Учение софистов. Жизнь и философия Сократа.

Каждое мгновение нашей жизни мы изменяемся, оказываемся в новом состоянии, и, пытаясь осмыслить это наличное состояние, сопоставляем его с уже имеющимися в нашем распоряжении идеями. Благодаря заключённой в них энергии, идеи эти, как мы уже говорили, могут выполнять роль «спасательного круга», однако этим их значение в противостоянии нашего сознания наличному бытию не исчерпывается. Оказывается, идея, при определённом с ней обращении, может сама продуцировать данный конфликт. Каким же образом это происходит? Действительность, в которую мы с вами погружены, развивается, уходит вперёд по сравнению с тем, что было раньше, а идея представляет из себя нечто фиксированное, остаётся на прежнем месте. Таким образом, эта идея оказывается не на вершине наличной ситуации, к которой мы пытается её приложить, а несколько ниже. В социологии это называют проблемой рассогласования статусов, когда то, что ниже – в данном случае это прежняя идея – пытаются представить во главе того, что выше – наличной действительности. Такое нарушение иерархического порядка ведёт к коррозии мыслительной способности человека, и как своего рода реакция на эту коррозию возникает учение софистов.

Чем же занимались софисты? Анализируя конкретные жизненные ситуации, различные обстоятельства, они показывали, что одни и те же идеи в одном случае могут срабатывать, а в другом нет, и значит, их можно оспорить. Действительно, если я вас спрошу, хорошо ли воровать, вы наверняка ответите, что плохо. Но это – общее положение, а значит – абстрактное. А вот возьмем конкретную ситуацию: представьте, что у молодой женщины на руках умирает от голода младенец. Чтобы спасти жизнь ребёнку, она идет на базар и крадет у торговца булочку. Как вы думаете, в данном случае она правильно поступила? Получается, что при данных обстоятельствах – да, правильно. Таким образом, софисты подвергали критике не только нравственные, но и все те разумные установления, которых достигла к тому времени философия, выпукло представляли их относительность или по-другому – релятивность.

В прошлый раз мы уже начинали разговор о Демокрите, который в своём учении в некотором смысле продолжает дело, начатое Парменидом, а именно – отделение Бытия от небытия. В качестве первого Демокрит

берёт атомы, небытие же называет пустотой. Сами по себе атомы мало привлекательны - они не имеют ни запаха, ни цвета, ни вкуса – эдакие плотные «камушки», и в связи с этим вполне может возникнуть вопрос – как такое «бытие» может вдохновлять, ассоциироваться с тем, что созерцали ещё первые философы? И вот теперь пришло время определить именно философский смысл демокритовского атомизма. Разделение существующего на бытие и небытие для Демокрита есть некий принцип, который сам по себе - чистейшая абстракция. Так, например, атом, взятый в отдельности, лишён каких-либо качеств, тем более – пустота. Однако, прилагая этот принцип к различным областям действительности, оказывается возможным их осмысление. Например, различные свойства тел, наблюдаемых нами, объясняются различием очертаний, сочетаний или положений сцепленных между собой атомов. Таким образом, разделение того, что в различных религиозных картинах мира как Запада, так и Востока называлось тёмным и светлым, добрым и злым, Небом и Землёй, тщательно осуществляемое на уровне философии, создавало некое пространство для человеческого мышления. Пространство это обладало не только горизонтальной, т.е. плоскостной, но и вертикальной составляющей. И вот, в этом новом просторе и стал возможен «полёт» живой человеческой мысли.

В учении софистов происходит абсолютизация указанного пространства, всё своё внимание они обращают на свои мыслительные и речевые способности, объявив породившие эти способности абстракции чем-то относительным, малодоступным, а значит и не очень интересным. В этом – смысл знаменитого высказывания одного из главных представителей софистической мысли Протагора: «Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют». Отсюда вытекают и определённые этические воззрения софистов. Вот как описывает их в одном из своих произведений Платон: «… кто хочет прожить жизнь правильно, должен давать полнейшую волю своим желаниям, а не подавлять их, и как бы ни были они необузданны, должен найти в себе способность им служить …». Таким образом, оказывается, что «добродетель» и другие подобные «условности» нужны «слабым», которые сами неспособны «возвыситься над толпой», «и потому толпа, стыдясь своей немощи и скрывая её, поносит таких людей и объявляет своеволие позором и старается поработить лучших по природе; бессильная утолить собственную жажду наслаждений, она восхваляет воздержность и справедливость, - потому что не знает мужества».

Не напоминает ли это вам что-то из школьного курса? Конечно, Раскольникова из «Преступления и наказания». «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» - вопрошает он, и чтобы доказать себе, что «имеет право»,

решается на убийство. В этих рассуждениях присутствует перекличка с этическими воззрениями знаменитого немецкого философа Фридриха Ницше, одна из работ которого так и называется: «По ту сторону добра и зла». По ту сторону – это значит выше. Ницше мечтает о некоем человеке будущего, он называет его «сверхчеловеком», которому удастся возвыситься над общепризнанными нравственными нормами как над чем-то относительным и условным. Полагаться же в своих действиях он будет на хорошо развитый внутренний инстинкт. Известно, что именно так и поступал один из величайших диктаторов XX века Адольф Гитлер, который недвусмысленно называл Ницше своим духовным наставником. Таким образом, в лице софистов демократия обнаруживает в себе удивительный парадокс: в недрах декларируемой свободы вызревают идеи, которые способны вдохновить какого-нибудь политического авантюриста, а он, решив, в свою очередь, что вправе поступать на своё усмотрение, и манипулируя сознанием вверившихся ему масс, может начать действовать вразрез с интересами тысяч и миллионов людей .

Можно ли что-то противопоставит всему этому? Оказывается – можно. Нашёлся человек, который вполне успешно этим занимался, а звали его Сократ. То, что у софистов превращается в абстракцию, а именно, бытие и небытие, он снова пытается оживить, и то, что он делает, можно обозначить так: он пытается навести мосты между божественной реальностью и человеком, снова соединить его с тем божественным миром, который в философии софистов уже утрачивается человеком. Каким же образом он делает это? Или где то место пересечения божественного и человеческого? Сократ не двусмысленно говорит по этому поводу – это душа человека. Здесь происходит это соединение, и поэтому главное своё внимание Сократ обращает не на внешний мир, а именно на внутренний мир человека.

К чему же сводилась его основная деятельность? Сократ искал и находил в людях то, что можно обозначить как просвещённая или разумная душа. Именно в этом, как он считал, истинное существо человека. « … Всё достояние человека, самое его тело и телесная жизнь принадлежит ему внешним образом, но разумная душа – это он сам. И он должен заботиться о себе самом прежде всего, больше, нежели о всём том, что ему принадлежит, - заботиться о том, чтобы ему самому быть как можно лучше и как можно разумнее…». «Ведь я только и делаю, что хожу и убеждаю каждого из вас, старого и молодого, заботиться не о телах ваших или о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше, говоря вам: не от денег рождается добротность, а от добротности бывают у людей и деньги и все прочие блага – как в частной жизни, так и в общественной».

По-Сократу, чтобы такое знание было истинным и деятельным, чтобы человек действительно обладал им, необходимо, чтобы мы сами родили

его в себе. Платон показывает, каким образом Сократ умел пробуждать такое сознание в своих друзьях: он видел в них «самое дорогое» и ценное с прозорливостью влюблённого, для которого любимое существо является в идеальном совершенстве, и он умел заставить их самих почувствовать то, что он видел …, - пишет С.Н.Трубецкой. Вместе с тем, с неподражаемой иронией, Сократ умел показать, раскрыть своим любимцам всё несоответствие идеала и действительности, всё недостоинство их жизни. «Когда я слушаю его, - говорит Алкивиад, - сердце моё стучит гораздо сильнее, чем у корибантов (т.е. – исполнителей быстрых танцев), и слёзы льются от его речей. Вижу и многих других, которые испытывают то же самое. Слушая Перикла и многих других хороших ораторов, я считал, что они хорошо говорят, но ничего подобного я не испытывал, и душа моя не возмущалась против собственной рабской природы».

…

Вопрос:

Сократ во время философских бесед свою роль представлял как роль акушера, принимающего духовные «роды». Как Вы думаете, в наших с Вами отношениях присутствует нечто подобное?

Ответ:

Этот вопрос я хотел бы превратить в очередное домашнее задание. Возьмите тетрадь и как можно подробнее выпишите в неё из распечаток моих лекций всё, что относится к нашим с вами отношениям. При этом я предлагаю начать с лекции № 4, последовательно двигаясь от неё к самой первой, а затем – вернуться к этой, т.е. пятой лекции и далее продолжать в том же духе.

После этого попробуйте сами ответить на поставленный Вами вопрос, и если Вам это сделать даже и не удастся, дальнейший наш разговор на эту тему может стать более предметным, содержательным.

Признаюсь, несколько забегая вперёд, что с моей точки зрения, т.е. если бы я попробовал это сделать, ничего не должно было бы «выпасть». Т.е. – всё об этом: о нас с вами и наших отношениях.

Я думаю, что Сократ понял, что любая истинная философия – об этом. И когда он предлагает обратить свои взоры с внешнего мира на внутренний мир человека, это не значит, что он утверждает что-то кардинально отличное от прежних философов. Это, как мы уже говорили, не в его стиле - отрицать существующие установления. Это значит, что во всём прежнем знании он обнаруживает присутствие того главного, что интересует философов: взаимоотношение Истины и души человека, а, обнаружив это главное, он и предлагает к нему обратиться, считая нецелесообразным тратить время на второстепенное. Таким образом, не разрушая существующие традиции, он обнаруживает в них то, что по

значению равнозначно созданию новой традиции

Вопрос:

Так ли это необходимо, сравнивать мир философии с божественным миром? Или это необходимо для разрешения печатать лекции администрацией вуза? Если это так, то меня это никак не задевает, но Вам каково? Можете не оглашать вопрос.

Этот вопрос может показаться Вам очень узким и близоруким, но может быть правдой.

Ответ:

Отчего же не огласить? Более того, мне импонирует позиция автора. Действительно, если бы мной двигал не искренний интерес, грош была бы цена всему тому, что я говорю. К счастью это не так, и ещё остаётся надежда, что мои слова как-то смогут задеть и уважаемого автора записки. Какими же соображениями я руководствуюсь?

Во-первых, я не вижу причин, почему я не мог бы сравнивать мир философии с миром божественным, ибо это есть один и тот же мир, и как же ещё можно было бы передать суть философии ведущих представителей античной мысли? Вот, например, что пишет известный русский философ С.Н.Трубецкой: «Сократ веровал во всеведущего и всеблагого Бога, в благую мироправящую мысль, безусловную и потому действующую. Этот Бог, или всеобщий Разум, «устрояет и объединяет в стройном порядке Вселенную, в которой заключены все блага и всякая красота»; Он обновляет её в вечно юной красоте и силе и даёт каждой твари то, что ей нужно. Премудрый демиург, зиждитель мира, Он есть Бог благой, жизнелюбец и человеколюбец; ибо Он всё создал к благу, к той высшей всеобщей цели, которую Он имеет в себе».

В самом деле, ведь мы живём не при советском режиме, чтобы всё время оглядываться, прежде чем сказать то, что думаем. Так чего же бояться?

Впрочем, есть одна причина. Вопреки установившемуся мнению, быть верующим сегодня – не модно. То же самое было и во времена Сократа. Вот что говорит, например, действительно модный и очень популярный тогда софист Протагор: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому, что слишком многое препятствует такому знанию, - и вопрос тёмен, и людская жизнь коротка». Его ученик Критий уже прямо называет религию «выдумкой» умных людей для запугивания и оболванивания толпы. Подобные взгляды естественно вели и к

соответствующему отношению к религиозной практике. Сократ же, напротив, укоряет некоторых своих собеседников в том, что они «никогда не молятся и не приносят жертв богам, но напротив издеваются над теми,

кто делает это». «Вспомни, Аристодем, - говорит он, - что именно те государства известны нам своей мудростью и своим давним

существованием, которые отличались наибольшим благочестием …». «Если ты желаешь получить от них (т.е. богов) доказательство их любви и мудрости, сделай себя достойным тех божественных тайн, которые … открываются только тому, кто ищет у божества совета, кто изучает и повинуется ему».

В связи с этим я хочу привести выдержки из одной книги известного педагога С.С. Куломзиной, в которых она обращается к произведениям писателя Клайва Льюиса о волшебной стране Нарнии. «Владыка Нарнии – благой и могучий лев Аслан, хотя он редко и только в особых случаях там появляется. По воле Аслана в Нарнию иногда попадают из нашего мира люди, чаще дети, всегда с особым заданием — уничтожить какое-нибудь зло, помочь добру. И вот в книге «Волшебный стул» в Нарнию попадает девочка-подросток, чтобы разыскать там похищен­ного злыми силами принца. В таинственном межпланетном пространстве с ней говорит Аслан и дает ей три указания о том, как найти дорогу, три особые приметы. «Не забудь эти приметы, — говорит Аслан, — не перепутай их. Каждый день повторяй себе то, что я сейчас тебе объяснил».

Девочка отправляется в путь. Ей кажется, что она так хорошо поняла и запомнила объяснения Аслана, что никог­да уже их не забудет и поэтому повторять их каждый день не стоит. Но вот беда! Проходит очень немного времени, и она пропускает, не заметив, первую же примету, указан­ную Асланом, сбивается с дороги и только с большими уси­лиями, преодолевая большие опасности, находит то, что ищет».

«Сказка эта, - говорит Куломзина, - очень хорошо объясняет, что значит молитва. В молитве мы обращаемся к Богу, направляем к Нему наше внимание, открываем себя Его воле, ставим себя в такое положение, в котором мы способны слышать и понимать Его указания».

На возражение своего собеседника, что вряд ли боги нуждаются в нём и в его молитвах, Сократ отвечает: «Ты ошибаешься, Аристодем, чем больше заботятся они о тебе, тем больше почести ты обязан им воздавать и тем усерднее ты должен служить им». Главное назначение молитвы – славить Бога, и происходит это, когда душа человека вдохновляется радостью, благодарностью. Иногда мы обращаемся к Богу, когда нам нужна помощь. Но для правильной жизни, - пишет Куломзина, - нам нужна и молитва ежедневная, постоянная, ставшая правилом на­шей будничной, каждодневной жизни.

И вот бывают времена, когда молиться не хочется, ибо душа наша утрачивает на время ощущение связи с божественным миром. Однако молиться и в такие минуты нужно, так как именно через исполнение данного религиозного предписания можно восстановить понимание и ощущение этой связи; сама связь существует постоянно, и лишь наша повреждённая душа иногда не может почувствовать её. Поступай так, - говорит Сократ, - и тогда «ты

поймёшь, что есть существо, которое проникает своим взором всю природу и слух которого открыт для всякого звука. Вездесущее, оно обнимает собой все века, и нет иных пределов его благости и попечениям, кроме установленных его собственным творчеством».

В постоянном самоиспытании, при неусыпном внимании к себе, Сократ находил на каждом шагу, в великом и малом, столь очевидные следы Божественного Промысла, что сомнение казалось ему невозможным. Жизнь духа представлялась ему непрестанным общением с божеством, - пишет С.Трубецкой. «Если человек заключает в себе нечто божественное, то и внешняя судьба его не может быть чем-либо случайным, независимым от этого божественного и разумного в нём; самые условные и внешним образом случайные обстоятельства, из которых состоит наша судьба, должны слагаться в разумное целое (что немыслимо без допущения Промысла, высшего божественного Разума). Это должен допускать всякий мыслитель, признающий безусловное достоинство человеческой личности, точно так же, как и всякий верующий человек. Отсюда вытекает и практическая религиозность Сократа, служение своему призванию. Он был убеждён, что человек, верующий в божественный Промысел, никогда не будет оставлен его указаниями; их он находит и в самом себе, и во внешних явлениях. Не птицы, не внутренности жертв предвещают нам что-либо, но божественный Промысл посредством их открывает нам свою тайную волю. Лично, по собственным словам и словам его учеников, Сократ имел особый духовный дар, «нечто божественное», какое-то «знамение»…».

«Несомненно, Сократ был глубоко религиозным человеком», - говорит другой известный историк античной мысли, - и «если не принять во внимание, что Сократ был глубоко религиозным человеком, то невозможно понять ни его жизнь, ни дух его учения». Добавим к этому, что и финал этой жизни кажется странным, если не учитывать того, о чём мы говорили. Финал этот, как известно, был трагическим – Сократа казнили согласно законам того времени. Но у этой истории есть одна, на первый взгляд, «странность»: в приговоре Сократа одним из главных пунктов фигурировало обвинение в религиозном нечестии, в неуважении к богам. На фоне того, о чём мы говорили, это кажется удивительным – просто каким-то чудовищным недоразумением. Но я думаю, в данном случае можно употребить выражение «нет дыма без огня». Очевидно, что своим учением Сократ совершил некий сдвиг в религиозном сознании своих соплеменников. Те, кто его обвиняли, чувствовали это, хотя осознать в полной мере то, что сделал Сократ, оказалось возможным лишь сквозь призму более позднего учения, а именно - христианства.

Вопрос:

Можно ли философские школы называть сектами?

Ответ:

Действительно, secta в переводе с латинского означает «учение, направление или школа». Однако, к современному словоупотреблению ближе латинское sectio, т.е. – «отсечённая часть». Как правило, сегодня сектой называют группу лиц, объединённых каким-то учением, которое представляет собой обособленную часть некогда более общего направления. Данные люди, делая акцент на этой части, порой существенно изменяют смысл целого.

В этом плане сектами можно назвать целый спектр философских школ, возникших после смерти Сократа: мегарская, элидо-эретрейская, киренская и другие. Каждая из них развивала какую-то отдельную сторону учения философа, но в целом они существенно отличались друг от друга. И не только друг от друга, но порой и от учения самого Сократа. В данном отношении особенно показательна школа киников, или - в современной транскрипции – циников. Насколько их учение было отлично от учения Сократа, можно судить по высказываниям английского исследователя Джорджа Генри Льюиса, который пишет, что цинизм этой школы выражался в презрительном отношении к существующим нормам нравственности. Цинизм, - добавляет он, - всегда был и останется грубым и наглым богохульством, бесстыжим попранием «божественной красоты жизни», осквернением божественной природы человека.

Таким образом, в слове секта, как правило, присутствует негативный смысл. Например, немецкий философ и математик Лейбниц сектантами называет последователей другого великого учёного – Декарта и говорит, что если самому Декарту, основываясь на некоторых философских принципах, удалось совершить массу открытий в области физики и математики, то его ученикам – почти ни одного.

В наше время чаще всего словом «секта» обозначают религиозные образования, отколовшиеся от различных традиционных религий. Например, ваххабизм можно считать сектой, отделившейся от традиционного ислама. Существует и масса сект, паразитирующих на восточных культах, например, такие, как секта кришнаитов, Агни йога, Сахаджа йога и многие другие. Конечно, нельзя обойти молчанием и сотни сект, отделившиеся от христианства. Все эти религиозные объединения сегодня активно действуют на территории нашей страны и не только наносят серьёзный вред духовному и физическому здоровью её граждан, но и представляют угрозу территориальному единству России.