Мировое хозяйство — глобальная географическая система 9 глава
Переход к плодосмену был революционным событием в земледелии, знаменовавшим отказ от пара, который сопровождал европейскую пашенную агрикультуру на протяжении всей ее истории. (Замечательный римский поэт Вергилий писал о поле: «Также терпи, чтобы год отдыхало под паром, чтоб укрепилось оно, покой на досуге внушая».) Плодосмен означал перерастание чисто зерновых хозяйств в смешанные с развитым на базе включения в посевной клин корнеплодов и бобовых трав животноводством. Закономерно, что Англия стала славиться улучшенными породами коров и свиней. Норфолкская система, приведшая к увеличению применения удобрений и улучшению качества обработки почвы, позволила начать широкое возделывание технических пропашных культур. Но главным достижением, по мнению специалистов, стал решительный подъем урожайности хлебов: например, по пшенице до 13—13,5 ц/га, что вдвое превышало уровень, характерный для трехполья, причем наибольшая роль в этом росте принадлежала клеверу. Именно благодаря норфолкской системе Англия превратилась в крупного экспортера зерна, каким она оставалась в течение первой половины XVIII в., пока рост населения и развитие пищевой индустрии не потребовали на внутреннее потребление всего продовольствия, производимого в стране.
С конца XIX в. активное использование минеральных туков еще более «раскрепостило» плодосмен и сделало бозможными разнообразные вольные севооборота. Однако следует подчеркнуть, что картину его географического распространения нельзя рассматривать в отрыве от социальных и природных условий Европы. Передовые российские агрономы отчетливо сознавали достоинства норфолкской системы, но она не нашла в нашей стране широкого применения. Центры тогдашних прогрессивных течений в сельском хозяйстве — Вольное экономическое общество в Санкт-Петербурге и Московское общество сельского хозяйства с его «Земледельческим журналом» — были заняты, как отмечал видный экономист и историк П.И.Лященко, исключительно проповедью плодосмена. В Нечерноземной зоне России это выливалось преимущественно в травосеяние и в переход к животноводческим отраслям агропроизводства. Однако к 40-м гг. XIX в. интерес помещиков к «плодоперемению» и к интенсивным направлениям хозяйства упал, так как применять систему в условиях крепостного права оказалось невозможным.
К тому же в ряде областей России сохранялись по-прежнему хорошие возможности стихийной экстенсивной колонизации новых земель, а в некоторых других, особенно в менее страдавших от крепостного строя степях, климат слишком засушлив, чтобы можно было обойтись без пара. Примечательно, что еще 30—40 лет назад в Советском Союзе велись острые дискуссии о том, нужен ли в его главных житницах, болезненно ощущающих дефицит атмосферных осадков, чистый пар или предпочтительнее занимать пашню вместо него пропашными культурами, чтобы она не пустовала. Жизнь показала, что если гербициды хотя бы теоретически позволяют обходиться без паров в борьбе с сорняками, то влагонакопление в почве под посевы хлебов будущего года обеспечивается на неполивном клине только паром.
Развитие европейского сельского хозяйства, особенно на западе континента, протекало на протяжении средних веков в относительно замкнутом региональном пространстве. Еще в позднее средневековье океанические перевозки оставались скудны по набору аграрных товаров и крайне скромны по объему, поскольку сводились к естественным красителям и пряностям (в основном с Молуккских островов), которые тогда при отсутствии холодильных устройств были чрезвычайно ценны как консерванты. В XVII в. статьями мировой торговли становятся сахар, табак, рис, хлопок, что отражало ее начавшийся заметный рост.
Шире были внутриконтинентальные связи, но они по нынешним меркам тоже носили ограниченный характер. Например, первое венецианское судно прибыло во фландрский порт Брюгге лишь в XIV в. Главной меридиональной трассой служил Рейн, но на нем в том же XIV столетии были воздвигнуты 64 заставы для сбора пошлин. Еще меньше товаров доставлялось по сухопутным дорогам: например, через альпийский перевал Сен-Готард ежегодно транспортировалось около 1250 т грузов. Поэтому можно с уверенностью утверждать. что территориальная дифференциация сельского хозяйства, которая сложилась под влиянием прежде всего природных факторов, была слабо нацелена на использование преимуществ разделения труда между аграрными районами. Каждый из них мало зависел от остальных, не будучи ориентирован на внешние торговые контакты.
Агропроизводство Европы в период становления мирохозяйственных связей. Картина начинает кардинально меняться с эпохой Великих географических открытий, за которой последовала промышленная революция с ее масштабными техническими достижениями. Какие же территориальные сдвиги в земледелии и животноводстве, вызванные этими двумя выдающимися переворотами в жизни человечества, следует признать наиболее важными?
Прежде всего речь пойдет о миграциях сельскохозяйственных культур. Хотя по мнению крупного специалиста по этому вопросу П.М.Жуковского, «почти все современные культурные растения были одомашнены еще за несколько тысяч лет до нашей эры», многие из них в своем распространении не вышли за традиционные региональные рубежи. В результате широкое знакомство европейцев с такими культурами Нового Света, как кукуруза, картофель, гевея, какао, табак, томаты, решительно видоизменяет отраслевую географию сельского хозяйства и вместе с тем становится явлением, далеко выходящим по значению за чисто отраслевые пределы. Говорили, например, что в XVIII в. «картофель утроил население Ирландии», подчеркивая, что внедрение на острове этой высокоурожайной культуры, дающей исключительно дешевые растительные калории, обеспечило бурный демографический рост. Одновременно сильная зависимость продовольственного баланса территории от одной культуры привела в 1739—1741 гг., когда картофель замерз в земле, к голоду, который принес смерть не менее 400 тыс. человек, или примерно 17% всего населения Ирландии.
В Новом Свете, где из злаков раньше, до прихода европейцев, возделывались только кукуруза и почти все виды домашнего скота отсутствовали, сельскохозяйственные сдвиги были еще куда более радикальными. Причем началось целенаправленное использование агриприродных особенностей низких широт. Оно осуществлялось двумя основными путями. Первый из них состоял в организации создаваемого европейским капиталом плантационного производства с привлечением местной или завозимой из других тропических областей рабочей силы. Таким образом возникли плантации кофе, чая, сахарного тростника, индиго, табака, хлопчатника, каучуконосов и многих других культур, специализация на которых поныне определяет экономическое лицо ряда развивающихся стран, в первую очередь малых.
Другой путь заключался в приобретении этих и других продуктов тропического и субтропического земледелия у местного населения. В таких случаях применялись как поощрительные, так и насильственные меры. Например, в Индонезии в 30-е гг. XIX в. голландцы ввели так называемую систему «принудительных культур», по которой яванские крестьяне должны были на части своей земли производить многие из выше названных пищевкусовых и технических культур и либо покрывать ими свои земельно-налоговые обязательства, либо продавать эту продукцию колониальным властям по низким ценам.
Следствием усиления рыночной ориентации туземного сельского хозяйства стало увеличение зависимости соответствующих областей от импорта продовольствия. Это привело к формированию новых рисопроизводящих очагов в Юго-Восточной Азии, где на влажных низменностях в бассейнах Иравади, Менама и Меконга стали осваиваться целинные земли. В результате регион превратился в главный мировой центр экспорта риса, что в свою очередь усугубляло географическое тяготение плантационного хозяйства к Юго-Восточной Азии.
Однако наиболее впечатляющий рост производства продовольствия в мире произошел в областях умеренного и отчасти субтропического климата в Северной и, в меньшей мере, в Южной Америке, а также в Австралии. Возникшее там фермерское хозяйство стало активно вывозить в европейские страны ту аграрную продукцию, которую раньше они производили для себя. В одних случаях оказалось невозможным конкурировать с дешевыми заморскими товарами, а в ряде других в Европе для функционирования в прежнем объеме экстенсивных отраслей, например, шерстного овцеводства, уже не оставалось и свободных территорий.
Весомую роль в развертывании перевозок аграрных грузов сыграл резкий прогресс не только морского, но и сухопутного транспорта, выразившийся прежде всего в массовом строительстве железных дорог. Именно они освободили складывающиеся сельскохозяйственные районы от тяготения к приморским зонам и ослабили относительное преимущество последних.
За океаном развивались производственные системы, делающие упор на достаточно экстенсивные отрасли и максимизацию выхода продукции прежде всего на единицу затраченного труда, а не на единицу площади. Такое положение означало, что на колонизируемых землях дефицитным фактором выступает рабочая сила. Это способствовало формированию специализированного, простого по своей отраслевой структуре агропроизводства, так как облегчалась организация сбыта продукции, что является сложной задачей, например, при плодосмене, когда крестьянин сталкивается с проблемой реализации многих видов сельскохозяйственных продуктов. Добавим, что аналогичного типа узкоотраслевые районы возникли и на степных просторах европейской части России, где было создано крупное экстенсивное производство зерна, главным образом пшеницы, которая стала доминировать на хлебном рынке Западной Европы.
Тем самым завершается сложный процесс формирования аграрного пространства, начавшийся с переходом от бродячего образа жизни к оседлому, когда маршрутное, или линейное, осознание территории преобразуется в радиальное. Оседлый земледелец стал представлять себе пространственную протяженность в виде концентрических кругов, затухающих к горизонту.
Хорошо выраженное применительно к единичному крестьянину и его двору тяготение огородов, обильно унаваживаемых и тщательно обрабатываемых, к приусадебным землям и все более экстенсивное использование пашни по мере возрастания удаленности полей от деревни ведут к кольцевому по отношению к ней рисунку расположения угодий. В дальнейшем, как показал И.Тюнен, сходная картина размещения сельского хозяйства в виде колец с разной интенсивностью производства складывается вокруг городов, стягивающих аграрную продукцию окрестных сельских местностей. И, наконец, концентром потребления аграрных товаров в масштабе континента, а затем всего мира становится вырвавшаяся вперед в своем экономическом развитии область Европы, примыкающая к проливу Па-де-Кале и соседствующей с ним части Северного моря.
С удалением от этой области интенсивность рыночной агрикультуры снижается. Аргентинская Пампа, в которой сначала господствовало пастбищное разведение крупного рогатого скота, а затем зерновое хозяйство и овцеводство, служит тому наглядным примером, поскольку ее природные условия допускают создание явно более трудоемких отраслей (что и подтвердило начавшееся в 30-х гг. XX в. распространение технических и плодовых культур). Разумеется, «возмущения» в глобальном разрезе слишком велики, чтобы тенденция проявлялась прямолинейно и повсеместно. Происходящие в современном мире экономические сдвиги ведут к усилению полицентризма в локализации сельского хозяйства. Однако в определенной степени «кольцевая» структура географии отрасли отражает влияние главного наряду с дифференциацией территории в зависимости от соотношения тепла и влаги фактора размещения аграрного производства — дистанционного.
Вопросы
1. Какие системы земледелия исторически формировались в умеренном поясе Европы?
2. Какие внешние факторы определили процесс интенсификации европейского сельского хозяйства?
3. В чем выразилось влияние процесса экономического развития Европы на географию мирового агропроизводства?
Земельный фонд как природный базис агропроизводства
Классификация видов использования земель. Основу агрикультуры создают, как известно, земельные ресурсы: «Труд есть отец богатства, а земля — его мать». Структура и продуктивность земельного фонда всегда находились и находятся в тесной взаимосвязи с самим производством и неотторжимы от него. В том, что в сельском хозяйстве явственно выражены фазы — а) непосредственного воздействия различных форм человеческого труда, ориентированного на обеспечение роста и жизни культурных растений и домашнего скота, и б) воздействия природных факторов — состоит принципиальное отличие отрасли от сферы промышленности.
Однако указанные ресурсы используются человеком по-разному. Поэтому изначально важное значение приобрела прикладная классификация земель, иначе говоря — выделение сельскохозяйственных угодий. Само слово «угодье» подчеркивает, что речь идет о землях, пригодных для тех или иных целей: распашки, сенокошения, выпаса скота и т.д. Соответствующие классификации, принятые в отдельных государствах, совпадают далеко не полностью, что вытекает из огромного природного, этнического и исторического многообразия географического пространства. Важнейшие понятия в этих классификациях восходят еще к условиям примитивного хозяйственного быта и, будучи выработаны в процессе практической деятельности, не вполне выдержаны логически.
В данном контексте выдающийся русский агрогеограф А.Н.Ракитников замечает, что в обычном понимании не проводилось различие между пригодностью земли для того или другого использования и фактическим использованием. Тем самым подразумевалось соответствие между тем и другим, что было естественным в прошлом, когда формы хозяйства эволюционировали медленно и для сельских жителей могли представляться по существу стабильными. Иная картина наблюдается на современном этапе, когда быстрый прогресс техники и динамичные сдвиги в отраслевой структуре и в территориальной организации агропроизводства делают ощутимым неудобство такого отождествления двух по существу разных понятий.
В нашей стране выделяются официально следующие основные виды сельскохозяйственных угодий: 1) пашня (посевы и пар, а также огороды), 2) залежи, 3) сенокосы, 4) пастбища, 5) многолетние насаждения. Примечательно выпадение в качестве отдельной категории огородов, что отразило изменения в системах полеводства, а также тот факт, что огороды в традиционной форме сохранились прежде всего в приусадебных хозяйствах, чьи земли выделяются в официальной статистике отдельной строкой без ее внутренней разбивки. Исчезла и ранее самостоятельная графа «выгоны» (включенных в категорию «пастбища»), столь важная в прошлом для экономики российской деревенской общины.
В Международном Географическом Союзе для карт использования земель была принята сходная классификация. В ней обращает на себя внимание рубрика первого порядка — «пастбища улучшенные постоянные». Это отражает широкое распространение сеяных пастбищ в ряде западноевропейских стран и особенно в Новой Зеландии, в которой их площадь более чем в 15 раз превышает площадь, отведенную под полевые культуры.
Крупным научным достижением стала изданная в 1986 г. под редакцией Л.Ф.Январевой карта «Земельные ресурсы мира». Выполненная в масштабе 1:15 000 000, она впервые показала с такой полнотой географию главных видов угодий (пашня, пастбища, многолетние насаждения, леса). Причем не только изолированно, но и в сочетании, если не обнаруживалось заметного преобладания одного из них. Сами же эти виды подразделены в зависимости от того, в каком климатическом поясе расположены. Последующее членение, с обособлением поливных земель от неорошаемых, где такое разграничение имеет место, идет в рамках этих поясов. Пастбища делятся, например, на неулучшенные и улучшенные, а далее среди первых показаны: в полярных поясах — 1) тундровые, 2) лесотундровые; в умеренных — 1) субарктических лугов, 2) лесные (а) редкостойных лесов, б) редколесий), 3) луговые, 4) лесостепные, 5) степные (а) настоящих степей, б) сухих степей, в) опустыненных степей), 6) пустынные и т.д.
Создание такой карты было бы крайне затруднено без предшествующего накопления в мире материалов аэро- и космических съемок, которые представляют собой принципиально новый источник информации о поверхности планеты. Однако даже с их помощью удается лишь весьма ориентировочно оценить состояние земельного фонда. Все сельскохозяйственные угодья занимают на земном шаре приблизительно 1/3 суши (без Антарктиды), или около 4,6 млрд га. При этом площадь обрабатываемых земель составляет примерно 1,5 млрд га, в том числе пашни — свыше 1 млрд и многолетних культурных насаждений — около 0,4 млрд га. На сенокосы приходится около 3,2 млрд га. Леса, которые тоже частично используются для аграрных нужд, сохранились на площади более 4 млрд га.
Эти цифры, конечно, приближенные не только из-за несовершенства статистического учета, прежде всего во многих развивающихся странах, но главным образом по той причине, что сами понятия, используемые в сельскохозяйственной классификации, не лишены некоторой условности.
Например, в районах с господством подсечно-огневой системы пашня, как таковая, отсутствует: земледельцы каждый год переходят на новые участки. В результате нет устойчивых рубежей, которые отделяли бы обрабатываемые земли от остальных. В подобном случае все земли могут считаться потенциально используемыми, но фактически каждый год под посевами находится их незначительная и непостоянная часть. Не менее существенно, что во многих влажно-тропических областях Африки вообще формируются и господствуют специфические природно-антропогенные ландшафты. Своеобразие их заключается в том, что «блуждающее» поле неразрывно слито с соседними участками леса и саванны, целенаправленно обогащенными полезными растениями. При создании очередной подсеки древесная флора не уничтожается земледельцами полностью, а, по сути, лишь прореживается. Это ускоряет возобновление естественного растительного покрова после прекращения эксплуатации участка.
Как в лесах, так и в саванне при расчистке оставляют и оберегают все хозяйственно ценные деревья и кустарники. Притом не только сохраняются их полезные виды, но часто на месте расчистки сажают подходящие деревья, например, масличную пальму или колу, которые затем развиваются самостоятельно. Таким образом возникли полуестественные насаждения масличной пальмы, занимающие огромные площади на юге Бенина и Нигерии в Западной Африке. Показательно, что легко и натуральным образом в туземную систему агропроизводства вписались посадки кофе и какао, ставшие во многих районах неотъемлемым элементом лесного ландшафта.
В засушливых же частях мира обычно оказывается заниженной фактическая площадь пастбищ, поскольку к ним не причисляют леса, где нередко по нескольку месяцев в году содержат скот.
Подобная практика традиционна на территории развивающихся стран, но она получила широкое распространение, например, также на Западе США, где до 30% всех пастбищных земель образуют леса. Такое их использование отвечает запросам скотоводческого хозяйства, но в принципе трактуется как нежелательное явление, исходя из тезиса: «Деревья и трава — экологические соперники». В конечном счете следствием становится общее ухудшение состояния природной среды и, прежде всего, деградация лесной растительности. Вместе с тем, существует мнение, что наносимый ущерб нередко преувеличивается, и в странах Среднего Востока главным врагом леса выступает земледельческое население, а не скотоводы.
Особенно настораживают данные о многолетних насаждениях. В первую очередь в результате развития плантационного сектора, дополненного впоследствии мелкотоварным производством, они заняли в ряде развивающихся стран значительную долю обрабатываемых угодий. Иногда показатель превышает 50%, правда, почти исключительно в малых странах, как-то в Шри-Ланке. Среди сравнительно крупных государств третьего мира выделим Малайзию, где под посадки каучуконосов, масличной и кокосовой пальмы, плодовых деревьев и чая отведено около 3/4 возделываемых площадей.
В Европе, по которой имеющаяся информация выглядит наиболее достоверной, многолетние насаждения немногим не дотягивают до 10% всего обрабатываемого клина, причем наивысшие значения приходятся на субтропические области континента и равняются 15— 25%. Если же обратиться к крупнейшим странам мира, как Китай, Россия, Индия, США, то в них означенный показатель «на круг» составляет менее 5%, причем в России не достигает даже 1%. Поэтому можно полагать, что доля многолетних посадок в мировом земельном фонде, вытекающая из ранее приведенных абсолютных цифр, заметно преувеличена и не служит надежной базой для анализа.
На каждой конкретной территории фактически всегда представлены сочетания различных сельскохозяйственных угодий. Образованные ими комбинации формируются под влиянием комплекса причин и призваны в конечном счете обеспечить оптимальные условия для функционирования производства. Однако эти сочетания могут складываться в пользу отдельных категорий землепользователей, и тогда вместо взаимодополняемости имеет место конфликт интересов. Исторически наиболее крупные столкновения в этом плане происходили между земледельцами и кочевниками (между «лесом» и «степью»). Поэтому граница зон пашенного и кочевого хозяйства всегда была подвижной, подверженной флюктуации, испытывая влияние климатических пульсации и неоднократно менявшегося соотношения сил взаимодействующих сторон. При этом неправильно полагать, что в прошлом для нужд пастбищного животноводства использовались только те площади, которые при тогдашней агротехнике нельзя было освоить под культуру, или что заселение территории, напротив, совершалось ради наибольшего развития кочевого скотоводства.
Отнесение определенных типов земель к тем или иным угодьям носит чисто качественный характер и не направлено на выявление различий в производительности отраслей сельского хозяйства. Сопоставление территории по такому комплексному показателю, как соотношение разных видов угодий, не в состоянии дать действительного представления об их сравнительном агроприродном потенциале. Его оценка составляет трудную самостоятельную задачу. Ее легче решить в отношении естественных пастбищ, ибо их продуктивность выступает чисто природным феноменом и поэтому для всех их видов выражается единым показателем: продукцией с гектара в весовом исчислении или кормовых единицах.
Иное положение в земледелии, применительно к которому уже невозможно даже теоретически, в чисто научных целях, абстрагироваться от влияния антропогенного фактора. В ходе возделывания сельскохозяйственных культур, сколь бы не была элементарной обработка почвы, происходит изменение ее первичных качеств. Следовательно, принципиальная сложность оценки земельных ресурсов заключается в том, что понятия «естественное плодородие», т.е. присущие земле изначально свойства, и «искусственное плодородие», т.е. свойства, придаваемые ей в процессе обработки, в сущности абстрактны, так как в действительности они неразделимы и не могут проявляться в чистом виде. На практике всегда наблюдается экономическое (эффективное) плодородие земли, в котором переплетаются элементы, зависящие от природы и созданные трудом человека. Это означает, что плодородие почв, выражаемое с экономической позиции единственно через урожайность, становится одновременно общественной, иначе исторической категорией, и ему нельзя приписывать абсолютного значения.
Многовариантный характер использования обрабатываемых земель и замена одних видов угодий другими в условиях нарастающей интенсификации сельского хозяйства не позволяют выработать универсальные критерии оценки продуктивности почв. По сути, в зависимости от своего профиля, специалисты занимаются или бонитировкой земель, или их собственно экономической оценкой. В первом случае исходят из объективных признаков самих почв, наиболее важных для развития сельскохозяйственных растений, во втором — из производственных результатов, в которых в преобразованном виде проявляется воздействие агроприродных факторов. Проведение сравнений особенно усложняется, когда использование земельных ресурсов осуществляется в разных аграрных укладах, каждый из которых исходит из собственных ценностных представлений. Так, крестьяне, которым продукция нужна для удовлетворения потребительских нужд, при малоземелье будут стремиться к максимизации урожайности и, следовательно, валового сбора. При достатке же земли задача может заключаться в достижении наибольшего выхода продукции в расчете на единицу трудовых затрат, а не на площадь. Фермер же, вовлеченный в товарное производство, жизненно заинтересован в получении денежного дохода, наилучшим образом окупающего сделанные ранее вложения капитала и труда.
Напрашивается вывод, что сравнительная оценка земель по их продуктивности должна проводиться с особой осторожностью, если сопоставляемые территории принципиально различаются по своим социально-экономическим условиям. В таких случаях обращение к традиционному обобщающему показателю, каким является урожайность, не проясняет картину. В этом плане особенно репрезентативен внушительный разрыв в продуктивности земледелия в промышленно развитых и развивающихся странах. На рубеже 80—90-х гг. средний сбор зерновых в Европе (без СССР) составлял 42,8 ц/га, в СССР — 18,1, Северной и Центральной Америке — 36,0, Южной Африке — 20,3, Азии — 25,7 (благодаря высокой доле в посевах риса) и Австралии с Океанией — 15,6 ц/га. Достаточно очевидно, что обе группы стран сильно отличаются друг от друга по степени насыщенности деревни средствами производства (в одном случае — современных, в другом — преимущественно традиционных) и уровню вложений материальных ресурсов в сельское хозяйство. Однако остается неясным, в какой мере это обстоятельство и, в частности, многократная разница в количестве вносимых на единицу площади минеральных удобрений, непосредственно влияющих на урожайность, усиливает или же, напротив, сглаживает изначальное неравенство агроприродных потенциалов угодий мира. Учет вышеуказанных соображений полезен и для объективного восприятия приводимой ниже в региональном разрезе краткой информации о географии основных видов сельскохозяйственных земель.
Рис. 23. Обрабатываемые земли зарубежного мира
Европа выделяется наиболее высоким показателем распаханности — на уровне 30%, что и привело к концентрации почти 10% обрабатываемых в мире площадей в ее пределах (без стран СНГ). Это результат исторически длительного аграрного процесса, густоты населения и благоприятных природных условий. Ни холодные, ни аридные, ни высокогорные территории не занимают в Европе столь больших площадей, чтобы существенно ограничить возможности земледелия. Особенно это относится к Западной Европе, редко подверженной засухам.
Вместе с тем дробность рельефа способствовала образованию сложных по составу территориальных группировок угодий, в которых пашня в сочетании с многолетними насаждениями не доминирует сплошь на больших пространствах. Даже климатические различия, связанные с нарастанием континентальности, проявляются на небольших расстояниях: в Англии отчетливо выражена второстепенная роль пашни в избыточно увлажненных местностях на западе и доминирование ее среди сельскохозяйственных угодий в сравнительно сухих равнинных районах на востоке и юго-востоке. Показательно, что лишь в двух странах под обработкой находится более 50% всей площади: в равнинной Дании, лишенной запасов ископаемого сырья и топлива, и в Венгрии, где степи достигли западной границы своего распространения.
В зарубежной Азии (без стран СНГ) коэффициент земледельческой освоенности территории тоже достаточно высок — более 15%, что привело к концентрации в регионе свыше 30% мировой пашни. Но контрасты в условиях увлажнения сказываются с исключительной силой. Низменности в муссонных областях Азии, особенно на приморском востоке Китая, превратились в мощные очаги трудоинтенсивной агрикультуры со значительной долей круглогодично эксплуатируемых полей. В ряде случаев распаханность граничит с предельной: в Бангладеш в целом она близка к 2/3, а во многих районах превосходит даже 80%.
Скудость атмосферных осадков и нестабильность их выпадения на огромных территориях определили давние традиции орошения полей. Им охвачено в регионе более 30% обрабатываемого клина, тогда как в стоящей по этому показателю на втором месте Европе (без стран СНГ) — только 12%. Однако в ряде аридных областей трудности расширения пашни непреодолимы, и она вместе с многолетними насаждениями занимает, например, в Саудовской Аравии менее 1 % территории. Неполивные земли в таких условиях признаются столь малоценными, что могут не числиться в частной собственности и возделываются лишь в благоприятный по климатическим условиям год, после чего опять надолго забрасываются.
Средние цифры по СНГ и Северной Америке близки. Обоим этим регионам свойственна сравнительно невысокая распаханность на уровне свыше 10% (в России — около 8%), так что они в итоге сосредоточивают более чем по 15% обрабатываемого клина планеты. Показатель распаханности отчетливо варьирует в них по ландшафтным зонам и в общем нарастает по мере движения к югу. Дерново-подзолистые и подзолистые почвы в зоне хвойных и смешанных лесов в этих районах распаханы только примерно на 6% площади, а черноземы лесостепи и степи — наполовину. Далее доля пашни падает по мере усиления засушливости. И все же внутренние контрасты в степени земледельческого освоения ни в СНГ, ни в Северной Америке не достигают такой силы, как в Зарубежной Азии, прежде всего из-за отсутствия столь же густонаселенных обширных земледельческих районов.
Дата добавления: 2022-07-20; просмотров: 83;