамаш. Вот птицы слетаются к туше отведать мяса:

...А орел угадает ли козни?
Вместе с племенем птичьим мясо будет ли есть он?
Орел уста растворил, обращается к детям:
«Слетим, давайте, пойдем отведать бизоньей туши».
Маленький птенчик, весьма разумный,
К <орлу-отцу> обращает слово:
«Не спускайся отец! Может, в туше змея укрылась...»
...Он не слушал, не выслушал слов малютки,
Он спустился, уселся на туше бизоньей.
Клюнет мясо орел, кругом оглядится,
Снова клюнет он мясо, кругом оглядится,
Пробирается к брюху, глядит в утробу.
А как вошел он в утробу —
Ухватила змея его за крылья...
Орел уста растворил, к змее обратился:
«Сжалься! Все, что захочешь, дам тебе я в подарок!»
Змея уста растворила, к орлу обратилась:
«Если дам тебе волю — как тогда я отвечу перед вышним Шамашем?
На меня обратится тогда твоя кара,
Кара, которой я тебя подвергаю».
И она ему крылья, перья, пух общипала,
Истерзала его и бросила в яму.
Чтобы умер он жадной и голодной смертью.

(Перевод В. К. Шилейко)

Некоторые исследователи рассматривают историю об орле и змее как вкрапленную в текст сказания басню. Однако скорее, как полагает советский ученый И. Г. Левин, автор сказания использует здесь первоначально самостоятельный миф.

Наконец, последний отрывок вновь возвращает нас к рассказу об Этане. Связь его с историей о змее и орле не вполне ясна, но, кажется, по приказу Шамаша Этана вытаскивает ощипанного, полумертвого орла из ямы. Он лечит его и кормит, после чего орел предлагает

108

Этане поднять его на небо, Этана покидает землю и достигает неба Ану.

Орел говорит ему, Этане:
...........
«Садись, тебя взнесу я к Ану,
На груди моей удобно устройся.
За крылья держись своими руками,
По обе стороны раскинь руки».
И тот на груди орла уселся,
За крылья его ухватился руками,
По обе стороны раскинул руки,
Великая тяжесть на орла опустилась.
И вверх на одну версту поднявшись,
Орел говорит ему, Этане:
«Взгляни, мой друг, каков мир ты видишь?
Разгляди море по сторонам Экура!»
«Холмом земля стала, море — потоком!»
И вверх на вторую версту поднявшись,
Орел говорит ему, Этане:
«Взгляни, мой друг, каков мир ты видишь?»
«Малой рощицею земля стала».
И вверх на третью версту поднявшись,
Орел говорит ему, Этане:
«Взгляни, мой друг, каков мир ты видишь?»
«Земля арыком садовника стала!»
И они долетели до неба Ану.
Пред престолом Ану, Энлиля и Эа,
Орел и Этана пред ними склонились.

(Перевод В. К. Шилейко)

Конец сказания найден только недавно. Обычно историю Этаны трактовали трагически, считая, что и он, и орел разбиваются, взлетев слишком высоко. Однако на самом деле они возвращаются благополучно, получив желаемое. И. Г. Левин, сопоставляя вавилонское сказание с известными в мировом фольклоре мотивами дружбы орла и человека и полета человека на орле, предполагает, что сказание воспроизводит в трансформированном виде ритуальный рассказ о путешествии шамана в потусторонний мир с помощью духа-покровителя в образе животного.

Эпос о Гильгамеше, известный русскому читателю по переводу И. М. Дьяконова, дошел до нас в трех основных версиях — ниневийской, которая не старше второй половины II тыс. до н. э. и представляет собой довольно близкую переработку более древней, основной версии; периферийной, фрагменты которой найдены в Богазкее и в Магиддо (к ней относится также хетто-хурритская поэма на тему о Гильгамеше) и которая тоже датируется серединой II тыс. до н. э.; и старовавилонской, самой древней и основной, свидетельствующей, что аккадский эпос о Гильгамеше был создан в период, когда Месопотамия окончательно перешла на аккадский язык.

Аккадский эпос о Гильгамеше, самое крупное и значительное произведение клинописной литературы, ценен для нас не только своими художественными достоинствами. Этот памятник дает нам возможность проследить пути генезиса героического эпоса и понять, в какой мере вавилонская литература оказалась самостоятельной, а в какой — отталкивалась от шумерских источников.

Поэма изложена на двенадцати таблицах, причем последняя таблица, которая представляет собой дословный перевод с шумерского на аккадский второй части песни о Гильгамеше и дереве хулуппу, композиционно с поэмой не связана.

Эпос начинается рассказом о диком человеке Энкиду, которого богиня Аруру создает по просьбе богов, обеспокоенных бесконечными жалобами Урука на их своенравного и буйного владыку, могучего Гильгамеша. Энкиду должен противостоять Гильгамешу и победить его.

Энкиду живет в степи вместе с газелями и козами, он не знает цивилизованной жизни и не подозревает своего предназначения. Когда в Урук приходит известие, что в степи появился некий могучий муж, который защищает животных и мешает охотиться, Гильгамеш посылает в степь блудницу, полагая, что если ей удастся соблазнить Энкиду, звери его покинут. Так и случилось. Блудница, соблазнив Энкиду, ведет его в деревню, где дикарь впервые вкушает хлеба и пробует вина.

Затем поэма рассказывает о встрече Гильгамеша и Энкиду. Энкиду вступает с Гильгамешем в поединок на пороге спальни богини Ишхары, когда тот идет совершать обряд священного брака (интересно, что здесь чужеземная, хурритская богиня Ишхара заменяет Иштар, по-видимому потому, что Иштар в поэме — персонаж, враждебный Гильгамешу). Ни один из героев не может победить другого, и это делает их друзьями. Далее следует рассказ о подвигах, которые герои совершают вдвоем; они сражаются со свирепым Хумбабой, хранителем горных кедров, а затем с чудовищным быком, насланным на Урук богиней Иштар за отказ Гильгамеша разделить ее любовь. По воле богов, разгневанных убийством Хумбабы, Энкиду умирает, а Гильгамеш, потрясенный смертью друга, бежит в пустыню.

Отчаяние его безгранично — он тоскует о любимом друге и впервые ощущает, что и сам смертен. Неужели такова судьба всех людей? Скитания приводят его на остров блаженных к Ут-Напишти — единственному человеку, обретшему бессмертие. Гильгамеш хочет знать, как тот добился его, и в ответ Ут-Напишти рассказывает историю всемирного потопа, очевидцем

109

которого он был и после которого получил из рук богов вечную жизнь. Но для Гильгамеша, говорит Ут-Напишти, второй раз совет богов не соберется. Тогда жена Ут-Напишти, жалея Гильгамеша, уговаривает мужа одарить его на прощанье, и Ут-Напишти открывает герою тайну цветка вечной молодости. Гильгамеш с трудом достает цветок, но не успевает им воспользоваться: на обратном пути, пока он купался, цветок похитила змея и сразу же помолодела, сбросив кожу. Поэма завершается тем, что Гильгамеш возвращается в Урук.